Текст книги "Чемпион"

– До озера далеко, – покачала головой Инга. – И оно еще во льду. Разве что на другую сторону, в Карелию, по льду перейти.

М-да, про лед я как-то не подумал…

– Вопрос отпадает. Может, ваших мужиков можно как-то поднять?

– На что поднять?

И верно, на что? Всгоношить, чтоб захватили пассажиров «луазиков» и продержали в подвалах, пока мы не уедем?

О, черт! Никогда б не подумал, что окажусь на месте героя зарубежного фильма, которого все преследуют, а ему негде спрятаться. Последнее кино, которое я смотрел в своем военном городке перед переездом в Ленинград, было как раз таким. Закончилось оно плохо, героя, которого играл какой-то французский актер, застрелили.

– Ладно, с мужиками тоже отпадает. Значит, остается ждать темноты. Так?

– Я все-таки не понимаю почему…

– Ты спряталась из-за убийства Никиты Добрынина, правильно? Так вот здесь сейчас те, кто его убил. Их не меньше пяти человек, так что, боюсь, я с ними не справлюсь. Понятно?

– Пять человек?

– Да, а что?

Инга как-то странно посмотрела на Кушнера. Перехватив ее взгляд, я повернулся к нему. Он был бледен, как мел. Такой цвет лица бывает не перед тем, как падают в обморок, а когда долго не могут из него выйти.

– По-моему, ребята, вы знаете намного больше, чем я. И ты, Миша, далеко не все мне рассказал…

Я замолчал, прислушиваясь. Не ошибся: характерный звук «луазовского» мотора приближался. Это была первая машина, которая ездила к почте. Какие инструкции они получили, каких гадостей от них ждать?

Инга присела над своей сумкой, достала из одного наружного кармана коробок спичек, а из другого – сложенную вчетверо газету. Развернула ее, скрутила в жгут и зажгла.

– Ты чего? Они же увидят!

– Тут есть потайной ход. В детстве мы по нему лазали…

Я пошел вслед за Ингой вдоль стены. Газета чадила, но позволяла кое-что рассмотреть. Без нее я бы никогда не заметил, что в стене не просто подковообразное углубление, а уходящий круто вниз проход. Спускаться по нему не хотелось. Я вспомнил гнилую лестницу. Если и под землей все так же запущено, мы там и останемся.

Инга растоптала остатки сгоревшей газеты. Искры разлетелись по полу и долго не гасли. Привыкшие к огню глаза медленно адаптировались к полумраку. Запах гари забивал ноздри. Я шагнул вперед и на ощупь отыскал Ингу. Обнял за талию, крепко прижал. В фильмах меня всегда раздражало, когда в ответственный момент герой вместо того, чтобы драться, начинал целовать героиню. А теперь я сам так поступил. И только звук остановившейся совсем рядом машины заставил меня оторваться.

Через дырку в стене я увидел, что «луазик» стоит в двадцати метрах от церкви. Водитель приоткрыл дверцу и свесил из машины ногу в ботинке сорок шестого размера. Пассажир злобно сверкал очками, неотрывно глядя в нашу сторону. Чего они встали и не выходят? Догадались, что мы прячемся здесь? Может, у них есть какие-то рации для связи между машинами и они ждут подкрепления, чтобы обыскать церковь?

– Надо уходить, срочно, – прошептал я Инге и Кушнеру, дышавшим мне в затылок. – Мы точно не застрянем в этой кишке?

– Там в начале узко, а потом можно идти в полный рост.

– И куда мы выйдем?

– В лес.

– Пошли.

– А как же тетя Анна? Она завтра приедет, а я…

Я мысленно выругался. Вслух сказал:

– Ей ничего не угрожает. Им нужны мы, а не тетя. Завтра ты уже будешь дома. Тетя Анна позвонит тете Ингрид, и тетя Ингрид скажет, что все нормально… Что ты уехала в Юрмалу.

– Мне нужно переодеться. Отвернитесь и не подглядывайте.

Мы отвернулись. Инга зашуршала одеждой за нашими спинами. Не знаю, как Кушнер, а я исхитрился и подглядел. Мне понравилось…

Потайной ход действительно оказался узким только сначала. Постепенно он расширился настолько, что можно было подпрыгивать и махать руками. Вот только светлее от этого не стало, и мы шли черепашьим шагом, ощупывая выложенные какой-то плиткой сырые скользкие стены и шаркая ногами по твердому полу. Иногда я зажигал спички, но проку от этого было не много, они освещали только наши напряженные лица, а когда гасли, окружающая нас темнота казалась еще страшнее и гуще.

Мы все шли и шли. Если верить часам, мы шли уже пятьдесят пять минут. Сколько это получается в километрах? Средняя скорость движения пешехода – пять км в час. У нас скорость меньше, плюс остановки. Все равно мы прошагали достаточно, чтобы пересечь под землей поле и оказаться в лесу. Не могли же мы заблудиться! А если по пути были развилки, которых я не заметил?

Стояло мне об этом подумать, как проход начал сужаться и подниматься к поверхности. Инга сильнее сжала мою руку. Я поправил на плече ее сумку.

Подъем становился все круче, потолок давил на затылок. Я остановился и зажег спичку. Вовремя: впереди, на расстоянии вытянутой руки, была деревянная дверь.

– Просто толкай, – сказала Инга, и я просто толкнул.

Скрипнув петлями, дверь отворилась. Мы оказались в каком-то небольшом бункере с полукруглыми бетонными стенами.

– Говорят, его построили во время войны, – прошептала Инга, держась за мой локоть.

– Партизаны, наверное. Чтобы в церковь из леса ходить.

– Я не знаю… – Инга прижалась сильнее.

Я оглянулся на Кушнера, замыкавшего нашу маленькую колонну. Вид у него был такой, словно он продолжал находиться в обморочном состоянии. Хорошо, хоть не потерял пакет с моими вещами.

– Ждите здесь, – велел я и попытался выйти из бункера. Не получилось, дверь оказалась запертой снаружи.

– Какой там замок? – спросил я и тут же подумал, что это не имеет значения. Я не слесарь и не домушник, ни с каким замком без ключа мне не справиться. Даже если мне дадут чемодан с инструментами.

– Раньше не было никакого…

Я примерился и врезал по двери ногой. Еще и еще. Доски хрустнули, снаружи отвалилась какая-то железяка. Я усилил напор и, наконец, проведя удар с разворота, заставил дверь распахнуться. В глаза ударил солнечный свет. Шумели сосны, голубело небо.

– Ну, здравствуй, Финляндия! –  перешагнул высокий бетонный порог.

Инга погорячилась, пообещав, что мы выйдем в лесу. Мы вышли на границе леса и поля. На самой границе, и деревья начинались вровень с бункером. Они не могли защитить меня от взглядов людей, стоявших у двух машин посреди поля. Один из них увидел меня и показал рукой. Сразу же обернулись четверо остальных.

Я ошибся, они не собирались обыскивать церковь. Они съехались, чтобы поговорить, и я появился перед ними, как клоун на освещенном прожекторами манеже.

Глава седьмая. Романтический вечер

1

Стоило так стараться, чтобы настолько бездарно попасться.

Нас разделяло метров четыреста. Они смотрели на меня, я на них. Мы замерли, как ковбои перед салуном. Нужно точно угадать момент, чтобы выхватить «кольт» из набедренной кобуры. Поторопишься или промедлишь – и противник выстрелит первым.

– Ну что там? – из бункера выбралась Инга.

Выбралась и замерла, глядя на черные фигурки посреди поля.

Началось!

Трое бросились к нам. Один метнулся к машине. Очкарик остался стоять, широко расставив тонкие ноги.

Споткнувшись о высокий порог, вслед за Ингой появился и Кушнер. В одной руке он держал мой пакет, в другой – спортивную сумку с вещами Инги.

Я понял, что единственное спасение – бежать в лес. Если преследователи – городские, не видавшие ничего серьезнее поляны для шашлыков и пляжа на Финском заливе, у нас есть шансы оставить их с носом. Все-таки я вырос в окружении дикой природы, так что в лесу направление не потеряю и ногу, прыгая через кочки, не подверну.

– За мной!

Я схватил Ингу за руку, а у Кушнера вырвал тяжелую сумку, и мы побежали. Через сотню шагов я оглянулся. По тому, как неуверенно наши преследователи передвигались по полю, я понял, что не ошибся в предположениях. Они выросли на асфальте и даже за грибами, наверное, ходили только в универсам. Когда мы доберемся до чащи, можно будет сказать, что половина победы в нашем кармане. Там они нас ни за что не найдут. Им останется только сесть по машинам и полировать шоссе в надежде перехватить нас, когда мы выйдем из леса. А мы выйдем там, где они нас не увидят… В крайнем случае я до Ленинграда и пешком смогу дойти, а Ингу донесу на руках, если потребуется…

Мне показалось, что сначала Кушнер вскрикнул и упал, а только потом я услышал звук выстрела.

Все, блин, приехали…

Мишка стонал и перекатывался по земле, держась за ногу. Штанина на бедре быстро чернела.

Я присел и дернул на себя Ингу. Вовремя: прогремел второй выстрел, и нас осыпало сосновыми ветками и иголками. Инга закатила глаза и беззвучно обмякла. Я подхватил ее, бросил дикий взгляд в сторону поля, а затем принялся шарить руками по спине Инги, не соображая, что рану, если таковая имеется, лучше рассмотреть, а не щупать.

Слава богу, Ингу не зацепило. Это был просто обморок, но довольно глубокий. Я безуспешно попытался ее растормошить, потом схватил с земли сухую иголку и принялся колоть ею в подушечки пальцев, как учил когда-то Мастер. Метод подействовал, Инга открыла глаза и задышала ровнее и глубже.

– Все нормально, – прошептал я, гладя ее по голове.

В правый глаз у меня что-то попало, но я обратил на это внимание только сейчас. Поморгал, потер пальцем. Колющая боль не проходила, по щеке текли слезы. Черт с ним, не до этого! Как-то видно, и ладно.

– Больно! – простонал Кушнер. – Мама, как больно!

Стоя на четвереньках, я пополз к нему.

Вот-вот подбегут первые трое преследователей. Если я притворюсь раненым, то одного смогу вырубить, используя фактор внезапности. А двух других придется валить, полагаясь на свое мастерство и пролетарскую злость. Валить быстро и качественно, пока не появился человек с ружьем. Честно говоря, шансы на победу не велики…

Я не сомневался, что стрелял очкарик. Потому, гад, и не побежал, и ружьишко лежало в машине, и он готовился его применить, если увидит, что погоня не увенчалась успехом.

Кто же это такие, что не боятся стрелять среди бела дня на глазах у кучи свидетелей?

– Терпи! – крикнул я Кушнеру, который уже не стонал, но орал во весь голос, а сам, изменив направление, поспешил не к нему, а к двум сросшимся деревьям, чтобы использовать их в качестве укрытия для рекогносцировки.

Предчувствие не обмануло меня. Ситуация изменилась.

Очкарик стоял, положив ружье со сломанными стволами на локоть. Его окружали трое парней из второго ЛуАЗа. Они ему что-то энергично втолковывали, а когда слова, видимо, не подействовали, один из парней выхватил у него из рук ружье и бросил его на землю. А другой сильно толкнул очкарика в грудь. Тот отшатнулся и замер. Даже с такого расстояния было заметно, что он растерян и озлоблен. Высказав что-то еще, троица быстро погрузилась в луазик. Брызнув мокрой грязью из-под колес, машина сорвалась с места и помчалась по полю.

Очкарик поднял ружье. Его водитель приоткрыл дверь ЛуАЗ и, наверное, что-то сказал. Из выхлопной трубы вырвалось синеватое облачко. Очкарик продолжал стоять, опустив голову и держа ружье двумя руками перед собой. Брезентовый ремень, свисая широкой петлей от приклада, раскачивался у его ног. Водитель захлопнул дверь и отъехал на несколько метров. Мигнули красные стоп-сигналы, машина замерла. Стрелок поправил очки на носу и, не поднимая головы, журавлиными шагами дошел до ЛуАЗа. Как он садился, мне не было видно, но не прошло и минуты, как машина развернулась и припустила по колее, проложенной уехавшей группой.

Я следил за ней, пока она не скрылась из вида.

Вряд ли это была какая-то военная хитрость, чтобы выманить нас из леса.

– Что там? – спросила из-за спины Инга.

Я обернулся. Она сидела, вытянув ноги и опираясь на землю бледными кулачками. Вид у нее был слегка очумелый. Я невесело усмехнулся:

– Все нормально, враг бежит.

– Куда бежит? К нам?

– В обратную сторону.

Кушнер застонал. Инга вздрогнула:

– Они в нас… стреляли?

– Было немного.

Я занялся своим слезящимся глазом и вытащил из него треугольный кусочек древесной коры. Поморгал: больше ничего не мешало, только щипало маленькую ранку на внутренней поверхности века.

Я подошел к Кушнеру. Оказалось, все не так плохо. Основной заряд пришелся на пакет с моими вещами, а его ноге досталось только несколько дробинок. Раны сильно кровоточили, но не представляли серьезной опасности. Любой врач обработал бы их за десять минут. Правда, нам еще нужно было дойти до врача. Я бы в таком состоянии смог идти, сколько потребуется. А Кушнер?

Я похлопал его по плечу:

– Ерунда! Через неделю нижний брейк танцевать сможешь.

Кушнер слабо улыбнулся. По-моему, только присутствие Инги удерживало его от того, чтобы не потерять сознание или не заорать в полный голос.

Я вытряхнул из дырявого пакета свои вещи. Подошва одной из кроссовок оказалась нашпигована свинцом, вторая не пострадала. Я забросил кроссовки в кусты и взялся за куртку. Она лежала свернутой в плотный комок, поэтому четыре дробины пробили ткань на спине, но застряли в складках рукавов и трикотажного воротника. В принципе вещь еще можно было носить. Особенно, если вспомнить, во сколько она мне обошлась у спекулянтов на Галёре… Я располосовал хлопчатобумажную подкладку и перевязал Кушнера. Что-что, а перевязки я делать умел, НВП в нашей школе преподавали как следует, да и Мастер меня научил кое-чему из способов оказания первой помощи. Жаль, что к этой стороне обучения я относился спустя рукава, а то набрал бы сейчас каких-нибудь старых шишек, мха и лесных трав и как следует продезинфицировал рану…

– Идти сможешь?

Кушнер неуверенно кивнул.

– Ладно, отдохни пока. Мне надо подумать.

– Тебе не кажется, – Инга прищурилась, – что подумать надо всем нам, вместе? Ты решаешь за нас, что нам делать…

– Вот именно. Я отвечаю за вас, а на корабле должен быть только один капитан. Не мешай мне, пожалуйста. Помолчи.

Она вспыхнула и отвернулась. Обиделась? Ну и ладно, позже помиримся. Главное, чтобы все остались живыми.

Я сел на траву. Очень хотелось курить. Странно: я бросил это занятие лет в двенадцать, и с тех пор ни разу не испытывал тяги. А сейчас, кажется, последние бы деньги отдал за одну сигарету…

У нас всего три варианта.

Можно вернуться в поселок и дождаться утреннего автобуса.

Я могу сходить на почту и позвонить Серому, чтобы он нас забрал.

До шоссе не больше десяти километров. С грехом пополам мы их как-нибудь одолеем, а там останется ждать, пока нас подберет какой-нибудь сердобольный водитель. Конечно, видок у нас, как у заблудившихся партизан, но кто-нибудь все-таки остановится. Главное, чтобы Кушнер не слишком сверкал своей дырявой ногой и не расклеился в самый неподходящий момент.

Кто же все-таки гнался за нами? Пять человек, два машины, ружье… И вчера два костолома, которые чуть не сделали меня инвалидом. В какую историю я попал? Какими делами занимался Добрынин, если после его смерти убийцы не затаились, не бросились врассыпную, по одиночке заметая следы, а только активизировались и ведут себя, как немцы в белорусской деревне?

О криминальной стороне жизни города мне было известно достаточно много. В основном, конечно, понаслышке, но с большой степенью достоверности. Даром, что я только полгода, как переехал. По уровню информированности мне было, конечно, далеко до какого-нибудь милицейского оперативника вроде Цыганкова, но по сравнению со среднестатистическим обывателем я был просто Малой советской энциклопедией.

Но, увы, моих знаний недоставало, чтобы хотя бы предположить, с каким противником приходится вести бой и откуда ждать следующего удара. С Ингой бы поговорить, она, я в этом не сомневался, сможет прояснить многое. Но лучше это делать без Кушнера и не на ходу.

Вернемся в город, там и поговорим.

2

– У тебя нет с собой мыла? – спросил я у Инги.

Она посмотрела на меня непонимающе, потом кивнула:

– В сумке лежит. Хозяйственное.

– Достань, пожалуйста.

Пока она рылась в вещах, я выбрал удобное дерево, вскарабкался на него метров на десять и осмотрелся. Оранжевых машин видно не было, и вообще ничего подозрительного я не заметил. Поселок жил своей жизнью, на которой наша беготня от преследователей и стрельба никоим образом не отразились. Наверное, здесь так принято. Гоняться и стрелять. Догнать и надругаться.

Я спустился на землю, взял у Инги кусок хозяйственного мыла и подошел к Мишке:

– Сымай портки.

– Что?

– Штаны, говорю, мне давай. Я их стирать буду.

Когда я делал перевязку, Кушнер спускал брюки до колен и совершенно не волновался по поводу Инги, которая могла это увидеть. Сейчас же застеснялся. То ли густой растительности на ногах и острых коленок, то ли длинных трусов с рисунком под березовую кору. Косясь на Ингу, которая даже не подумала отвернуться, он медленно избавился от штанов и остался лежать, выпрямив подбитую ногу и сложив руки на животе.

Я нашел глубокую чистую лужу и попробовал отмыть кровяные пятна. Вроде бы получилось. Вернувшись на поляну, я снял и отдал Кушнеру свои джинсы. Они оказались коротковаты, но подошли в поясе и, в общем, смотрелись прилично. Сам я натянул его брюки. Холодная мокрая ткань противно липла к ногам. Будем надеяться, она быстро высохнет, и даже если останутся какие-то пятна, мы не испугаем водителей, когда придет время тормозить попутку. Кушнер хромает потому, что всего лишь подвернул ногу, а я просто неряха. Присутствие Инги, одетой в брюки-бананчики и куртку из бордовой плащовки придаст нашей компании достаточную респектабельность. Лишь бы у Кушнера кровь не проступила сквозь повязку на джинсы.

– Миша, ты сможешь идти?

Кушнер посмотрел на Ингу и кивнул. Вид у него был не очень решительный. Что-то вроде: «Я буду стараться, но не обессудьте, если я не упаду».

– Мересьев с переломанными ногами полз по тайге, а тут пройти всего ничего… – Я выдал ему крепкую длинную палку, и мы тронулись с путь.

Нам повезло, что не пришлось обходить какое-нибудь болото или петлять по оврагам. Ровный рельеф, в меру упругий мох под ногами. Будь я один, я бы уже через полтора часа добрался до трассы. Но Кушнер сник, не пройдя и трех километров.

– Все, не могу больше, – прохрипел он, садясь на землю и приваливаясь спиной к стволу дерева.

– Ладно, привал. Отдохнем и двинемся дальше.

– Я не могу больше идти. У меня… все горит.

Я почему-то подумал, что Инга пристыдит Кушнера. Скажет, что он тряпка, слюнтяй, и призовет быть мужчиной. Но она села на корточки рядом с ним, погладила по голове, жалостливым голоском спросила:

– Тебе очень больно? – И посмотрел на меня такими глазами, как будто я был виноват в том, что Кушнера подстрелили.

Я пристроил его на спине и понес. Инга хотела взять свою сумку, но я довольно грубо ее оттолкнул:

– Не надо мне помогать, смотри лучше под ноги.

Я шел и думал, что дело не в тренированности и выносливости, а в силе духа и установках, которые ты даешь своему организму. В восемьдесят пятом году на подпольных соревнованиях по контактному карате мне сломали четыре ребра и выбили челюсть, но я смог мобилизоваться и выиграл схватку. В Ашхабаде я боролся со сломанными пальцами на правой руке, и никто этого не заметил. А в Вологде вышел на ковер с температурой, и вовсе не потому, что Мастер меня загипнотизировал или обещал наказать в случае отказа от поединка. При этом я не считал, что делаю подвиг. Я просто знал, что по-другому нельзя.

Не отступать, не жаловаться, не сдаваться. Когда-то эти слова, старательно выведенные черной тушью на белом картоне, висели у меня над кроватью.

С каждой сотней шагов Кушнер становился все тяжелее, а сумка, которую я повесил на грудь, резала шею и сбивала дыхание. Я говорил себе: «Сделаем привал у того дерева», а когда доходил до него, сжимал зубы и двигался дальше.

Я позволил себе отдохнуть, только когда мы одолели две трети пути. Сгрузил Кушнера, выбрал для себя удобное место и растянулся на спине, положив руки под голову. Я решил, что даю себе тридцать минут, чтобы восстановить силы. Долгие переходы и долгие остановки – я по опыту знал, что это самая верная тактика.

– Ты сильно устал? – Инга встала надо мной, заслоняя солнце.

– Ерунда. Знаешь, раньше я мог посадить себе на плечи медведя и переплыть с ним Татарский пролив. Два раза, утром и вечером.

Она ушла и села рядом с Кушнером. Я почувствовал укол ревности. Конечно, он ранен и потому нуждается во внимании. Но не слишком ли много внимания ему достается?

Нижний край солнца поравнялся с деревьями, когда мы вышли к дороге. Серая лента шоссе тянулась от горизонта до горизонта и была абсолютно пуста.

Инга выглядела совершенно измотанной, но не жаловалась. Кушнер, выбрав минутку, когда она отошла, взял меня за руку:

– Извини, что я подвел… Я думал, я справлюсь.

Нам повезло. Остановился военный ГАЗ-66, в котором ехали солдат-водитель и прапорщик. За тридцать рублей прапор согласился подбросить нас до самого Ленинграда, и мы забрались в кузов, где вполне комфортно устроились среди тяжелых ящиков и мешков, наполненных чем-то мягким. Инга и Кушнер вскоре заснули. Они сидели бок о бок, и голова Кушнера клонилась все ниже и ниже, пока не устроилась на плече Инги. Я пихнул его в здоровую ногу. Он вздрогнул, отодвинулся и больше не спал.

Нас высадили в районе Ржевки. Я позвонил Серому. Опять повезло, он был в клубе, только что закончил тренировать группу и собирался ехать домой.

– Ты нас сможешь забрать?

– Разумеется! Ждите.

Он приехал намного быстрее, чем я предполагал. Пока Инга и Кушнер садились в машину, я кратко рассказал ему о случившемся вчера и сегодня. Вчерашними событиями Серый заинтересовался сильнее:

– Значит, Мастер тебе не сказал, кто их нанял?

Я отрицательно покачал головой. Серый помолчал, глядя поверх моего плеча, и многозначительно вздохнул:

– Опять он что-то мутит.

Мне такое высказывание не понравилось. Серый это заметил. Перевел взгляд на меня и сказал:

– Ты бы поменьше смотрел на него как на Бога. Он все-таки человек…

Серый пообещал решить вопрос с Кушнером. Есть надежный врач, который обработает раны и скажет, как лечиться дальше. А потом Серый отвезет Мишку домой и, если потребуется, поговорит с его матушкой, подтвердит легенду о том, при каких обстоятельствах была получена травма. Соответствующую легенду еще предстояло придумать, но Серый посоветовал мне не забивать голову ерундой:

– Ты лучше подумай, как подругу свою расколоть, а уж с этим то я как-нибудь разберусь. Вас куда завезти, к тебе домой? Как раз по пути будет. Врач в Парголово живет. Забросим вас – и к нему. Чего молчишь? Поехали, не тормози!

– Погоди.

Я подошел к «шестерке» и попросил Ингу выйти. С заднего сиденья на меня смотрел Кушнер. У него было лицо человека, мужественно старающегося преодолеть слабость и боль. Я подал Инге руку и захлопнул за ней дверь.

– Поедем ко мне, – сказал я решительно.

– Почему? – Она поправила волосы. – Тетя Ингрид будет волноваться.

– Ты ей позвонишь и успокоишь. А они знают твой адрес.

– Ну и что? Думаешь, станут ломать дверь в квартиру?

– Дверь они ломать, конечно не станут, но во дворе могут встретить. Инга, хватит на сегодня приключений! Хватит с нас и одного раненого. Едем ко мне, решено. Нам надо очень серьезно поговорить.

Она подумала и кивнула. Я помог ей сесть в машину, потом махнул рукой Серому и, обойдя капот, занял переднее пассажирское место. Обернулся и подмигнул Кушнеру:

– Потерпи чуток, сейчас тебя доктор посмотрит…

… Мы подошли к моей квартире. Дверь была закрыта, но не заперта. В коридоре горел свет. Все, что можно было разбить и опрокинуть, было опрокинуто и разбито. Уцелели только стекла в окнах и зеркала. В воздухе кружился пух из распотрошенных подушек.

На зеркале в ванной чем-то красным был нарисован череп и скрещенные кости.

3

– Уходим.

– Куда?

– Подальше отсюда. – Я запер дверь. Хотя теперь ее можно было не запирать.

Инга, так хорошо державшаяся весь день, вдруг расклеилась. Мне это было понятно: она решила, что все испытания позади, а тут новый удар.

Она беззвучно зарыдала, некрасиво кривя рот, и медленно сползла по стене. Опустила голову на колени, обхватила ноги, сплетя тонкие пальчики в крепкий замок.

Только этого нам сейчас не хватало!

Бросив сумку, я сел рядом с Ингой. Гладил ее по голове и спине, прижимал к себе, говорил какие-то успокаивающие слова. Не помню, что именно говорил, но в конце концов это подействовало.

Она подняла заплаканное лицо:

– Я боюсь.

– Я тоже боюсь.

– Правда?

– Только дурак ничего не боится. Или покойник.

Инга слабо улыбнулась. Я сильнее обнял ее за плечи.

Обнимал, продолжал утешать, а сам думал, что мы теряем драгоценное время. Какой следующий шаг предпримут противники? Встретят нас во дворе? Я не понимал ни их целей, ни тактики. Если бы еще полгода назад мне кто-нибудь рассказал такую историю, я бы не поверил, что она может случиться в действительности. Просто какое-то шпионское кино. Причем кино не наше, а западное.

Инга расплела побелевшие пальцы, достала платочек и, хлюпая носом, промокнула глаза.

– У меня, наверное, вся тушь растеклась…

– Есть немного. Так даже лучше, враги не узнают. Пошли!

Я встал, за руку поднял ее и потащил вниз по лестнице.

Во дворе на нас никто не напал. Во дворе вообще было очень тихо, как будто все жильцы попрятались по квартирам и сидели перед окнами, чтобы не пропустить захватывающее зрелище, когда в нас будут стрелять.

Зачем они разворотили квартиру? Чтобы выпустить злость от неудачной погони? Чтобы показать свою силу? Чтобы напугать меня и тем самым вынудить совершить какой-то поступок, которого от меня ждут? Или те, кто был здесь, никак не связан с приезжавшими в Коминтерн?

Я покосился на Ингу. Она знает много ответов…

На проспекте я тормознул частника, и он довез нас до клуба. Двери клуба были закрыты, все окна темны. Я отпер два замка, пропустил Ингу вперед и тщательно запер дверь, в том числе, и на могучий засов из металлического уголка. С учетом, что все окна изнутри затянуты проволочной сеткой, а снаружи закрыты решетками, застать нас врасплох не удастся.

Я отключил сигнализацию и позвонил на пульт охраны. По голосу дежурной было заметно, что она удивилась, когда я сказал, что собираюсь заночевать в пустом клубе.

– У нас завтра ответственные соревнования, хочу как следует подготовиться, – объяснил я и положил трубку.

Инга рассматривала фотографии на стендах в вестибюле. Я подошел к ней сзади, обнял за талию и пристроил подбородок на ее плечико. Она ойкнула, когда я царапнул щетиной ее шею:

– Щекотно! Какой ты небритый…

Я вдруг почувствовал, что смертельно устал. И понял, что мне плевать на эту усталость. Я развернул Ингу к себе. Наши глаза встретились. После долгого поцелуя она, чуть отклонившись от меня, спросила с улыбкой:

– Я, наверное, страшная, вся перемазанная?

– Ты очень красивая. Очень-очень!

– Очень-очень-очень?

– Самая-самая.

– Мне надо позвонить тете.

– Просто так я тебя не отпущу…

Через пять минут я проводил ее в свой кабинет. Устроил за столом, повесил в шкаф ватник, взял старые кеды и вышел за дверь, чтоб не смущать. В вестибюле переобулся, кирзовые сапоги поставил под лавку. Потянулся, хрустнув суставами. Увидел в зеркале свое отражение. Оно мне не понравилось. Слишком уж блаженный вид был у меня.

Я вернулся в кабинет. Инга все разговаривала, тяжело облокотившись на стол и нервно накручивая волосы на указательный палец. Мельком взглянув на меня, она отвернулась к стене. Стараясь не шуметь, я взял из шкафа полотенце, банные тапочки и спортивный костюм.

– Пойду сполоснусь…

В клубе было две душевых. Одна большая, для занимающихся, и маленькая, отделанная финским кафелем, для тренеров. Серый хотел оборудовать сауну, но пока что-то не получалось.

Я с наслаждением вымылся. Правда, вид моих ног, от колен до щиколоток сплошь покрытых синяками, здорово испортил настроение. В сегодняшней беготне я как-то забыл, что выгляжу настолько пугающе. Если у нас с Ингой что-то будет… а это будет обязательно… мне придется раздеваться в полной темноте. Синяки и ссадины, конечно, украшают героев. Но не в таком количестве, как у меня. Такого количества хватит на пятерых, чтобы разукрасить их снизу доверху.

Я вспомнил, как менялся с Кушнером штанами, и чертыхнулся. Инга уже тогда могла увидеть мои «украшения». Если она спросит, надо будет что-то соврать. Не хочется признаваться, как меня вчера мордовали.

Я вернулся в кабинет. Инга сидела за столом и задумчиво смотрела в темное окно. Трубка лежала около ее руки и частила гудками отбоя. Увидев на стекле мое отражение, Инга вздрогнула, повернулась и положила трубку на аппарат.

– Как тетя, все нормально?

– Я сказала, что вернулась и буду ночевать в общежитии. Хорошо, что тетя Анна у нее, а то бы она завтра приехала домой.

– Твой сосед ей может такого наговорить…

Инга пожала плечами. Я бросил в шкаф грязную одежду и сел на угол стола.

– Ты помылся?

– Ага. Пойдешь? Не бойся, у нас все цивильно.

Инга вытащила из своей сумки какие-то маленькие пакеты, тапки и синий махровый халат. Держа его в поднятой руке, с сомнением осмотрела. Я достал из шкафа свое кимоно:

– В нем тебе будет удобнее.

Она улыбнулась:

– У меня нет морального права надевать форму мастера.

– Ничего, я разрешаю.

Я проводил ее в душевую. Прежде чем закрыть дверь, она попросила:

– Только далеко не уходи, а то мне страшно.

Я слонялся по коридору и думал, что она, наверное, ждет, что я к ней зайду. Или не ждет, не ждет в смысле не хочет, но готовится к этому. Я представил, как она стоит под душем… О, черт! Если б не эти дурацкие синяки, я бы уже давно был там! Или ничего, можно войти? Или она закричит, увидев мои черные ноги?

Я вспомнил, что в тумбочке Серого наверняка есть какая-то хорошая выпивка. Прислушался к шуму воды: вроде бы Инга еще не собирается закругляться. Бегом бросился в кабинет, распахнул дверцу тумбочки. Я не ошибся, там стояло несколько бутылок. Коньяк, канадское виски – то самое, которое нам дали в «Сказке» фарцовщики, – сухое вино, портвейн «Три семерки» – это-то ему зачем?.. И бутылка шампанского. Я рассмотрел красочную этикетку. Кажется, итальянское производство. Как раз то, что надо. Правда, у меня от шипучки начинает болеть голова, но ничего, мы не много… Кроме бутылки, я прихватил два граненых стакана – более изысканной посуды не нашлось, – и поспешил к душевой. Еще бы цветы где-нибудь раздобыть…

Эффект превзошел все ожидания. Я заранее раскрутил проволочку и выстрелил пробкой, когда Инга начала открывать дверь. Она громко вскрикнула и схватилась за сердце.

– Ты что! Ты меня так напугал!

Я наполнил стаканы:

– За нас!

Мы выпили и поцеловались.

– Тебе очень идет кимоно… – Я начал развязывать пояс.

Инга замерла, закрыв глаза. Стакан в ее руке мелко подрагивал.

…Мы лежали на диване в кабинете. Обычно на этом диване мне и одному было не развернуться, а сейчас мы прекрасно умещались вдвоем. Мне было так хорошо, как, наверное, не было никогда. Я сказал Инге об этом. Она чуть подумала и ответила: