Текст книги "Тайны и судьбы мастеров разведки"

Сергей Маслов
Тайны и судьбы мастеров разведки

©Маслов С.Л., 2012

©ООО «Издательство «Вече», 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Судьба особого назначения

Как Звезда Героя нашла разведчика, представленного к ней дважды, – 64 года спустя

«Свистят они, как пули, у виска – мгновения, мгновения…» Красивая песня. До наивности красивая, правда. Она про любимого мной Штирлица, которому в его напряженной, исполненной драматизма экранной жизни просто не было времени (да, честно говоря, и повода) задуматься над тем, что у виска – как пули – свистеть-то могут, увы, только пули.

…Чекисту, профессиональному разведчику и диверсанту Алексею Николаевичу Ботяну немецкая пуля, как скальпель, рассекла кожу на виске, даже не задев при этом костные ткани. Счастливчик. Смерть лишь погладила его по голове (шрам до сих пор об этом напоминает) и прошла мимо. Я, кажется, только из беседы с Ботяном, понял, что это такое: оказаться на волосок от смерти. А она не раз и не два заглядывала моему собеседнику в глаза, являясь в разных ситуациях все в новых и новых обличьях.

Это она, смерть – в образе воевавшего за Гитлера мадьяра с лицом, перекошенным от злобы, – однажды взяла под уздцы его коня, силясь дотянуться до всадника. Случилось это в 43-м, уже после завершения операции советского разведывательно-диверсионного отряда на железнодорожной станции западнее Ровно. Подрывники разнесли в пыль все объекты важнейшего коммуникационного узла, который обеспечивал переброску немецких войск на Восточный фронт. И отошли под рокот опоздавших немецких танкеток. Но на базе Алексей Ботян не обнаружил кого-то из товарищей. И вернулся. А тут венгр с распростертыми объятиями, в которых был готов удавить нашего разведчика. Сидеть бы этому мадьяру где-нибудь на родных европейских задворках, есть гуляш и пить токайское. Не захотел и вот свинца нахлебался. (А. Ботян: «Стрелял я всегда очень быстро – реакция была взрывная. И точно»).

Падали под Ботяном замертво лошади. При обстрелах чуть ли не под ноги ему валились с неба мины. А он – как заговоренный. Если он родился в сорочке, то сорочка эта должна была походить на современный бронежилет.

Ему ведь даже «повезло» сходить в разведку вдвоем с предателем. И он до сих пор не понимает, как остался жив. Вышли они тогда с напарником на деревенскую околицу. И вдруг заметили: в селе немцы. Залегли. Переждали. И потихоньку отползли в лес, в отряд вернулись. А ночью тот второй ушел к гитлеровцам… Алексей Николаевич разводит руками: «А ведь, казалось бы, чего проще – пришил бы меня еще там, в деревне. Моментов-то у него была уйма. И вышел бы к немцам не просто с поднятыми руками, но и с прямым доказательством своей преданности. Ну, да ладно. Я жив-здоров, и это главное».

Прав, конечно, Алексей Николаевич. Его «жив-здоров» – это высшая награда за все пережитое и свершенное. Но ее даровала ему Судьба. А что же Страна? Нет, нагрудный «иконостас» из орденов и медалей у него богатый. Два боевых ордена Красного Знамени, орден Трудового Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени, высшие польские и чехословацкие боевые награды. Именно сегодня нелишне было бы напомнить, что заслуги Алексея Николаевича Ботяна перед Отечеством отмечены знаком «Почетный сотрудник госбезопасности». Я уже не говорю о медалях. Список, что называется, можно продолжить. Но вот достойного Героя начала у этого списка, увы, нет.

Я не оговорился. Я ведь совершенно случайно, еще до встречи с Алексеем Николаевичем, узнал, что он в 43-м представлялся к геройскому званию. А уже во время беседы выяснилось, что представлялся он к Звезде Героя дважды. Во второй раз – уже в 1965 году. И в том, и в другом случае – за один и тот же – как говорят не терпящие патетики в общении между собой военные и разведчики – эпизод. На общепринятом русском языке такие эпизоды вообще-то приличествует называть подвигами.

…Январской ночью 1943 года три советские разведывательно-диверсионные группы (в одну из которых и был включен рядовой Ботян) перешли линию фронта под Старой Руссой Новгородской области, чтобы в конечном счете, согласно планам командования, выйти в один и тот же заданный район. Это указание Центра было выполнено безукоризненно. Через Псковщину, всю Белоруссию три десятка, как сказали бы сегодня, командос практически бесшумно, без потерь – как тени – прошли на юг до самой Украины. И вот здесь-то они имели уже полное право обнаружить себя – причем так, чтобы немцы восприняли это как гром среди ясного неба.

А. Ботян: «На стыке Киевской, Житомирской и Гомельской областей, в Мухоедовских лесах, нам надлежало организовать базу. Порыли землянки (русский язык на родной для Ботяна белорусский лад придает его речи какой-то особый, трогательный колорит. – Примеч. авт.), поставили баню, организовали медпункт. И, едва обжившись, стали направлять группы по всем южным направлениям. Не то что до Киева – до Винницы доходили.

Вскоре по нелепой случайности был ранен, а затем, уже будучи переправленным в Москву, скончался от гангрены командир моей группы капитан Пигушин. Центр отдал команду все три группы объединить под началом самого опытного из всех нас – Виктора Александровича Карасева. А тот назначил меня помощником начальника штаба отряда».

Карасев уже в первые недели после заброски в тыл смекнул, приглядевшись к Ботяну: рядовой-то рядовой, да незаурядный. Мыслит неординарно. Такой при планировании операций незаменим. Но не усидел Алексей Ботян в штабистах. Заводной, рисковый, азартный сорвиголова рвался в бой. И Карасев, оставив его в прежней должности, сказал: «Давай».

…Он возвращался уже со второй своей успешной операции, когда его с товарищами застиг рассвет. До леса далеко. Кругом лысая степь. А человек – как прыщ на этой лысине – многим глаза мозолит.

В этой ситуации разведчику следует где-то схорониться. А сделать это можно только у проверенных, надежных людей.

А. Ботян: «Переночевать» в светлое время суток – это у нас называлось дневкой. В таких случаях нас часто укрывали люди из агентуры, широкую сеть которой мы создали за короткое время. Но в тот раз, в деревне Черниговка, мы заглянули в дом совершенно незнакомого человека. Хозяин, украинец, оказался бывшим старшиной Красной Армии. По несуразной логике войны и не по своей воле вдруг очутился однажды один-одинешенек посреди уже занятой немецкими войсками территории. В плену не был. Надо сказать, что немцы украинцев не особенно-то трогали, отпускали. Вот и вернулся этот Гриша – Григорий Васильевич Дьяченко – домой к жене. И жил себе…

Но он отличным мужиком оказался. Порядочным человеком. Нашим. Советским. Он мне многое порассказывал: что, где и как. Детали обрисовал, обстановку в округе. А во время другой нашей беседы – я к нему наведывался – и говорит: а знаешь, у меня ведь дальний родственник работает у немцев, в Овруче, в гебитскомиссариате. И они ему доверяют.

Надо сказать, что Овруч городишко сам по себе небольшой. Райцентр в Житомирской области. Но немцы его статус, исходя из военных соображений, для себя приподняли. «Гебит» по-немецки означает «область». И охватывала она в то время Житомирщину, часть Киевской области, и даже кусочек белорусской земли покрывала. И в Овруче, в комиссариате, была сосредоточена вся немецкая администрация этого обширного района. Располагалась она в казармах, еще в довоенные годы прозванных Буденновскими. Кругом охранение по всем правилам выставлено. Колючая проволока. Не подберешься. И гранатами не закидаешь. И кавалерийским наскоком не возьмешь (было у нас уже к тому времени в составе все время пополнявшегося разными путями разведывательно-диверсионного отряда особое подразделение – конный эскадрон численностью под сотню человек).

Ну, в общем, я мигом к Карасеву. Докладываю: установлен контакт. Тот: давай разрабатывай! И захожу я опять к Грише (он почти ровесником мне был), объясняю: нужно, мол, повидаться с твоим родственником. Только как? А он: запросто. Сядем и поедем. У меня в округе все полицаи знакомые. Я им скажу, что и ты мой родственник.

Только он сперва переодел меня. Я не сопротивлялся. Я хоть и всегда ходил в гражданском платье, но примечал все-таки, что деревенские «наряды» от села к селу могут в чем-то хоть и незначительно, но меняться.

Нашел мне Григорий какую-то куртку, штаны другие дал. Надел я белую длинную рубашку, в каких местные ходили, подпоясался чем-то вроде кушака. А в кармане две гранаты. За поясом сбоку – парабеллум. (Я, если честно, предпочитал этот пистолет другим. У него вся тяжесть – в рукоятке. Оттого легко целиться. Правда, был у него один существенный недостаток: стреляные гильзы не всегда выбрасывал. В критический момент мог заклинить. «ТТ» был надежным и мощным оружием. Но тяжелым. И это отражалось на меткости стрельбы. А для меня важнее всего было не промахнуться.)

Поехали. Родственник – я и сейчас помню, что звали его Яков Захарович Каплюк – работал в комиссариате кем-то вроде завхоза. На сотрудничество согласился не сразу. И человека можно было понять: все-таки семья, малые дети – двое. Он хотел быть уверенным в том, что после осуществления диверсионной акции при его участии он и его домочадцы окажутся в безопасности. Я не мог не взять на себя ответственность и дал гарантии. Он мне в конце концов поверил.

Каплюку мы передали, в общей сложности, около 140 килограммов взрывчатки. Научили, как с ней обращаться, как подсоединить провода взрывателя к часовому механизму, которым, кстати, был обычный будильник. Взрывчатку проносила в здание комиссариата жена Каплюка Мария – по частям, разумеется. На руках запеленатый младенец, а под ним, на локтевом изгибе, корзинка болтается. Вроде мужу еду несет, а под нехитрой снедью – тротил. Страшно мы переживали все: ведь в любую минуту могла «сгореть».

Яков Каплюк «складировал» взрывчатку в подвале, тщательно маскируя и распределяя по точкам, которые мы ему подсказали, – чтобы взрыв произвел как можно более разрушительный эффект. Оставалось только дождаться подходящего момента. И он не заставил себя ждать.

В Овруч из Берлина прибыла спецгруппа для планирования карательных акций с целью ликвидации партизанского движения в крае. И вот когда в заминированном здании шло секретное совещание по этому вопросу, раздался взрыв.

Мы с товарищами наблюдали за этим светопреставлением с городской окраины. Вместе с нами в полном сборе была семья Каплюка. Мы сдержали перед ними свое слово. И с легким сердцем могли отходить.

Вот за организацию этой операции меня и представили к званию Героя. Вместе с асом-подрывником отряда Францем Драгомерецким. Его – за то, что к тому времени пустил под откос уже более 25 немецких эшелонов».

Почему же Звезда не нашла Героя? Да потому что где-то наверху еще не совсем ясен был эффект разорвавшейся бомбы. Алексей Николаевич объясняет это просто: результаты и последствия акции, вероятно, с ходу не до конца просматривались. А между тем в ходе диверсионной акции, подготовленной и проведенной Ботяном в Овруче, были уничтожены – по разным данным – от 60 до 80 гитлеровцев. И все это – представители командного состава, в том числе и весьма высокого ранга. Вы представляете, жизни скольких сотен и тысяч партизан были спасены, когда вместе со зданием комиссариата взлетели в воздух планы и замыслы карателей. Воистину – большое видится на расстоянии.

И ведь увидели, разглядели, оценили в Москве ту операцию Ботяна – в свете далекой уже Звезды. А его боевые командиры об этом никогда и не забывали – Карасев с его заместителем по разведке в отряде Перминовым. Они сделали очень много для восстановления справедливости, для подготовки повторного представления. Дело взял в свои руки энергично их поддержавший заместитель начальника отдела, в котором работал Алексей Николаевич. Но случилось так, что этому человеку пришлось уехать в долгосрочную (можно представить, какими они бывают у разведчиков) командировку. И дальнейшую проработку вопроса ему пришлось перепоручить коллеге. Серьезному вроде бы работнику, но с явными признаками завистливости. (Господи, за многие десятилетия журналистской работы я убедился, что без нее не обходится ни в одной профессиональной среде.)

А на дворе был уже 1965 год. Первый год правления будущего автора «Малой земли» и четырежды Героя Советского Союза Леонида Брежнева. Естественно, ему хотелось с особой помпой отметить 20-летие Победы. Вне зависимости от высочайшей воли народ великий праздник заслужил. Вспомнили о незаслуженно обойденных почестями фронтовиках. К юбилею готовились наградные листы, составлялись списки.

А «доброжелатель» Ботяна между тем тянул и тянул резину. Проверял, перепроверял. Наконец, бумага все-таки попала к руководству КГБ и, получив одобрение, была переправлена в Президиум Верховного Совета СССР. А там сказали: «Где ж вы были раньше? Указ о награждении уже подписан».

«Ну и махнул я тогда на это дело рукой. Главное – жив-здоров», – вспоминает Алексей Николаевич. Так-то оно так. Но, согласитесь, плохо, когда такими вот здоровехонькими Героев «хоронят» заживо – где-нибудь под пыльными архивными бумагами. Печальнее этого бывает, лишь когда Героями становятся посмертно.

К счастью, боевой опыт Ботяна в архив не сдают. И это тоже высшая награда. Бойцы сегодняшнего спецназа в курсе – скажем так, – что операция Ботяна по уничтожению гитлеровцев в Овруче признана классикой разведывательно-диверсионной работы советских спецслужб. Эта операция входит в качестве хрестоматийного примера в учебники по дисциплине «Д». Нужно ли расшифровывать, о какой дисциплине идет речь и где ее постигают?

Об этом факте я узнал из книги-альбома, изданной, что называется, в подарочном исполнении, – «От осназа до «Вымпела». Подумалось: а ведь это чуть ли не весь жизненный путь чекиста Алексея Ботяна. Ведь отдел, где он служил в послевоенные годы, курировал «Вымпел» в процессе его создания. Алексей Николаевич часто наведывался в отряд.

А. Ботян: «Командовал там всем Юрий Иванович Дроздов (более двух десятилетий возглавлявший управление «С» – нелегальную разведку, в декабре 1979 года руководил – по линии КГБ – штурмом дворца Х. Амина в Кабуле. – Примеч. авт.). Но я, как вы понимаете, с большим интересом присматривался к его подопечным, присутствовал на занятиях, проверял качество выполнения поставленных задач. И выступал перед бойцами – не в роли ментора, а, скажем так, – лектора». Читатель, думаю, сам догадался, с какими «лекциями» мог обращаться к аудитории «вымпеловцев» непререкаемый авторитет в области диверсионного дела.

Что же касается осназа и Ботяна… Без него осназ неполный. В составе ОМСБОНа (отдельной мотострелковой бригады особого назначения) НКГБ СССР Алексей Ботян еще в 1941 году громил гитлеровцев под Москвой.

«От осназа до «Вымпела». Звучит несколько буднично. Вроде как «от пункта А до пункта Б». В школьных учебниках никто не проходит этот отрезок с боями – и слава Богу. Но Алексея Ботяна для заброски в тыл готовили совсем по другой программе. И главным маршрутом в жизни разведчика и диверсанта оказался путь, пролегавший по захваченной врагом территории от Старой Руссы до самого Кракова. Эта дорога и определила основной вектор его Судьбы. Судьбы особого назначения. А до этого…

Алексей Николаевич в наших СМИ в пору написания этих строк был фигурой незасвеченной. Профессия все-таки накладывает свой отпечаток на личность: не любят разведчики даже после выхода на пенсию «светиться». Не все, но многие. И вот получается, что не все, но многие коллеги, знакомые с Ботяном, не знали, что свою войну против гитлеровцев Алексей Николаевич начал более чем за год до начала Великой Отечественной войны – в чине унтер-офицера польской армии. Родился-то он, что называется, еще при царском режиме – 10 февраля 1917 года в деревне Чертовичи тогдашней Вильненской губернии. Позже эта западная часть Белоруссии отошла к Польше, чье небо от налетов немецкой авиации в 39-м году защищал к западу от Варшавы зенитный дивизион, в котором служил Алексей Ботян. Его орудие, между прочим, уничтожило три вражеских «юнкерса». Ну, а затем, после вступления частей Красной Армии на территорию Западной Белоруссии, бывший унтер-офицер Ботян через врата Высшей школы НКГБ СССР прошел непростой путь до рядового. Но он не считает, что судьба разжаловала его. Она пожаловала его званием гражданина Советского Союза. И он никогда от него не отрекался. Вы помните, как он сказал о Григории Дьяченко? «Наш, советский». И до сих пор не выносит слова «совок». «Совки» для него, как я понимаю, это те, кто после крушения СССР, держал, извините за просторечие, морду лопатой и разглагольствовал о том, что напрасно-де мы в войну Гитлеру сопротивлялись – жили бы, мол, сегодня, как немцы. Позиция героя-разведчика близка и понятна: Героем можешь ты не быть…

В начале 1944 года перед отрядом Карасева была поставлена задача: перейти на территорию Польши и выйти в район Кракова, который немцы превратили в своего рода столицу побежденной страны. Там находилась резиденция гауляйтера Ганса Франка, главного палача польского народа. Путь неблизкий. Если бы разведчиков перебросили по воздуху, задача, возможно, упростилась бы. Многие из них, кстати, прошли ускоренную парашютно-десантную подготовку. У Алексея Ботяна, например, за плечами 25 прыжков. Но вся жизнь разведчика – это как затяжной прыжок без всякой гарантии, что спасительный купол раскроется в критический момент. А в пешем переходе предстояло пробиться, продраться (если отталкиваться от слова «драка») сквозь заслоны неприятелей всех мастей.

А. Ботян: «От бандеровцев на западе Украины мы несли большие потери, чем от немцев. Если в Мухоедовских лесах мы ходили на задания группами по 5–7 человек, то здесь на операцию или в разведку выходило не менее тридцати.

Форсировали под непрерывными бомбежками Буг – со второго раза. Переправились около 400 человек. Еще 400 так и остались на другой стороне. А тут – головорезы из украинской дивизии СС «Галичина». Ну, этих мы здорово потрепали, многих взяли в плен.

Карасев, чтобы увести отряд из-под бомбежки, принял решение рассредоточиться, разделиться на три группы. Они должны были следовать друг за другом с интервалами в один-два дневных перехода. Командиром передовой группы назначил меня. Построил людей и спросил: «Кто хочет идти с Ботяном?» Вызвались практически все, кто меня знал. Проблема отбора, поверьте, была нелегкой.

Наткнулись мы как-то на аковцев – отряд Армии Крайовой (Отечественной Армии, во главе которой стояли люди пилсудчиковской закалки. Подчинялись они указаниям из Лондона, куда сбежало польское правительство Миколайчика. – Примеч. авт.). Очень недружелюбно они нас приняли. К советским относились враждебно. Пошли мы к ним на встречу. На переговоры выходили двое на двое. А позади каждой пары – по два пулемета. Их командир сначала удивился, услышав из моих уст польскую речь. Я по-польски говорил очень даже сносно. Так мой партнер по переговорам весь вскипел: «Ты естем поляк». Все не верил, что я белорус, все хотел выяснить, за сколько я Советам продался. А затем стал интересоваться, с какой целью мы прибыли. Отвечаю: помочь польскому народу освободиться от немцев. А в ответ: «Без вас освободимся. Вы нам здесь не нужны. Отправляйтесь туда, откуда пришли».

В конце концов удалось переломить конфронтационное развитие беседы и перевести ее в более спокойное русло. Дипломатия на войне в редких случаях может оказаться полезнее пулеметов. Разошлись мы довольно мирно. Аковцы с нами даже продовольствием поделились, сигарет дали. В общем, обошли мы их стороной без ненужных потерь. А вообще в некоторых отрядах АК у нас уже хорошая агентурная сеть была.

Натыкались мы и на отряды БХ – крестьянских Батальонов Хлопских. Эти уже относились к нам лояльнее. Не то чтобы друзья-товарищи, но все же. Вообще, если перечислять всех наших противников или тех, кто просто терпел нас, может показаться, что немцы были для нас делом десятым. Только вы сами понимаете, что это не так. К тому же помощников среди поляков у нас тоже было очень много. Самые лучшие отношения складывались с группами руководимой коммунистами Армии Людовой. Однажды они обратились к нам с просьбой…»

А ведь Алексею Ботяну при жизни поставили памятник. В Польше. В небольшом городке Илжа Радомского воеводства установили обелиск. На нем бронзовая табличка: «Отсюда в ночь с 14 на 15 мая 1944 года вышли в бой с немецко-фашистскими оккупантами отряды Армии Людовой и разведывательно-диверсионная группа лейтенанта (уже в ту пору офицера. – Примеч. авт.) А. Ботяна – Алеши». Конечно, обелиск посвящен не только ему. Но фамилия-то на бронзовой плите только одна…

В районе Илжи действовал небольшой отряд Армии Людовой – три группы по сто человек каждая. Их командование замыслило взять город. Первым делом следовало освободить сидевших в местной тюрьме подпольщиков. Во-вторых, нападение на немцев должно было произвести довольно сильное психологическое воздействие на население: Сопротивление действует! Но собственных сил партизанам могло бы и не хватить. И тогда они обратились к Алеше. Тот долго ломал голову. У него же задача выйти к Кракову. А вдруг потери? С него же шкуру снимут…

А. Ботян: «И все же с заместителем моим мы порешили: поможем. Провели разведку. Ближайший большой немецкий гарнизон располагался в 15 километрах от города. В самой Илже была полиция, верой и правдой служившая гитлеровцам. Самих же немцев оказалось не так уж и много. В общем, с наступлением ночи спустились мы с гор. Поляки показали нам немецкую казарму. Говорю своим ребятам: идите по углам. Пару очередей дайте. Станут выбегать – бейте. Но перепуганные немцы даже не высунулись.

Пока мои ребята блокировали казарму, польские партизаны вытаскивали своих товарищей из тюрьмы, громили почту, банк, опустошали немецкие склады. В общем, целую ночь город был в наших руках. Я даже позавтракать успел. Наутро мы «заглянули» в немецкую аптеку, запаслись медикаментами, перевязочным материалом и снялись с места, продолжив путь на юг, в сторону Кракова».

Сегодня, несмотря на не просто складывающиеся российско-польские отношения, Алексей Ботян – Алеша по-прежнему почетный гражданин города Илжа. А до Кракова он дошел первым – в начале лета 1944 года, когда никого из наших там еще не было.

…По Кракову он ходил довольно свободно. С правильно оформленным удостоверением личности – кеннкартой, выдававшейся полякам. Ходил не так, как Николай Кузнецов (с которым судьба свела его однажды в партизанском лесу) под Ровно, не в немецкой офицерской форме, а в гражданском платье. Группа Алеши готовила операцию по ликвидации гауляйтера Ганса Франка. Уже был подобран исполнитель акции возмездия – завербованный камердинер гауляйтера по имени Юзеф Путо. Через польского подпольщика ему уже были переданы пистолет с глушителем и английская мина со взрывателем химического действия. Палача Польши «спасла» Красная Армия. Буквально накануне запланированного покушения ее части прорвали фронт. И Франк спешно бежал в Ченстохово. Возмездие было отсрочено.

Куда более неотложной задачей в изменившейся ситуации стало обеспечение беспрепятственного и быстрого продвижения к Кракову наступавших советских войск. Этому должны были воспрепятствовать ставшие известными планы гитлеровцев. Гарнизон, прикрывавший Краков с юго-востока, располагался в нескольких десятках километров в городе Новы-Сонч. Его командование намеревалось заминировать город и при отступлении взорвать. Велась подготовка к взрыву Куровского моста, перекинутого через реку Дунаец в семи километрах от города вниз по течению, а также Рожнавской плотины, запрудившей Дунаец еще на десять километров дальше к северу. Немцы уже завезли несколько вагонов взрывчатки в подвалы Ягеллонского замка, расположенного на северной окраине города. Старинную резиденцию польских королей, польскую святыню нацисты превратили в огромное вместилище смерти. Здесь они складировали снаряды, а в последнее время буквально завалили замок фаустпатронами, которыми надеялись остановить колонны советской бронетехники. Взрывчатки же хватило бы не только на Новы-Сонч, но, может быть, и на два Кракова.

Выбор у советской разведывательно-диверсионной группы был невелик. Либо, взорвав замок, спасти от превращения в руины целый город. Либо ценой разрушения города спасти историческую достопримечательность. Кто-то из разведчиков в ходе обсуждения заметил: «А вы думаете, немцы взорвут город, а замок сберегут для истории?»

Всем стало ясно, что выбора нет вообще. Но как проникнуть в замок, окруженный со всех сторон массивными каменными стенами и тщательно охраняемый? Попытка же пробраться в подвалы представлялась просто безумством, заранее обреченным на провал.

Группа Ботяна нашла относительно простое решение сложнейшей задачи. На Алешу уже давно работал гестаповец.

А. Ботян: «Как мы завербовали его? А решили как-то два сотрудника гестапо расслабиться и отправились на охоту. Но на эту парочку нашлись другие охотники – мои ребята. Приводят их. Разговаривать с нами они не пожелали. Для задушевных бесед не было времени. Время-то военное было. Говорю ребятам: одного в расход. Только вывели его за дверь – выстрел. Второй тут же обмяк. Пошел на сотрудничество. Через этого гестаповца, у которого были свои люди в Ягеллонском замке, мы и осуществили минирование склада взрывчатки. Жаль, конечно, замок. Все-таки национальное достояние польского народа. Но поляки, между прочим, зла на меня, по-моему, не держат. Ведь приглашали же меня на открытие нового памятника польским и советским партизанам именно в Новы-Сонч».

Я не хочу ввязываться в дискуссии о том, кто спас Краков: Алексей Ботян или майор «Вихрь», у которого, насколько мне известно, был реальный прототип. Не хочу умалять чьих-либо заслуг. Но давайте вспомним последние эпизоды книги Юлиана Семенова. «Вихрь» подрывает кабель, «в котором была смерть Кракова». Он держит оборону два часа, отбиваясь от наседающих эсэсовцев. Восстановить кабель после этого для немцев не было бы проблемой. «Но в это время эсэсовцы побежали – по шоссе неслись русские танки». Без Ботяна и его группы танки бы не успели… Я только не хочу, чтобы личность Алексея Ботяна в этом легком соприкосновении с литературной реальностью обрела черты человека-легенды. Алексей Ботян – это человек-быль.

Война для Алексея Николаевича в связи с некоторыми особыми обстоятельствами закончилась чуть позже Дня Победы. 20 мая 1945 года самолет унес его из-под Кракова в Москву. Месяц отпуска – и новое назначение. И тоже особое.

…Жив-здоров полковник Ботян. И это главное. Когда мы с ним по телефону договаривались о встрече, выбирая день, Алексей Николаевич предупредил, что по вторникам и субботам он занят – играет в волейбол. Сказал, что обычно уходит в 5 часов и возвращается около полуночи. Я, признаюсь, подумал, что это всего лишь шутка пожилого человека, которому тогда уже было 85. Но в пресс-бюро СВР мое недоумение вызвало только улыбки. Там сказали: «А вот когда Алексей Николаевич в 60 лет играл в волейбол с молодежью, его ставили только к сетке – как нападающего, умеющего к тому же прекрасно ставить блоки». Честно говоря, я ожидал, что при встрече увижу человека под два метра, да еще, может быть, с кепкой. А он оказался совсем не волейбольного роста. Заметив мой неподдельный интерес к его спортивным успехам, Алексей Николаевич пояснил: «Я всегда был очень прыгучим. Помню, в 40-м году на соревнованиях при росте 167 сантиметров на метр сорок в высоту прыгнул – в сапогах». – «Ну, волейбол – это хорошо, – говорю. – А как насчет тренажеров, которых сейчас масса?» Он приоткрывает дверь в одну из комнаток: «Вот, пожалуйста, велотренажер. А летом я на обычном велосипеде езжу». Не знаю, как насчет вело-волейбольных дел, но вот в завязывании на скорость шнурков на ботинках в положении «на корточках» с 85-летним полковником Ботяном могли бы успешно соревноваться разве что двадцатилетние. Я спасовал.

Завязав шнурки и надев спортивного покроя куртку, Алексей Николаевич вышел проводить меня до автобусной остановки и немного проветриться. А общественный транспорт тут как тут. Мой собеседник с каким-то мальчишеским азартом, словно бросая вызов моему малоподвижному образу жизни, ринулся за автобусом с такой прытью, будто это он сам на него опаздывал. Я, не выдержав темпа, сошел с дистанции.

Еще как жив-здоров Алексей Николаевич. И дай ему Бог здоровья. Живет он под счастливой звездой. Хоть и очень-очень далекой…

Но неужели все-таки такой недосягаемой?

* * *

Вот так заканчивался очерк об Алексее Ботяне, появившийся за моей подписью на развороте газеты «Трибуна» 20 декабря 2002 года. Прошедшие годы внесли в текст минимальные коррективы. Я лишь убрал из материала временные акценты встречи с разведчиком почти десятилетней давности, чтобы не усложнять читателю восприятие, не вырывать суть тогдашних бесед с Ботяном из контекста нынешнего дня. Есть только одно принципиальное различие между двумя публикациями. Оно – в подзаголовке. Тогда, в 2002-м, он звучал как вопрос: «Найдет ли Звезда Героя, представленного к ней дважды?». Вопрос был осторожным, но не робким. Потому как исторгнут он был перенапрягшимся, вскипевшим чувством справедливости. Вопрос был неизбежен. И я был рад, что публично поставил его в российской печати, несмотря на циничное замечание моего тогдашнего главного редактора перед публикацией: «Ну, напечатаем. Глядишь, и получит человек свою звезду. Шоколадную». Цинизм выглядел бы чудовищным, если бы не был напускным, происходившим от неверия или как минимум неуверенности, которая искала и находила себе оправдание в умудренности опытом. Я сам не первый десяток лет работал в прессе и не был дежурным бодрячком. Но все-таки без веры в то, что ты делаешь, журналиста – не-ет.

Многое из происходящего вокруг – порождение именно этой веры. Всего через несколько недель после публикации на пороге моей квартиры возник незнакомец с ксерокопией того самого газетного разворота. И показал оборотную сторону бумажной простыни, испещренную сверху донизу аккуратными столбцами автографов. Среди них – я обомлел – фамилии восемнадцати действующих и отставных генералов разведки, восьми Героев Советского Союза и России. Всего на тот момент более 200 подписей под петицией с призывом присвоить Ботяну звание Героя. Я убедился: и без него спаситель Кракова, реальный «майор Вихрь» среди коллег был знаменитостью.