Текст книги "Москва, я не люблю тебя"
Автор книги: Сергей Минаев
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Кафе «Чеховъ»
– Каждый день такое, прям зла не хватает, – уборщица тремя ловкими движениями смела в совок валяющийся у крыльца мусор: бычки, бутылки пластиковые. – Прям бомжатник, можно подумать, а не приличная организация.
– Эт точно, теть Кать. Культуры-то нет нихера у людей. – Тощий как жердь охранник занес было руку, чтобы зашвырнуть бычок за куст, потом спохватился, сделал два шага с крыльца офиса и картинно положил окурок в урну.
– А вы куда смотрите? – не унималась уборщица. – Сидите тут днем и ночью, штаны протираете. Небось, телик смотрите да баб водите, вместо того чтобы за порядком смотреть!
– Да лана, теть Кать, он сам тут появляется… это… утром, короче. Днем-то никакого мусора, конечно, мы не позволяем. Кроме ментов… гы-гы! – Охранник утробно загыкал, весьма довольный своей искрометной шуткой.
– Это у нас жильцы соседних домов такие культурные. – Из открытого окна второго этажа высунулась секретарша Лена с сигаретой в зубах. – А ведь центр города, настоящие масс-кви-чи живут! – Она презрительно вытянула губы, выпуская дым.
– Лен, ты-то хоть окурки из окна не кидаешь, надеюсь? – подняла голову тетя Катя и недоверчиво посмотрела на нее.
– Вы что, теть Кать, я же не масс-квич-ка!
– А ты откуда?
– Из Перми.
– А в Перми чище?
– Конечно чище, люди-то другие! – хмыкнула Лена.
– А зачем же ты от таких хороших людей, – тетя Катя оперлась двумя руками на метлу, – сюда к нам приехала? К москвичам-грязнулям?
– Так, – повела плечами Лена, – так получилось. Но это, надеюсь, ненадолго.
– И куда же ты потом? – не унималась уборщица. – В Америку? Или в Италию?
– Почему сразу в Италию? – Диалог стремительно утомил Лену.
– Ленок, когда в кино пойдем? – подмигнул ей охранник, поправляя ремень.
– Когда кинотеатр купишь! – Лена улучила момент и обеими руками запахнула створки.
– Почему в Италию, почему в Италию! Потому что туда сейчас все проститутки уезжают! – бубнила себе под нос тетя Катя, сметая палую листву. – Лимита чертова!
Справедливости ради стоит отметить, что Лена не была проституткой в привычном понимании этого слова. Совсем даже наоборот – Лена была секретаршей самой высокой категории. Из тех, кто гордо пишет в резюме, в графе «желаемая вакансия»: «Персональный ассистент». От простых секретуток Лену, по ее мнению, отличали многие характеристики. Высшее профильное образование (Пензенский институт легкой промышленности), владение компьютером на уровне «продвинутый пользователь» («ворд», «иксель», «Одноклассники»), ответственность (никогда не путала имена любовниц, жен, друзей и охранников начальства, помнила, сколько кусков сахара кладет в кофе каждый из владельцев бизнеса и какую газету нужно вечером положить водителю), умение работать в команде (тщательно фильтровала все офисные сплетни прежде чем донести их до руководителя). Еще Лена была легко обучаема (ровно через неделю запоминала, в какой последовательности и с кем именно из деловых партнеров начальство не нужно соединять, а также владела фразой «Мне тут из бухгалтерии подсказывают, вам платежечка в пятницу уйдет»), прекрасно умела формировать рабочий день босса (с легкостью переводила с кавказского наречия на русский названия итальянских ресторанов, в которых приходилось заказывать столик) и, в отличие от «тупых клуш» в других офисах, вместо хабалистого «Алё», отвечала на телефонный звонок фразой «Добрый день, приемная», которую услышала от какого-то бизнесмена в ресторане.
Натурально, так он и сказал: «Перезвоните мне в приемную». Не то чтобы эта фраза имела более деловой стиль, просто само слово «приемная» Лену завораживало. Это тебе не какой-нибудь «ресепшн» или «секретариат». Лена была уверена в том, что человек, работающий в Приемной, был весомым, значимым. От него веяло каким-то магическим, почти государственным душевным трепетом. Если бы Лена спала по выходным не с менеджерами с улицы Фрунзе, а с улыбчивыми ребятами со Старой площади, она бы знала, как называется удивительная сила неброской роскоши, заключенная в слове «Приемная». В нем была суверенность… и демократичность одновременно.
На английском языке Лена «читала и переводила со словарем», да он тут был и не нужен. Компания «Трейдинвест переработка инкорпорейтед лимитед», принадлежавшая Саслану и Мовлади Бероевым, не занималась экспортно-импортными операциями, так что чеченский Лена учить не пробовала, хватало багажа табуированной лексики и жестов. Вроде бы все?
Да, кстати, еще у Лены были хобби (1 шт.) и мечта (2 шт.), без которых и современная анкета не анкета. В качестве хобби Лена еблась с владельцами бизнеса (с одним да, а с другим пыталась, для баланса). А мечтала Лена свалить. Желательно за границу и желательно замуж. Не то чтобы Лена очень хотела замуж, просто Москву ненавидела. Сначала стремилась сюда попасть, а попав – возненавидела. В Москве обитали ужасные люди. В Москве были жуткие пробки, а количество понаехавших провинциалов зашкаливало даже в Ленином понимании. Одним словом, Москва больше «не прикалывала».
Стоит ли говорить, что рукам такого блестящего сотрудника любой руководитель мог смело доверить все самое ценное – от члена до… чемодана с деньгами.
Под столом у Лены стоял серый пластиковый кейс с документами, которые нужно было отдать курьеру. Лена посмотрела на часы – курьер опаздывал на сорок минут. «Надо бы ему устроить промывание мозгов. Урод», – подумала она, зевнула и скинула туфли, спрятав босые ноги за кейсом.
Щелчком мышки Лена открыла окно «Одноклассников» и погрузилась в увлекательное обсуждение заграничных курортов с «элитными названиями» – Хургада, Кемер и Белек в группе Reach&Beautiful. «Одноклассники» засыпали друг друга ссылками на фотографии с отдыха в этих замечательных местах. Основными темами фотопейзажей были герои и героини на фоне унылых пальм, полуосыпавшихся скал, бассейнов с химически-голубой водой и неимоверного количества еды.
Искушенного человека наверняка бы смутило обилие бутылок водки, колбасно-сырных нарезок и подозрительно блеклых жареных рыб, выдаваемых за дорадо или тюрбо. А пейзажи были слишком уж крымско-сочинскими. Но Лена никогда не была ни в одном из упомянутых мест, дорадо пробовала единожды в дорогом, или, по ее терминологии, «элитном», ресторане, куда ее полгода назад пригласил один состоятельный азербайджанец. Лена безгранично доверяла тому, что писали, ведь в группе, по проверенной информации, собирались люди «знающие и бывалые», а не какое-то «лошье».
Сама Лена была не то чтобы rich, но безусловно beautiful. К тому же вчерашнее обещание Саслана взять ее с собой в Дубаи, «на конфыренц», услышанное после двух часов потных страданий на скрипящей кровати в съемной квартире в районе Пресни, недвусмысленно свидетельствовало о том, что Ленка является членом группы R&B по социальному статусу, а не только по юзерпику с мокрыми волосами.
Скрипнула дверь кабинета братьев Бероевых. Лена стремительно сунула ноги в туфли на шпильках и поправила волосы.
– А не мало?
– Мало, брат, эта девят грамм свинца, понял, да? – донесся из глубины кабинета голос Мовлади. – А чимдан – эта много, брат. Очень много.
– Как скажешь, брат. – Из-за двери появился наконец Саслан и поставил еще один серый кейс под ноги Лене.
– Это… моей охране отдай… Вахе… Скажи, пусть в мэрию отвезет. Он знает, кому. Поняла, да?
Лена приветливо и как можно более застенчиво улыбнулась.
– Где этат… красаучик, билядь? – вежливо поинтересовался Саслан. – Доставка?
– Опаздывает. – Лена нахмурилась и вскинула руку с часами. – На пятьдесят минут. Ну ничего, приедет, я ему покажу!
– Это спрауэдливо, – ощерился Саслан, потом отвернулся от Лены к зеркалу и стал рассматривать, достаточно ли мужественно смотрится черная эластичная футболка в сочетании с костюмом Brioni цвета мокрого асфальта, купленным позавчера по совету брата.
– Вообще, я считаю, что нам эту курьерскую компанию надо менять, – плотно сжала губы Лена, – постоянно опаздывают. А у нас серьезный бизнес!
– Правильно говоришь! – Саслан пригладил волосы. – Ты у меня умница. Какие поланы на вечер?
– Пока никаких, – кокетливо потупилась Ленка, хотя Саслан даже не обернулся. – А есть предложения?
– Предложения? – Он улыбнулся своему отражению. – Предложения висигда есть. Я вот тут подумал…
Но договорить Саслану не дала распахнувшаяся входная дверь, выплюнувшая на порог полноватого мужчину далеко за тридцать, одетого в короткую белую адидасовскую ветровку, стоптанные синие кроссовки и чернильного цвета мешковатые джинсы.
– Добрый день! – Мужчина поправил козырек бейсболки с надписью Gorgeous Loser, явив присутствующим пронзительные зеленые глаза и очаровательную улыбку на некогда смазливом, но теперь подрасплывшемся лице. – Я курьер из «Осы Экспресс». За посылкой.
Саслан злобно зыркнул исподлобья на курьера, небрежно щелкнул пальцами, бросил Лене: «Рызбырысь», – и вернулся в кабинет.
– Ты вообще понимаешь, к кому опаздываешь, козлина? – зашипела на него Лена, угрожающе поднимаясь из-за стола.
– Я здесь не затем, чтобы выслушивать оскорбления, чувиха! – неуверенно пробормотал курьер, поправил собранные в конский хвост волосы и попятился.
– Какая я тебе чувиха, урод?! Ты знаешь, сколько стоит в этом офисе опоздание? – Лена начала воспроизводить все известные ей уроки ведения бизнес-переговоров, подслушанные на совещаниях. – Тут за пять минут на штуку баксов ставят, понял? Пятьдесят минут – десятка, понял, да? У тебя такие бабки есть? Чего молчишь? Есть или нет? Ты чё, хочешь мамину квартиру продать?
– Мамина квартира больше стоит! – Курьер опять поправил волосы.
– Чё-о? – Лена склонила голову набок и застыла. Нохчи-технику, чтобы преодолевать возражения, она еще не изучала. – В общем так, – она понизила голос. – Взял чемодан. Вот тебе адрес. И пулей туда, ты меня понял? Пулей отвез документы. Мне отзвонишься по приезде. Ясно?
– Типа того…
– Я не слышу! Что за «типа того»?! Ты хочешь с работы вылететь? Я тебе это легко устрою. Один звонок вашему директору, и все! Чтобы через двадцать минут был на Шмито́вском проезде, ты меня понял?
– На Шми́товском, – вполголоса брякнул курьер.
– Ты ща у меня в Бутово окажешься! Грамотный самый, что ли? Самый москвич? Еще раз в этот офис опоздаешь, считай, тебя уже уволили. Чемодан взял, быстро!
– Да взял, взял, – курьер схватил чемодан, вытер рукавом лоб и дернул дверь на себя.
«С вами, козлами, только так!» – подумала Лена и откинулась на спинку кресла, весьма довольная собой.
– Уехал? – высунулся из-за двери Саслан.
– Пулей улетел, – улыбнулась Лена.
– Ты грозная уапщэ стала, да? – Саслан погладил щетину. – Рвала его, как грелку, Богом клянусь! Молодец!
– А как еще с такими?
– Это да. Ну, я к тебе скоро загляну. – Он послал Лене свою фирменную улыбку и закрыл дверь кабинета.
«Как не попасть на паленое бухло в Египте» – обозначилась новая тема в группе R&B. Офисные часы показывали час дня. До обеда оставалось немного, до конца рабочего дня – как получится. «Куку» – ойкнула ICQ.
«Lenok ti kak?!!)))» – интересовался пользователь Lapa Glamur.
«Устала как собака((», – набрала Лена и вставила раздраженный смайлик.
«Kak ya tebia ponimau, zaya. Derzis. Lovi prikolniy demotivator s kotom=)))
«Ловлю», – написала Ленка и снова скинула под столом тесные туфли.
Приручая дракона
В этом мотиве есть какая-то фальшь,
Но где найти тех, что услышат ее?
Подросший ребенок, воспитанный жизнью за шкафом,
Теперь ты видишь Солнце, возьми – это твое!
Фильм «Безъядерная зона»
Денис. Тринадцать часов
– Грамотный самый! Нет, так же, как и ты, ПТУ закончил! – передразнил я девушку уже в коридоре. – Самый мааасквич… Выходя из здания, на секунду задержал взгляд на табличках, прибитых у входа в офис. Обе золотые, одна – поярче: «Трейдинвест переработка инкорпорейтед лимитед», вторая, чуть ниже, кажется, раскрывала суть дела и поэтому была аскетична: «Кафе Чеховъ». Теперь даже не стесняются себе позволить такой сарказм. Интересно, почему я до сих пор не видел «Кафе Дагов» или «Кафе Ингушей»? А «Кафе Москвич», видимо, они только любовницам покупают…
«Самый мааасквич»… наверное, сегодня эта фраза звучит как насмешка или оскорбление. Сколько лет этой лимитчице? Двадцать три? Двадцать четыре? Впрочем, это не имеет значения. Когда мне было двадцать четыре года, слово «москвич» приезжими девушками иначе, чем с подобострастием не произносилось. Это было во времена, когда московская прописка была линией социального фронта и ценилась выше, чем дорогие часы или джип, или на чем теперь крутые ездят?
Во времена, когда подобные особи женского пола даже теоретически не могли попасть в поле моего зрения и сидели в резервациях типа студенческих общежитий или снятых на четверых малогабаритных квартирах в спальных районах. Мы жили на разных планетах. Моя находилась в созвездии Садового кольца, а их… там, где все остальное. Там, где Кузьминки или Марьино. В общем, это было, когда мы презрительно цыкали в сторону малиновых пиджаков на «Чероки», мерялись прочитанными библиотеками, а дресс-кодом в нашем кругу служил «Улисс» Джойса с пометками на полях, сделанными как можно более небрежно…
Когда мне было двадцать четыре… Кажется, позавчера, а на самом деле – одиннадцать лет назад. В тысяча девятьсот девяносто девятом. Блестящий выпуск ВГИКа лета 1999-го. Поколение надежд. В нашей компании были свои Тарантино, Кэмерон, Гай Ричи, и даже Годар. Мир грозил превратиться в пыль, узрев наши дипломные работы. Это было так свежо, так необычно. Поколение гениев, у ног которых лежала залитая солнцем, чуть пыльная и еще не так изуродованная Москва. Всего пара лет нужна была молодым богам, чтобы раз и навсегда войти в элиту российского кино. Стать настоящими небожителями. Пара лет – осмотреться, выбрать самого достойного из спонсоров, небрежно долго провозиться с кастингами, попутно отвергнуть самых значимых (а значит, самых надоевших) больших актеров, а найти двух наркоманов, трех проституток (одну из них беременную) и одного бомжа. И утвердить на главные роли. Потом отвалить на фестиваль в Берлин – развеяться. Вернувшись, снять несколько рекламных роликов, для заполнения прорех в карманах, а на завтра приступить наконец к съемкам главного фильма ЭПОХИ. Конечно, артхауса.
Поколение надежд. Наследники Эйзенштейна, Шукшина и Тарковского. Стоит ли говорить, что ни один из нас, выпускников того года, не снял ни одного фильма. Или снял один – самый главный фильм своей жизни, – но его так никто и не увидел. Как я, например. Золотая молодежь излета затянувшихся для нас конца восьмидесятых. Слишком обнадеживающая, слишком талантливая, слишком амбициозная, чтобы что-то сделать.
Одиннадцать лет назад. Все осталось там, во временах, которые мой друг – мент Петя (папа профессор, мама доцент) называет временами, когда пейджер еще был ПЕЙДЖЕРОМ, а мобильный телефон МОБИЛОЙ! Выпуск одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. Это было в прошлом веке, а мы и не заметили…
Теперь, по прошествии времени, малиновые пиджаки стали владельцами бизнеса с высокой капитализацией, сменившими джип «Чероки» на «Бентли», провинциальные девушки уже не испытывают пиетета перед пропиской (см. капитализацию и «Бентли»), а я неожиданно для себя осознал, что Марьино – это не где-то на выселках, а всего восемь остановок от центра, а само слово «москвич» получило унизительное прилагательное «сааамый» в придачу.
Тем не менее компания институтских друзей все так же собирается по пятницам в нашей квартире на Остоженке, коротая вечер за игрой в преферанс, обсуждением андеграундного кино и музыки, выставок маргинальных художников и полуподвальных театральных постановок наших знакомых.
Мы старательно продолжаем притворяться, будто живем в анклаве, прочно защищенные шумоизоляцией и фильтрами, пропускающими в наш мир только те новостные, культурные и политические события, которые интересны нам. Все это время мы внушали себе, что жизнь продолжает строиться по формуле: люди существуют в тот момент, когда мы с ними разговариваем, и до тех пор, пока мы с ними разговариваем.
Я уверен, что каждый из нас в глубине души понимает, что главная задача этого условного культурологического фильтра – не пропустить одну мысль: мир изменился. Фильтр помогает нам не верить в то, что P J Harvey больше не является молодой принцессой андеграунда, да и мы из категории талантливых юношей перешли в категорию юношей стареющих.
Юношей, чьи родители, серьезные работники МИДа, Минфина, Центробанка, ректоры и деканы, чиновники и театроведы – давно уже носят приставку «экс». Юношей, которые имели шансы состояться как минимум в пяти разных областях каждый, но так и не взявшие на себя труд что-то для этого предпринять, предпочитая считать все эти области лишь временным приработком перед серьезным, настоящим занятием. Разменяв весь свой потенциал на написание политических памфлетов в интернет-издания с нулевой посещаемостью, воспитание котов, никому не нужные трактаты по современному искусству и бесконечные пьяные дебаты о будущем страны, в которой, по их уверению, жить они не собираются.
«Валить, валить окончательно и в короткие сроки, например… через полгода» – лейтмотив наших пятничных посиделок, вот уже второй год. И выглядит это так, будто не валят мои приятели лишь потому, что у них не получается убедить в этой необходимости меня. Не то чтобы я настолько привязан к этой стране, просто патриотизм стал моим последним прибежищем, хоть как-то отличающим меня от моих друзей.
Слабая надежда на то, что я, Денис Давыдов, вызывавший зависть у всего курса тем, что Соловьев называл меня самым многообещающим студентом выпуска, по-прежнему не такой, как они, поддерживает течение моей жизни. Жизни, давно превратившейся в привычку. Жизни, в которой все потихоньку стало надоедливой константой – от красного абажура над кухонным столом до жены, которая последние пять лет называет меня «бездарностью, отягощенной гипертрофированным снобизмом», и тем не менее все еще ночует в моей постели. Последний факт я давно уже перестал объяснять тем, что я все-таки не такой, как они. Скорее, мы оба слишком нерешительны, чтобы расстаться, и слишком интеллигентны, чтобы замечать перманентные адьюльтеры друг друга.
Факт семилетнего наличия одной и той же жены – еще одна особенность, отличающая меня от моих друзей. В остальном я – полное им соответствие. Слепок эпохи, живое свидетельство заката интеллигенции, которой больше не платят за сакральное знание того, что общего между Габриэле д’Аннунцио и дадаистами. Точнее, которой больше вообще не платят, предпочитая поддерживать пространные разговоры о поздней Византии и ее сходстве с нынешней Россией. Платят теперь в основном хипстерам.
Кстати, знать бы еще, кто такие хипстеры, но все, у кого ни спрашиваю, точного ответа не дают. Пока я остановился на том, что это люди с плохим образованием и хорошим вкусом, которые спрашивают у Гугла, как пишется слово «тренды», что само по себе по́шло, но не мешает им этим трендам соответствовать, получая за это деньги на трех работах.
Я не разбираюсь в трендах, не знаю, какого цвета лосины носят парни в этом сезоне. Более того, я безвозвратно упустил момент, когда трендам еще можно было пытаться соответствовать. Из трех моих работ самой высокооплачиваемой является компьютерная игра «Диабло», в которой из каждого похода в подземные тоннели я приношу тысячи три золота. В конечном счете, по количеству времени «Диабло» – самая затратная работа. И самая результативная (я паладин сто двадцать второго уровня, с тремястами тысячами золота). Все остальное – лишь извлечение средств на покупку алкоголя (курьерство) и поддержание некоторого культурно-прожиточного минимума (еженедельное вываливание духовного багажа в кинообзоры «Афиши»).
Стоит ли говорить, что для моих духовных богатств не хватило бы счетов всех швейцарских банков, вздумай они их у себя разместить, а платят в «Афише» так сказочно, что денег на то, чтобы слетать подписать контракт со швейцарцами, у меня нет и не предвидится.
Так я и живу – счастливо женатый в силу привычки, патриот из духа противоречия, высокодуховный тридцатипятилетний подросток, из последних сил верящий в свой потенциал. Хотя последний измеряется лишь квартирой на Остоженке (потенциально около миллиона долларов) и гениальным киносценарием о том, как в Сколково лучшие умы собирали нано-«Ладу», а случайно получили Ноев Ковчег (потенциально – миллионы долларов сборов, затраты инвестора – всего один миллион).
Конечно, скажете вы, можно продать квартиру в центре и переехать в Бутово, вложив деньги в кино. Но интеллигентные люди не могут жить в Бутово (так говорит мама), поэтому остается мечтать о том, что на каждого талантливого интеллигента всегда найдется свой инвестор с миллионом долларов. Главное – правильно его ждать и мечтать, мечтать о том моменте, когда в финале встречи с очередным мильёнщиком, владельцем оптового рынка, королем бензоколонок или пельменным бароном услышишь: «Знаешь… мне это нравится!»
Что нами движет? Мечта! Так, кажется, говорилось в какой-то модной книге по продюсерскому бизнесу. Обидны, конечно, два факта: вместо того, чтобы творить мечту, приходится работать собственным продюсером, да и мечта стоит всего миллион долларов… – но такие теперь пошли мелочные времена.
Слабое ощущение собственной перспективности все еще позволяет смотреть на этот город свысока. Впрочем, город теперь этого не замечает. Его это, как пишут теперь в интернетах, – Ниибет.
Конечно, такое кино лучше снимать в Штатах. Все говорит в пользу этого выбора. И проще, и все лавры и бонусы достанутся мне, а не жадным инвесторам. А главное, не хочется становиться одним из них – вороватым кинопродюсером, сам-себе-режиссером, коих в отрасли пруд пруди. А придется. «Это город жуликов и проституток, – как говорит мама, – коренные москвичи теперь – только тараканы в подвалах. Все остальные сюда поналетели. Даже комары». Реальность с упорством маньяка доказывает, что все обстоит так, как она говорит, даже еще хуже.
За полтора года отчаянных поисков инвесторов я чуть было не вписался в проект с какими-то левыми бандитами, желавшими снять на базе моего кино комедийное софт-порно со своими любовницами в главных ролях; один из федеральных каналов чуть было не украл сценарий; меня чуть было не подставили под взятие «дружеского кредита» в банке. Но главной, отравляющей существование проблемой стала вопиющая, вселенская несправедливость города-героя Москвы.
Самые бесталанные из наших однокурсников, нахрапистые региональные пареньки к своим тридцати стали топ-менеджерами телеканалов, совладельцами компаний по изготовлению рвотных сериалов или рекламных агентств.
Однокурсницы, когда-то читавшие Гёте в подлиннике и с презрением смотревшие на всех, у кого не было квартиры с эркером в районе Патриарших, периодически выпрыгивали у меня на глазах из тонированных немецких авто, которыми управляли сомнительного вида кавказцы или парни лет тридцати с безукоризненным маникюром и напряженным взглядом.
Если раньше знакомство с ними можно было завязать в буфете, теперь их буфетами стали рестораны в пределах Садового кольца, в сторону которых я даже смотреть боюсь. Стихи, знакомые с детства, о том, что у «каждой работы – запах особый», я мог бы дополнить тем, что запах есть даже у бедности. Это запах дорогих ресторанов, в которых ты никогда не поужинаешь.
Воровать я не умею, учиться этому поздно, да и негде. В целом, перспективы в этом городе у меня невзрачные – либо пополнить армию унылых клерков, либо загнуться от пьянства в компании собственных высокоинтеллектуальных друзей. Остается мечта. Всего один инвестор с одним миллионом долларов, на десять миллионов москвичей. И кино. И… впрочем, не будем о радужном будущем. Я не тщеславен, хотя… безусловно…
Мысленный полет к «Оскару» прерывает телефон, на дисплее которого значатся два неотвеченных вызова из офиса, одно эмэмэс и пара эсэмэс от Саньки. Эмэмэс оказался демотиватором, изображающим жирного котяру, и подпись под ним: «Погладь котэ! Погладь котэ, сука!»
Я ругаюсь в адрес отправителя и тру эмэмэс. Звонки с работы игнорирую.
Одно из эсэмэс – послание Саньки, который готов встретиться на «Маяковской», в сквере у театра Сатиры, минут через десять. Санька – мой хороший знакомый из клуба пятничных преферансистов. Литературный критик, вот уже пять лет пишущий роман об истории новой России. Хороший знакомый, а сегодня – так просто лучший, ведь предмет нашей встречи – марка ЛСД, которую Санька обещает достать уже месяц, а деньги за нее я заплатил месяца два назад.
Смотрю на накладную посылки. В адресе доставки значится бизнес-центр на Шмитовском проезде. Минут тридцать ходу. Еще минут двадцать на встречу с Санькой. Не успеть…
На Шмитовский дико не хочется. Хочется выпить холодного пива, позвонить Аньке из «РИА Новости» или домой и порезаться по сети в «Диабло». А посылка чтобы магическим образом самодоставилась…
Но добрые маги остались в мире «Диабло», вытеснив в реальность всю компьютерную нечисть – жуков, скорпионов, пауков, злобных драконов и плюющихся ядом птиц, превратившихся в жирных клиентов, офисных хозяйственников, коллег-курьеров, работодателей и секретарш из чеченских офисов. Они сидят в офисных башнях, за крепостными стенами из торговых центров и мебельных салонов, захватывают все новые и новые земли вокруг меня и мигом сжирают все полезные ископаемые, превращая их в бабло. Их армия множится с каждым днем, и выходит так, что противостоять ей мне нет никакой возможности. А главное – среди них нет ни одного инвестора…
Шмитовский проезд. Чертов Шмитовский проезд. И секретарша эта. «Через двадцать минут на Шмито́вском». И это она сказала мне – выпускнику ВГИКа! В самом деле, мир изменился.
– Да пошла ты! – вслух бормочу я. – Я же тебе не реактивный.
И чтобы хоть как-то скрасить свою беспомощную злобу, иду к ближайшей палатке, где покупаю две бутылки гребаного «Миллера», с которым сажусь на лавку в сквере. Судя по времени, Санька вот-вот должен появиться.
Пиво, как обычно, кислое, народ вокруг непримечательный. Закуриваю, вспоминаю об Аньке из «Новостей» и, положив на колени кейс, начинаю отстукивать на крышке «Need you Tonight».
Дойдя до припева, неожиданно для себя, в конце барабанной дроби, нажимаю большими пальцами на хромированные клавиши. Кейс щелкает и открывается.
Обычно я не заглядываю в посылки, которые доставляю. То ли из-за воспитания, то ли (не хочется это признавать) из-за того, что это либо конверты, либо коробки, обмотанные скотчем. В общем, то, что вскрыть без следов насилия не представляется возможным. Кейс я везу впервые. Тем более такой, который открывается…
Сначала я подумал – что-то не то с глазами. Ну, там, раздвоение или проблема с хрусталиком. Нет, реально, этого просто не могло быть. Так не бывает. В кейсе, ровными рядами, пачка к пачке, нежно изумрудного цвета, уютно лежат… доллары.
Я засунул голову в чемодан и зачем-то понюхал пачки. Они пахли хлорвиниловыми кубиками из детства. С этим запахом у меня ассоциировались счастье, беззаботность и защищенность. Удивительно, что баксы пахнут так же. Наверное, это запах мечты. Я трогаю пачки руками. Я пролистываю парочку. Похоже, настоящие. Нет, точно настоящие… На лбу выступают капли пота. Кажется, я схожу с ума.
Закрываю кейс. Потом снова открываю. Не понимаю, сколько в нем денег. Аккуратно запускаю руку внутрь, глядя по сторонам, начинаю считать. Ровно сто пачек.
Кажется, теперь потеют даже колени.
Если в пачке сто купюр… успокаиваю дыхание… если в пачке сто купюр, то десятка. А десятка на сто… милл… миллион… Нет, это бред какой-то… МИЛЛИОН! Миллион долларов! «Тварь я дрожащая или право имею?» – вспоминается некстати. «And the winner is!» – тут же, на хорошем английском, вступает голос ведущего церемонии вручения «Оскара».
Сердце бьется где-то в области кадыка. Миллион долларов. Билет в любую заграницу и валить! Там немедленно начинать снимать. Потом, в середине проекта, можно продаться «Фоксу» или… главное – валить отсюда к чертовой матери! Кстати… ладно, маму потом перевезу. Жена не поедет, а Аня, причем здесь Аня?! Где-то на периферии сознания закралась шальная мысль о честности, промелькнули было чеченские «рендж-роверы» с надписью «Возмездие» на борту, пытки, возможное убийство и прочие гадости, но весь этот поток сознания был смыт дождем из долларов, далекими горизонтами новой жизни, а главное – огромными, высотой со стены Кремля буквами, складывающимися в слово СПРАВЕДЛИВОСТЬ.
Жизнь начала стремительно преображаться. Вспомнилось изречение Фредди Меркьюри: «Талант всегда себя проявит, дорогуша». Вспомнилось еще что-то о каждом большом состоянии, в основе которого лежит преступление. В целом – обычная интеллигентская хуйня, по поводу которой стоящий на обочине плакат с рекламой «British Airways», казалось, говорил: «Да, чувак!» И даже проходившие мимо девушки стали смотреть на меня как-то особенно игриво.
С очередным глотком «Миллера» улица вновь изменилась. Вместе с подобострастно глядящими, заискивающими обывателями, у которых никогда не будет миллиона долларов, появились завистливые ублюдки. Те самые жулики и проститутки, про которых говорила мать. Те, которые только и смотрят, как бы своровать чужое. Присвоить то, что плохо лежит. Нервно курящие водители маршруток, бомбилы у обочины, парни в спортивных костюмах, праздно шатающиеся у магазина. Менты в сдвинутых на затылок фуражках. Кажется, каждый из них знает, что у меня в кейсе. И не нападают они только потому, что боятся перебить друг друга, когда начнется дележка. Опять испарина.
– Почему «Миллер», а не «Балтика»?! – раздался голос справа. – Не любишь нашу советскую Родину?
– А? Что?! – в испуге вскакиваю с лавки. – А, это ты Сань. Чего орешь? Люди вокруг…
– А чего тебе люди-то? – Санька изумленно посмотрел по сторонам. – Здорово, чувак!
– Здорово.
– Ну чё, как сам?
– Да вот, – сажусь, кладу кейс себе на колени, оглядываюсь по сторонам, – посылку… документы везти надо на другой конец Москвы…
– Ясно. – Саня садится рядом и берет вторую бутылку. – Можно?
– Угу, – гоню мысль о том, как бы Санька случайно не узнал о содержимом чемодана. – Представляешь, второй кейс сегодня везу!
– А что в нем? – Саня отбивает крышку о край лавки.
– В нем? – кажется, меня слегка трясет. – Да… бухгалтерия какая-то… отчеты.
– А, – Санька сплюнул. – В пятницу играть будем? Я тут подумал, может, вист поднимем рублей до пяти? Чтобы почувствовать биение жизни?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?