Текст книги "Советское уголовное уложение (научный комментарий, текст, сравнительные таблицы)"

Во-первых, критике подвергается утверждение, согласно которому гражданская неправда есть неправда добросовестная, уголовная неправда – неправда злонамеренная. Однако очевидно, что не всякое преступление злонамеренно и не всякий гражданский иск добросовестен. Если бы утверждение А. Ф. Бернера было справедливым, «то всякая, заведомо неправая, гражданская тяжба должна бы быть отнесена к праву уголовному и, наоборот, – всякий незлонамеренный уголовный поступок должен бы быть отнесен к праву гражданскому»¹⁴⁰.

Во-вторых, высказанное положение, согласно которому неправда уголовная посягает на самую сущность права, чего нет в неправде гражданской, непонятно для самих авторов, использующих его в дефиниции преступления (например, кроме А. Ф. Бернера, А. П. Чебышев-Дмитриев¹⁴¹). Самое главное не ясно, что понимается под «самой сущностью права»? А. П. Чебышев-Дмитриев в этом случае говорит о «явном нарушении права». Но вполне понятно, что не всякий явный поступок можно априори признать преступлением, например, открытый отказ от платежа долга и др.

Наконец, в-третьих, авторы игнорируют то, что «все права – суть права общественные… всякое право, какое бы оно ни было, может быть предметом всех неправд – уголовной, гражданской и полицейской – стало быть, нельзя и разграничивать эти неправды различием характера права»¹⁴². Другими словами, необоснованным является утверждение о том, что гражданская неправда есть нарушение чьих-либо частных прав, поставленных в полную зависимость от частного произвола, а преступление есть нарушение учреждений, установленных в интересах общественного порядка. Поэтому под последним следует понимать посягательство, направленное непосредственно на «самый объект права или на самого конкретного представителя его, так сказать, на самый корпус права, все равно – личный или вещный»¹⁴³.

Таким образом, ко времени подготовки Советского уголовного уложения в теории уголовного права понятию преступления уделялось достаточно много внимания, были разработаны различные подходы к его определению. Однако, как указано выше, комиссия по составлению Уложения не воспользовалась имеющимися научными разработками, предпочтя закрепление формального малоинформативного определения его понятия, исходя из подхода, неоднократно подвергавшегося критике в литературе.

В Уложении выделяются два вида деяния: преступления и проступки. Критериями их разграничения выступает максимальное наказание, предусмотренное законом за совершенное деяние. «Преступные деяния, за которые в законе определено, как высшее наказание, лишение свободы на срок выше шести месяцев или лишение всех или некоторых политических прав, именуются преступлениями»; а преступные деяния, за которые в законе определено «как высшее наказание, лишение свободы на срок не свыше шести месяцев или денежная пеня, именуются проступками».

Как известно, Уголовное уложение содержит три вида деяний, также классифицируемых исходя из возможного максимального наказания за их совершение: 1) тяжкие преступления; 2) преступления и 3) проступки. К первым относятся преступные деяния, за которые в законе определены в качестве наиболее строгого наказания смертная казнь, каторга или поселение; ко вторым – деяния, совершение которых наказывается заключением в исправительном доме, крепости или тюрьме. В Советском уголовном уложении эти категории преступлении объединены воедино.

Проступками признаются деяния, за которые в законе предусмотрены наказания в виде ареста или денежного пеня. В этом случае характеристики проступка по Уголовному уложению и Советскому уголовному уложению во многом совпадают (максимальный срок ареста составлял 6 мес., этот же срок указывался во втором акте применительно к лишению свободы).

Общественно опасные деяния, совершенные в возрасте до 17 лет, не признаются преступлениями. Дела в отношении указанных лиц должны передаваться комиссиям по делам несовершеннолетних.

В литературе выделяется возраст, который относится к так называемой полной невменяемости, – до 14 лет. В это время воля подростка находится под влиянием, с одной стороны, инстинктивных потребностей, с другой стороны – других лиц (родителей, сверстников, старших по возрасту и т. д.). «Субъекту этого возраста чуждо как ясное понимание о правом и неправом, так и способность сознательного выбора между добром и злом, а следовательно, способность к самоопределяемости»¹⁴⁴.

Вопросы ответственности указанных лиц в Уголовном уложении решены иначе. Согласно ст. 41 Уголовного уложения «не вменяется в вину преступное деяние, учиненное несовершеннолетним от десяти до семнадцати лет, который не мог понимать свойства и значение им совершаемого или руководить своими поступками», т. е. в основе регулирования лежат положения о вменяемости лица. В соответствии со ст. 39 Уголовного уложения «не вменяется в вину преступное деяние, учиненное лицом, которое во время его учинения не могло понимать свойства и значение им совершаемого или руководить своими поступками вследствие болезненного расстройства душевной деятельности, или бессознательного состояния, или же умственного неразвития, происшедшего от телесного недостатка или болезни».

В юридической литературе XIX в. подчеркивается: «Учение о виновности и его большая или меньшая глубина есть как бы барометр уголовного права. Оно показатель его культурного уровня»¹⁴⁵.

Определяя «виды виновности», Советское уголовное уложение практически дословно имплементировало формулировки, заложенные в Уголовном уложении1903 г. Так, называются умышленная и неосторожная формы вины. При этом виды вины формально не выделяются, хотя, судя по дефинициям, они несомненно подразумеваются. В ст. 6 Советского уголовного уложения (ст. 48 Уголовного уложения) говорится: «Преступное деяние почитается умышленным не только когда виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступление последствия, обусловливающего преступность сего деяния»; преступное деяние признается неосторожным «не только когда виновный его не предвидел, хотя мог и должен был оное предвидеть, но также когда он хотя и предвидел наступление последствия, но легкомысленно предполагал такое последствие предотвратить».

Уголовная ответственность за деяние, совершаемое по неосторожности, наступает только в специально предусмотренных случаях.

«Проступки наказываются при наличности не только вины умышленной, но и неосторожной, за исключением случаев, особо законом указанных».

По поводу определения умысла в Уголовном уложении в объяснительной записке указано: понятие умысла или вины умышленной определяется двумя признаками – сознанием совершаемого и направлением воли («хотением»). Желание составляет главный момент этого вида виновности, так как желать или даже допускать что-либо возможно только при сознании желаемого. «Поэтому комиссия в свое определение первого вида умысла и внесла только момент хотения, не упоминая о сознании действующего, хотя само собой разумеется, что при разрешении в каждом отдельном случае вопроса об умышленности этого рода суд должен прежде всего установить наличность сознания, а потом уже определить направление воли действовавшего»¹⁴⁶. Кстати сказать, такой же подход применен и при определении сути умышленной формы вины в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных.

Н. Д. Сергеевский говорил не только об осознании как интеллектуальном элементе вины, но и о предвидении наступления последствий деяния¹⁴⁷.

В теории уголовного права неосторожной форме вины не придавалось самостоятельного значения. Она рассматривалась как дополнение к умышленной форме вины. Н. С. Таганцев выделял два его вида («два оттенка»):

1. При первом виде лицо сознавало совершаемое деяние, но у него не было желания наступления последствий– преступная самонадеянность;

2. При втором виде осознание характера совершаемого деяния отсутствует – преступная небрежность¹⁴⁸.

Н. А. Неклюдов, предлагая под неосторожностью понимать такого рода деяния, которые происходят по неосмотрительности лица, выделял два ее вида:

а) простая неосторожность (неосмотрительность) – лицо не предвидело вредных последствий, но могло бы их предвидеть при большей осмотрительности;

б) преступная небрежность (беспечность) – лицо не могло ожидать вреда от своего действия¹⁴⁹.

Таким образом, в первом случае автором приводились элементы вины, присущие небрежности; во втором случае – элементы, характеризующие казус (невиновное причинение вреда). Вероятно, на позиции автора сказалось общее восприятие неосторожных деяний как случайных; «неосторожность будет не более как случай и вину поставлена быть не может»¹⁵⁰.

В целом конструкция неосторожности, представленная в литературе, (если отвлечься от нюансов) сводится к следующему: лицо не осознает характера совершаемых действий, не предвидит его последствий, хотя должно было и могло сознавать содеянное и предвидеть его последствия, либо предвидело последствия, но надеялось их избежать. Н. Д. Сергеевский по этому поводу пишет: «Мы позволим себе коренным образом разойтись в этом вопросе с господствующим воззрением. Эта конструкция неосторожности основывается на неправильном представлении, что человек может находиться к своей деятельности в следующих отношениях: имеет возможность познать результаты своей деятельности, но тем не менее не познает их; имеет возможность осознать противозаконность деяния, но тем не менее не делает этого. Можем ли мы, действительно, допустить такое состояние? – Не должны ли мы, наоборот, признать, что если человек в известном данном случае inconcerto не предусматривал последствия, то он в этом случае и не мог предусмотреть? – Мы со своей стороны убеждены в последнем»¹⁵¹.

В своих рассуждениях автор исходит из того, что закон обязывает граждан воздерживаться не только от поступков, наносящих наличный вред, но и от действий, заключающих в себе опасность причинения вреда.

В Советском уголовном уложении, как и в предыдущих уложениях, законодатель не выделяет «стечение умысла и неосторожности». Между тем этот вопрос в теории уголовного права уже ставился, хотя надо сказать, что существенного продвижения в выявлении сущности преступления, совершаемого с двумя формами вины, на наш взгляд, осуществить не удалось. Так, Н. А. Неклюдов говорил о трех таких сочетаниях:

1) разновременное совершение умышленного и неосторожного преступления;

2) совершение реальной совокупности преступлений с разными формами вины; совершение идеальной совокупности преступлений, одно из которых является умышленным, другое – неосторожным¹⁵².

В Советском уголовном уложении выделяются две стадии преступления – приготовление и покушение¹⁵³. Приобретение или приспособление средства для приведения в исполнение умышленного преступного деяния, если «оно было остановлено по обстоятельству, от воли виновного не зависевшему», считается приготовлением. Оно наказывается только в случаях, специально предусмотренных законом.

Покушением признается действие, которым начинается приведение в исполнение преступного деяния, совершение которого желал виновный, но который не был завершен по обстоятельствам, не зависящим от его воли. Покушение на преступление является наказуемым, но при этом наказание смягчается (не может быть назначена высшая мера наказания, предусмотренная законом; суд имеет право уменьшить наказание, назначить его условно или вообще освободить от всякого наказания).

Покушения на проступки не влекут наказания.

Учение о покушении берет начало, пожалуй, с работы О. Горегляда «Опыт начертания российского уголовного права»¹⁵⁴. Под рассматриваемой стадией автор понимал деяние, которое не было учинено до конца, таккак не было исполнено преступное намерение¹⁵⁵. При этом он выделял два вида покушения: «ближайшее или сильное» и «отдаленное или слабое». «Первое есть такое деяние, с окончанием которого совершилось бы само преступление… второе же состоит в предуготовительных токмо поступках к главному преступному деянию»¹⁵⁶. Автор имеет в виду соответственно покушение на преступление и приготовление к преступлению. Причем надо заметить, что О. Горегляд говорит о двух видах покушения. Он пишет: «Деяние… которое воспрепятствовало токмо внешними обстоятельствами, или же преступник отложил предприятие оного до другого времени»¹⁵⁷, в этом случае первое является вынужденно прекращенным покушением, второе – добровольно оставленным.

Взгляды Г. И. Солнцева формировались под влиянием воззрений П. А. Фейербаха¹⁵⁸. Последний же исходил из того, что преступление только тогда можно считать оконченным, когда совершены все необходимые действия и наступили все последствия, характеризующие его. «Однако же и внешнее деяние, устремленное с намерением к произведению полного преступления (предпринятое преступление, conatus delinguendi в дальнем смысле), есть уже само по себе нарушение и подлежит наказанию: 1) когда оно не совершено единственно по причине внешних препон, а не по свободной перемене воли а), 2) когда самое деяние по внешнему качеству своему (посредственно или непосредственно, больше или меньше) с преднамеренным преступлением в связи причин состоит – то есть когда бывает предлежательно¹⁵⁹ опасно б)»¹⁶⁰.

Основываясь на указанном утверждении, Г. И. Солнцев выделял оконченное («содеянное», delicta coufecta) и неоконченное («несодеянное», delicta attentata) преступление. В последнем случае, как утверждал автор, «средства не все предприняты… и преднамеренный вред … по встретившемуся препятствию или по другим обстоятельствам еще не последовал»¹⁶¹.

В зависимости от степени реализации преступного намерения Г. И. Солнцев выделял в неоконченном преступлении «три степени»:

1. Покушение отдаленное (conatus remotus) – приготовительные действия к совершению преступления. Таким образом, автор фактически отождествлял покушение и приготовление к совершению преступления;

2. Покушение менее отдаленное (conatus proximus, inchoatus delicti) – неоконченное покушение, которое по своим свойствам могло привести к наступлению преступных последствий;

3. Самое ближайшее покушение (summus conatus) – оконченное покушение, когда все необходимые действия выполнены, но преступный результат не наступил¹⁶².

П. Д. Калмыков, наряду со стадиями совершения преступления, вероятнее всего, впервые фактически выделил добровольный отказ от его исполнения, отсутствовавший в то время (начало второй половины XIX в.) в законодательстве: «…преступник по приготовлении средств к преступлению может отказаться от совершения последнего»¹⁶³. Он же выделял так называемое негодное покушение, когда для реализации преступного умысла применялись негодные средства. При этом автор исходил из того, что при использовании безусловно негодных средств покушение отсутствовало, а при применении относительно негодных средств покушение имело место¹⁶⁴. Следует заметить, что современные криминалисты данное обстоятельство оценивают так же. Кроме того, П. Д. Калмыков выделял как самостоятельный вид сложное покушение, в котором независимо от исполнения намерения виновного содержится иное оконченное преступление, например, причинение вреда здоровью при наличии умысла причинить смерть¹⁶⁵.

По мнению А. И. Ситниковой, первой попыткой создания научной теории покушения на преступление является монография А. Н. Орлова «О покушении на преступление по началам науки и современным законодательствам», опубликованная по решению юридического факультета Императорского Московского университета в 1868 г.¹⁶⁶ Это утверждение ошибочно. За 26 лет до этого, в 1842 г. в Казани вышла в свет работа Н. В. Ратовского – ученика Г. Л. Фогеля – «О покушении на преступление. Рассуждение, сочиненное кандидатом Ратовским для получения степени магистра законоведения»¹⁶⁷.

По мнению Н. В. Ратовского, «покушением называется внешнее, со злым намерением учинить преступление, предпринятое действие, или опущение, посредством которого не все произведено или последовало, что к понятию совершенного преступления принадлежит»¹⁶⁸. Таким образом, покушению присущи: злое намерение (dolus); неполнота деяния или ненаступление последствий, присущих определенному преступлению. Н. В. Ратовский выступает против признания преступного последствия вообще, как, например, Г. И. Солнцев, признаком, отграничивающим оконченное преступление от неоконченного. Во-первых, в некоторых случаях закон не связывает момент окончания преступления с наступлением каких-либо общественно опасных последствий, для этого достаточно совершения самого деяния; во-вторых, покушение само по себе способно причинять вред¹⁶⁹.

А. Н. Орлов выступал против признания основным критерием выделения покушения намерение, преступный умысел. «…Все это имеет лишь второстепенное значение и должно быть принимаемо в соображение лишь при решении вопроса, какое преступление начал преступник и составляет ли его действие конечную цель его деятельности, или есть только средство для другого преступления»¹⁷⁰.

В творческом наследии А. Н. Орлова главным, пожалуй, является разработка состава покушения. Автор выделяет его объективные и субъективные признаки. К первым относит: а) действие должно быть направлено на совершение известного преступления; б) действие стоит в такой связи с умышленным преступлением, из которой ясно видно намерение совершить таковое. Субъективным признаком признает умысел виновного¹⁷¹.

Таким образом, в доктрине уголовного права сложились два подхода к определению покушения на преступление, а, следовательно, к его отграничению от смежных явлений – приготовлению к преступлению и к оконченному преступлению. Различаются они между собой основанием, положенным в разграничение стадий совершения преступления. Если отвлечься от некоторых нюансов, то так называемые объективные теории исходят из характеристики преступной деятельности, не достигшей требуемой законом полноты; субъективные теории – из характеристики воли, стремящейся к посягательству. Оценивая эти теории, Н. С. Таганцев замечает: «…Для признания известной деятельности покушением необходимо доказать наличность субъективного момента, т. е. необходимо доказать, что эта деятельность была осуществлением злой воли, так как благодаря только этому условию она и получает уголовно наказуемый характер. В этом отношении объективное воззрение отнюдь не игнорирует значение преступной воли в покушении, а только для характеристики этой стадии развития воли ищет во вне признаков объективного свойства…»¹⁷².

Советское уголовное уложение не содержит общего понятия совершения преступления в соучастии, нет такой дефиниции и в Уголовном уложении 1903 г. В теории же уголовного права предлагались различные понятия соучастия. Так, А. Ф. Кистяковский писал: «Когда преступление совершается двумя или несколькими субъектами, тогда происходит форма преступности, называемая стечением преступников или участием в преступлении»¹⁷³. Все высказанные точки зрения П. П. Пусторослев свел в четыре группы¹⁷⁴.

К представителям первой группы он относит Бернера, Листа, Н. С. Таганцева и др. Под соучастием они признают совершение преступления несколькими лицами, хотя бы двое из которых поступили виновно и «притом соумышленно, т. е. не только умышленно, но и зная об умысле друг друга». Их мнение являлось господствующим в доктрине уголовного права. Ученые второй группы (Гейб, Гейер, Гельшнер, Мейер, Шютце и др.) соучастием считали виновное умышленное способствование нескольких лиц осуществлению преступления. Третья группа (Биндинг, Биркмейер, Вехтер, Минц, Н. Д. Сергеевский и др.), если абстрагироваться от некоторых частностей, присущих взглядам отдельных ее представителей, соучастием в преступлении считает виновное содействие нескольких людей совершению преступления.

Основы концепции представителей четвертой группы разработаны И. Я. Фойницким¹⁷⁵, дальнейшее развитие она получила в работах его немногочисленных последователей (В. В. Есипова, С. П. Мокринского, А. Николадони, Б. Гетца и Е. М. Кулишера). И. Я. Фойницкий утверждает, что соучастие в преступлении существует только в воображении криминалистов, а не в действительности. Где криминалисты видят соучастие в преступлении, там на самом деле имеется столько преступлений, сколько человек участвует в его совершении. Оценивая этот подход к определению соучастия, П. П. Пусторослев замечает: «Этот взгляд на соучастие в преступлении чрезвычайно оригинален, но совершенно не состоятелен, по его полному несоответствию с фактами действительности и требованиями логики»¹⁷⁶.

Следует заметить, что в дореволюционной литературе допускалось соучастие и в неосторожных преступлениях. Так, П. П. Пусторослев пишет: «…Соучастие… есть виновное и притом умышленное или неосторожное способствование нескольких людей внешним действием или бездействием осуществлению внешней составной части преступного деяния»¹⁷⁷.

Согласно Советскому уголовному уложению соучастниками признаются лица, которые, согласившись совершить деяние и действуя заведомо сообща:

а) непосредственно учинили преступное деяние или участвовали в его выполнении;

б) подстрекнули другого к соучастию в преступном деянии;

в) были пособниками, доставлявшими средства, устранявшими препятствия или оказавшими помощь в совершении преступления советом, «указанием или обещанием не препятствовать его учинению или скрыть оное».

Таким образом, выделяются исполнитель, подстрекатель и пособник; организатор преступления при этом не называется¹⁷⁸. По общему правилу действия пособника признаются менее опасными, при оказании несущественной помощи наказание смягчается по основаниям, указанным в ст. 41 Советского уголовного уложения. Ответственность соучастников за проступок дифференцируется: уголовному преследованию подлежат только лица, «непосредственно учинившие его или участвовавшие в выполнении оного»; подстрекатель и пособник наказываются только в случаях, особо предусмотренных законом.

В ст. 39 Советского уголовного уложения содержится практически значимая оговорка, согласно которой «особые личные отношения и условия, определяющие, усиливающие или уменьшающие наказуемость кого-либо из соучастников, не влияет на ответственность других». Надо заметить, что аналогичное положение общего характера было бы кстати и в УК РФ, который содержит лишь указание на то, что «смягчающие или отягчающие обстоятельства, относящиеся к личности одного из соучастников, учитываются при назначении наказания только этому соучастнику» (ст. 67).

Уложение регулирует вопросы освобождения от уголовной ответственности. Для такого освобождения необходимо:

1) отказаться от участия в совершении преступного деяния;

2) своевременно принять все зависящие меры для предотвращения преступления.

Участник преступного сообщества, не участвовавший в совершении конкретного преступления, несет ответственность только за участие в сообществе. В соответствии со ст. 4 °Cоветского уголовного уложения «участие в сообществе для учинения преступления или в шайке, составившейся для учинения нескольких преступлений, наказывается в случаях, особо законом указанных».

Советское уголовное уложение не регламентирует прикосновенность к преступлению. Между тем в литературе выделялись:

1. Попустительство – не воспрепятствование совершению преступления;

2. Недонесение – несообщение органам власти о готовящемся или совершенном преступлении;

3. Укрывательство – сокрытие лица, совершившего преступление, орудий и следов преступления¹⁷⁹.

Таким образом, Советское уголовное уложение, в целом базируясь на многих известных теоретических постулатах уголовного права, не в полной мере использовало достижения уголовно-правовой науки, имевшей к тому времени достаточно глубокие исследования по основным институтам законодательства.