Текст книги "Три блудных сына"

10

– Странно, – бормотал врач, осматривая ногти Метелла, – очень странно. Сердце здоровое, но, по всем признакам, оно работает вполсилы и с перебоями. Мы, конечно, поможем сердцу, но… не понимаю.

Врач оставил настойку, забрал последние деньги и вышел, брезгливо наморщив нос. Запах в инсуле[33]33
  Инсула – древнеримский многоквартирный дом, иногда – несколько домов, прилепленных друг к другу. В домах для бедноты канализации не было, помои выливались на улицу. Правда, система стоков очень быстро очищала канавы и уносила всю городскую дрянь под землю; оттуда, трубами клоаки – в Тибр.


[Закрыть] стоял не самый приятный.

– Сбегай к ребятам, в казарму, – едва слышно прошептал Метелл дочери. – Расскажи им все. Я состою в коллегии соумирающих[34]34
  Погребальные коллегии были чем-то вроде клубов. Люди собирались вместе, выпивали, закусывали, беседовали о чем угодно, кроме смерти: это считалось бестактным. Делали небольшие взносы, а после смерти получали гробницу и памятник с надписью в охраняемом государством месте. «Коллегии соумирающих» были даже у рабов.


[Закрыть], так что похоронят как надо. Потом уходи к своим сакрилегам, здесь одна не живи… Иди, посплю немного… устал.

– Можно я священника к тебе приведу? Пожалуйста, папа… я ведь уже рассказала тебе о Христе все, что знала, тебе можно креститься, если веришь Ему… Привести?

Кассия сжалась, как в ожидании удара, но обычной грубоватой шутки не последовало. Старик молчал, глядя в обшарпанный потолок, и она уже подумала, что ответа не будет, но вдруг едва слышно прозвучало:

– Целерина приведешь?

– Нет, он еще в тюрьме. Говорят, скоро выпустят, но нам ждать нельзя. Придет Плавт, ты всегда любил с ним поболтать о старых временах.

– Приведи…

Кассия сорвалась с места и убежала. Спустя немного времени она вернулась в сопровождении дряхлого лысого старичка и двух могучих парней, которые тащили на плечах чем-то позвякивающие тяжелые мешки.

11

Катон принимал очередного посетителя, который очень осторожно, не называя имен, выпрашивал заклятие на смерть. Маг потешался над трусом, но настоящего веселья не испытывал: эту способность он давно утратил. В той полужизни, которую он сейчас вел, остались лишь два чувства: «скучно» и «не скучно». Сейчас ему было скучно, но не так безнадежно и тоскливо, как обычно, поэтому Катон позволил себе немного пошутить: выдал заклинание с «отдачей». Такое заклинание через некоторое время бьет в человека, купившего и со злым умыслом его прочитавшего, и злоумышленник полной мерой получает все, что пожелал другому. Было забавно наблюдать, как дряблый, неумеренно потеющий мужчина лет тридцати тщательно записывает на дощечке симптомы заболевания, от которого сам же вскоре и умрет.

– Прощай, маг! – сказал посетитель в дверях и вышел вон.

– Прощай, покойник! – сказал маг закрытым дверям. Настроение Катона стало почти сносным, и он замурлыкал пошлую песенку, где через слово – грязное ругательство. Странно: раньше, до посвящения, ему совсем не нравились такие песенки, а сейчас – ничего. Смешно. Почти смешно.

И тут его скрутило. Жгучая, непереносимая боль стиснула грудь, дыхание перехватило. Он даже растерялся и не сразу определил происхождение атаки, но вскоре все понял и принялся исправлять ситуацию.

– Прочь, прочь, именем Аполлона! Прочь! – Катон сначала только хрипел, но с каждым словом говорил все увереннее. – Я вас покормлю, но завтра, завтра…

Внезапная идея осенила его. Маг взял мешочек золота, оставленный последним посетителем, и поднял его вверх на раскрытой ладони.

– Нет, не завтра… сегодня, сейчас… нюхайте, нюхайте это золото, ищите того, кто его принес… Нашли? Взять!!! Фас!!!

Особой опасности не было: Катон не приказывал своим невидимым слугам убивать Метелла, поэтому бесы могли лишь мучить, не более того.

Внезапно лишившись добычи, эти жалкие существа бросились на своего хозяина только по одной причине – хотели есть. В планах Катона было явиться на следующий день и чудесным исцелением отца произвести впечатление на Кассию. Ничего не поделаешь, такой уж у магов способ ухаживания. Кто-то вмешался, но кто?!

– Странно, – бормотал Катон, доставая из тазика со льдом бутыль своего любимого фалернского. – Такое надежное заклинание… кто же смог его снять?! И почему гении набросились на меня, а не на мага, снявшего заклинание? Очень странно…

12

– Как отец? – спросил Катон, поравнявшись с Кассией.

– Спасибо, уже совсем хорошо, будто и не было ничего, – автоматически ответила девушка и вдруг осеклась, увидев, с кем разговаривает. – А тебе что за дело?

Катон молча шел рядом, не зная, что ответить. Действительно, что ему за дело до этих червей?

– И кто его вылечил? – спросил он наконец.

На этот прямой вопрос Кассия не могла ни отмолчаться, ни солгать, поэтому чуть дрогнувшим голосом ответила:

– Христос.

– Тот распятый еврей, которого вы, сакрилеги, считаете богом? – спросил Катон. Спросил без всякой насмешки, просто уточнил.

– Мне ничего считать и не нужно, – запальчиво ответила Кассия, – я точно знаю, что Он мой Бог и Спаситель! И тот, кто в Него не верит, никогда не сможет испытать настоящей радости, ни сейчас, ни после смерти!

– После смерти радости не будет, – убежденно сказал Катон. – Нет ее и сейчас – только иллюзия. И верить в твоего бога мне вовсе незачем – свое существование он уже доказал. Я только хочу познакомиться с тем жрецом Христа, что сумел снять мое заклятие с Метелла.

– Так это ты сделал?! Это ты хотел убить моего отца?!

– Убивать я не хотел, не то обязательно убил бы. Немного помучить, а затем исцелить – это да…

– Но зачем, зачем?!

Катон опять встал в тупик: а и правда – зачем? Ответ пришел не сразу и был какой-то потасканный, драный, с куцым хвостиком:

– Не скучно.

– Мучить людей – не скучно?!

– Не всегда. Чаще бывает, что и это скучно. Ты же бываешь на гладиаторских играх? Ну вот, когда выпускают неподготовленных бойцов для разогрева публики, все скучают, ждут выхода фаворитов. Люди умирают в муках, а публике скучно.

– Я не бываю на играх!

– Ну да, я забыл, у тебя же отец гладиатор… это личное.

– Христианам запрещено бывать на играх: радоваться страданиям ближних – смертный грех!

– Про грех я не понимаю; это мертвое понятие.

– Так значит… ты хочешь познакомиться со священником, чтобы выдать его властям?

Катон обиделся. Так обиделся, что кровь бросилась ему в лицо, захотелось резко ответить или ударить наотмашь, чтобы заплакала эта противная девчонка с родинкой на шее, чтобы не смела так бесстрашно сверкать на него синими, как небо, глазами!

Внезапно обида отступила, на ее место пришло изумление – откуда?! Откуда в нем эта свежесть и сила чувств? Он поднял голову, увидел сверкающее синее небо и вспомнил, что таким же оно было в детстве. Тогда он счастливейшим летом гостил у богатых родственников, имевших виллу на берегу моря. С утра до вечера он плавал, нырял за ракушками; ходил по мокрому песку босыми ногами; волны с шипением накатывали, подмывали и приятно щекотали песчинками между пальцами. И была там девочка из рыбацкой деревушки…

– Нет. Властям я никого выдавать не буду; если понадобится – сам убью, – услышал он свой голос, по-прежнему ледяной и бесстрастный. Катон остановился, а девушка пошла дальше, не оглядываясь на страшного собеседника. Она удалялась, и с каждым ее шагом привычная зловонная муть заполняла душу молодого мага; тускнели краски, исчезали запахи. На всякий случай Катон еще раз взглянул на небо и пожал плечами: небо, как небо. И что это с ним такое было?

– Какая странная магия, – пробормотал колдун и щелкнул пальцами. Тотчас из-за угла выскочили две фигуры из тех, что можно увидеть в любом уголке огромного римского мира, от Британии до Египта. Черные курчавые бородки, сверкающие карие глаза, грязные, латаные-перелатанные туники; пальцы ног торчат в разные стороны в знак презрения к любому виду обуви; то ли греки, то ли сирийцы, то ли пуны. За самую скромную плату они готовы сделать все: приготовить эликсир молодости, украсть трезубец Нептуна, достать пояс Венеры, помыть ездовых козлов. И везде, где они только ни появляются, местные жители шепчут им вслед с неприязнью: «Понаехали!»

– Проследите за ней, скрытно, – приказал Катон. – Запомните все адреса, по которым она ходит, выясните, кто там живет и чем занимается. Определите, какие общины сакрилегов посещает, кто у них жрецы, когда проводятся мистерии.

– Сделаем, хозяин, будешь доволен!

– Не сделаете – в крыс превращу…

Бродяги чуть сгорбились и растворились в горячих камнях Рима, будто сами, без магической помощи, обернулись хвостатыми обитателями сточных канав. Катон еще немного постоял на месте, оглядываясь по сторонам, и задумчиво проговорил:

– Очень странная магия! Охотно купил бы несколько заклинаний…

13

Дома Катону стало совсем плохо. Слуги старались не попадаться на глаза, но быть рядом: они знали, чем может окончится очередной приступ хандры их хозяина.

Этот приступ не был обычным. Черная, безнадежная тоска лилась прямо в душу, заполняя самые дальние ее уголки липким страхом. Бывает страх, от которого хочется бежать, спасаться, что-то срочно предпринимать, – это живой страх живого человека. Страх Катона был совсем другим, в нем не было ни единого светлого пятна, ни капли надежды: «Все плохое уже случилось, и все, что может еще случиться, будет только хуже, хуже…»

Хриплый вой вырвался из глотки мага, и страх стал невыносимым. Рука сама нашарила горлышко кувшина; крепкое, неразбавленное вино потекло в пересохшее горло, упало в пустой желудок, разлилось теплом по животу, теплой волной поднялось обратно к голове. Эта волна принесла гнев – лучшее лекарство от страха, и гнев охватил все его существо. Он злился на всех людей, способных испытывать иллюзию радости, способных на краю могилы смеяться при виде своих жалких детенышей… Как смеют они, черви, радоваться жизни, в то время как он, высшее существо, насмерть отравлен тоской?!

– Вы радуетесь, черви? Я погашу вашу радость, я втопчу ее в грязь и заставлю вас ползать по этой грязи! Я заставлю вас хлебать эту грязь до тех пор, пока она не станет вашей сущностью, и тогда посмотрим… посмотрим…

Что «посмотрим», он так и не сказал, потому что снова присосался к горлышку кувшина. Подсматривающие из щелей слуги вздохнули с облегчением: теперь хозяин неопасен: будет пить, пока не заснет тяжелым сном, похожим на смерть.

14

– Сносят? Но почему, крепкий еще дом…

– Не знаю… говорят – приказ императора…

– Какого, к Орку, императора?! Деций в походе, готов бьет!

– Ну, это уж кто кого… а приказ был сверху, это точно. Какой-то богач выкупил несколько домов, снесет – термы построит.

– Термы – это хорошо, давно пора. А какой богач-то?

– Скоро узнаем. Термы просто так не строят[35]35
  Строительство общественных бань – терм было в Риме одним из средств завоевания популярности. Сделать настоящую карьеру можно было только при поддержке большинства населения.


[Закрыть]; видно, человек во власть пошел. А нам что? Нам только лучше! Пусть хлеб раздает, деньги, пусть игры устраивает, а уж мы ему покричим: «Слава! Слава!»

– Кому?

– Какая разница – кому? Кому-то из семьи Катонов, говорят.

Такие разговоры шли в толпе зевак, собравшихся вокруг инсулы, из которой полным ходом шло выселение жильцов. На мостовой образовались кучки пожитков, около которых стояли их невозмутимые хозяева; среди большинства выселяемых господствовал здоровый фатализм. И то сказать – проверенному квартиросъемщику найти замену утраченной конуре было легче легкого; агенты-инсулярии уже сновали повсюду, хватали узлы с вещами, тащили за собой людей, громко расхваливая предлагаемые «хоромы».

Переселенцев интересовало, прежде всего, сколько лет дому: чем старше постройка, тем больше шансов, что она не рухнет среди ночи, погребая под собой спящих жильцов. Вселиться в новостройку соглашалась только распоследняя голытьба: оно и понятно – грохот падающей «скороспелки», наспех сооруженной жадным застройщиком, был звуком, привычным для римского уха.

– Метелл! Это ты?!

– Я-то Метелл, а вот ты что за гусь? Что-то не припомню…

Пожилой, чисто одетый инсулярий, италик по виду, лучился от восторга. Агент в сопровождении двух носильщиков – это не для последней бедноты, это для публики чуть-чуть почище, поэтому никого не удивил его выбор; да и сам Метелл ждал чего-то похожего.

– Я много раз видел тебя на арене, ставил на тебя и всегда выигрывал! Я твой должник!

– Пришел долг отдать? Давай…

– Ха-ха-ха! Можно сказать и так. Пойдем со мной, не пожалеешь!

– Дом новый? – подозрительно спросил Метелл.

– Что ты! Времен Траяна. Или Адриана… но уж никак не Антонина Пия[36]36
  Траян, Адриан, Антонин Пий – императоры первой половины второго века.


[Закрыть]; если моложе – можешь свернуть мне шею!

– Сверну, не сомневайся. Где дом-то?

– На Эсквилине, рядом с Большим Цирком.

Метелл нахмурился: район считался дорогим, но расположение дома более чем устраивало.

– Больше пятидесяти денариев не дам[37]37
  Квартплата в Риме вносилась по полугодиям. Пятьдесят денариев – четверть годового жалования легионера.


[Закрыть].

– Договоримся!

– Папа, пойдем туда, – вступила в разговор Кассия, – тебе пора отдохнуть, да и я устала…

Носильщики подхватили узлы, и Метелл с Кассией двинулись за ними к новому месту жительства. Шли молча: Метелл пресек несколько попыток инсулярия завязать разговор, и тот отстал. Закончился массив инсул, пошла двухэтажная Сапожная улица, где они немного отдохнули у одного из шестисот римских фонтанов. На пересечении с Этрусской улицей Метелл встал.

– Куда идем?! Эсквилин заканчивается, а дальше инсул нет!

– Да пришли уже… вот сюда.

Инсулярий остановился перед воротами в серой, невзрачной стене.

– Издеваешься?! Это же особняк!

– Да, особняк. Твой особняк, Метелл. Прости мне глупый розыгрыш, но я не инсулярий; я нотариус Габиний Фуск. Гай Габиний Фуск – для тебя. Прежний владелец виллы[38]38
  Слово «вилла» у римлян означало, прежде всего, загородное поместье, но употреблялось и для обозначения особняка в Городе, наряду со словом «domus».


[Закрыть], мой наниматель, умер, не оставив потомства. От немногочисленных дальних родственников он откупился деньгами, а дом в Риме оставил своему любимому гладиатору Гаю Кассию Метеллу и его дочери Кассии. Дом стоит… О, и не спрашивай, сколько он стоит! Захочешь продать – помогу, но это будет очень трудно: людей с такими средствами в Городе немного. Документы внутри, почитай, если хочешь, но там все ясно: собственность без всяких условий и ограничений, факт вступления в права уже состоялся. Заходи и владей!

С этими словами нотариус открыл окованную дверь в воротах особняка и сделал приглашающий жест. Метелл и Кассия, совершенно ошарашенные, вошли внутрь.

Уютный двор-атриум, выложенный мозаикой, в центре – фонтан с бассейном; по периметру – коринфские колонны, поддерживающие портик, словом – римская вилла, всю роскошь обращающая внутрь себя, для хозяев. Для прохожих – унылая, серая стена без окон!

– Папа, смотри, вода! – Кассия, не помня себя от восторга, кинулась к фонтану.

– Вода ворованная?[39]39
  По ночам в Риме орудовали банды «водяных воров», которые перекапывали улицы, перекладывали мостовые, проводя водопровод от общественных фонтанов к частным домам. Наказание полагалось суровое, но профессия «черного водопроводчика» никак не умирала. Характерно, что утром нельзя было заметить и следа ночной возни. Вот бы у кого поучиться нашим коммунальным службам!


[Закрыть] – Метелл едва пробил вдруг одеревеневшее горло.

– Что ты! Именное[40]40
  Разрешение на частный водопровод принадлежало человеку, а не дому. По наследству это разрешение не передавалось, и на новых владельцев надо было получать новое.


[Закрыть] разрешение от власти на тебя и дочь – покойный позаботился. Все чисто! – Фуск понизил голос и завистливо вздохнул. – Туалет свой, слив – прямо в городскую канализацию. Вот и документы, читай, изучай, а я пошел. Дела! Понадоблюсь – спроси на Субуре[41]41
  Субура – рынок и деловой центр Древнего Рима; считалось, что на Субуре можно достать все, что придет в голову.


[Закрыть] нотариуса Фуска, моя контора у самых ворот. Прощай.

Атриум опустел, только сиротливо лежали около входа скромные узлы с пожитками бедняков. Мозаика пола под ними стоила в несколько раз дороже самих вещей.

* * *

– Как все прошло? – лениво спросил Катон. Он полулежал за низким столиком, уставленным фруктами и напитками. Нотариус стоял, застыв в полупоклоне у самых дверей.

– Все, как ты приказал! Я не дал им времени подумать, поставил перед фактом. Девчонка прыгает от восторга, гладиатор никак не поймет, что это с ним случилось! Ха-ха! Можно спросить, великий?

– Спрашивай.

– Документы составлены так, что отобрать виллу у гладиатора невозможно… ну, законным способом. Как ты собираешься на него воздействовать? Я не из любопытства, не думай! Надо же приготовиться…

– Метелл заглотил наживку, это хорошо, – задумчиво проговорил Катон. – Теперь пусть попробует содержать такой дом без денег или попытается от него отказаться. К хорошему быстро привыкают! Будь рядом с гладиатором: оказывайся у него на пути, встречайся с ним бане… как только заикнется о деньгах – дай. Сколько спросит.

– Расписка…

– Никаких расписок! Просто давай, и все!

– Но зачем?! Зачем такие расходы?! – решился вдруг Фуск. – Обыкновенная римская девчонка, таких…

Тут он посмотрел в глаза Катону и слова застряли в горле нотариуса. Он вдруг почувствовал нестерпимое желание скрыться, исчезнуть, испариться…

Катон брезгливо поморщился и процедил сквозь зубы:

– Пошел вон.

Фуск вылетел из дома и, не разбирая дороги, побежал в сторону ближайшего общественного туалета.

15

Капитул магов теперь предпочитал собираться без Катона. Маги смертельно, до судорог, боялись своего молодого коллегу, хотя никто из них не сознался бы в этом. Только Василид как-то обмолвился:

– В нем живет дух Хозяина… если к Хозяину вообще применимо слово «живет».

Сегодня капитул обсуждал первые, предварительные итоги исполнения нового плана.

– Что там с термами Катона?

– Инсулы снесены, площадь расчищена. Можно приступать к строительству.

– Место мне не нравится…

– Ничего не поделаешь, он сам выбирал…

– Денежные раздачи прошли как надо: на улицах уже кричат: «Слава Катону!»

– А если Деций вернется?

– Деций не вернется…

– Хорошо бы Катону хоть немного в армии послужить… жаль, не успеем…

– Не обязательно. Наша ставка на его безупречное патрицианское происхождение. Таких императоров давно не было… слава предков, ля-ля-ля, тра-та-та…

– У кого контакт был? Хозяин одобряет?

– Одобряет. Говорит, скоро у Катона будет новое имя.

– Какое?

– Не сказал, только число сообщил. Шестьсот шестьдесят шесть…

– Братья, а вы заметили, что мы совсем перестали спорить? У меня такое ощущение, будто сам с собой разговариваю…

– А у меня ощущение, будто уже и нет меня… сегодня утром пытался имя свое вспомнить…

Маги опустили головы и замолчали.

16

Катон принимал своих шпионов. Имена их он не трудился запомнить: вполне хватало короткого «ты».

– Ты, говори!

– Сакрилегов выпускают из тюрем. Кого выкупают, за кого сенаторы хлопочут… Отступники их встречают, руки целуют, деньги предлагают… Исповедники отступников жалеют. Ха-ха! Изломанные на пытках, больные, голодные – здоровых жалеют! Сумасшедшие…

– Кто у них теперь Папа?

– Еще не выбрали… боятся пока.

– Ты!

– За главного у них Цестий Целерин, врач, его недавно из тюрьмы выпустили. Живет на вилле Метелла, бывшего гладиатора…

– Где?!

– Да там полным-полно сакрилегов, и храм свой они на вилле устроили… А в фонтане атриума новообращенных крестят!

Шпионы с недоумением переглядывались, ожидая, пока у нанимателя прекратится приступ непонятного веселья. Катон хохотал, откинувшись на подушки, вставал, снова падал, увидев вытянутые лица своих людей. Отсмеявшись, маг щедро расплатился с осведомителями и отпустил их. Новых поручений он никому не дал, к великому облегчению оборванцев. Деньги, конечно, хорошая штука, но от этого странного и жуткого парня лучше держаться подальше – целее будешь!

17

– Почему бы нам просто не поговорить, Кассия? Ты же не изнеженная дочка сенатора, ты обычная, простая римская девчонка! Если кто попробует тебя обидеть, ты в обморок не упадешь, ты будешь драться, царапаться, кусаться, визжать на весь Рим! Так ведь?

– Нам не о чем говорить!

– Ну, наконец-то! А я уж думал, что у тебя от болтовни с подругами язык опух!

– С какими… да ну тебя!

– Давай корзинку, донесу. Или боишься, что я украду твою тухлую рыбу?

– Какая рыба?! Там овощи с рынка…

– А я думал – с помойки!

Тут Кассия не выдержала и треснула Катона корзиной по спине. Тот согнулся пополам и заскулил, изображая побитую собачонку; девушка невольно рассмеялась, но тут же спохватилась:

– Уйди! Мне нельзя с тобой разговаривать!

– Почему?!

– Потому, что я христианка, а ты бесам служишь!

– Ха! Это они мне служат! Вот, смотри, сейчас они поднимут меня над крышами!

Катон раскинул руки в стороны и сложил пальцы особым знаком, лицо при этом поднял к небу. Ничего не произошло. Маг повторил жест и нетерпеливо топнул ногой – результат тот же. Кассия залилась смехом, глядя на обескураженное лицо парня.

– Ой, не могу! – причитала она сквозь слезы. – Тебе надо было в мимы[42]42
  Мим – древнеримский актер.


[Закрыть] идти, большие деньги бы зарабатывал!

Отсмеявшись, девушка сунула Катону в руки корзину.

– Неси, летун. Она и вправду тяжелая.

Катон послушно взял корзину, и они пошли рядом, не замечая глазеющих на странную пару прохожих. Страшный, могущественный маг, именем которого уже и детей пугали; начинающий политик, на чьи деньги пили во всех тавернах Города, нес за всем известной егозой, дочкой гладиатора, огромную и не очень чистую корзину!

– Слушай, без всяких шуток, она действительно рыбой воняет, твоя корзина! Что там?

Кассия вздохнула и обреченно созналась:

– Это гарум[43]43
  Гарум – деликатесный древнеримский соус, очень дорогой. Основной компонент при его изготовлении – сок протухшей рыбы.


[Закрыть]. Отец его очень любит, просил купить. И купила-то всего пузырек маленький, а вся корзина провоняла! Гадость страшная; и как вы, богачи и патриции, можете его есть?!

– Я ни разу не пробовал…

– Рассказывай! Небось, в детстве паштетом из павлиньих язычков[44]44
  Реально существовавшее блюдо древнеримского стола.


[Закрыть] кормили…

– Миска вареной полбы в день, и то не всегда. Ну, и что на храмовой кухне украду.

Заметив недоуменный взгляд девушки, он пояснил:

– Я сирота, родителей не помню. Знатные родственники совсем малышом отдали в храм Аполлона, учиться. Вроде как, способности у меня особые; на самом деле – просто сбыли с рук. Иногда, правда, брали к себе на приморскую виллу: родственные связи восстанавливать. Ну, а в храме… там все друг друга ненавидят, слабых шпыняют: подай, принеси, помой… Одна радость была – в Город сбежать! Бывало, до позднего вечера не возвращался.

– И что в храме? Били?

– Если замечали, что сбежал, – били. Чаще, правда, не замечали – кому я нужен? А, это не интересно. Ты лучше скажи, почему девчонки так щипаться любят? Нет, серьезно! И почему у них такие тонкие и костлявые пальцы? Была одна такая, дочка рыбака; как воткнет свой палец в бок, аж до печенок достанет!

– Не надо девочек за волосы дергать! Это больно и обидно!

Некоторое время они шли молча, и прохожие перестали обращать на них внимание – пара и пара, каких тысячи. Удивительно, как может человек измениться даже внешне, в зависимости от своего внутреннего состояния! Напряженная, звенящая мрачной силой тьма, всегда окружавшая Катона, рассеялась и что же осталось? Обычный парень, полностью поглощенный общением со своей девушкой! Его не узнавали, даже пару раз чувствительно толкнули; потом, обмирая от страха, рассыпались в извинениях.

– А где она сейчас?

– Кто?

– Та девочка, дочка рыбака.

– Не знаю… наверное, уже замужем, детей штуки три, не меньше. Муж, загорелый могучий рыбак, на закате возвращается домой, а она с детьми стоит на берегу и высматривает в море его парус… один малыш, очень толстый, на руках у матери, двое цепляются за края столы…

– Рыбачки не носят столы, на ней широкая юбка и рубаха с корсетом!

– Ага! Корсет распущен, потому что в животе – четвертый.

– Пусть все так и будет! – горячо сказала Кассия. – Подай, Господи!

И перекрестилась. Катон дернулся, как от удара, и остановился.

– Что с тобой? – встревожилась Кассия. – Ты побледнел весь… сердце, да?

– Нет, ничего… это от гарума твоего… надо же, мерзость какая! Сейчас все пройдет…

– Да тебе лежать надо! Зайди к нам – пришли уже.

– Нет. У вас мне лучше не станет, это уж точно. Домой пойду. Вот твоя корзина с тухлятиной…

Поставил на мостовую корзину, повернулся и быстро зашагал прочь. Из дома вышел Целерин и задумчиво посмотрел вслед магу.

– Так жалко его, отец Цестий, так хочется ему помочь, – прошептала девушка, – он добрый и очень несчастный…

– Этот «добрый и несчастный» вступил в сговор с дьяволом, убил несколько человек, множество искалечил, – жестко сказал священник. – Боюсь, помочь ему уже невозможно…

Кассия опустила голову, чтобы скрыть набежавшие слезы. Целерин погладил ее по голове и попытался утешить:

– Впрочем, что невозможно человеку, возможно Богу. Пойдем, девочка, помолимся о спасении души этого заблудившегося в жизни человека…