Текст книги "О чем шелестит девочка на море"

О чем шелестит девочка на море

О чем шелестит девочка на море? Девочка-листок. На ветру. Этот шелест слов…

Слышишь?

Девятилетняя девочка, которая потерялась в Старом Крыму, нашлась в Новом Свете. Нашлась в Кореизе и Симеизе, нашлась в Алуште и Алупке. Не слишком ли много девочек? И каждый раз – на дереве, как листок. А рядом море.

Ш-ш-ш… шу… шу.

– Смотри, – говорят мне Олеша, Гекльберри и Алексейчук, – вон ещё одна.

– Где?

– Ты можешь посидеть спокойно? – говорит мама.

Моя мама. Все время подкрашивает губы. А изо рта давно пахнет осенью.

– Пожалуйста, никуда не уходи. Не лезь в воду. Я скоро вернусь.

Вчера она тоже… А вернулась не скоро. Размазанная помада, растрепанные волосы. Разревелась, когда я сказал, что она не похожа на мою маму.

Она бредет к тому кафе. Камни на пути. Песок вяжет ноги. Мы с Олешей, Гекльберри и Алексейчуком смотрим ей вслед.

– Пошла на свидание, – говорит Олеша.

– По мужикам, – уточняет Гекльберри.

– Опять напьется, – добавляет Алексейчук.

В чем-то они правы. Но это не её вина. Если бы не мама, нас бы здесь не было.

Здесь, на этой сковородке, где тушатся люди. Когда начинают пригорать, лезут в воду. Морю все равно, оно занято своим делом. Оно волнуется, шипит и шлепает попы валунов. Интересно, за что?

– Смотри! Смотри же!

Олеша, Гекльберри и Алексейчук снова замечают девочку. Вот это зрение! Она сидит на дереве, которое растет на балконе гор.

Мы забываем обо всем, забываем на пляже игрушки, вещи и покрывало. Лифта здесь нет, зато есть удобные выступы и канат. Мы запросто забираемся наверх.

– Эй, – говорю я девочке в блестящей обертке. – Ты кто?

– Я девочка. А ты кто?

Я вкратце рассказываю о себе. Учусь в спецшколе и учусь неплохо. Любимая еда – шоколад. Любимое кино – «Аватар», любимая музыка – «Ария». По утрам я бреюсь и пью таблетки. Мама говорит, что в моем возрасте это нормально.

– Ты странный, – говорит девочка. – И от тебя пахнет крабиками.

– Не знаю, – говорю я, обнюхиваясь. – Может быть…

– А как зовут твоих друзей?

Олеша, Гекльберри и Алексейчук удивлены. Кроме меня, их никто не видел. Поэтому они никогда не следили за собой – не одевались и не причесывались.

– Ты вправду их видишь?

– А что такого? – говорит девочка. – Тебя же вижу.

Олеша, Гекльберри и Алексейчук смущены, они прячутся за моей спиной.

– Хорошо… – говорю я. – Знакомься. Самого маленького зовут Олешей. Он появился, когда меня обижали в садике, взял мою кличку и мои проблемы. С тех пор так и не вырос.

Ветер понимающе шелестит одеждой девочки.

– Гекльберри – мой герой. Он веселый, дерзкий и находчивый. Он помогает мне в трудную минуту…

Не девочка, а конфета. Какая большая! Наверняка под оберткой – шоколад.

– Алексейчук – это взрослый я. Он носит фамилию отца, который бросил нас с мамой. И носит бороду, которую я сбриваю.

– А вы не опасны? – спрашивает девочка. – А то ходят тут всякие…

– Слезай, – говорим мы, – узнаешь.

Девочка мотает головой.

– Подумай, – говорим мы. – Будь мы опасными, врачи не отпустили бы нас на море. А мама не оставила бы нас на пляже. Слезай! Или Алексейчук снимет тебя силой…

Пропала девятилетняя девочка. Выглядит молодо. Длинные волосы. Глаза папины. Улыбка мамина. Во рту жвачка. Была одета в куртку-ветровку серебристого цвета, под курткой… Что же у тебя под курткой, девочка?

– Куда ты меня ведешь?

– Есть одно место. Там безопасно.

– Уверен?

Пропал парень. Ушел с пляжа в неизвестном направлении и не вернулся. Темненький, загорелый. Немного сутулится, немного близорук. Пахнет крабовыми палочками. Был одет в красные трусы-плавки. Помогите. Мне очень надо его найти, он очень болен, а вечером холодно. Пожалуйста, это мой сын.

Мама быстрее ветра. Дает объявления в газеты, которые он разносит. Теперь все знают, как мы выглядим. Теперь нас точно поймают.

Олеша закатывает истерику, Алексейчук закатывает глаза. Наконец Гекльберри хватает меня за руку, я хватаю девочку – и мы тащимся куда-то, все выше и выше, до самых грудей гор.

Плоть на камнях. Явление скалолазов на берегу моря. Ш-шу… Шу.

Слышишь?

– Не бойся, – говорит девочка, – это я.

Нет, мне страшно… Я никогда не был на море, тем более с девочкой…

Как высоко… Мы не упадем?

Этот Олёша… Давайте бросим его в море?

Лучше бросим её в море…

Так мальчик или девочка? Орел или решка?

Не надо, я не умею плавать…

Научишься. Я же умею…

А помнишь, как Алиса свалилась в море? Плыви за белым кроликом. Страна Чудес под водой. Дремотный шелест волн. Мягкое тело моллюска под головой. Какая тишина, какой покой внутри раковины.

– Опять мы в беду попали, – говорит Олёша.

Вчера вечером с тропы Голицына свалился мужчина, гражданин России. Высокий, белый, православный. Был гладко выбрит и одет во всё…

Бедная мама, она, наверное, решила, что это Алексейчук.

– Пострадавший заявил, – читает Алексейчук, – что вода как чай.

– Тихо, – говорит Гекльберри.

Ш-ш-ш…

Море шкворчит под нами. Девочка шифоново шуршит в ответ. Сыпет слова в бурлящий котел.

Маленькая принцесса. Королевство высокой волны.

– О чем вы шептались? – спрашиваем мы.

– Море спрашивало… – говорит девочка. – Спрашивало, зачем я тебя похитила. Оно просило отпустить тебя к маме. Но я тебя не отпущу. Я сделаю тебя своим мужем. Буду убирать, готовить и любить тебя. Ты вредный, не слушаешься меня, но я тебя воспитаю.

Уже не девочка, а медуза. Её речь парализует. Мы застываем на самом краю скалы. Бледные как призраки.

– М-мне ещё рано жениться, – говорю я.

– Почему? Я красивая, у меня длинные волосы. Я знаю много игр, нам будет хорошо вместе. А потом у нас появятся детки. Ты ведь любишь деток?

– Люблю, конечно, но…

Олёша, Гекльберри и Алексейчук совсем прозрачные. Сейчас они исчезнут.

– Ты мой пленник, – говорит девочка. – Ты должен слушаться меня.

– Я…

– Целуй меня… В губы целуй!

Я никогда не целовался с девочками. Мне ещё рано заводить детей. Я резко отстраняюсь, но эта блоха успевает чмокнуть меня. Фу! Как противно…

Девочка рада, что унизила меня.

– Эй, – говорит она, – чего ревешь? Ты же взрослый. Прекрати.

И я прекращаю. Я ложусь на бок, а девочка укрывает меня колыбельной. Льет на меня снотворное слов.

Синяя волна, синяя звезда… Спи, моя судьба… Половинка сильная.

Кипарисы спят, фиги крепко спят… А на них – инжиры синие.

Я бы тоже уснул, не засветись соседняя вершина новогодней ёлкой. Военная база мигом оживает, слышатся крики командиров, ропот рядовых и рокот техники. В небо поднимается что-то ужасное, быстро находит нас и опускает на головы джедайский меч.

– Бегите, друзья, – говорю я Олёше, Гекльберри и Алексейчуку, – им нужен я.

– Всем стоять! Никому не двигаться! Руки за голову!

Солдаты водят вокруг нас хороводы, размахивают оружием, слепят светом.

А мы льем слезы.

Разыскивается профессиональный российский самбист за нанесение тяжких телесных повреждений, которые привели к смерти военнослужащего-контрактника. С места преступления злоумышленник скрылся. Передвигается в машине синего цвета или в джинсах синего цвета.

Сильный… Синий…

– Я её не похищал, – говорю я военным. – Она сама меня похитила!

– Это не он… Идиоты! Это не наш самбист.

Старший уходит. Сразу же гаснет свет.

Пронесло. Мы обнимаемся на радостях. За нами наблюдает лишь ночь – в темном кителе, украшенном звездами.

Утром начинается новый день. Земля кланяется солнцу, всё ниже и ниже, пока не оказывается под ним. Всем хорошо и тепло, даже вода нагревается. Из коробок домов высыпаются люди, задираются к волнам, задирают головы к небу, с которого льется жемчужный свет.

– Ты куда собрался? – спрашивает девочка.

Я подсовываю вместо себя Олёшу и бегу купаться с Гекльберри и Алексейчуком.

– Если ты утонешь, – кричит девочка, – я стану вдовой. А я не хочу быть вдовой…

Сегодня на пляже «Курортный» в результате неосторожного поведения на воде погиб тридцатилетний мальчик. Водолазы вытащили его слишком поздно для медиков. Личность утопленника устанавливается, родители разыскиваются…

Нет, мама, это не Алексейчук…

– Надо было слушаться маму, – говорит Алексейчук. – Не лезть к этой девочке, не провоцировать её. А теперь она женит нас на себе и заставит делать детей.

– Помолчи, – говорит Гекльберри.

Снова этот шепот. Девочка-ведьма. Колдует на полную масть.

В Черном море белый парусник, на его мачтах двенадцать канатов, на тех канатах ангелы. Они поют, воспевают и молодых благословляют. Созрело для любви сердце мое. Пленен мой суженый. Пускай же гарбий принесет нам счастье и удачу, а все невзгоды лежат в пучине морской – за тремя замками булатными, тремя заклятиями Господними, тремя печатями Соломоновыми. Слово мое крепко как камень, светло как солнце, неудержимо как волна. Аминь! Аминь! Аминь!

Море выбрасывает нас на берег. Мы прикатываемся к ногам девочки… Похитители и пленники, заложники и захватчики. Сегодня ты жертва, завтра – агрессор. Патти Хёрст? Не, не слышал. Одни хотят убить, другие хотят любить. Если не полюбим, она убьет нас?

Если я не стану супругой ему, то не подобает мне лечить его.

– Я оставлю один струп, – шепчет девочка, – для подстраховки.

Что такое? Крымский синдром? Третий день в плену у гор, четвертый день – у моря. Какая ещё свобода? Тут свобода равна неволе. Вся природа на стороне девочки, а значит, и на моей стороне. Понятно, что я подчиняюсь. Я слушаюсь девочку, как маму… Как самого себя. Мне хорошо с ней, меня всё устраивает.

– Подурачились, и хватит, – говорят мне друзья.

Алексейчук и Гекльберри ловко связывают меня. Олёша скулит в сторонке.

Искатели и свидетели.

– Что вы делаете?

Я так удивлен, что даже не сопротивляюсь.

– А ты разве не понял?

– Вы охотники за головами? – спрашиваю я.

Они кивают головами.

– Мы доставим тебя назад и получим вознаграждение…

Игрушки…

Шоколадки…

Таблетки…

– Девочка будет против, – говорю я. – Она вам отомстит.

– Поживем – увидим, – говорят эти предатели.

– Не долго вам жить осталось, – внезапно говорит девочка.

Она налетает ураганом, расстегивает курточку, под ней – само солнце. Олёша, Гекльберри и Алексейчук вынуждены отступить.

– Сейчас будет немного больно, – говорит мне девочка, – потерпи…

Я зажмуриваюсь.

– Изгоняю нечистого духа. Выйди вон, Олёша! Нет тебе здесь чести и места. Это не твоя голова, не твое тело. Здесь Бог и любовь, Петр и Феврония. Заклинаю тебя силой русского слова. Уходи вместе с последними русалками! Сгинь в ночь, сгинь с сегодняшнего дня, просто сгинь. Аминь! Аминь! Аминь!

Я кричу от боли, которую оставил Олёша.

– Изгоняю нечистого духа по имени Гекльберри…

От свободы и голода кружится голова. Я хватаюсь за ветки.

– Изгоняю нечистого духа по имени Алексейчук…

Мне печально от знаний. Я чуть не падаю с дерева.

Внизу – пропасть. Она уже проглотила Олёшу, Гекльберри и Алексейчука. Будь у меня хорошее зрение, я бы увидел человечков, которые отдыхают на первом этаже гор. Я бы увидел маму, которая по-прежнему ищет меня на берегу. Но я не вижу никого. Даже девочку. А она только что была рядом. Только что шелестела над ухом.

Что же она шептала?

Синяя кровь, пена на губах, в голове шумит прибой. Оставайся, море, с нами, оставайся внутри нас. Ривьера в шалашике души. Суп любви на костре чувств. Мясо есть у каждого. Бросаем дофамин, посыпаем серотонином. Добавляем щепотку эндорфинов и каплю адреналина. Окситоцин – по вкусу. Варим до полной готовности. Позволяем блюду настояться. Разливаем по тарелкам. Правда, вкусно?

Девочка не отвечает. Но я знаю, что ей нравится. Ведь я и есть девочка.

Разыскиваемый нашелся там же, где и потерялся. Сознательные граждане обнаружили его на дикорастущей груше, сняли и отвели к маме. На мальчике были синие плавки и свежая газета. Морской климат явно пошел ему на пользу. Психическое расстройство уступило место другому, не такому тяжелому. Теперь больной ассоциирует себя с одной личностью – девятилетней девочкой.

Так мальчик или девочка? Орел или решка?

Бросайте…

Я уже умею плавать.

Малореченское привидение

– Крым начинается с симферопольского Макдональдса, – сказал Лжестепан Хатына, выдавливая себя из поезда, – им же и заканчивается.

Хатына располнел и растолстел без работы. Если бы не расследование, он продолжил бы расплываться.

Мы прошлись по платформе – под руку. Крыша защищала нас от дождя, но у меня все равно отсырели волосы.

– Я смотрел, – сказал Лжестепан, – смотрел в Интернете. Кругом дождь, даже в Судаке.

Я кивнула. Я не успела почистить зубы в нашем первом вагоне, который ночью стал последним.

Автовокзал встретил нас хором таксистов. Мисхор… Ялта… Партенит… И наконец: Алушта, Рыбачье… Лжестепан затолкнул меня в микроавтобус, а сам направился в бесплатный туалет, которым славится Макдональдс. Мой друг не считал нужным платить за это дело.

Он вернулся расстроенным – Альфу и Омегу полуострова закрыли. На ремонт или насовсем.

– Ладно, – сказал Хатына, – схожу на обратном пути.

И мы поехали – через дождь, через Крым.

***

– Я не ем мяса, – говорила кому-то девушка спереди. – Употребляю только растительную пищу. По крайней мере, она неодушевленна.

Мы со Лжестепаном пахли на неё колбасой и котлетами. Девушка боялась оборачиваться.

За окнами маршрутки лил дождь. Сверху – на горе – привидения под командованием трехглазого Суворова-Кутузова сражались с растениями, ведомыми Александром – гигантским черешневым дубом. Вся гора была зеленой, но духи брали свое умением. Они раздавали бой налево и направо. Грохотали пушками и поливали противника свинцовым дождем.

Тучи помогали как плохим, так и хорошим.

– Итак, что там у нас? – спросил Лжестепан, дожевав завтрак.

– Малореченское привидение, – сказала я.

Папка раскрылась на нужном месте.

***

Не успели они доехать до новоприобретенного замка, как небо затрещало от молний, а дождь лихо забарабанил по крыше минивэна, управляемого Алексеем Петровичем Портосом, потомственным русским и первым наследником всего.

– На русских уже не хватает хорошей погоды, – сказал с заднего сидения отец Алексея, владелец квартиры в Москве – Петр Иванович Портос.

– А ведь мы недавно слышали тюрюканье перепелок, воркование голубей и уканье маленьких жаб, – сказала Софья Ильинична Портос, родная жена и мать. – Мы видели хвостики белок и полевых кроликов, они беспечно прыгали прямо под наши колеса. Пряные запахи опьянили всех нас, мы перепили этого коктейля из хвои и меда, ничуть не разбавленного дождем.

В девичестве Софья Ильинична стеснялась фамилии Валуева. Она была весьма романтичной особой. На каждом углу ей мерещилась патока с имбирем, на стол она всегда ставила свечи, а завтракала исключительно в постели. Завтрак заряжал её энергией на весь день, молоко перемешивалось с кровью, она была готова жить и побеждать в стране Москва. Только язык выдавал в ней уроженку глубинки. В свои немолодые годы она обладала фантастической фигурой и глазами-блюдцами, напоминая героиню аниме, которое так любила несовершеннолетняя дочь Портосов – Меланья.

Будучи эмо-девушкой, Меланья отзывалась на кличку Мел. Она увлекалась яркими волосами и свитерами, скрывавшими роковой блеск её зеленых глаз и фигуру, не менее фантастическую, чем у матери. Как полагается представителям её субкультуры, в ушах она носила тоннели, а в губах лабреты. Кроме того, под одеждой у неё имелась коллекция татуировок. О них знал только князь Могилевич, но и того сослали в Оксфорд, подальше от скутеров и девчонок Тверской.

– Фу, ма, – сказала Мел, – твои приторные речи не смыть даже этому дождяре. Помолчи, или займись чем-то вроде этого.

Близнецы загоготали сзади. Они всегда были в синяках и ссадинах, поэтому их прозывали далматинцами. Больше всего на свете они любили аниме и призраков. Сейчас они ехали навстречу им, и были довольны, словно парочка депутатов, которые только что пролоббировали нужный закон.

В Малореченском замке давно было нечисто, но туристов и других ненормальных людей стали пускать туда относительно недавно. Согласно легенде, призраки появлялись исключительно перед смертью очередного владельца – представителя семейства Кучук-Озеновых, поэтому посетители могли посмотреть лишь на несмываемые кровавые пятна возле камина. Желающим предлагались тряпка и моющее средство – те работали в поте лица, но следы крови вновь появлялись на старом месте. Они были поистине несмываемыми.

– Петя, я хочу попробовать новое средство, – говорила госпожа Портос мужу. – Ещё до землетрясения японцы разработали новый «Суперпятновыводитель» и усовершенствовали старый «Мегаочиститель». Я просто обязана заняться этими пятнами в Малореченском замке.

– Но мы же не обязаны покупать сам замок, Сонечка, – отвечал Портос, переключая каналы. – Ты можешь съездить туда как туристка.

– А как же твой сын? – не унималась Софья Ильинична. – У Алеши группа на Вконтакте, посвященная привидениям. Ему кровь из носу нужно пожить в замке, чтобы почувствовать атмосферу.

Петр Иванович хотел сказать, что дружен с Кучук-Озеновыми, хоть они и скрестились с татарами. Тамерлан Кучук-Озенов пустит в замок не только сына, но и армию футбольных фанатов, с которыми Алеша недавно разгромил казино на Преображенской площади. Он потянулся за мобильным телефоном, чтобы позвонить в Малореченское.

– Сразу предупреждаю, – сказал Кучук-Озенов, – в моем замке водится привидение.

– Полноте, Тима. Если бы в Крыму завелись привидения, – сказал Портос, – их бы мигом переправили в музеи Москвы. Наши молодцы, которые исправно увозят от вас эстрадных звезд, не пожалеют ничего ради подобного товара. Поэтому я покупаю твоего призрака вместе с мебелью.

– Не знаю, почему привидение не соблазнили предложения ваших дельцов, – сказал Тамерлан, – но оно терроризирует наше семейство много веков подряд. Первой серьезно пострадала моя прабабка, когда поднималась на Демерджи. Её лошадь сиганула с обрыва. Библиотечные и коридорные шорохи не давали спать даже прислуге, и она вскоре ушла от нас. Сейчас в замке только пани Саломея, но ей не привыкать – она спит с духами. Если не веришь, спроси преподобного Вомпера из Малореченского храма-маяка. Он магистр экстрасенсорики – видит больше, чем полагается простому смертному.

– Даже духи подчиняются законам природы.

– Все, кроме русских, – напоследок сказал Тамерлан Кучук-Озенов.

– Что он имел в виду, Петя? – спросила Софья Ильинична, дослушав разговор. Портосы были чистокровными русскими, поэтому их все волновало. – Это явно какой-то намек.

– Это татарский юмор, – процедил Петр Иванович и даже не засмеялся.

Через пару недель Тамерлан Кучук-Озенов умыл руки, подписав купчую.

Семейство Портосов отправилось в замок на майские праздники. Алеша хотел на Ибицу, Мел – к другим эмо-кидам, но в руках Софьи Ильиничны были новый «Суперпятновыводитель» и усовершенствованный «Мегаочиститель», а за её спиной парочка близнецов-далматинцев, обожавших призраков.

Вечер сочился весенним нектаром, но за башнями замка притаились тучи, которые не преминули разразиться грозой. Кто-то наверху лил на минивэн Портосов ведро за ведром. Свет от фар едва пробивался сквозь стены дождя, освещая крыльцо, где куталась в дождевик неопознанная фигура.

– Это, наверное, старушка Саломея, – сказал Алеша. Его голос почему-то дрогнул и сердце забилось на всю машину.

– Офигеть! Братан западает на старушек, – засмеялась Мел, за что тотчас получила локтем в татуированное плечо.

– Она и впрямь должна быть в преклонном возрасте, – отозвался отец семейства. – Впрочем, для Крыма это нормально.

Между тем фигура пробилась сквозь дождь. Гриб зонта рос в её руках.

– Явились не запылились, – по-старинному промолвила она. – Вы в Малореченском, если ещё не догадались.

Даже дождевик не скрывал кацапской стройности и хохляцкой округлости тела. Длинные ноги торчали снизу, а шея – сверху. Ещё выше было лицо, сочное и молодое, как сыр.

– Вы кто? – сказали Портосы хором.

– Саломея, кто ж ещё! В замке всегда дубильник, все отлично хранится, но почти не годится к использованию.

– На самом деле она спит с призраками, – шепнул Алеша Меланье. – Я прочитал об этом в Интернете.

Несмотря на зонт, Портосы намокли и продрогли в мгновение ока. Дождь брызгал как сбоку, так и снизу, отскакивая от тротуарной плитки.

В холле Саломея сбросила свой дождевик, оголив ноги и грудь до самого передника. Под ним было короткое платье в обтяжку.

– Какого ребенка вы обокрали? – пошутил Петр Портос.

Саломея фыркнула и, виляя бедрами, отправилась за пледами.

– Богиня, – сказала Мел, посмотрев ей вслед. – Мы с Лёшей будем поклоняться ей.

Её локоть с размаху врезался в бицепс Алёши – девушка всегда давала сдачи.

Позже они расселись возле камина. Пётр Портос курил сигариллу с ванильным вкусом, Алексей и Меланья – огромный кальян, а Софья Ильинична наслаждалась зеленым чаем и видом своего кактуса, который безмолвно высился посреди зала. Крики близнецов доносились из соседней комнаты – они смотрели по спутниковому телевидению аниме без перевода.

– Старый Кучук-Озенов замочил свою супругу на этом месте, – сказала Саломея. – Вот знаменитое пятно, которое не смыть никем и ничем. А вон там другие. Хозяин был не сильно аккуратным.

В тот же миг в коридоре завыло, залязгало и загремело.

– Успокойся, Марат, это свои! – крикнула Саломея через плечо.

– Вы знали его? – поинтересовался Петр Иванович. – Марата Кучук-Озенова?

Саломея не успела ответить. Софья Ильинична, вооруженная «Мегаочистителем» и «Суперпятновыводителем», оттолкнула домоправительницу в сторону и склонилась над самым большим пятном. Через минуту от него осталось одно воспоминание.

– Эти японцы не зря едят свой рис, – сказала она. – А теперь следующее.

Она подошла к очередному пятну, не обращая внимания на протесты грозы и призрака в коридоре. Тот барабанил в дверь и поносил Портосов на чем свет стоит.

– Так, – сказала Мел, – моя балда сейчас треснет.

– У меня есть связи даже на том свете, – пригрозил призраку Петр Портос.

И стало тихо и чисто.

– Призрак – тоже человек, – сказал господин Портос перед сном, – только не обремененный трупом.

Утром появились новые пятна. Это была кровь Петра Ивановича. Стреляли из пистолета Алексея Петровича.

***

Собака лаяла как человек, который изображает лай собаки. Лжестепан приступил к допросу через забор.

– Вас зовут Алушта?

– Ыав!

– Будем знакомы. Я Лжестепан Хатына, а это моя Оксана Ножовка.

– Р-ры, ав!

– Где вы были с первого на второе?

– Ы-ы… На пляже. Я бегала по берегу. Я купаюсь, как и все собаки. По вечерам, когда никто не видит. Нагишом.

– И как водичка?

– Бывало теплее.

– Не заметили ничего подозрительного?

– Только преподобного Вомпера. Ав! Он мне не нравится, а я – ему. Вомпер шел в замок и пах убийством.

– Зачем ему убивать Портоса?

Собака пожала плечами.

– А зачем ему бросаться в меня камнями?

– Может, он безгрешен? – подсказала я.

Лжестепан посмотрел на меня, словно на врага.

– И часто вам доставалось от Вомпера?

– Ы-гы! Ни разу. Ы-гы-ы…

Алушта смеялась по-собачьи.

– То есть Вомпер мазила? Как же он попал в Портоса?

– А разве в него стреляли?

Алушта явно была не в курсе.

– Отойдите от нашей собаки.

– Да она сама, – сказал Хатына.

***

В Крыму все женщины одного возраста. Их волосы выгорают на солнце, лица пересыхают, шелушатся и обветриваются. Дочки и матери выглядят как сестры. А ягодки бабок и внучек не отличишь на вкус.

На вид Саломея была того же возраста. Она загорала в Малореченском всю жизнь. Плавала и бегала, как собака Алушта. И была фигуристее всех нас вместе взятых.

Когда она открыла ворота, Лжестепан закашлялся, словно подавился туберкулезом.

– Не кашляйте на меня, – сказала Саломея.

– Я не заразный, – сказал Лжестепан Хатына.

Я подтвердила, что мой друг ничем не болеет, но Саломея все равно не доверяла нам.

– У нас горе.

Алушта выглядывала из-за обнаженного плеча Саломеи.

– Они наверняка повесят убийство на Марата, – сказала домоправительница. – Он ведь умеет убивать. Одним больше, другим – меньше. Вот, полюбуйтесь.

Саломея развернула газету:

«МАЛОРЕЧЕНСКОЕ ПРИВИДЕНИЕ НАНОСИТ УДАР ПО МОСКВЕ».

– Какой удар? Разве Марат боксер?

«НАЧАЛО ГАЗОВОЙ ВОЙНЫ МЕЖДУ РОССИЕЙ И УКРАИНОЙ. ГАЗПРОМ ХОЧЕТ КРЫМ».

– Война идет давно, – успокоила я Саломею.

– У нас своих войн хватает. Нам новых не нужно.

Мы рассказали Саломее, что наблюдали на перевале сражение духов с растениями.

– Надеюсь, духи победили?

– Мы не досмотрели.

– Призраки – это бывшие люди. Россия должна помочь им. Да и Украина тоже. Хотя что это за государство?

Мы со Лжестепаном промолчали. В Крыму считается, что Украины не существует.

– Я слышала, что растения Никитки уже выбили русский дух из ботанического сада. Они сделали там столицу. Теперь хотят превратить Крым в зеленый лабиринт. Вот кто по-настоящему угрожает Москве.

Мы опять промолчали.

– Я все рассказала милиционерам. Но им наплевать. Они украинцы.

– А вы русская?

Саломея неуверенно кивнула. Когда она родилась, всех этих народов не существовало.

– Милиция знает, что вы были любовницей Петра Портоса?

– Кто вам сказал?

Даже в рукаве безрукавки у Лжестепана была козырная карта.

– Зайдете? – сказала Саломея, озираясь по сторонам.

Мы прошлись по дорожке к замку, слева и справа взгляд кололи кактусы.

– Когда-то я жила в Москве. С Портосом. Он хорошо содержал меня. Но потом проиграл в карты Тамерлану Кучук-Озенову. Мудак.

– О мертвых либо хорошо… – начал Лжестепан.

– Лучше ничего, – сказала Саломея.

– Сколько вам лет?

Домоправительница замялась.

– Вы не Саломея, правда?

Лжестепан Хатына наступал, нацелив указательный палец на девушку.

– Да. Я Лена.

Она отвернулась от нас и завыла.

Я хотела успокоить её, но Хатына остановил меня.

– Ей надо побыть одной. Хотя бы раз в жизни.

***

София Ильинична Портос размокла от слез. Её руки и волосы были похожи на ленты туалетной бумаги. Она могла развалиться от малейшего движения.

На свой страх и риск она помахала нам.

– Зачем они забрали Алёшу? Он не виноват, – сказала она.

София Ильинична рассказала, что в Малореченском замке была вся крымская милиция.

– Они расспрашивали, допрашивали и опрашивали. Даже Алушту. Даже близнецов. Потом взяли и заковали в наручники Алексея. И увезли в какое-то отделение.

Лжестепан изучал интерьер, поднимая взглядом вековую пыль.

– Это все я. Я заставила Петю купить этот проклятый замок.

София Ильинична разревелась.

– Надо было арестовывать меня!

Кусок штукатурки все-таки отвалился от её лица.

– Успокойтесь, – сказал Лжестепан. – Вы мать.

– Да, я нужна детям. Мне нельзя в тюрьму.

София Ильинична едва не стерла салфеткой свои глаза. Она попыталась подняться, однако ноги подвели её.

– Милиционеры сказали, что это не самоубийство. Тогда кто убил Петю?

– Это мы и пытаемся выяснить.

– Я хочу помочь вам. Однако я ничего не знаю… Я рано легла, потому что устала после дороги. Мы приехали издалека – из Москвы. Столько дней в пути… Поймите, я заснула сразу же, так крепко, что не слышала выстрелов.

– Вы обнаружили тело?

– Да, я встаю рано.

Софья Ильинична запустила пальцы в волосы.

– Петя лежал на полу и выглядел таким убитым…

Изо рта и носа вдовы потекли рыдания.

– Вам нужно обсохнуть.

– Это все из-за меня, – сказала София Ильинична. – Вы можете меня арестовать?

Я посмотрела на Лжестепана. Он подкивнул.

– Хорошо. Мы арестовываем вас.

Я протянула к госпоже Портос руки. Вблизи она казалась сделанной из папье-маше.

– Я виновата лишь в том, что была матерью.

София Ильинична отстранилась.

– Мы отведем вас в комнату. Вы посидите под домашним арестом. А потом видно будет.

Она помотала головой.

– Отвезите меня в тюрьму! К Алёше!

Мимо прошла Саломея с высоко поднятым подносом. Она опять выглядела хорошо, как все женщины в Крыму.

– Кстати, в ту ночь мне снилась Саломея, – шепнула Софья Ильинична.

Она уселась на прежнеё место.

– Во сне она выглядела моложе меня. А ведь ей лет сто.

Софья Ильинична подождала, пока домоправительница отойдет подальше.

– Смысл в том, что Саломея была голой. Такой пышной как Хонсю. Её груди были подобны Токио и Йокогаме. А мой муж, естественно, был землетрясением. Он шумно раскачивал её холмы. Саломея стонала голосами жертв. Вы же знаете, что эти убитые и раненые стонут невыносимо. Понятно, что ей на помощь пришел Кучук-Озенов. Он был русским, но носил татарское лицо и пистолет. Япония – моя, сказал Кучук-Озенов. Нет, это моя Япония, сказал Петя. Я купил её вместе с замком.

– Ваш муж говорил с Маратом Кучук-Озеновым?

– Не знаю… Все нерусские на одно лицо. Кроме того, он был голым. Только пистолет в кобуре. Когда Саломея распустила свою сакуру, Кучук-Озенов выстрелил в Петю. Он не промахнулся.

– Возможно, все так и было.

София Ильинична непонимающе посмотрела на Хатыну.

– Вы ведь лунатичка?

– В прошлой жизни, – сказала госпожа Портос. – Раньше я была ещё той штучкой.

Она подмигнула нам со Лжестепаном, когда мы взяли её под руки.

***

Преподобный Вомпер был преподобен. Отец в святом смысле. Он вальсировал навстречу под музыку хорошего настроения. Его ряса хлопала крыльями на ветру. Борода курчавилась по периметру лица, украшенному добрыми печальными глазами.

– Весь май наперекосяк, – сказал Вомпер, прилизывая клок бороды, чтобы не испортить картину. – Как будто Бог встал не с той ноги.

Мы посмотрели на шарообразный землеподобный купол Малореченского храма-маяка.

– Какая трагедия… – сказал преподобный, преграждая путь своим телом.

Нам пришлось остановиться.

– Вы знали Портоса?

Улыбка разорвала бороду Вомпера.

– Знал ли я раба божьего Петра?

Он принялся задумчиво перебирать пальцами воздух. Его улыбка тускнела, пока не вспыхнула снова.

– Вы ещё спрашиваете! – сказал преподобный. – Зачем вы спрашиваете?

Я хотела сказать, что нас нанял Алексей Портос, но Лжестепан одернул меня жестом.

– Я знаю Петю со школы, – сказал Вомпер. – Это преступление?

– Пока вас ни в чем не обвиняют, – сказал Лжестепан.

Преподобный нервно зашевелил шевелюрой, которая покрывала плотное тело до самых пят.

– Благодаря Пете я здесь. Тут хорошо, тут я настоятель.

Вомпер обвел рукой море и горы, повернулся к храму и незаметно перекрестился.

– И тут есть работа для меня. Я занимаюсь Малореченским привидением. Призраком Марата Кучук-Озенова. Раньше я часто посещал замок как экстрасенс. Теперь хожу туда по службе.

Ветер набросил на Вомпера челку его бороды.

– Никогда бы не подумал, что Петя купит этот проклятый замок. В детстве он очень боялся привидений. Бывало, встретит духа Гиляровского на Цветном бульваре. Тот ему, привет, москвич Петя, сын Ивана. А Петя – давай кричать. Или в гостях увидит какой-нибудь полтергейст в зеркале. И снова кричит. Все ему – фи, какой невоспитанный мальчик. А однажды в квартире номер пятьдесят в доме 302-бис…

Преподобный Вомпер ещё долго говорил о призраках. Нам стало скучно.