Электронная библиотека » Сергей Малицкий » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Вакансия"


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 05:22


Автор книги: Сергей Малицкий


Жанр: Боевое фэнтези, Фэнтези


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Дорожкин выехал на Советскую площадь, разминулся с маршруткой, подумал, глядя на четыре кафешки, что, пока не доест плов, не пойдет ни в одну из них, и покатил вниз по Октябрьской. У телеграфа он остановился, с некоторым сожалением слез с железного чуда и вошел внутрь, где потратил некоторое время, чтобы придумать разумное объяснение внезапному переводу крупной суммы. Ничего умнее: «Мама, меня премировали за хорошую работу» – ему придумать не удалось. Дорожкин заполнил квитанцию, передал пачку купюр толстой телеграфистке, получил чек и шагнул к стеклу, за которым целый месяц висело объявление, что интернетчик заболел, а теперь маячила какая-то громоздкая фигура.

– О! И ты здесь? – послышался изумленный голос старого знакомого.

Интернетчиком стал График Мещерский.

Глава 10
Причины и обстоятельства

– Ты знаешь, я даже рад тебя видеть, – бухтел Мещерский, вышагивая вслед за Дорожкиным вверх по Октябрьской. – Нет, я понимаю, что народ тут приличный, городок уютный, мне Адольфыч в общем и целом ситуацию с его режимностью прояснил, но некоторая нехватка знакомых рож слегка напрягала.

– Ты же вроде бы с женой сюда перебрался? – поинтересовался Дорожкин, придерживая велосипед рядом и почти физически страдая, что не может запрыгнуть в седло и разогнаться по пустой улице.

– Знаешь уже? – покосился на Дорожкина Мещерский. – Да, с женой. Летом обженился, как раз перед твоим отпуском. Так вышло, Женька, поймешь когда-нибудь. Не в смысле, что вышло так, и потому женился, нет, так вышло в смысле, что повезло. Человек хороший попался. Я ей нужен. Вроде. И она мне нужна. Очень. Понимаешь?

– Да, – отчего-то почувствовал тоску Дорожкин. – Повезло.

– Именно! – обрадовался Мещерский, оглядываясь и качая головой. – Вот уже третий день здесь, а все никак не привыкну. Словно за границей, брусчатка всюду, чисто, дома такие… солидные. Рожи эти каменные на домах. Цены в магазинах, хоть перекупай товарец да волочи в Москву, озолотиться можно.

– Ты как попал-то сюда? – перебил Графика Дорожкин.

– А ты? – заинтересовался График. – Нет, я уже догадался, что я здесь благодаря тебе отчасти. Мне Адольфыч-то сказал, что искали какого-то специалиста, пробивали его по, так сказать, порочащим связям и наткнулись на меня, навели справки, ну и решили, что я им тоже нужен, только я уж голову сломал, кого я там мог опорочить? На тебя бы никогда не подумал. Ты тут кем?

– Да так… – Дорожкин почесал нос. – Кем-то вроде участкового, но по гражданке. Инспектор по всякой ерунде. От городской администрации. Такого как раз и искали. Как я. Чтобы с образованием, но из деревни. Ну менталитет тут такой… провинциальный. Чтобы человек был попроще.

– Да уж, – кивнул Мещерский. – Проще уж некуда. Ты только не обижайся, Дорожкин. Это ж хорошо. Осядешь в хорошем месте. Тут и девчонки красивые есть, ко мне многие забегают, ну там вроде бы в Сети посидеть, а на самом деле похихикать. Жена даже ревновать начала. А я всего-то на почте толком второй день. А у самой-то в ремеслухе местной такие мужички на старших курсах, это мне ревновать надо!

– Ты сам-то как сподобился? – спросил Дорожкин. – С чего это вдруг сюда перебрался?

– Адольфыч уговорил, – хмыкнул Мещерский. – Я же объясняю, что он, наверное, тобой интересовался, выходит, и на меня наткнулся. Ну и оценил, стало быть, достоинства личности.

– Я не об этом, – пробормотал Дорожкин, запирая велосипед у «Норд-веста». – Пошли, угощу обедом. Я о другом. Что тебя заставило Москву оставить?

За столом разговор продолжился не сразу. Мещерский сначала было задумался, начал что-то пережевывать в голове, скашивая тревожный взгляд на Дорожкина, но хозяйка кафе времени на раздумья не оставила, почти сразу принесла и дымящийся борщ с пампушками, и заливное, и баранину в горшочке, и бутылочку массандровского хереса, который, как помнил Дорожкин, График предпочитал на всех корпоративных празднествах. Мещерский взял дело раскупорки в сильные руки, с энтузиазмом накинулся на борщ и вскоре раздобрел, а когда хозяйка выставила в качестве подарка блюдо белых сухариков с кунжутом и чесночком, восторженно закусил губу и показал Дорожкину сразу два больших пальца.

– Это не Кузьминск, Дорожкин, – прошептал он, отпивая золотистого напитка. – Это Эльдорадо! Шамбала! Шангри-Ла! Беловодье![11]11
  Вымышленные страны. Беловодье – согласно русским народным преданиям легендарная свободная страна.


[Закрыть]
Ты видел эту Наташу? Ручаюсь, что натуральная блондинка! А формы? Да что Наташа? Тут жрачка – как в лучших ресторанах. А цены, прости, конечно, но цены смешные. Я тут со своей зарплатой вообще могу жену не напрягать на кухне, вот только в кафешках этих и питаться. Нет, надо записаться, что ли, в какую-нибудь секцию, а то вовсе растолстею. Тебе Адольфыч не говорил? Тут на стадионе есть хороший бассейн. Конечно, только двадцать пять метров, зато дорожек не меньше десяти. Жаль только, машину на стоянке пришлось оставить, но так целее будет.

– График, – напомнил Дорожкин, – почему ты здесь?

– Да вот, – сразу поскучнел Мещерский. – Говорят, что беда не ходит одна. Мне еще повезло, что она ходит вместе с удачей, а по первости я думал, что зря у тебя компьютер покупал, решил уж, что заразился от тебя непрухой. Короче, кинули меня все мои клиенты. И потенциальные тоже поисчезали. В полмесяца рассосались. Кого переманили, у кого Сеть вдруг полетела, да так, что на меня всех собак спустили. Кто закрылся. Ну просто канализационное стечение обстоятельств. Не было такого никогда, хотя в экономике сейчас сам знаешь, что творится. А чтобы подвинуть кого, ну там пристроиться к администрации какой-нибудь, ресурс нужен, а я вот сразу как-то без ресурса оказался. Расслабился. Надо было давно лыжню протаптывать в какую-нибудь управу. Черт возьми, Дорожкин, стране все хуже, а чиновникам все побоку. Ну не всем, тем, кто повыше, но все равно. Жируют, как мародеры. Неужели им, чем больше трупов на поляне, тем лучше? Пилят сук… Ну ладно. Не все ж такие. Вот Адольфыч, к примеру. А теперь представь. Я без денег и без работы. Ну сбережения были, но пришлось кое-какие отступные… Короче, скважина. В прихожке штабелем стремительно устаревающая техника. У жены на работе скандал в сентябре месяце, какое-то сокращение штатов. Ага. А о чем они летом думали? Да еще эта смена градоначальника, все на нервах. Все чего-то ждут, просто оцепенение какое-то. За квартиру нечем заплатить. И тут…

Мещерский снова глотнул из бокала.

– И тут появляется маленький мужичок… – подсказал Дорожкин.

– Нет, – отмахнулся Мещерский. – Не было никакого мужичка. Звонок был от Адольфыча. Представился. Сказал, что мэр подмосковного городка. Ну там, что вот рекомендация у него на меня есть от кого-то, я уж забыл, кого он упомянул. Короче, ему нужен компьютерный класс в школе, спросил, не мог бы я его укомплектовать и настроить? А я с ним говорю, смотрю на гору техники, которая на голову в любой момент свалиться может, и понимаю, что вот это и есть мой шанс. Ну вкрутил, естественно, ему цену, а он даже торговаться не стал. Попросил о встрече. Ну познакомил его с женой. Поговорили. Сначала с ним. Потом с ним же вместе с женой. И что ты думаешь, вот мы здесь. А теперь прикинь. Квартиру я свою сдал, это прибыток очень даже немаленький. Весь свой неликвид и твой комп в том числе продал за хорошую цену, ты уж прости, Дорожкин, на такой случай я даже рассчитывать не мог. На устройство компьютерного класса у меня очень хороший договорчик, и дело уже пошло. И аванс получен! Здесь у меня работа не бей лежачего, за которую мне платят столько, что я вообще могу в потолок до пенсии плевать. К тому же и жена учительствует. Часов имеет в неделю меньше десяти, а получает в два раза больше, чем в Москве. И вдобавок ко всему у меня шикарная трехкомнатная квартира, которая мне ничего не стоит, а только, наоборот, постепенно переходит в мою собственность.

– О бесплатном сыре не вспоминал? – прищурился Дорожкин.

– Вспоминал, – кивнул Мещерский. – Только не слишком ли велика мышеловка? На несколько тысяч грызунов. А? Ты подумай об этом, я навел справки. Тут все так живут. Ну может, не все так сладко, но никто особо не напрягается. Это, мой дорогой, называется просто – халява. Я допускаю, что она не вечна, но, пока она есть, ее надо хлебать полной ложкой. Сосать ее надо. А ты думаешь, что наши правители, которые на трубе сидят, по-другому рассуждают?

– Не знаю, – задумался Дорожкин. – Я на трубе не сидел. А так-то халява ведь разная бывает. Если как родник, то ничего. Бьет из земли – пьешь. Перестал бить – к другому роднику идешь. Или колодец роешь. А если эта халява как самолет? Раз, и закончилась на высоте тысяч так в десять метров?

– Так кто ж тебе мешает, пока ты в этом самолете, парашютик себе сообразить? – с жаром зашептал Мещерский. – Да если с умом, тут можно и на аэростат выкроить.

– Ну если только так… – потер живот, в котором было не так уж много места, Дорожкин. – Как тебе город? Я об общем впечатлении. О людях. Странным ничего не показалось?

– Да ну, – махнул рукой Мещерский. – Город как город. Я ж тебе сказал, что почти заграница. Ну так я поездил, насмотрелся, удивить-то меня сложно. Народец слегка такой индифферентный здесь, с ленцой, я бы сказал. Так и я скоро здесь обленюсь. Ночами, правда, звуки какие-то. Ну так надо думать, природа, лес рядом. Мало ли зверья. Да и птицы. Зато воздух какой. Я сам, правда, сплю как убитый, а вот Машка…

– Машка? – переспросил Дорожкин.

В голове все соединилось мгновенно. Сердце в груди замерло и застучало размеренно и больно.

– Так ты что, – поперхнулся Мещерский, – не знал?

– Теперь знаю, – сложил губы в улыбку Дорожкин.

– Ну так это… – Мещерский принялся тереть блестящий подбородок салфеткой. – Ты ж ушел от нее? Или она от тебя. Мне дела до того нет, но она свободная была, а мне нужна. И я ей. Понимаешь?

– Понимаю, – ответил Дорожкин.

Действительно, стоило ли ему волноваться по этому поводу? Или он не знал, что рано или поздно она одна не останется? Может, и не особая красавица, но глаз-то просто так не отведешь, особенно когда смеется. Одни ямочки на щеках чего стоят. А запах? Какой у нее был запах…

– Прости, – начал подниматься с места Мещерский. – Я сам рассчитаюсь.

– Брось, График, – достал бумажник Дорожкин. – Я же сказал, что угощаю. Тем более что не только тебе повезло, но и мне. Ну может быть, не так, как тебе, но все же. Знаешь, мы сделаем вот так. К тебе же приходят девчонки на телеграф? Повесим там мою фотографию и какой-нибудь текст. Ну типа, что без вредных привычек и чрезмерных запросов. Как?

– Легко, – расплылся в улыбке Мещерский. – Ты знаешь, вот без балды, я тебе за Машку по гроб жизни должен.

– Евгений Константинович? – Хозяйка кафе принесла трубку. – Вас к телефону.

В трубке послышался голос Маргариты:

– Дорожкин? Выздоровел? Почему не на работе? Или у тебя бюллетень на руках имеется? Нет? Тогда прекращай празднование окончания подвигов и двигай ко мне. Я в больнице. Нет, со мной все в порядке. Хочу тебя кое с кем познакомить.


До больницы от кафешки был всего один квартал, но Дорожкин проскочил мимо нее и опомнился только на мосту в деревню. Остановился, посмотрел в мутную осеннюю воду, в которой ничего и никого уже разглядеть не мог, слез с велосипеда и пошел к больнице пешком.

С Машкой отгорело и рассыпалось еще с год назад, Дорожкин и сам теперь не мог объяснить, отчего так вышло, но уж не сомневался в этом. Но что-то внутри у него еще оставалось. Не разочарование, и не обида, и не нежность, то на недостаток, то на избыток которой жаловалась Машка в последний месяц их совместного житья-бытья, а, наверное, что-то такое, что появляется, когда заканчивается и нежность, и любовь, если она, конечно, вообще была. Мать Дорожкина говорила, что у всякого в душе место для любви есть, и пустеть оно не должно, оттого и любится на безрыбье часто тот, кто под руку попадется. И еще как любится. А как не любится никто, все равно место пусто не бывает. Что-то да захлестнет, да заполнит. А что именно, то уж от человека зависит. Кого-то тоска затопит, кого-то печаль, кто-то любовью к ребенку спасается, а кто-то такую ненависть скопит, что уж никакая любовь в нем не приживется. Вот и вопрос, что скопил внутри себя Дорожкин, если любви в нем к Машке нет, а все одно – думает о ней как о родной?

– Дорожкин, – послышался от входа в больницу резкий окрик Маргариты, – ты что, в объезд через Яблоневый мост поехал? Или тебе мотор на велосипед поставить?

Уже в больнице, когда по почти пустому гулкому коридору они миновали регистратуру, в которой дремала какая-то квашнеобразная дама в белом халате, Маргарита протянула ему папку:

– Не оставляй дома. Если припозднился, утром все одно на работу тащи. Фима мне передал ее. Она не должна попадать в чужие руки. Пальчики еще не зудели?

– Да нет вроде. – Дорожкин старался не смотреть на Маргариту, так, не глядя, и папку из ее рук принял. – А Фим Фимыч, значит, не чужой?

– Не чужой, – отрезала Маргарита. – Несколько лет назад был инспектором. На твоем месте, кстати. Так что он твою папку не откроет. Зачем ему на свою голову заботы кликать? Кто открыл, того и забота.

– Когда я к Шепелевой ходил, ее Кашин открывал, – напомнил Дорожкин.

– Кашин вообще пустое место, – фыркнула Маргарита, и Дорожкин в секунду поверил ей, Кашин и вправду пустое место. Узнать бы еще почему? Или пустота в глазах отражала действительное положение дел?

– А кто последним до меня был? – спросил он, глянув на Маргариту искоса, и замер. Она смотрела на него и в самом деле искала его взгляда.

– Зачем тебе? – холодно спросила начальница, продолжая сверлить его глазами.

– Кто знает? – Дорожкин выпрямился и, чувствуя, как грудь вновь начинает жечь колючее и больное, посмотрел на Маргариту в упор. – Может, захочет опытом со мной поделиться?

– Не переживешь ты такой опыт, – почти прошипела, прошелестела, пропела Маргарита и заполнила вдруг собой все. И белый стерильный коридор, и всю больницу, и весь Кузьминск, и всю землю от Полярной звезды и до горизонта, до самых дальних закоулков и улочек, до чащ и пустынь, степей и морей. Заполнила, наклонилась и посмотрела огромными глазищами на маленького, крохотного человечка Дорожкина Евгения двадцати восьми лет, как посмотрел бы оживший сфинкс на сантиметровую пластиковую поделку самого себя. И огромные, жадные губы, которые могли бы высосать из Дорожкина жизнь одним только дыханием, приблизившись, отчетливо различимым беззвучием обожгли младшего инспектора. – Побереги себя, парень. Не то обидно, что в огне мотылек сгорит, а то, что сгорит, до огня не долетев.

– Я, Маргарита Евстратовна, – пролепетал пересохшими губами Дорожкин, вновь оказавшись в больничном коридоре, – мог бы, конечно, обойтись без знакомства с моим предшественником, но не спросить еще кое о чем не могу. Вы на самом деле просто одиноки или разведены? А то, может, с вашим темпераментом… Он жив хоть, муж ваш бывший, или тоже… как мотылек?

Секунду еще Маргарита сверлила Дорожкина взглядом, наверное находя забавным наблюдать, как смешивается в маленьком человеке едва переносимое влечение, которое словно зыбкая плотина на бурной речке, и ужас перед все той же бурностью. Потом рассмеялась и пошла по коридору, бросив через плечо:

– Ну-ну, Дорожкин. Стойкий оловянный солдатик. Имей в виду, олово легко плавится. Будь у меня муж, тут земля бы под его ногами прогибалась. Такого не прикончишь, а другого мне и не надо. А уж что было, да как, да где те косточки, что я выбросила, когда обсосала их, если обсасывала, конечно, не твоего ума дело, Дорожкин. Спишь без кошмаров, радуйся. Ты папку-то не тереби зря. Повторяю: не зудят пальцы – не трогай, а то замучаешься всякую ерунду разгребать, для этого у нас Ромашкин есть. Оттого и папку он с собой таскает. А сейчас у нас дело с тобой помимо папки. Ты сейчас с доктором Дубровской будешь говорить, а я смотреть буду и слушать.

– Экзаменовать меня собираетесь? – спросил Дорожкин.

– Экзаменовать, – кивнула Маргарита. – Но не тебя.


Все-таки больница пустой не была, хотя сомнений у Дорожкина не осталось, что горожане либо не болеют вовсе, либо лечатся у знахарок и ведуний, которых, судя по некоторым соображениям, должно было хватать и в той же деревне. Больных действительно встретить не удалось, но санитарок и даже санитаров или медсестер и медбратов и прочей медродни в больнице обнаружилось изрядное количество. Люди в белых и бледно-голубых костюмах, шурша бахилами, беспрерывно, хотя и медленно, натирали линолеумные полы, замывали крашенные масляной краской стены, двери, полировали стекла и шпингалеты на окнах. И вот это молчаливое и почти бесшумное движение казалось Дорожкину еще более ужасным, чем полное отсутствие в здании больницы пациентов.

– Адольфыч пропагандирует здоровый образ жизни, – бросила через плечо Маргарита. – Стадион, бассейн, все его стараниями. Летом на плотине работает секция гребли. Все условия. Больных в городе мало.

– А стариков нет разве? – удивился Дорожкин.

– Старость бывает разной или не бывает вовсе, – остановилась Маргарита у двери, на которой было написано в столбик «Доктор Дубровская Таисия Павловна. Офтальмолог. Отоларинголог. Психиатр. Невропатолог». – Ну Дорожкин, посмотрим, каков ты в ближнем бою. Нас интересует Мигалкин, но нападать советую с флангов.


– Разрешите?

Дорожкин приоткрыл дверь, сунул в светлый кабинет голову и сразу же столкнулся взглядом с изящной женщиной в белом, которая расположилась за широким, перетекающим столешницей из овала в овал столом. Даже кресла в кабинете были белыми, цветом выделялись только темно-рыжие, почти медные, короткие волосы врача и черный воротник тонкой водолазки, что выглядывал из-под халата. Женщина отложила в сторону книжку с дракончиком на корешке[12]12
  Речь идет о книгах «Издательства АЛЬФА-КНИГА».


[Закрыть]
и сняла аккуратные круглые очки.

– Вы по какому вопросу?

– Мы по служебному. – Дорожкин посторонился, пропуская вперед Маргариту. – Есть у вас время для разговора?

– Времени у меня сколько угодно, – улыбнулась врач. – С нашей загрузкой только дополнительное образование получать. Еще пару лет, и на дверях моего кабинета появится что-нибудь вроде гомеопата или косметолога. Вы ведь Дорожкин Евгений? Уже на ногах? Когда попали к нам, врачи чуть не в очередь выстраивались, чтобы принять участие в операции, но Владимир Игнатьевич все сам…

– Спасибо ему, кстати, – кивнул Дорожкин и расстегнул куртку, кивнув на спутницу. – Это вот Маргарита Евстратовна, старший инспектор.

– Мы знакомы, – сразу подобралась Таисия Павловна и нажала на клавишу селектора. – Вы не будете против, если я подключу главного врача? Он нам не помешает, но мне бы хотелось, чтобы он был в курсе… обстоятельств разговора.

Дорожкин посмотрел на Маргариту, но та словно оцепенела. Откинулась в кресле, сложив руки на груди, и смотрела и не на врача, и не на Дорожкина, и даже не в окно, а куда-то в сторону, будто дремала с открытыми глазами.

– Так каков же предмет разговора? – обратила на себя внимание Таисия Павловна. – Я так понимаю, вас интересует…

– …многое, – закончил за нее фразу Дорожкин и постарался улыбнуться. – Вы уж простите меня, что использую свое, так сказать, служебное положение. Поговорить есть о чем, но не могли бы вы попутно меня проконсультировать?

– Проконсультировать? – с некоторым облегчением рассмеялась врач, сдвинула волосы с висков, и Дорожкин с удивлением разглядел, что, несмотря на очевидные ее лет сорок или того больше, на коже не было заметно даже и следа морщин. – По какому же поводу я могу вас консультировать, Евгений Константинович? Вот уж, думаю, после золотых рук Владимира Игнатьевича мои консультации где-то даже неуместны.

– Но Владимир Игнатьевич ведь терапевт и хирург? – заметил Дорожкин. – А мне бы понадобился скорее психиатр. Ну на крайний случай офтальмолог.

– Это вы о вопросах из разряда «не дурак ли я»? – сузила взгляд Таисия Павловна. – Или «отчего я не могу читать мелкий шрифт на винных бутылках»?

– Шрифт мне пока поддается, – признался Дорожкин, – но зрение интересует тоже. Правда, не в смысле какого-то врожденного дефекта, а в смысле возможного осложнения в психосоматической форме. Ну я как раз о том самом случае – «а не дурак ли я».

– Вопрос сложный. – Таисия Павловна взяла из вазочки и прокатила по ладони простой карандаш. – Вы же, Евгений Константинович, должны понимать, что в слове «дурак» кроется не только медицинский, но и бытовой смысл?

– Должен, – кивнул Дорожкин и улыбнулся. – Так вот между этими двумя смыслами и колеблюсь. Я, конечно, рассчитываю, что ни к какому из них не склонюсь, но уж больно расхожусь с реальностью во взглядах.

– И чем же вам не угодила реальность? – заинтересовалась Таисия Павловна.

– Она мне кажется концентрированно ирреальной, – заговорщицки прошептал Дорожкин, словно и не дремала в соседнем кресле Маргарита. – Я, конечно, человек в городе новый, перед приездом сюда был проинструктирован о некоторых особенностях своего будущего местопребывания, но действительность определенным образом все эти посулы превзошла. Одно дело телекинез, гадание или там предсказание, и совсем другое – вполне себе реальное существование ведьм, домовых и прочей… даже не знаю, как и классифицировать.

– Нечисти, – подсказала Таисия Павловна. – Чего уж стесняться-то? Есть же вполне себе объединяющее понятие – нечисть. Или еще одно – нелюдь. Последнее, правда, несколько неточно, потому как противоречит главному свойству тех существ, классификация которых вызывает у вас затруднения. Основа-то все-таки человек. Именно человек. Не что-то, принявшее облик человека, а человек, обретший ряд новых способностей, свойств, черт, да чего угодно. Или утративший их. Поэтому, скорее, нечисть.

– Вы это мне как психиатр говорите или как офтальмолог? – осторожно поинтересовался Дорожкин.

– Как офтальмолог я вам помочь ничем не смогу, – покачала головой врач. – Ваши глаза – суть окуляр вашего мозга. Если они не замутнены, проблемы в голове. Но с чего вам беспокоиться по этому поводу? Или вы не видите, к примеру, меня?

– Вижу, – задумался Дорожкин. – Но чем дальше, тем больше задумываюсь, все ли я вижу?

– Все видеть не всегда приятно, – улыбнулась Таисия Павловна. – Мне кажется, я понимаю, о чем вы беспокоитесь. Только я вам это не как врач говорю, а как практик обыденного существования. Мы ведь все в какой-то степени практики. Хотя конечно, в Кузьминске эта практика имеет особенности. Отсюда и ваши претензии к зрению. И они понятны. Ведь зрение только одно из чувств, и, когда все остальные чувства сигнализируют о чем-то, что не подтверждается зрением, наступает некоторый диссонанс.

– И наоборот, – вставил Дорожкин.

– И наоборот, – согласилась врач. – Дело в том, что всякое существо, как я полагаю, и не только я, имеет несколько уровней воплощения. Материальность, или вещественность, этих воплощений зависит от силы, от воли существа. Хотя собственно физическая составляющая, она этой воли требует меньше всего. Или, скажем так, не у каждого требует дополнительного волевого усилия. Хотя чуть ослабишь его, и вот уже ваша физическая воплощенность начинает претерпевать ряд искажений. Но полнота бытия ею не исчерпывается. Есть еще и тот уровень, который мы создаем себе сами. Как женщина, которая подбирает наряды, скрадывающие недостатки ее фигуры и подчеркивающие достоинства. Которая наносит на кожу макияж. Прибегает к услугам пластического хирурга. Да возьмите хоть мимикрию в животном мире. Вот он, новый уровень. Это то, какими мы хотим себя показать. Другой вопрос, что он развит не только в качестве производного от физического воплощения, но и ментального. Это все привороты, личины, образы. И тут мы приходим к третьему уровню, а на самом деле к первому. Если есть скорлупа, тело – физическая оболочка. Если есть ментальная проекция, образ самосотворяемый. То есть и образ корневой. Подлинный. Я бы сказала, матричный. То, что определяет все прочее. Вы это хотели разглядеть?

– Вы сейчас о чем? – не понял Дорожкин. – Что я могу разглядеть? Матрицу личности? Это вообще кто-то может разглядеть? Это вообще есть? Нет, я допускаю, что психотип личности запрограммирован в человеке, что он не является полностью, с ноля, созидаемым качеством и может лишь корректироваться тем же воспитанием, условиями жизни, но ведь не хотите же вы сказать, что суть существа заложена в его ментальной основе? Выходит, все прочее – ее производное? А как это стыкуется с вашим же утверждением, что все эти… нечисти есть производные от человеческого существа? Получается, что мутации, если мы говорим о мутациях, диктуются ментальными векторами? Разве изменения не определяются, простите дилетанта, какими-то генными сочетаниями?

– Скажите еще, что характер, то, что вы назвали психотипом, тоже передается с генами, – усмехнулась врач. – Нет, я не говорю, что полнота признаков физического существа не находит отражения в его геноме. Я просто допускаю, что геном сам является отражением, проводником ментальной сущности, простите за тавтологию, каждого существа. Хотя я бы не стала проводить прямую зависимость. Вопрос очень сложный…

– Что же это такое – ваша ментальная сущность? – откинулся в кресле Дорожкин. – Мы ведь о душе говорим?

– О душе нужно молиться, – с веселой укоризной заметила Таисия Павловна. – Сходите к отцу Василию в церковь, он вам доходчивее объяснит. К чему о ней говорить? И уж тем более… пытаться ее разглядеть. Оставьте дефиниции в покое, постарайтесь обратиться к сути. А то так и в самом деле недолго перевоплотиться из здорового молодого мужчины в бытового или, не дай бог, клинического дурака. Знаете, мне кажется, что вы усложняете проблему. Вы видите все, и видите это точно так же, как видят окружающие. Просто вам нужно попытаться верить тому, что видят ваши глаза. Ну а если сомнения все-таки одолевают, поговорить с близкими, с очевидцами. Только осторожно. – Она рассмеялась. – Чтобы сопоставить ощущения. К тому же уверяю вас, видеть все три уровня не дано никому. Разве только…

Таисия Павловна со значением посмотрела на потолок, Дорожкин последовал ее примеру и с серьезным видом поинтересовался:

– Вы хотите сказать, что кабинет Владимира Игнатьевича ровно над вашим кабинетом?

– И он в том числе, – весело кивнула Таисия Павловна. – Но его инструмент – скальпель. Вам он не поможет. Будьте проще. Еще раз напомните себе, что Кузьминск населяют люди со способностями. С необычными способностями. Не все из этих способностей не только объяснены наукой, но и признаны ею. Послушайте совет, не пытайтесь вывести формулу. Рассматривайте каждого, кого видите, как индивидуальность. Неповторимую индивидуальность. И получайте удовольствие. Удовлетворяйте любопытство, наконец. Это же ведь кроме всего прочего и интересно.

– Вы, я смотрю, – Дорожкин кивнул на книжку, – читаете тем не менее фантастику. Даже популярное фэнтези. И о ведьмах, кстати. А могли бы просто сходить в деревню. Вот где фантастика.

– Помилуйте, – воскликнула врач. – Ходила, и не раз. Я и это ваше фэнтези в наших условиях читаю как современную деревенскую прозу.

– А то, что произошло с Мигалкиным, – спросил Дорожкин. – Это как-то вписывается в современную деревенскую прозу? И как бы посмотрела на его заболевание, конечно, если это можно назвать заболеванием, наука?

– То, что произошло с Мигалкиным – это трагедия, – скрестила руки на груди Таисия Павловна. – Наука, конечно, могла бы назвать произошедшее с ним заболеванием, если бы исследовала его. К сожалению, в нашем случае наука занималась воспалением дыхательных путей. Довольно тяжелым вирусным заболеванием. Кстати, Мигалкин был отпущен из больницы на амбулаторное лечение почти здоровым. За неделю до произошедшего. И на все дни его пребывания в больнице у нас имеются не только результаты его обследований, но и анализы крови. Их легко проверить.

– То есть все это время, пока Мигалкин был в больнице, вы были уверены, что он человек? – переспросил Дорожкин.

– А вы-то сами уверены, что вы человек, а не нечисть? – наклонилась вперед Таисия Павловна и с некоторым напряжением, косясь в сторону неподвижной Маргариты, засмеялась. – Я как раз нет. А Мигалкин был обычным человеком. Не слишком умным, белокурым обаятельным парнем, склонным к выпивке и немудрящим развлечениям. На гитаре любил побренчать. Вполне допускаю, что в поисках острых ощущений он мог попасть в какую-то историю, которая привела к тому, к чему привела. Мне его искренне жаль.

– Скажите… – Дорожкин и сам покосился на сохраняющую безмолвие Маргариту. – Ну чисто теоретически, представим, что вы бы не отпустили Мигалкина…

– Сейчас он был бы жив, – отрезала врач. – В нашей больнице он был бы застрахован и от случайностей, и от соблазнов. Вы видели, какой у нас штат? Да наши санитарки тройным кордоном окружали его, когда он здесь лежал. Брать анализы у него вставали в очередь. Это же практика, а практика бесценна.

– Интересно. – Дорожкин сдвинул брови и с каким-то гадливым чувством произнес: – Но что бы вы сказали, нет, я ничего не утверждаю, просто интересуюсь, что бы вы сказали, если бы те анализы тела погибшего, которые серьезные специалисты сейчас исследуют… Я говорю не только о судмедэкспертах, но и о нетрадиционных экспертах, тем более мы тут живем в условиях, когда фэнтези оказывается современной деревенской прозой. Что бы вы сказали, если бы получили заключение о том, что заражен Мигалкин был до того, как покинул стены вашей больницы?

– Я бы рассмеялась автору этого заключения в лицо, – снова скрестила руки на груди врач. – И предъявила бы наши анализы. С подписями и свидетельствами санитаров и лечащих врачей.

– Их тут у вас так много, – пробормотал Дорожкин. – Нет, я не хочу сказать, что у меня есть сомнения в подлинности тех анализов, которые вы подготовили. Пока их нет. Но у вас так много санитаров, и у них так мало работы. Они встают в очередь к больному, чтобы сделать ему анализы. Перепроверяют друг друга. Дублируют. Тем более что парень был молодым, красивым, да и не слишком умным. Я, честно говоря, не сразу понял, почему на одного больного имеется даже не две линейки анализов, конечно, ваша самая главная, но…

Она ли швырнула в Дорожкина белый стол, который оказался довольно тяжелым, или стол сам полетел из-за ее прыжка. Только Дорожкин, который успел закрыться руками, взвыл от боли в локтях и коленях, после чего отлетел к противоположной стене, где счастливо ударился спиной о диван. В кабинете раздалось рычание, выстрелы, и когда Дорожкин выбрался из-под стола, все было кончено. На полу лежала мертвая женщина, ничем не отличимая от Таисии Павловны. Разве только почти вся ее одежда была разодрана по швам, обнажая сильное мускулистое тело, да длинные когти с нелепыми следами маникюра на остриях медленно втягивались в мертвые пальцы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации