Текст книги "Чемпион"

В плане внешности студентки превосходили раскрепощенных подружек фарцы, и те, очевидно, из зависти, принялись нашептывать что-то своим кавалерам. Бородатый тоже что-то сказал, и теперь все трое разглядывали чужаков, как пираты случайно подошедший к их борту торговый корабль.

А те ничего не замечали, продолжая беззаботно щебетать и хихикать! Я разозлился: нельзя же быть такими слепыми! Неужели парни не догоняют, что будут размазывать кровавые сопли и держать свечки, когда их девчонок станут насиловать?! Думали, если на вывеске написано «Сказка», то внутри – добрые гномы и Белоснежка?

Среди студенток выделялась одна, с гладко зачесанными светлыми волосами и удивительно правильными чертами лица. На первый взгляд, ее красота показалась мне холодноватой, но я так думал лишь до тех пор, пока мы случайно не встретились взглядами. Это длилось мгновение, но и его оказалось достаточно, чтоб у меня перехватило дыхание. Я вообще склонен влюбляться с первого взгляда, и таких «первых взглядов» у меня было немало, но тут я почувствовал, что на этот раз меня зацепило всерьез. Не сходя с места я готов был поспорить, что не утрачу к ней интереса после первой ночи, как это у меня обычно бывало: вечером переполняют чувства и на душе весна, а поутру я не знаю, как побыстрей распрощаться.

Я захотел, чтобы пираты скорее пошли на абордаж.

И они не заставили себя долго ждать.

Бородатый попросил Ритку включить медленную музыку и пригласил одну из студенток на танец. Не ту, которая мне понравилась, а другую, с короткими каштановыми волосами и в платье с высоким вырезом на боку. Немного поколебавшись, она согласилась и вышла из-за стола.

Бородатый обнял ее чуть ниже талии и прижал к себе немного сильнее, чем принято. Она безуспешно попробовала отодвинуться. Он что-то сказал, она натянуто улыбнулась. Студентки, по-моему, это заметили и примолкли. А парни не замечали. Или боялись заметить.

Бородатый запустил правую руку в высокий разрез платья девушки, а левую сжал на бедре. Девушка дернулась, но фарцовщик только сильнее притянул ее к себе, улыбаясь и царапая ее лицо своей бородой. Она ударила его по рукам, а потом влепила пощечину. Он покачал головой и отпустил ее, но отойти она не успела. Он сжал ее подбородок пальцами, наклонился, сочно поцеловал и оттолкнул с такой силой, что она чуть не упала на столик, за которым сидели ее друзья.

Кто-то, я не заметил, кто именно, вскрикнул. Парни вскочили. Улыбаясь, бородатый врезал очкарику в солнечное сплетение, и тот сложился пополам у его ног. Бородатый топнул ногой по слетевшим очкам, и осколки стекол брызнули из-под его каблука.

Кушнер не успел броситься на него. Один из приятелей бородатого подставил ногу, и Кушнер едва не растянулся между столиков, а второй, ловко выскочив из-за стола, схватил его за воротник пиджака и за галстук и швырнул в стенку. Кушнер припечатался лбом и замер. Его ударили ногой по спине, и он осел на пол, разинув рот в беззвучном крике.

Моего вмешательства студентки не ожидали и, когда я, подскочив к бородатому, одним ударом отправил его в глубокий нокаут, попросту ошалели. Приняли меня за принца из «Сказки».

Второго фарцовщика я успокоил броском через бедро, а с третьим пришлось повозиться. Он не умел бить руками, но довольно лихо отмахивался ногами, а приблизившись, пытался провести борцовский захват. Будь он килограммов на тридцать полегче, и я бы согласился перевести драку в борьбу, но солидная разница в росте и весе вынуждала меня держаться на расстоянии и ждать момента, чтобы нанести точный удар. По идее Ритка должна была позвонить в клуб, и мне на подмогу уже мчались Серый с кем-нибудь из тренеров, но я хотел завершить бой до появления помощи. Поторопившись, я пропустил плюху по правой скуле, но этим дело и кончилось. Несколькими тычками по корпусу я заставил противника открыть голову и провел два точных удара, в переносицу и по горлу, которые лишил его возможности сопротивляться. Он бухнулся на колени, и я засадил ему ребром ладони по шее, после чего мне пришлось отскочить, чтобы освободить место, куда он мог бы упасть.

Понравившуюся мне зеленоглазую блондинку со строгим лицом звали Ингой. Она была единственной среди подружек, не ударившейся в истерику. Три других рыдали навзрыд, и двум из них мне пришлось дать пощечины, чтобы немного привести в чувства. Очкарик, близоруко моргая и пуская кровавые слюни, выпил залпом три кружки пива и отрубился, сидя на стуле.

– Наверное, у него сотрясение мозга, – озабоченно сказал Кушнер, а я подобрал с пола и нацепил очкарику на нос его раздавленные очки. Это выглядело не слишком благородно, но было всеми воспринято с пониманием.

Воспользовавшись суматохой, подруги фарцовщиков тихо смылись. С самими мажорами тоже не возникло проблем. Когда они оклемались, подъехавший Серый очень внушительно провел воспитательную беседу, и они раскаялись в своем поведении. В знак примирения совали деньги и остатки свого спиртного запаса. Серый взял с них полторы тысячи, которые мы разделили пополам, и две бутылки канадского виски, после чего они удалились, вполне искренне говоря нам «Спасибо» неизвестно за что.

– Быть вышибалой – это значит не только махать кулаками, но и уметь делать так, чтобы все оставались довольны, – назидательно сказал Серый и, глядя на слегка успокоившихся студенток, вздохнул: – А ведь кто-то трахает эти сокровища!

Девушка, с которой танцевал бородатый, на день рождения не пошла. Она уехала с Серым. А я сумел поговорить с Ингой и взял у нее телефончик. После этого мы несколько раз встречались, и однажды она заговорила о Кушнере. Дескать, он хороший и верный товарищ, умница, отличник учебы, вот только слабенький и не может за себя постоять. Хотя все время пытается, отчего частенько и ходит побитым. Два года он занимался в какой-то секции карате, но, видать, результата это не принесло.

– В чем проблемы? Пусть приходит, я его поднатаскаю.

– Правда?

– Сделать из него чемпиона не обещаю, но отмахаться от гопников он сумеет. Если, конечно, не испугается.

Вот он и пришел…

Отдышавшись, он поднялся и теперь с понурым видом стоял передо мной.

Я снял защитные накладки и вытянул ноги.

– Ну как, желание тренироваться не пропало?

– У меня ничего не получится.

– Если так себя настраивать, то, конечно, ничего не получится. Надо работать. Пахать. А ты хотел, чтобы все с неба свалилось? Так не бывает! Знаешь, сколько лет я посвятил тренировкам? Каждый день по четыре, по шесть, по восемь часов! У меня на походы по дискотекам и барам времени не было… Короче, решай сам. Хочешь заниматься – бери медицинские справки, выбрось это дурацкое кимоно и приходи, я тебя запишу в группу самбо. И готовься к серьезной работе.

– Это… Это правда?

– Нет, блин, я вру! Ждать тебя?

Кушнер энергично закивал, и при этом глаза его как-то странно блестели.

Я подумал, не спросить ли его об Инге? Может, он знает, куда она подевалась. Подумал и не спросил. Не к лицу тренеру делиться с учеником своими личными неурядицами.

Глава четвертая. Становится горячее

1

Меня разбудил звонок Серого.

– Собирайся, есть тема. Через двадцать минут я за тобой заскочу.

– Что случилось-то?

– Узнаешь.

Он приехал раньше, чем через двадцать минут. Я успел только ополоснуться под душем и проглотить чашку кофе, когда услышал знакомый сигнал клаксона. Быстро переодевшись, я выбежал на улицу. Красная «шестерка» Серого стояла напротив подъезда, из приоткрытых окон доносилась песня Любы Успенской: «Гусарская рулетка – жестокая игра…»

– Вечно тебя ждать приходится. – Серый постучал ногтем по стеклу круглых часов на торпеде. – Через полчаса у нас встреча, а нам еще через весь город пилить.

Насчет «всего города» он преувеличил. Встреча была назначена у Медного всадника, и мы добрались минута в минуту. Серый приткнул машину к поребрику набережной и выключил двигатель. Оглядевшись по сторонам, он вздохнул:

– Прокуратура точностью не отличается, – и вставил в магнитофон новую кассету. Теперь это был Вилли Токарев: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…»

– А вот и наш друг, – объявил Серый, когда закончилась третья песня.

К машине торопливым шагом подходил мужчина в темном костюме. Я с трудом узнал в нем Леху Рожкова, с которым познакомился на соревнованиях меньше года назад. Тогда он носил волосы средней длины и едва дотягивал до нижней планки полутяжелого веса. Сейчас Леха отрастил огромное пузо, колыхавшееся при каждом движении, и сверкал «ленинской» лысиной, а для того, чтобы компенсировать отсутствие растительности на макушке, отпустил баки.

– Ты чего, в Чернобыле был? – спросил Серый, когда Рожков с трудом устроился на заднем сиденье. – Как тебя ни увижу, ты все толще и толще.

Рожков торопливо пожал нам руки, провел ладонью по лысине и покосился в боковое окно. За несколько минут нашего разговора он повторил это, наверное, раз пятнадцать.

Серый убавил громкость магнитофона:

– Ну как, удалось чего-то узнать?

– Посмотреть все дело не получилось. Но два важных момента я выяснил. Во-первых, квартиру пытались поджечь. Пустили газ, а в комнате, вокруг трупа, набросали бумаг, обмазали их клеем «Момент» и запалили.

– Какой-то сложный способ, – поморщился Серый. – «Момент» что, горит хорошо?

– Как видишь, плохо, пожара-то не получилось.

– Может, так и было задумано… А почему Ника задерживали? Его кто-то сдал?

– А было за что? – Рожков усмехнулся и провел ладонью по лысине. – Добрынин вел дневник. Что он в него записывал, никто толком не знает, говорят только, что записи были очень подробные, по две-три страницы на каждый день. Дневник этот пропал. Но в комнате под диваном нашли вырванный лист.

Рожков замолчал, глядя в окно. Мимо нас прогрохотал молоковоз с четырьмя прицепленными бочками. Когда шум затих. Серый толкнул Рожкова в плечо:

– Не тяни резину, Леха! Это был лист из дневника?

– Скорее всего, из дневника. Вырванный, скомканный. И там записи про него. – Рожков кивнул на меня. – Полные установочные данные и какие-то наблюдения. Похоже, Костя, он следил за тобой. Я сам не читал, но мне сказали, что там есть и про клуб, в котором ты тренируешься, и про кафе, в котором ты вышибалой работаешь.

– Херня какая-то, – пробормотал я. – Он приходил один раз в кафе, но мы с ним даже не разговаривали!

– Чтобы следить, разговаривать и не нужно, – усмехнулся Рожков. – Но какой-то интерес у него к тебе был. Я не спрашиваю, какой, но ты, наверное, знаешь. Или догадаешься, если немного подумаешь. Вот, в общем, и все. По большому счету никто тебя в главные подозреваемые не записывал. Просто отработали, раз уж под руку подвернулся, и все. Можешь спать спокойно, в ближайшее время тебя вряд ли будут дергать. Сейчас над другими версиями работают. Над какими – прости, сказать не могу.

– А не в ближайшее как мне спать?

– Рано или поздно наши сыскари докопаются, чего Добрынину от тебя было нужно, и тогда возникнут вопросы. – Рожков посмотрел на часы. – Все, я побежал. Удачи! Если что – я вам ничего не рассказывал.

– А мы тебя ни о чем и не спрашивали. – Серый вытащил ключи из замка зажигания и открыл свою дверь. – Пошли, я тебя немного провожу.

Они перешил проезжую часть и остановились на тротуаре, прямо напротив Медного всадника. Серый оживленно говорил, время от времени озираясь, словно хотел дать Рожкову по физиономии и ждал момента, когда не будет свидетелей. Рожков слушал, наклонив лысую голову. Потом Серый похлопал его по плечу, они обменялись рукопожатиями и разошлись.

– Как тебе новости? – Серый погнал машину дальше по набережной, то и дело поглядывая на внутрисалонное зеркало.

– Ничего не понимаю. – Я обернулся, чтобы посмотреть в заднее окно. Дорога позади нас была пуста.

– Вот и я тоже… Леха правильно сказал: думай, что этому Добрынину от тебя было нужно. Просто так слежкой не занимаются. Конечно, он мог быть наводчиком у домушников, которые готовились твою хату поставить, но я как-то слабо в это верю.

Несколько минут я молчал, обдумывая услышанное. Светлых идей не родилось. Между тем Серый завез меня в какой-то район, в котором я раньше не был, и теперь петлял по грязным узким дворам.

– Слушай, а куда мы едем?

– Дельце еще одно есть.

– Опять встреча?

– Типа того. Надо помочь хорошему человеку. Не возражаешь? Тебе делать ничего не придется…

Возражать я не стал, хотя перспектива участия в каких-то непонятных делах меня не прельщала. Серый умел жить: деньги, квартира, машина… Но я не был уверен, что хотел бы поменяться с ним местами. Все-таки мать с детства привила мне определенное почтение к Уголовному кодексу, да и впечатления от трехдневного пребывания в камере были еще очень свежи.

Наконец Серый остановился и коротко посигналил. Вскоре из подъезда вышел элегантно одетый седовласый мужчина с портфелем. Пристально посмотрев в нашу сторону, он сел за руль белой «Волги». Серый поехал следом за ним. Когда выбрались на проспект, он увеличил дистанцию, стараясь держаться так, чтобы между «Волгой» и нами всегда были две-три машины.

Почти два часа мы катались по городу. Несколько раз останавливались на Невском проспекте, а потом крутились по Васильевскому острову. Иногда во время остановок в машину седоволосого кто-то подсаживался, и несколько минут они разговаривали. В таких случаях Серый не выключал двигателя «шестерки» и сидел, навалившись грудью на руль и пристально наблюдая за происходящим в «Волге». А иногда Серый вместе с седоволосым заходил в какие-то дома, и я оставался один, карауля обе машины и следя за окружающей обстановкой. Чего именно следовало опасаться, Серый не говорил, ограничившись краткой инструкцией:

– Сам разберешься, если будет что-то не так.

У последнего адреса, недалеко от станции метро «Приморская», я проторчал в машине двадцать минут. Серый вернулся один:

– Все, больше наша помощь не требуется. На, держи! Устраивает? – Он протянул несколько четвертаков.

Я взял. Там было, наверное, рублей триста. Не пересчитывая, я положил их в карман:

– Пригодится.

Мы поехали. Искоса поглядывая на меня, Серый сказал:

– Наша задача не охранять этого суслика, а делать вид, что мы его охраняем. Лично я не собираюсь класть голову за его деньги. Да и тебе не советую. У тебя слишком развито чувство ответственности, а оно иногда только мешает… Тебя куда подбросить, домой?

– Тормозни у автомата.

– Чего ж ты раньше-то не сказал?

Телефон сожрал несколько двушек прежде, чем установилось соединение. Слышимость была отвратительной, приходилось сильно прижимать трубку, а другое ухо закрывать рукой. На этот раз тетя Ингрид не стала валять дурака, делая вид, что я набрал не тот номер. Но и ничего хорошего не сказала:

– Позвоните позже, молодой человек. Инги нет дома.

– А когда она будет? Она вообще приходила вчера?

– Да, приходила. Но сейчас ее нет.

Мне показалось, что насчет «приходила» тетя Ингрид соврала.

Я сел в машину и спросил Серого:

– Ты по номеру телефона можешь точный адрес узнать?

– Что значит «точный»?

– Мне нужен номер квартиры, дом я знаю. Только не через Рожкова…

Серый усмехнулся и ушел звонить. Чтобы получить нужные сведения, у него ушло не больше пары минут:

– Семьдесят восьмая квартира, – сказал он, садясь в машину.

– Подбросишь?

– В Купчино? – Серый посмотрел на часы. – Ладно, поехали.

2

– Вам кого, молодой человек? – приоткрыв дверь на цепочку, тетя Ингрид окинула меня подозрительным взглядом.

– Я вам звонил, я – Костя.

– А-а-а, Костя! А Инги нет дома, так что вы напрасно пришли.

– Так, а где она, в институте? – Я подумал, что, может быть, следовало поискать ее на занятиях, а не ехать домой.

Тетя Ингрид молчала, продолжая держать дверь приоткрытой. Неизвестно, сколько бы продолжалось наше молчание, но за дверью противоположной квартиры раздались какие-то шорохи, и я буквально затылком почувствовал жадный взгляд любопытной соседки. Однажды она застала нас с Ингой, когда мы целовались в скверике около дома, а после этого дважды встречалась на пути, когда мы под руку шли от остановки, и при этом улыбалась с таким мерзким видом, что мне хотелось ударить ее по голове.

Тетя Ингрид скинула цепочку и посторонилась:

– Заходите, молодой человек.

Я протиснулся мимо нее в коридор. Тетя Ингрид бросила мстительный взгляд на квартиру соседки и захлопнула дверь.

– Разувайтесь. Возьмите тапочки, они на полке стоят. Мойте руки и проходите на кухню. Я сейчас подойду.

Я сел за стол и огляделся. Очень светло, очень чисто, ни одной лишней или небрежно поставленной вещи. Кружки с тарелками на полочках сушилки выстроились, как на плацу: по росту и в одну линию. Тапки мне предложили надеть, видимо, лишь для того, чтобы я своими носками не загрязнил сверкающий пол.

– Вам налить чай или кофе?

– Спасибо, ничего не надо.

Покачав головой, тетя Ингрид быстро приготовила чай, подав к нему малиновое варенье и два вида конфет. Наблюдая за ней, я подумал, что сравнение с домоправительницей из мультяшки про Карлсона было на редкость удачным.

Я поблагодарил за угощение. Тетя Ингрид благосклонно кивнула и, предвосхищая мой вопрос, сказала:

– Инга срочно уехала в Юрмалу. У нас там заболел родственник, и она сочла своим долгом поехать, чтобы немного поухаживать за ним.

– А когда она уехала?

– Четыре дня назад. Петерис, двоюродный брат, повез ее на машине.

– Я могу ей позвонить?

– Там нет телефона, это хутор.

Я кивнул. Спрашивать, почему тетя Ингрид не сказала мне этого раньше, не было смысла. Я был уверен, что она врет. Может, Инга и уехала в Юрмалу или куда-то еще, но не для того, чтобы сидеть у постели тяжело заболевшего родственника.

– А как ваши успехи, молодой человек? Инга рассказывала, что вы занимаетесь спортом.

– Да, тренируюсь немного.

– Мужчина должен заниматься спортом, это для здоровья очень полезно. Но только не таким жестоким, как ваш. Есть ведь легкая атлетика, лыжи, фехтование, наконец! Почему же вы выбрали для себя такой… э-э-э… варварский вид?

– Так получилось.

– Это неправильно, – покачала головой тетя Ингрид. – Но, может быть, пока не поздно, имеет смысл… э-э-э, как это говорят, перепрофилироваться?

«Как Инга может с ней жить?» – подумал я, опуская глаза, чтобы Фрекен Бокк не смогла угадать моих мыслей.

Я услышал звонок телефона. Он звучал очень тихо, и я вспомнил, как Инга говорила мне, что аппарат стоит в комнате тети.

– Извините, Костя. – Тетя Ингрид вышла из кухни.

Какое-то время я сидел, просто глядя в окно. Потом стал прислушиваться к доносящемуся из дальней комнаты голосу. Говорили, видимо, по-латышски. Естественно, я не понял ни слова, но интуитивно почувствовал, что разговор не будет коротким.

Я сбросил тапочки, встал и бесшумно вышел в коридор. Насколько я понимал, комната Инги располагалась сразу за кухней. Затаив дыхание, я повернул ручку и приоткрыл дверь. Так и есть, я не ошибся. Царивший в комнате легкий беспорядок и несколько мягких игрушек в изголовье кровати свидетельствовали, что здесь обошлось без железной руки тети Ингрид. Я прислушался, она все еще говорил по телефону. Сколько у меня времени? Я скользнул в комнату и огляделся.

Не знаю уж, по каким признакам, но я сразу определил, что последние несколько дней здесь не ночевали. Я заглянул в шкаф: несколько вешалок были пустыми, но большая часть знакомой мне одежды, в том числе бирюзовое платье, в котором она пришла тогда в «Сказку», висела на плечиках. Внизу, у правой стены, была пустота, как будто там раньше стоял чемодан.

Я закрыл дверцы шкафа. Они громко скрипнули, и я замер. Мое сердце колотилось так громко, что, казалось, тетя Ингрид не может этого не услышать. Я выглянул в коридор. Она продолжала разговаривать по телефону, но почему-то мне показалось, что разговор закругляется.

Стоя на пороге, я окинул комнату взглядом. Пора сматывать удочки, ничего я здесь не найду. Разве что…

Над кроватью висело несколько полок. Три из них были плотно заставлены книгами, а на нижней лежали тетрадки, учебники и фотоальбом в бархатной обложке. Он был положен небрежно, свисал над краем полки, а между страниц торчали уголки фотографий. Я подошел и выдернул их.

Это было два черно-белых любительских снимка на тисненой бумаге. Первый был сделан летом. Инга в купальнике стояла на побережье, щурясь от яркого солнца. Блестели мокрые волосы, к ногам до середины икр прилип песок. В кадр попали стройные сосны и несколько валунов размером в человеческий рост. Несмотря на то, что купальник был абсолютно закрытым, Инга держала руки так, чтобы немного заслонить грудь. В сочетании со смущенной улыбкой жест получился очень естественным и только подчеркивал ее красоту.

До сих пор у меня не было ни одной фотографии Инги, и я не смог удержаться, чтобы не прихватить столь удачную. Оглянувшись на дверь, я положил карточку в нагрудный карман.

Второй снимок был сделан на лесной опушке. Судя по деревьям и одежде людей, стояла поздняя осень. На заднем плане две неясные фигуры склонились над дымящимся костром. Инга, поправляя волосы, глядела в объектив аппарата.

А сбоку от нее, держа охапку дров, шел Никита Добрынин.

Он тоже смотрел на фотографа и широко улыбался.

3

В институте мне повезло. Я ведь толком не знал, на каком факультете и в какой группе учится Инга, и настроился на длительные расспросы и хождение по аудиториям. А все удалось выяснить за десять минут. Инга уже четвертый день пропускала занятия, и никто не знал, куда она подевалась.

Правда, считать ли это везением, я не знал…

Вечерняя тренировка прошла в штатном режиме. Кушнер на нее не пришел. «Ну и хрен с ним, – решил я. – Одним головняком меньше». К девяти часам все разошлись. Последним уходил Серый:

– Тебя подбросить?

– Не надо, пешком прогуляюсь.

– Вид у тебя какой-то смурной. Ничего нового не случилось?

Я отрицательно покачал головой.

– Не забудь поставить на сигнализацию, – Серый пожал мне руку, и через полминуты за окном взвизгнули покрышки его автомашины.

Зазвонил телефон. Я сорвал трубку:

– Алло!

– Константин Андреевич? Это Кушнер!

– Да, Миша. Я тебя слушаю.

– Константин Андреевич, нам обязательно надо поговорить. Вы еще будете там? Я скоро подъеду!

Я не успел спросить, связано ли это с Ингой, как нас разъединили. Положив трубку, я несколько минут смотрел на аппарат в надежде, что Кушнер перезвонит. Но звонка не последовало. Двух копеек у него, что ли, нет? Или он посчитал, что мы договорились и я буду сидеть в тренерской хоть до утра, ожидая, пока он соизволит приехать?

Я достал украденные фотографии и стал их рассматривать. Сначала долго смотрел на Ингу в купальнике. Потом взял другой снимок и вглядывался в Добрынина так пристально, словно хотел убедить себя, что на картинке не он, а кто-то на него похожий. Но сомнений быть не могло, это был Добрынин собственной персоной. Только прическа была покороче той, с которой я его видел. Цыганков, кажется, говорил, что Добрынин осенью вернулся из армии? Видимо, снимок был сделан вскоре после его возвращения.

В ящике стола валялось увеличительное стекло. Я достал его и принялся изучать расплывчатые фигуры на заднем плане. Мне показалось, что в одном из склонившихся над костром парней я узнал Кушнера. Что ж, ничего удивительного… Только куда запропастился этот засранец? После его звонка прошло уже минут тридцать…

Я встал и подошел к окну. Вовремя: светя фарами, к крыльцу подкатил двухдверный «опель-рекорд», за рулем которого сидел Мастер. Кроме него, в кабине был кто-то еще, я не мог разглядеть, кто. Из машины Мастер вышел один. Постоял, глядя на освещенное окно тренерской, и стал подниматься по ступенькам крыльца. Я поспешил в вестибюль.

Мы поздоровались. Я был уверен, что мы пройдем в его кабинет и там обо всем подробно поговорим. Меня переполняло желание поделиться с ним последними новостями. Но у Мастера оказались другие планы:

– Ты один?

– Да, все ушли.

– А ты чего засиделся? Давай собирайся – и домой.

Это означало, что мне не следует видеть его пассажира и знать, какие между ними дела. Такое случалось и раньше, но очень редко. А ведь в тот момент я так нуждался в совете и помощи Мастера! Стараясь не показывать разочарования, я кивнул:

– Сейчас, только переоденусь, и все.

Но мои чувства, естественно, не остались для него незамеченными. Слегка улыбнувшись, он сказал:

– Обо всем поговорим завтра. Видишь, я приехал раньше, чем думал. Специально для того, чтобы закончить кое-какие дела. Их надо закончить сегодня.

Я быстро переоделся, повесил на плечо сумку с формой, которую хотел дома постирать, снова вышел в вестибюль. Мастер стоял, скрестив на груди руки.

– До свиданья…

Уходя от нашего зала, я услышал, как за моей спиной хлопнула дверца «опеля». Оборачиваться не стал, хотя и было любопытно узнать, кого же такого секретного привез с собой Мастер.

От зала до моего дома было десять минут по прямой и вдвое больше, если идти удобной освещенной дорогой. Я выбрал первый путь, хотя пользовался им не так часто, опасаясь подвернуть ногу или испачкаться, пробираясь через пустырь с котлованом замороженной стройки.

Я шел по тропинке, когда показалось, что кто-то движется параллельным мне курсом, стараясь оставаться невидимым в тени чахлых кустарников и беспорядочно наваленных строительных плит. Я остановился, прислушиваясь. С проспекта доносился шум машин и грохот трамваев, ближе к жилому кварталу лениво перелаивались собаки и какая-то мама кричала ребенку, чтобы он немедленно шел домой. Это были привычные, не предвещающие опасностей звуки, но я ощутил холодок в душе. Рядом со мной кто-то был, и его присутствие, похоже, не предвещало ничего хорошего.

Я попытался сосредоточиться и определить место, где он может прятаться. По мере того как я вглядывался, глаза адаптировались к темноте, а мозг отсекал лишние звуки. Получалось, что неизвестный мне человек находится или за штабелем строительных плит, или метрах в пяти от него, в темном пятне, образованном тенями от нескольких поваленных деревьев, груды мусора и тонких веток густого кустарника.

Я поднял обломок кирпича, примерился и запулил его в темноту. Бросок получился не очень удачным. Кирпич попал в какую-то бутылку, срикошетил и перекатился по земле. Сразу вслед за этим что-то зашелестело, низко у земли блеснули и пропали две горящие точки. Я успел вздрогнуть быстрее, чем понял, что напугал кошку. Мысленно чертыхнувшись, я подумал, что раз она спокойно сидела до моего кирпича, то человека там нет. Следовательно, если мне все это не померещилось, он может прятаться только за плитами.

Интересно, видно ему меня через горизонтальные щели? Или, чтобы контролировать обстановку, он вынужден выглядывать из-за угла?

Бесшумно ступая, я приблизился к штабелю. Снял с плеча сумку, слегка раскачал ее на длинном ремне и бросил направо, а сам обежал штабель с другой стороны.

И получил такой удар в лоб, что из глаз посыпались искры.

Вслед за этим меня ударили коленом в живот, но я принял удар на пресс и попытался разорвать расстояние, одновременно группируясь в низкой стойке. Я надеялся, что он повторит фронтальную атаку, и тогда я смогу захватить его за ноги. На случай, если противников несколько и кто-то попытается напасть сзади, я начал разворачиваться таким образом, чтобы бетонные плиты прикрывали меня.

Маневр не удался. Второй нападающий все-таки подкрался ко мне и ударил палкой по голове с такой силой, что палка переломилась, а я рухнул и остался лежать, не в силах пошевелиться.