Текст книги "Рокофрения"

– Ну эти как обычно..

Мы собрались, и побрели в сторону сцену. Я шепнул Скубу:

– А они что, того, типа встречаются…?

– Ну типа да.

– Вопросов больше не имею.

Мы вышли на сцену. В первом ряду сидела, как мне показалось, приемная комиссия для поступления в какое-нибудь художественное училище. Трое учителей, одна из которых, скорее всего, была завучем, всем своим видом показывали, что они старой, советской закалки. Они слегка пренебрежительно смотрели на молодых парней, облаченных в черную кожу со свисающими длинными волосами. Мы довольно быстро отстрелялись, показав, на что мы способны. Учителя о чем-то перешептались, и та, кого я посчитал завучем, сказала:

– Ну, очень хорошо. Сразу чувствуется профессионализм, слаженность. Музыка молодежная, мелодичная. Нашим ребятам должно понравится.

Такого от старого прожженного завуча я не ожидал. Тем не менее, нас одобрили, и это не могло меня не радовать. Чем больше концертов, тем лучше, думал я. Уже через три дня, мы снова оказались в этой школе. В зал я не выходил, сидел в гримерке, залипал в телефоне, остальные были неизвестно где. Тут в гримерку зашел школьник, явно тоже собиравшийся что-то играть. Подумал я так, потому что он везде ходил с гитарой.

– Здрасьте, а это вы сегодня играете?

– Ну здрасьте, да, играем.

– Клево. А как называетесь?

– Ну Lost Man.

– Ни разу не слышал.

С этих слов у меня начало подгорать. Моя вера в человечество пошатнулось. Как же так, самая известная метал-группа города, а школота про нее даже не слышала, так не может быть. Тогда я и начал осознавать, насколько направление рока нишевое в нашем городе, в стране, а может и в мире. Безвозвратно ушли те времена, когда рокеры были повсюду. Я всегда наслаждался документалками про рок-группы запада, Led Zeppelin, Metallica, Bon Jovi. Казалось, что раз они стали властелинами мира, то и мы когда-нибудь сможем. Во всех этих фильмах и биографических книжках чувствовалось, что рок правит миром. И, раз уж с 90-х годов это докатилось и до нас, почему бы и нам не попытать счастья и залезть на вершину. Ведь у многих, вроде Цоя получилось. Думал что так было и будет всегда, а засилье всякого рэпа – это лишь временное явление. После этого содержательного диалога я вышел в коридор, Скуб и Монгол уже шли за мной. Нас объявили, пора на сцену.

Передо мной открылся актовый зал, украшенный по всем стандартам школьной дискотеки. Я сразу почувствовал себя не в своей тарелке, словно Марти МакФлай на балу «Глубоководные чудеса». Отыграв четыре песни, я не увидел в лицах школьников того огня, который обычно вижу на концертах. Да, кто-то хлопал, кто-то свистел, но взаимного экстаза от единения публики с исполнителями не было, что подтвердило мои мысли. В гараж я вернулся подавленным. Только Скуб меня тормошил:

– Че такое, бро?

– Да так, о своем задумался..

– Если ты про сегодня, не парься, нормально отыграли. И ты молодец.

– Да, только школоте походу похер было.

– Да и насрать. Наше дело выйти сыграть, и мы сыграли. Так что забей.

Такие, казалось бы, незамысловатые слова слегка подняли мне настроение, даже немного воодушевили. Это же воодушевление пришло ко мне с новой силой, когда уже на следующий день мы мы сидели в гримерке уже «Химеры». Между нами слонялись малолетки с гитарами, кричали, смеялись, говорили на своем детском языке, которого я не понимал. Пока они «флексили» и «чилили», я разминался. Ко мне подключился Монгол. Он не был особо разговорчивым. Его языком была музыка. Не знаю, чем объяснить, но сесть и молча поиграть нам было проще, чем просто посидеть и поболтать. Я был неплох, когда вел ритм, но Монгол своими соляками мог заткнуть за пояс любого. Даже пиздюки с гитарами то и дело показывали на него пальцем, и кажется даже снимали на телефоны. Однако их интереса хватило ненадолго. Они продолжили орать и тупо шутить, изрядно меня раздражая. Одна за другой, эти молодежные группы выходили на сцену, и когда возвращались, их глаза горели, рты жадно хватали воздух. Они смогли ощутить то, чего вчера не смог ощутить я. И тем не менее, вид этих взмокших, растрепаных и счастливых пацанов натолкнул меня на мысль, что для рока еще не всё потеряно.

Хоть пиздюки и вели себя надменно, вызывающе, и даже нагло, на нас они смотрели с большим почтением. Даже на меня, хотя я и был всего на пару лет старше них. На меня смотрели так, будто они это я, а я это какой-нибудь Джимми Пейдж. Это слегка смущало, но я совру, ю если скажу, что это мне не нравилось. Молодые ребятки, сколотившие группы, названия которых я никогда не запомню, тянулсь ко мне, будто мне открыта какая-то великая истина, а им почему-то ещё нет. Но я всего лишь хотел играть, и получать от этого удовольствие. И я его получил выйдя на сцену. Наконец-то я снова ощутил это. Толпа ревет, местами даже громче усилителей, Кроу швыряет что-то со сцены, парни беснуются с гитарами, Полина с каменным лицом бегает пальцами по клавишам. Это ощущение не сравнить ни с чем.

Глава 4

А дальше репетиции, концерты в немногочисленных клубах города, иногда выезды в другие города, не дальше ста километров. Так продолжалось несколько месяцев. Потихоньку это начало меня изматывать. Пришла пора отдохнуть. А где может отдохнуть музыкант? Конечно же, в этих же клубах и барах, на концертах других групп, местных или приезжих. В ближайшую субботу в «Гевару» должен был приехать кавер-бэнд «Туман», исполняющий песни «Сектора Газа». Так как я был выращен в том числе и на творчестве легендарных воронежских панков, я бы себе не простил, если бы пропустил это. Но перед этим, надо было решить несколько проблем. В первую очередь, учебных. Успеваемость хромала, надо было вытягивать себя из болота. Марк уже забил даже на посещаемость, но во мне еще оставалась совесть. Зачет по высшей математике я получил каким-то чудом. До самого конца я был уверен, что не сдам. Меня успокаивало то, что с Верой Борисовной я был в хороших отношениях. У нее был свой подход к педагогике, и несмотря на то, что она учила жестко, такие балбесы как мы ее очень любили. Ведь она действительно старалась нас хоть чему-то научить. Не только касаемо математики, но и жизни. К ней всегда можно было прийти за советом, неважно каким, даже самым житейским. Главный принцип любого дела, неважно какого, я научился именно у нее. Важно не знать всё на свете, ведь это нереально, как говорил дядя Саша Пушной, а знать, где подсмотреть. Поэтому шпаргалка с формулами была всегда при мне. Они мне не сильно помогали, так как весь год мои оценки колебались от кола до двойки. И вот, в день зачета, я, ни на что не надеясь, вошел в аудиторию, как смертник в газовую камеру. Сорок минут прострации, и вот я уже вышел. Еще несколько часов переживаний и размышлений, на тему того, как я буду ночами готовиться к пересдаче, как объявили оценки. Пятерка. Я попросил перепроверить, а не ошиблась ли Вера Борисовна. Она только улыбнулась. Она исполнила свой преподавательский долг, вытянула самого безнадежного балбеса в своей карьере. Ну, одного из самых безнадежных. Марк на зачет так и не явился.

Самой проблемной оставалась химия. Там произошло примерно тоже самое. В отличии от физики и электротехники, я ненавидел химию, так как не понимал ее теоретическую часть. Опыты еще ладно, но уравнения вызывали у меня такую неприязнь, что я даже кушать не мог. Озарение, как решать эти сраные уравнения, пришло ко мне за десять минут до окончания зачета. Впопыхах решив где-то две трети, я хлопнул бумажкой по столу химички в момент звонка. После звонка она никогда не принимала работы. А дальше снова ожидание, снова трясущаяся нога, нервные шутейки от одногруппников, выходы на перекур. Мне объявили о сдаче на тройку. Моей радости не было предела. Я радовался своей честно заслуженной тройке больше, чем наш староста своей пятерке. Переполненный радостью, я бросился прочь из училища, ничего больше меня там не держало. К кавер-концерту я подошел основательно. Нашел старую футболку «Сектора Газа», погладил ее, да на этом в общем-то и всё. Через полчаса я очутился в «Геваре». Я взял себе стакан и подошел к сцене. Вокалист больше был похож на Князя, но он старательно копировал повадки Хоя, и даже пытался изображать воронежский говор. Он вполне неплохо исполнил «Колхозного панка» и «Гуляй мужик». Я был рад, что подобное творчество не забывают. Ведь оно было поистине народным. Хой был простым парнем из простого Воронежа, звезд с неба не хватал, и просто писал о чем думал, и пел о чем думал. И это находило отклик в сердцах людей. И находит до сих пор. Иначе всего этого тут сегодня бы не было. И тут мое сердце остановилось. В первых рядах я увидел её. Она стояла, облокотившись на колонну. В полумраке я видел, как её черные волосы переливались на свету мигающих разными цветами прожекторов. Я потерял дар речи, прокручивал в голове, как лучше начать разговор, но даже сделать шаг в ее сторону я не смог. Я резко развернулся и быстро пошел обратно к бару, надеясь, что она меня не заметила. Интересно, думал я, в моих силах подкатить к любой девушке, на концерте мне ничего бы не стоило вытащить любую фанатку прямо на сцену, а она была бы только рада, а в ситуациях с ней я всегда теряюсь, и снова становлюсь застенчивым школьником. У стойки из ниоткуда ко мне подскочил Марк.

– А, вот ты где! Че пропал? Всё, звездимся, старых друзей забыли? – Дыша перегаром, смеялся Марк.

– Ты первый перестал звонить.

– Да ладн, не обижайся. Я всю неделю татуху делал.

– Тебя отчисляют, ты в курсе?

– Да и пох, я зато работу нашел, в пригороде, на автосервисе. А? Как тебе?

– Нормально, нормально.

– Слышь, я тут нашу черноволоску приметил в зале. Вы вроде как не вместе, ничего если я приударю? А тебя я с кем-нить познакомлю.

Во мне проснулось резкое желание двинуть ему в челюсть. Но я до последнего надеялся, что это его очередная идиотская шутка. Не дождавшись моего ответа, Марк улыбнулся и хлопнул меня по плечу:

– Не скучай тут.

Я остался переваривать услышанное. Такого ножа в спину я не ожидал. Ярость. Вот слово, которым можно в полной мере описать мое тогдашнее состояние. Если бы кто-то подошел ко мне в тот момент, неважно с какими намерениями, то получил бы стаканом по голове. Рассудок, если не покинул меня, то перешел на сторону эмоций, так как я тут же начал планировать, куда буду прятать тело. Допив пиво для храбрости, я отошел от стойки. Я направился за Марком, полный решимости убить его. В тот момент мне было насрать, что будет дальше. Марк уже приступил к делу. Он прижался к колонне, нависая над ней, о чем-то говорил, и уже тянул к ней руку. Она изо всех сил пыталась изобразить вежливость, но было видно, что ей неприятно. Я скользил сквозь толпу, словно ассассин, стараясь успеть, как будто это был вопрос жизни и смерти. Хотя, впрочем, это он и был. Я, не останавливаясь, схватил его за шкирку и поволок в сторону выхода, словно я на ходу сорвал цветочек на лугу. Он даже не сопротивлялся, явно потратив какое-то время на осознание происходящего. Он заметил, что его тащу я, когда мы уже подошли к выходу, и стал буровить что-то бессвязное. Хотя мне могло показаться, что он буровил что-то бессвязное, потому что в тот момент я ничего не слышал, и не хотел слышать. Я выволок это тело в предбанник, и в следующий момент оно полетело с лестницы с громким гиканьем. Вполне возможно, что в тот момент оно не чувствовало боли. «Ничего,»» – с усмешкой подумал я – «Завтра почувствует». Я вернулся в зал, где меня уже ждала она. Я увидел на ее лице улыбку. Не ту, которая обычно появляется на лице у прекрасных принцесс, когда их спасают благородные рыцари, а скорее улыбка, говорящая «Какой же ты дурачок». Мы без слов подошли друг к другу. Со сцены заиграл знакомый гитарный перебор, Вокалист объявил, что сейчас дам могут приглашать кавалеров и наоборот. Началась песня «Лирика». Я протянул ей руку, и мы закружились в танце. Счастливей момента в моей жизни не было. Вот о чем пишут классики и поют певцы. Тот самый момент, который интимнее всяких ласк и проникновений. Тот момент, который хочется расписать во всех подробностях, заламинировать, вставить в рамку, и повесить на самом видном и теплом месте своего сознания, где он будет до конца жизни. Мы еще долго кружились, даже когда песня уже сменилась. Мы смотрели друг другу в глаза, не видя ничего вокруг. Для нас этот мир остался где-то там, за скобками. В тот момент были только мы, она и я.

Когда концерт закончился, мы пошли на прогулку. Мы очень давно не виделись, новостей накопилось много. Мы обсуждали предстоящий бал в училище, наши творческие пути, планы на каникулы, свежие сериалы, и просто болтали ни о чем, подкалывая друг друга и смеясь над всякими глупыми фразами. Она пригласила меня к себе посидеть, посмотреть сериальчик, и предложила зайти в крафтовый бар, взять немного эля. Я нисколько не настаивал. Ей я не мог отказать ни в чём. Мы закупились, и медленным шагом пошли в сторону ее дома. Внезапно, подул сильный ветер. Её волосы стали развеваться, как шёлковый платок. Налетели тучи, и между ними стали проскакивать вспышки молний. Когда до нас донеслись раскаты грома, она дернулась, но тут же рассмеялась. Она рассмеялась еще громче, когда, словно по мановению какого-то небесного выключателя, включился сильнейший дождь. С радостными криками, перепрыгивая лужи, мы побежали что есть духу. Это нас не спасло, к её подъезду мы прибежали насквозь мокрые. Мы поднялись на её этаж, когда она, все еще смеясь, положила руки мне на поясницу. Я, уже не владея собой, впился в ее губы. Неизвестно, сколько мы провели на лестничной площадке, забыв обо всем. Мы пришли в себя только тогда, когда челюсти уже начали болеть. Мы зашли к ней. Свет мы не стали включать. Она включила на ноутбуке легкую музыку, я разлил эль по стаканам. Он кончился довольно быстро, но нас это не волновало. Мы снова были во власти друг друга. Всё было как в тот день, когда мы впервые увидели друг друга. В тот день мне посчастливилось полюбить её снова. Мы весь вечер и всю ночь провели в постели, наслаждаясь друг другом. Будто нашли что-то важное, что давным-давно потеряли. До сериала дело так и не дошло.

Следующее утро было похоже на рекламу кофе, или чего-то в этом роде. Идиллия простых людей, которые по-своему, по-ламповому счастливы. Но надо было возвращаться в реальность. Тем более, что на сегодня была запланирована репетиция с разбором новых песен. На эти несколько часов мне не до чего не было дело, и первые пять звонков на свой мобильник я просто проигнорировал. На шестой пришлось ответить, надо же и честь знать. В трубке послышался голос Скуба:

– Вась, ты блин где? Мы начали уже!

– Да, в пути я уже, не кричи, щас буду.

Пунктуальность никогда не была моей сильной стороной, хотя поначалу, на первые репетиции группы я старался приходить вовремя, но каждый раз получалось либо на полчаса раньше, либо на час позже. Если меня раньше это парило, то теперь нет. Однако новые песни сами себя не разучат, подсказал мне здравый смысл, лежавший на соседней подушке. Я поцеловал свою самую преданную фанатку, и полетел на репетицию, жутко опаздывая.

Я ворвался в гараж, свежий и довольный, чего нельзя было сказать об остальных. Моим опозданием явно были недовольны.

– Я пропустил что-нибудь?

Кроу тут же начал взрываться

– Пропустил, час репы пропустил. Мы когда будем все разучивать? Сыгрываться когда? И так раз в неделю в лучшем случае собираемся.

– Я просто..

– Да понятно, что работа-учеба. У всех работа-учеба. Но мы раз в неделю можем собраться, так что давай тоже начни подтягиваться вовремя. Как мы в Европе играть будем, с хуем во рту чтоль?

Я сначала опешил.

– А мы что, в Европу едем?

Кроу начал по чуть-чуть краснеть.

– Вась, иди нахуй.

И сам вышел курить. Ясность внес Скуб. Благодаря стараниям Полины один польский лейбл согласился поспособствовать нам в небольшом пробеге по европейским городам, где, как известно по стереотипам, любят метал. Чем тяжелее и темнее, тем лучше. Нам пообещали рекламу, и помощь с площадками, но все остальное – своими силами. Это всё конечно было вилами по воде, и вообще надо было еще дожить, но готовиться к туру надо было уже сейчас. Причем готовиться до крови из носа. Тут Кроу был прав, поэтому я не стал никак огрызаться. Но, так как до тура было еще далеко, мы стали обкатывать технологию перемещения себя любимых и не менее любимых инструментах в городах поближе. В отечественных. Первой в списке была Москва. Там удалось выбить сразу два концерта. И так как нам до столицы было ехать меньше часа, мы не парились насчет гостиниц. Я никогда раньше не играл в Москве, и ждал этого с трепетом. Да еще и первое место было в самом центре, на Чистых прудах. Фактически, земля обетованная для всех неформалов и прочих творческих личностей. Всю последующую неделю мы готовились, и рассылали приглашения для фанов, которые хотели бы поехать с нами. И вот зачем. В клубе, в котором мы должны были выступать, была ублюдочная система выкупа билетов. О том, насколько она уродская, я узнал как раз тогда, на личном примере. Смысл в том, что хозяин заведения, прибыли ради, конечно, предлагает вам, музыкантам выступить, но с одним условием: приводите н-ное количество своих зрителей, которые сами купят билеты, но если это самое н-ное количество не наберется, эти билеты выкупаете вы. Все просто, честно, и ни разу, сука без обмана. Казалось бы да, это справедливо, кому вы тут нужны, с вас хоть шерсти клок, дорогие творческие личности. Но, я как представитель этих самых личностей, считаю, что это просто нечестно, ребята стараются, играют, чтобы в ваше заведение приходили люди, покупали дорогущее бухло, синячили, наслаждались живой музыкой, а вам всё мало. Так или иначе, мы на это согласились, я по наитию, пацаны согласились потому что им лишь бы поиграть, а Кроу согласился на такие скотские условия, потому что придерживался какого-то, известного одному лишь ему, плана.

Сборы в дорогу были суматошные. Точка сбора была там же, в гараже. Отнеслись все к сборам с присущей нам, как профессиональному коллективу, ответственностью. Ярик, несмотря на свой юный возраст, был ответственней всех. Он пришел первым, и методично разбирал установку, рассовывая тарелки по сумкам. Полина, я и Кроу собирали реквизит, шнуры и батарейки для примочек, Скуб рассовывал по сумкам бутылки с бухлом. Пока мы носились, как в жопу ужаленные, Монгол спокойно сидел и менял струны на гитаре. Я этого до конца не понимал, но многие гитаристы меняли струны как можно чаще, а перед концертом это был обязательный ритуал. Вспомнился лейтенант Дэн из «Форреста Гампа» с его монологом про носки. «Единственное, что может спасти вас в этом чертовом Вьетнаме – это носки. меняйте носки на каждом привале, следите чтобы ноги были сухими. А то сотрете ноги и вообще останетесь безногими» – звучал в моей голове голос переводчика Гаврилова. В тот день, как и во многие, моя голова была забита чем угодно, любой хернёй, только не делом. Ну а чем еще её забивать, когда занимаешься такой рутиной, как сборами. Хотя, есть и в этом какое-то медитативное удовольствие. Контрольный проигрыш песен, вдовесок накануне состоявшейся генеральной репетиции, проверка оборудования, складывание гитары в чехол, сворачивание двух рабочих шнуров, еще одного про запас, укладывание всего этого добра в багажник, приседание на дорожку, осознание того, что ты забыл какую-нибудь мелочь, которая по-любому есть в этом клубе, но надо непременно взять свою, а вдруг пригодится, в общем, процесс крайне увлекательный, если присмотреться. Мы уже были собраны, и немногочисленные фанаты и фанатки начали подтягиваться, когда к гаражу со скрипом подъехала арендованная Кроу газелька. Мы погрузили инструменты, в шестнадцатером втиснулись в салон, и выехали. В пути особо ничего интересного не было, кроме распевания песен Арии, рассказывания похабных анекдотов в моем исполнении и приставания к нам молоденьких фанаток.

– А вот еще один, значит: Театр, премьера спектакля, народу яблоку негде упасть. Тут к режиссеру прибегают и говорят: актер заболел. Ну тот за голову хватается, что делать. Бежит к электрику Петровичу, говорит, Петрович, у нас беда, актер заболел, выручай, мы тебя сейчас переоденем, ты на сцену выйдешь, там суфлер из будки будет тебе текст подсказывать, а с меня потом бутылка. Ну Петрович согласился, его переодели, на сцену выпихнули, из будки суфлер: медленно идет по сцене. Тот, значит, пошел. Суфлер: садится на стул. Тот садится на предусмотрительно поставленный на сцене стул. Суфлер: говорите «жениться бы пора». Тот громогласно: Жениться бы пора. Суфлер: да денег нет. Петрович: Да денег нет. Суфлер медленно встает. Петрович: И встаёт медленно!

Ржала вся маршрутка. Кроме Полины. То ли ей были безразличны похабные анекдоты, то ли она всегда сохраняла самообладание. Она казалась каменной, хотя это скорее всего было только на публике, и почему-то при мне. По слухам, рассказам со стороны, и откровениям от Скуба, она была той ещё оторвой, не гнушалась поучаствовать в разврате со многими мужчинами, включая участников группы, едущей в этой самой маршрутке. Наговаривали наверное.

– А вот еще один.. – Не унимался я.

– Погоди, шеф, тормозни, мне поссать надо. – Внезапно подал голос Скуб.

– Дома не мог сходить? мы на трассе вообще-то. – не отвлекался от дороги водитель.

– Да я быстро, тормозни, все равно пробка, еле ползем, почти стоим.

– Куда ты собрался? За отбойники?

– Бля, если у меня сейчас клапан сорвет, я не виноват.

Маршрутка снова залилась слезами. Мы почти остановились, дверь распахнулась, и из неё вылетел Скуб. Перелетел через отбойник, и был таков. Стояли мы довольно долго, я успел рассказать еще два или три анекдота, как вдруг пробка впереди рассосалась, водитель тронулся с места. Из-за отбойника показался бегущий Скуб, на ходу застегивающий штаны. Водитель и не думал останавливаться, так как сзади уже поджимали. Я открыл пассажирскую дверь разгоняющейся машины, и стал кричать Скубу всяческие слова поддержки. Это же подхватили и остальные участники нашей экспедиции. Это было похоже на эвакуацию бойца вертолётом. На ходу бедный Скуб, уворачиваясь от пролетающих мимо машин, запрыгнул в маршрутку. Мы с Монголом принялись обнимать его так, будто и вправду вытащили его из зоны боевых действий.

И вот перед нами предстала Белокаменная. Еще около часа прорыва через столичные пробки, и мы были на месте. До открытия заведения и саундчека оставалось немного времени, и все разбрелись кто куда. Кто-то за дополнительным бухлом, кто-то обратно в машину, кто-то в макдак. Я просто пошел гулять. Чистые пруды славились своей красотой и романтикой, и тем, что здесь круглые сутки звучала музыка. И в каждом из этих утверждений была частица правды. Вечером там и правда безумно красиво, и со всех сторон доносится музыка. Правда, ни в одном путеводителе, и ни в одной песне не говорится о спящих на скамейках толпах бомжей и о ментах, их гоняющих. Не говорится и о толпах бухих обрыганов, которые снуют между уличными музыкантами, танцорами, артистами, факирами, чтобы хорошенько на них поорать, и зачастую, хоть и необязательно невольно, попытаться сорвать их выступление. Пройдя вниз по улице, я остановился у паренька, который исполнял на электроакустике вещи Боба Дилана. Не было в тот момент ничего лучше для моей изголодавшейся по искусству души, как легкий прохладный ветерок, и вещи Боба Дилана. Я кинул в его чехол монетку, и пошел дальше, уворачиваясь от столичных синяков. Каждый из них так и норовил столкнуться со мной, чтобы начать извиняться на всех известных им языкам. «Ойбля», «Пардон», «Сильвупле», «Ебатьскузимуа», и обязательные просьбы подкинуть чирик на метро звучали отовсюду. Больше всего этих тел было у команды факиров, которые вытворяли всё, что хотели с огнем, наплевав на здравый смысл и инстинкт самосохранения. Один калдырь решил последовать их примеру. Он, шатаясь, неумолимой походкой направился к девочке-факирше, которая размахивала горящим шаром на цепи. Многие зрители кричали ему, но тот, видимо, уже достиг нирваны, и был вне досягаемости для жителей этой реальности. В отличие от его куртки. Естественно, шар угодил прямо на эту куртку. Бедняга вспыхнул как стог сена, облитый высокооктановым бензином. Возможно, алкоголь также подлил масла в огонь. Похоже, что мужик мигом протрезвел, так как он вполне быстро и четко оценил ситуацию, и побежал в пруд. Все было сработано настолько четко и безупречно, что даже парень из команды факиров, стоящий наготове с огнетушителем, не успел ничего понять. Желание зайти в бар на обратном пути у меня отпало, и я, поняв что насмотрелся, отправился обратно к машине.

– Вы, ребят, такой цирк пропустили.

– А че там было? Скорая только что проехала. – Поинтересовалась Полина.

– Цирковой номер с огнем. – сострил я.

Полина недовольно фыркнула на меня, и скрылась в машине. Я рассказал пацанам, курящим на улице, подробности из первых уст.

Нас окликнул Кроу, и мы, загрузившись, пошли в зал. Помещение представяло из себя бар-кафе. Обычную тошниловку со сценой для живой музыки. Таких по всей Москве были сотни, и это не было уровнем не то что Олимпийского, но даже какого-нибудь «Рок-Хауса». Примерно в одно время с нами подъехала группа разогрева. Мы расположились в гримерке и разговорились. Как выяснилось, эти ребятки играли в одной группе даже больше чем мы, и концертный послужной список внушал восхищение. Возможно, они делали успехи, потому что считались кавер-группой, что в больших городах в принципе всегда востребовано. Мы разогрелись, настроились, чекнулись, и как раз начал подтягиваться народ. Наши преданные зрители уже были наготове. Я тоже был в зале, и смог в первых рядах насладиться каверами на Guns N Roses и Cinderella. Во время перерыва я отставил свой стакан и пошел в туалет освежиться. Ну как освежиться, хоть немного протрезветь, так как наш выход должен был быть уже через примерно двадцать минут.

Открыв дверь, передо мной предстала странная картина. Посреди сортира стоял странный чувак в круглый темных очках, и красной клетчатой рубашке, и как-то нелепо извивался. Рядом с ним, согнувшись, стоял другой чувак с длинными грязными волосами и жевал рукав первого. Я аккуратно, прижимаясь к стенке, зашел в кабинку, облегчился, и, собравшись с духом, ногой открыл дверь и пулей вылетел из сортира. Моя детская психика в тот момент изрядно пошатнулась. Я добежал до гримерки, схватил бутылочку воды из упаковки, которую мы привезли с собой, и начал умываться из неё прямо посреди гримерки. В этот момент со сцены вернулись ребятки. Они гоготали, давали друг другу пятюню, и выглядели уставшими, но довольными. Их вокалист, который всем своим видом показывал, что он мечтал родиться Экслом Роузом, но по какой-то злой иронии судьбы он родился тем кем родился, улыбнулся, глядя на меня, и поднял руки. Я понял его жест и швырнул ему бутылку. Мы обменялись пятюнями и крабами, и пошли на сцену, чтобы через полчаса уже они нас встречали улыбками и нашими же бутылками с водой. Со сцены я видел наших верных фанаток, прилипших к ограждению, и только их, потому что остальная часть зала со столиками была от нас скрыта в полумраке. Понятно, что в основном мы играли только для них, ведь остальные зрители не стали подниматься, а остались сидеть за своими столиками, поглощая деликатесы и крафтовое пиво. Но, к моему удивлению, уже после того, как последний аккорд был сыгран, прощальные слова Кроу были сказаны, нас не сразу выпустили со сцены. Помимо наших фанаток, нас облепили и незнакомые мне люди, и протягивали мне бумажки с ручками. Я сначала не понял, а потом понял, и чуть не расплылся в улыбке. Но я не потерял самообладание, сохранив каменное лицо. Я взял у нескольких людей листочки и принялся их подписывать, на ходу придумывая себе автограф. Нас наконец-то выпустили, и мы побежали перетаскивать инструменты в машину. На пути нам то и дело попадались взрослые дядьки, хлопавшие нас по плечу, и тётеньки, раздевающие нас взглядом, даже Полину. Домой я ехал, переполненный гордостью и радостью. Тогда это было моим величайшим достижением в жизни.