Текст книги "Советское уголовное уложение (научный комментарий, текст, сравнительные таблицы)"

Уложение построено по пандектному принципу, состоит из семи разделов. Первый раздел объединяет нормы Общей части, остальные – Особенной. Разделы поделены на главы, некоторые из последних – на отделения, которые охватывают согласно нумерации 378 статей (фактически 380), 55 из них относятся к первому разделу.

Первый раздел состоит из гл. 1 «О преступных деяниях и наказаниях вообще», которая включает восемь отделений:

1) положения общие;

2) о пространстве действия Уголовного уложения;

3) о наказаниях;

4) об условиях вменения и преступности деяний;

5) о видах виновности;

6) о смягчении и замене наказаний;

7) об обстоятельствах, усиливающих ответственность;

8) об обстоятельствах, устраняющих наказуемость.

Уложение содержит следующие группы деяний:

а) преступления против государства и государственного управления;

б) преступления против общественного порядка и спокойствия;

в) преступления против личности;

г) преступления против имущественных прав;

д) преступления против народного хозяйства;

е) преступления по должности.

Глава II
Уголовный закон

Вопрос об уголовном законе в целом теоретический. Наука уголовного права вырабатывает его определение, выделяет признаки, строение и т. д. Причем надо заметить, что эта проблема стала изучаться намного позже, чем другие уголовно-правовые вопросы³⁸.

В литературе уголовный закон рассматривали, как правило, в двух значениях: широком и узком. Так, по мнению П. А. Фейербаха, «наказательным законом (Lexpoenalis) в пространном смысле называется каждый закон, относящийся к преступлениям и наказанию оных. В тесном смысле закон есть определенное или точное объявление о необходимости чувственного зла на случай нарушения известного какого права»³⁹.

Уголовный закон, как считает автор, обращен, во-первых, ко всем гражданам как возможным преступникам, поскольку посредством психологического принуждения и угрозой предусмотренного им наказания демонстрирует силу и действие власти; во-вторых, адресован государственным чиновникам и служителям, осуществляющим судебную власть, которые обязаны применять закон против действительных преступников. «Из качества закона вообще следует в рассуждении наказательного закона необходимо: 1) что наказательный закон есть действителен сам по себе. Применение его не может сначала зависеть от особого суждения о его приличии или правомерности; что наказательный закон есть действителен для всех содержащихся в нем случаев. Ни единый, под наказательный закон подходящий случай, которой имеет на себе признаки законного предположения наказательности, не исключается от применения правомерного последствия закона, разве случай сей особым каким законным основанием исключен будет»⁴⁰.

Таким образом, автор подчеркивает, что применение уголовного закона не требует предварительной оценки свойств, лежащих в его основе (моральных, нравственных, гуманистических, политических, религиозных, правовых и др.). Уголовный закон – всеобщ, применяется ко всем случаям, указанным в нем в качестве преступных деяний. Исключение из этого правила возможно только в одном случае – наличие изъятия, предусмотренного специальным законом.

Достаточно неопределенное понятие уголовного закона предлагает А. Ф. Бернер. По его мнению, «уголовным законом называется воля государственной власти, высказанная по отношению к преступлениям, согласно учредительным (конституционным) законам»⁴¹. Из этой дефиниции можно сделать ошибочный вывод о том, что преступление якобы существует само по себе, вне уголовного закона; последний не определяет его, а лишь отражает отношение к нему волю государственной власти. Это, разумеется, не так. Только уголовный закон формулирует понятие преступления, определяет перечень деяний, условия ответственности и наказуемости за их совершение. То обстоятельство, что в разные периоды истории уголовно-правовые нормы содержались в актах неуголовно-правового характера, не влияет на сказанное.

Н. А. Неклюдов трактовал уголовный закон в обширном (широком) и тесном (собственном, узком) смысле. Под уголовным законом в обширном смысле слова предлагалось понимать всякое законодательное постановление, касающееся уголовного правосудия, в тесном смысле слова – законодательный запрет или приказ, нарушение или неисполнение которого гарантируется предусмотренным им наказанием⁴². По сути, таким же образом определяет уголовный закон А. Ф. Кистяковский: «Уголовным законом называется постановление, которым запрещается или повелевается что-нибудь под страхом наказания»⁴³.

Н. Д. Сергеевский критикует указанный подход к определению рассматриваемого понятия, замечая, что «противоположение норм охраняемых и уголовного закона не всегда сознается в литературе»⁴⁴. Сам он, рассматривая уголовный закон в «обширном смысле слова», видит в нем «всякое, имеющее законную силу, т. е. обязательное для суда и граждан определение (закон в тесном смысле и обычное право), касающееся преступных деяний и наказаний»⁴⁵.

Думается, критика Н. Д. Сергеевским позиции А. Ф. Кистяковского и Н. А. Неклюдова безосновательна. Сформулированные указанными авторами дефиниции, в целом отражающие точку зрения Биндинга, выдержали испытание временем и в основном восприняты современной наукой уголовного права⁴⁶. Н. Д. Сергеевский же, как думается, смешивал уголовный закон как источник уголовного права и объект уголовно-правовой охраны. Это видно из следующих его рассуждений: «Уголовный закон, или правоположение, на основании которого преступник наказывается, существенно разнится от того правоположения, которое он, совершая преступное деяние, нарушает. Мы не можем сказать, что преступник нарушает уголовный закон»⁴⁷. Последний нарушает известные запреты, на которые в уголовном законе есть лишь ссылки. Преступник нарушает правила: не убей, не укради, не совершай поджога и т. д. Именно за их нарушение он подвергается воздействию закона, т. е. терпит наказание. «Таким образом, мы должны различать, с одной стороны, уголовный закон, определяющий за то или другое преступное деяние известное наказание, а с другой – те правовые нормы или обязательные для всех приказы и запреты, что делать и чего не делать, за нарушение которых виновные подвергаются действию уголовного закона… Уголовный закон заключает в себе лишь общие определения наказаний за такие действия; но ясно, что именно это определение наказания предполагает предварительный запрет»⁴⁸.

Н. С. Таганцев, формулируя понятие уголовного закона, также писал, что им признается «повеление, в установленном порядке от верховной власти исходящее, которым определяется уголовная ответственность за посягательство на нормы права»⁴⁹. Но при этом автор соотношение указанных норм и уголовного закона воспринимал иначе, чем, например, Н. Д. Сергеевский. По мнению Н. С. Таганцева, норма есть всегда логическое, но не всегда фактическое предположение уголовного закона, «она может существовать независимо от закона уголовного в виде нормы неписаного права или в виде закона, но она может быть и неразрывно слита с уголовным, распознаваема только из него; в этом последнем случае вполне возможно, что норма возникает одновременно с уголовным законом, живет и видоизменяется с ним и вымирает с его отменой»⁵⁰.

П. П. Пусторослев не формулирует понятия уголовного закона, а называет условия, которым должно соответствовать повеление, признаваемое в качестве такового:

1. Необходимо, чтобы оно было издано органом верховной власти государства;

2. Требуется, чтобы это повеление было надлежащим образом обнародовано;

3. Повеление должно содержать в себе какое-либо общее правило или исключение из общего правила относительно уголовных правонарушений или наказаний, либо содержать запрещение или предписание совершения какого-либо действия под угрозой наказания за нарушение этого запрета или за неисполнение приказа как за уголовное правонарушение⁵¹.

Автор, как и другие дореволюционные ученые, также различает уголовный закон в обширном и тесном значении, однако вкладывает в такое деление совершенно иной смысл, чем было до него. «Если повеление, удовлетворяя первым двум условиям, – пишет П. П. Пусторослев, – содержит в себе только какое-нибудь общее правило или исключение из общего правила относительно уголовных правонарушений или наказаний, а тем более тех и других вместе; в таком случае это повеление называется уголовным законом в обширном смысле слова. Такими законами наполнена общая часть уголовных уложений.

Если же повеление, удовлетворяя двум первым условиям, заключает в себе запрещение или предписание какого-либо определенного действия, под угрозой наказания за нарушение этого запрета или за неисполнение этого приказа как за уголовное правонарушение; в таком случае это повеление называется уголовным законом в тесном смысле слова. Такими законами наполнена особенная часть уголовных уложений»⁵².

Наряду с общетеоретическими вопросами проблема уголовного закона имеет и прикладные аспекты, которые, как правило, находят отражение в законодательном акте. В первую очередь речь идет о действии уголовного закона во времени и в пространстве, последний момент, как известно, охватывает и действие закона по кругу лиц.

В Советском уголовном уложении отд. 2 гл. 1 разд. 1 называется «О пространстве действия Уголовного уложения», однако содержание норм, интегрированных в нем, шире его названия – ряд норм посвящены действию закона во времени. По сути, также можно охарактеризовать и отд. 2 «О пространстве действия уголовного уложения» гл. 1 «О преступных деяниях и наказаниях вообще» Уголовного уложения 1903 г.

В теории уголовного права под временем действия уголовного закона понимается период, характеризующийся временем его вступления в законную силу и утраты силы. Следовательно, действующим считается закон, который вступил в силу после его обнародования или вследствие наступления особо указанных для него обстоятельств и не отменен новым законом либо не утратил силу по иным основаниям⁵³. Н. С. Таганцев замечает, что «установлением этих признаков еще не разрешается вопрос о том, по отношению к каким именно юридическим отношениям, действиям или событиям восприемлет силу закон в момент вступления в действие или утрачивает силу в момент прекращения действия, или, формулируя иначе, какие отношения, действия или события нормируются законом с момента вступления его в действие и какие продолжают оставаться под господством закона прежнего?»⁵⁴.

Из сказанного автором видно, что при ответе на этот вопрос он предлагает исходить из нормирующего закона или нормируемого отношения. Исходные позиции столь разные, что они приводят к выводам, имеющим существенные различия как в формулировках, так и практическом значении, так как в одном случае во главу угла ставится политический аспект, в другом – юридический.

Первый подход отражен в законодательстве XIX в. и предполагает, что закон: а) действует только на будущее время; б) не имеет обратной силы; в) не распространяется на деяния, совершенные до его вступления в силу. Другими словами, отношения, которые имели место до вступления нового закона в силу, последним не регулируются; отношения, которые возникли после вступления его в силу, охватываются только им. В нем заложена идея общественного порядка и обеспечения гарантий прав личности.

При переносе акцента на юридический аспект подчеркивается, что деяние получает юридическую оценку по закону, действующему в момент его совершения. «Деяние считается учиненным при действии того уголовного закона, при действии которого закончилось осуществление законного состава той стадии, на которой остановилось осуществление данного уголовного правонарушения в данном случае. Деяние признается учиненным до вступления закона в действие, если до этого времени осуществился весь законный состав этой стадии преступления, предусмотренный этим законом. Если же осуществление состава, свойственного данному уголовному правонарушению, началось при действии одного уголовного закона, а закончилось при действии другого; в таком случае признается, что деяние учинено при действии второго закона»⁵⁵.

Однако надо иметь в виду, что законодатель может сделать изъятие из общего правила действия нового закона. Не нарушая юридической логики, он может постановить, что определенная группа общественных отношений по прежнему будет регулироваться предыдущим законом, причем объем этого изъятия может быть значительным и по сути разнообразным. В этом случае сохраняет свое значение коренной правовой принцип, согласно которому любое отношение, действие или событие охватываются действующим уголовным законом.

В теории уголовного права в XIX в. сложились четыре подхода к определению действия уголовного закона во времени:

а) преступность деяния устанавливается только законом, действовавшим во время его совершения;

б) преступность деяния закрепляется законом, действовавшим во время его совершения; закон, устраняющий преступность деяния или смягчающий наказание за его совершение, имеет обратную силу;

в) всегда применяется новый закон, однако если он устанавливает преступность деяния или усиливает наказание, то такой закон обратной силы не имеет;

г) новый закон применяется ко всем деяниям, признававшимися преступными до его издания, но подлежащими суду и наказанию после его издания⁵⁶.

Дореволюционная уголовно-правовая доктрина считала аксиомой положение, согласно которому действие закона направлено только в будущее. Однако при этом признавала и его обратную силу. «Основание для этого заключается в том, что исправление погрешности закона есть официальное признание прежней его несправедливости или недостаточности, которая, засим очевидно практикуема быть не может. Отсюда то общее правило, что при столкновении старого и нового закона обратную силу имеет закон более снисходительный к участи подсудимого…»⁵⁷.

Исключение в пользу более мягкого закона обосновывается различными соображениями: требованием справедливости, гуманности, стремлением ограждения личности от произвола властей, отсутствием карательного права государства в отношении тех деяний, которые не признавались преступными во время их совершения, и др.⁵⁸

Позиция Н. Д. Сергеевского по рассматриваемому вопросу была своеобразной. Он исходит из правила, согласно которому преступность деяния должна определяться законом, действовавшим во время его совершения, а наказание должно назначаться по закону, который действует во время постановления приговора. Таким образом, в этом случае преступление и наказание он рассматривает изолированно друг от друга, считая, что «преступное деяние и наказание суть два отдельных момента, два совершенно самостоятельных факта»⁵⁹.

Допуская смягчение наказаний, предусмотренных новым законом за деяния, совершенные до его принятия, он указывает: «Такое переживание старых законов, выражающееся в форме смягчения более строгих наказаний, назначаемых новыми законами (но не в форме применения старых законов), кроме соображений гуманности и снисхождения к преступнику имеет основание более прочное: возвышение наказаний за известные преступные деяния вызывается в наше время почти всегда какими-либо временными, преходящими условиями общественной жизни; деяние, учиненное до издания нового закона, предполагается совершившимся вне этих условий, а потому и не требующим наказания свыше прежней меры»⁶⁰.

Действие уголовного закона в пространстве является предметом исследования не только в уголовном праве, достаточное внимание ему уделяется и в международном праве⁶¹.

Н. С. Таганцев пишет, что закон как выражение авторитетной государственной воли, действует в пределах государства, где властвует эта воля. В современном мире государства не изолированы друг от друга, достаточно часто и по многим вопросам соприкасаются между собой, в том числе и при применении уголовного закона. Поэтому рассматриваемая проблема имеет как минимум два аспекта: во-первых, пределы действия уголовного закона в пространстве (территориальные пределы действия); во-вторых, основания разрешения коллизий, возникающих при реализации уголовного законодательства отдельных стран⁶².

Следует заметить, что в уголовно-правовой литературе XIX в. нет единого подхода к определению соотношения действия закона в пространстве и по кругу лиц. Одни авторы считают, что основным является принцип действия уголовного закона по кругу лиц, а территориальный принцип выступает лишь одной из характеристик первого принципа. Так, А. Ф. Кистяковский пишет: «Действием уголовного закона по отношению к лицам управляют три принципа:

а) принцип территориальности;

б) принцип личного подчинения и

в) принцип общественного самосохранения»⁶³.

Первый принцип состоит в том, что лицо, совершившее на территории государства деяние, запрещенное уголовным законом, подлежит ответственности по законам данной страны. Принцип личного подчинения означает, что если на территории какого бы то ни было государства виновный совершил преступление, на него распространяется действие закона его отечества. Принцип общественного самосохранения выражается в том, что иностранный гражданин, совершивший на территории своей страны или на территории другого государства преступление против третьего государства, в определенных случаях может нести ответственность по его законодательству.

Из этих трех принципов основным является принцип территориальности, охватывающий, по сути, абсолютное большинство деяний, совершаемых как собственными гражданами, так и иностранцами, и лицами без гражданства⁶⁴. А. Ф. Бернер подчеркивает, что принцип территориальности вытекает из державности государства, его право наказывать за все преступления, совершенные на его территории, в том числе и иностранцев. «Иностранец, находящийся в нашей государственной области, настолько же охраняется уголовными законами нашего государства, насколько и обязывается ими»⁶⁵.

П. П. Пусторослев действие уголовного закона в пространстве и по кругу лиц рассматривает как самостоятельные принципы. Кроме них он выделяет еще четыре принципа: принцип уголовной безответственности царствующих иностранных государей; национальный принцип; реальный принцип и принцип уголовной безответственности царствующего туземного государя⁶⁶.

По мнению автора, в целях обеспечения всестороннего, наибольшего народного благосостояния действие территориального принципа в качестве общего правила необходимо частично дополнить, частично же ограничить действием национального принципа в качестве исключения. П. П. Пусторослев выделяет одиннадцать таких исключений:

1. Подданный государства, учинивший на территории другого государства преступное посягательство на блага, принадлежащие его отечеству, главе отечества или соотечественнику, подлежит уголовной ответственности по уголовному законодательству своего отечества с учетом определенных ограничительных условий;

2. Подданный государства, совершивший на территории иностранного государства преступление, посягающее на блага, принадлежащие последнему, его главе или иностранцам, подлежит ответственности по уголовному законодательству своего отечества с учетом ограничительных условий, например, деяние не должно составлять политического преступления или проступка, не допускающего выдачи виновного лица;

3. Поданный государства, учинивший на территории некультурного государства какое бы то ни было преступное деяние, подлежит за это ответственности не по туземному законодательству, а уголовному закону своего отечества. Это изъятие обусловлено потребностью культурного государства оградить, во-первых, себя, своего главу и своих подданных от преступных деяний со стороны последних; во-вторых, иностранные государства, их глав и подданных от преступных деяний со стороны своих подданных, чтобы в свою очередь в силу принципа взаимности аналогичным образом оградить свое отечество; в-третьих, своих подозреваемых или преступников от излишнего гнета другого государства;

4. Подданный, учинивший на территории, не принадлежащей ни одному государству, преступное посягательство на блага своего отечества, его главы или соотечественников, подлежит ответственности по уголовному закону своей страны с учетом определенных исключений;

5. Подданный, совершивший на ничейной территории посягательство на блага иностранного государства, его главы или иностранцев, несет ответственность по уголовному закону своего отечества с учетом определенных ограничительных условий;

6. Регент монархии или президент республики, нарушивший уголовное законодательство на территории иностранного государства, признающего за этим лицом статус регента или президента, не может быть привлечен к уголовной ответственности по уголовному закону иностранного государства, но при этом не исключается его ответственность по законодательству представляемой им страны;

7. Дипломатический представитель государства (посол, посланник, советник посольства), совершивший преступление на территории государства, при котором он аккредитован, подлежит ответственности не по законодательству страны пребывания, а по уголовному закону своего отечества⁶⁷;

8. Военнослужащий государства, проходящий службу в воинской части, находящейся с согласия иностранного государства на его территории, в случае совершения преступления несет ответственность по военно-уголовным законам своего государства;

9. Подданные государства, учинившие преступное деяние на борту военного корабля, находящегося в водах иностранного государства или нейтральных водах, подлежат ответственности: служащие во флоте или в армии – по военно-морским законам; частные лица – в одних случаях по военно-морским, в других – по общим законам;

10. Подданные государства, совершившие преступление на борту купеческого корабля, должны отвечать, в зависимости от ситуации, по отечественному законодательству или законодательству иностранного государства;

11. Подданные культурного государства, учинившие преступление на иностранном купеческом корабле, принадлежащему некультурному государству, несут ответственность: в одних случаях по законодательству своего отечества, в других – по законодательству другого культурного государства⁶⁸.

Реальный принцип действия уголовного закона, по П. П. Пусторослеву, означает применение законодательства того государства, чьи интересы требуют наказания преступника, при этом место совершения преступления и подданство виновного значения не имеют⁶⁹.

Как уже указывалось, автор выделяет в качестве принципа действия уголовного закона «безответственность лиц», но раскрывает его содержание только применительно к народным представителям⁷⁰. «Термин “безответственность народных представителей” означает одну из привилегий, принадлежащих тем лицам, которые выбраны согласно избирательным законам населением республики или конституционной монархии в качестве его представителей в члены законодательного собрания, известного под именем парламента, палаты депутатов, палаты народных представителей и т. д.»⁷¹ Автор предупреждает о неточности термина; на первый взгляд он означает полное отсутствие всякой правовой ответственности указанных лиц за все или по крайней мере за некоторые правонарушения. Между тем «под безответственностью народных представителей разумеется в действительности уголовная и дисциплинарная ответственность, по принадлежности, за некоторые правонарушения только перед той палатой, членами которой они состоят, с полным устранением всякой уголовной, дисциплинарной и гражданской ответственности за эти правонарушения перед какими бы то ни было другими судами, учреждениями и должностными лицами»⁷².

Выделяются два вида парламентских правонарушений. К первому относятся правонарушения, суть которых составляет нарушение парламентского порядка, установленного в палате народных представителей; ко второму – уголовные правонарушения и «более или менее совпадающие с ними гражданские и даже дисциплинарные противопарламентские правонарушения, которые учинены народными представителями при исполнении их депутатских обязанностей…»⁷³

В целом теоретические положения, разработанные в доктрине уголовного права, нашли отражение в Советском уголовном уложении. Так, под его действие подпадают деяния, совершенные:

1. В пределах Российской Федеративной Советской Республики⁷⁴ как гражданами, так и иностранными лицами;

2. На территории иностранного государства российскими подданными, пользующимися в этих государствах правом внеземельности⁷⁵;

3. На территории стран, где российские граждане неподсудны местной власти;

4. Пребывающими в Бухаре российскими гражданами или иностранцами⁷⁶;

5. Российскими гражданами на территории иностранного государства (кроме Бухары и тех государств, где они не подсудны судам страны пребывания), если деяние предусмотрено международным договором либо посягало на имущество или доходы российской казны.

Действие Уложения не распространяется на деяния, наказуемые по обычаям инородческих племен, и на деяния, совершенные иностранными гражданами, пользующимися в России правом внеземельности.

Лицо, совершившее деяние вне пределов России, не подлежит ответственности по рассматриваемому Уложению, если:

1. Деяние не запрещено законом государства, на территории которого оно совершено;

2. Обвиняемый был оправдан или освобожден от наказания по приговору суда иностранного государства, вступившему в законную силу;

3. Осужденный полностью отбыл наказания по приговору суда иностранного государства;

4. Деяние, направленное против иностранного государства, относится к числу преступлений, по которым выдача преступника не допускается.

Лицу, совершившему преступление вне пределов России, подлежащему ответственности по Советскому уголовному уложению, наказание смягчается по правилам ст. 41 данного Уложения.

Российский гражданин, полностью отбывший наказание в иностранном государстве за преступление, за совершение которого Уложением предусмотрено наказание в виде лишения свободы сроком не ниже шести лет, в России по приговору подвергается лишению указанных в законе прав.

К проблеме уголовного закона тесно примыкают еще два обстоятельства: выдача преступника⁷⁷ и право убежища.

В литературе (причем как прошлых веков, так и современной) появление в русском праве института экстрадиции, как правило, связывают с Договором Олега с Византией 911 г., а также с аналогичными договорами, заключенными князьями Игорем (944 или 945 гг.) и Святославом (971 г.)⁷⁸. Критикуя данный подход к определению возникновения рассматриваемого института, К. С. Родионов замечает: «…Современные авторы ссылаются на труды предшественников, а те – на своих предшественников. Между тем достаточно беглого взгляда на договор 911 г., чтобы усомниться в том, а есть ли в нем норма о выдаче или речь идет о чем-то другом. А в Договоре 945 г. вообще нет статьи, которая давала бы повод думать о выдаче»⁷⁹.

В ст. 14 Договора 911 г. говорится об «удолжающем» («удъжати-удолжати – оставаться в долгу»)⁸⁰, т. е. оставшемся в долгу. Таким образом, в результате неточной интерпретации нормы имеет место необоснованная замена одних терминов другими, например, злодея – преступником⁸¹. В договоре речь идет не о выдаче как правовом институте, а об обычае – личных репрессалиях⁸².

В Советском уголовном уложении говорится: «Иностранец, учинивший преступление вне пределов России, если не был за то преступление в России осужден, оправдан или освобожден от наказания в установленном порядке, подлежит выдаче согласно договору, заключенному государством, требующим выдачи обвиняемого, или установившейся в этом отношении с сим государством взаимности» (ст. 12).

Составители Уложения, к сожалению, не воспользовались имевшимся удачным законодательным опытом. 19 марта 1911 г. Государственной Думой Российской империи был утвержден проект закона «О выдаче преступников по требованиям иностранных государств», с января 1912 г. он вступил в действие⁸³. По установившемуся порядку под тем же названием он был включен в Устав уголовного судопроизводства в качестве самостоятельной главы 12 под двойной нумерацией статей: первая цифра отражала порядковый номер по Уставу (он был единым – 852), а индекс – порядковый номер закона (всего 25 статей)⁸⁴.

В ст. 8521 говорится: «Иностранец, учинивший вне пределов России преступное деяние, влекущее за собою по уголовным законам как России, так и государства, требующего выдачи, наказание не ниже заключения в тюрьме, подлежит выдаче согласно договору, заключенному с государством, требующим выдачи, или установившимся в этом отношении с сим государством взаимности.

Выдача может последовать на началах взаимности за указанные преступные деяния, хотя бы они не были предусмотрены в договоре, заключенном с государством, требующим таковой.

Постановления этой статьи применяются и к наказуемым покушению на указанные преступные деяния и соучастию в оных».

Таким образом, данная статья содержит практически все основные характеристики рассматриваемого института. Во-первых, названы объекты и субъекты выдачи; во-вторых, правовые основы экстрадиционной деятельности; в-третьих, вид наказуемости преступлений (ранее в межгосударственных договорах перечислялись виды преступлений). Статья 8521 могла бы стать хорошей основой для аналогичной нормы Советского уголовного уложения.

Гуго Гроций следующим образом истолковал принцип экстрадиции, сформулированный еще в древнем Риме как «aut dedere aut puniere»: «Государство, в котором находится тот, кто уличен в преступлении, должно или само по требованию другого государства наказать по заслугам преступника, или же предоставить это усмотрению соответствующего государства»⁸⁵.

А. Ф. Кистяковский, характеризуя институт выдачи, подчеркивает, что им является «акт, посредством которого одно государство выдает другому лицо, совершившее преступление или на его территории, или на территории государства требующего, или на территории третьего.

Выдача преступников … знаменует установление известной солидарности между государствами»⁸⁶.

Выдача преступников издавна встречается и как факт, и как установленная международным договором обязанность⁸⁷. Акт выдачи многие рассматривают как самостоятельный акт карательной власти государства.

Н. С. Таганцев писал: «Обязанность по охранению правового порядка, налагаемое на государство его международными отношениями, может быть выполняема независимо от суда над бежавшими к нам преступниками и посредством их выдачи другому государству для суда и наказания. …

Государство, в силу тех условий, в которые ставятся его интересы в международном общении государств, в силу сознания своих обязанностей по отношению к другим культурным государствам, не может оставаться безразличным к лицам, учинившим где-либо преступное деяние и бежавшим на его территорию. …