Текст книги "Москва, я не люблю тебя"

– Да можно и… – предательски расслабляюсь. – Да брось ты, мы же френдли… На друзьях заработать хочешь?

– Факт, – Санька делает большой глоток, – хоть как-то оживить. Полоса пошла левая последнее время. Представляешь, Иваныча, судя по слухам, в кремлевский пул берут.

– Вау! – пытаюсь глотнуть пива, но оно не лезет. – Лаки Иваныч!

– Ага. – Он сплевывает. – По слухам, это жена его новая подсуетилась. Лаки, лаки… Некоторые женятся, а некоторые – фак. Такая карма.

– Кстати о карме. Хороший стаф?

– Реальный. Мягкий, – Санька сует руку в карман моей куртки, – отходняка нет и кроет недолго. Тебе понравится.

– Спасибо. – Я натянуто улыбаюсь. – Мне не много в одно рыло?

– ХЗ, – пожимает плечами Санька. – Боишься, что ли?

– Да нет… так просто. Подумал, может, вдвоем попробуем?

– Вдвоем? – Он смотрит на часы. – Мне еще писать сегодня статью на Look-at-me про историю театрального костюма.

– Ты чего, хипстер?

– Почему хипстер? – вылупил глаза Санька. – Я историк костюма.

– А я и забыл…

– Реально, Дэн, мне через полчаса работать.

– Камон, бейби, лайт май эйсид… – как можно более небрежно замечаю я.

– Вот ты разводила! Ладно, давай.

Я достаю марку, снова оглядываюсь, делю на две половинки. Мы синхронно закидываемся, запиваем пивом. Минут десять молча курим и пялимся на проезжающие маршрутки.

– Кажется, начало вставлять, – замечает Санька.

– Типа того. – Я пытаюсь разобраться с собственными ощущениями. То ли солнце стало светить ярче, то ли жара усилилась, но колеса машин у остановки будто бы слегка оплавились.

– Пора мне бежать, Дэн, – говорит Санька, глядя как бы внутрь себя. Во всяком случае, мне так кажется.

– Ну, давай! – не глядя протягиваю ему руку. – А долго держит-то?

– Говорю ж тебе, минут сорок. Так что ты давай к клиенту и домой. Как раз после клиента и возьмет жестоко.

– Понял, – допиваю пиво и швыряю бутылку в урну. Бутылка, летевшая мимо, в последний момент цепляется за край урны, просачивается сквозь него, падает на дно.

– Все, я ушел внутрь, – смеется Санька.

– Ага, – я смотрю как он медленно, будто ноги залипают в земле, пытается идти вперед и неожиданно для себя выдаю: – Слушай, Сань, а вот если бы у тебя был миллион долларов, чего бы ты с ним сделал?

– Чё? – будто в рапиде, оборачивается Саня.

– Миллион долларов, говорю, если б нашел, чего бы сделал?

– Я? – Саня вращает глазами. – Чё-чё… съебал бы отсюда.

– А куда?

– Да все равно. Лишь бы съебать…

– Согласен, – достаю сигарету.

– А с чего такой вопрос?

– Фиг знает, – пожимаю плечами, – теория бессознательного. Кислота, наверное, начала принимать.

– Может быть. Ты это, осторожней, ок?

– Ок, – говорю я уже его спине.

Опять ощущаю легкую дрожь и еще плотнее обхватываю кейс. Кажется, будто от долларов исходит магическое тепло, греющее руки, передающееся через пластиковую крышку и кончики пальцев всему телу. В кармане вибрирует мобильный.

– Давыдов, я не поняла, ты щас на Шмито́вском или где? – раздался неприятный голос начальницы колл-центра. – Звонили из офиса «Трейдинвеста», волновались. Почему посылка еще не доставлена? Вылететь с работы хочешь?

– Я? С работы? Да пошла ты! – миролюбиво говорю я и отключаюсь.

Присутствие за спиной кого-то еще я ощутил сразу после того, как свернул в переулок. Сначала это было частое, похожее на каблуки, постукивание по асфальту, пропадающее, как только обернусь. Пройдя пару домов, понял, что свернул не туда. Названия магазинов, козырьки подъездов и витрины закрытого кафе ничего не напоминают. Но поскольку в этой части города все переулки параллельны друг другу, особенно не расстраиваюсь и решаю идти вперед, наудачу.

Из подворотни, ведущей на соседнюю улицу, раздается шуршание. Будто кто-то тащит по земле рулон линолеума или рубероида, или что там обычно рабочие таскают? Останавливаюсь – звук пропадает. Ускоряю шаг – шуршание следует из подворотни в подворотню. И хочется отнести происходящее к слуховым галлюцинациям, возникшим вследствие приема кислоты, но марка, по всем допустимым нормативам, свое действие исчерпала еще десять минут назад, напоследок причудливо оплавив неоновую букву «М», замяв купол храма Христа Спасителя и слегка выгнув павильон метро «Кропоткинская», витрины ресторана «Ваниль» и несколько крыш окрестных домов.

Я останавливаюсь, прислоняюсь спиной к стене и пытаюсь закурить. Улица сделалась совершенно безмолвной, даже звуки проезжающих машин исчезли. Затягиваюсь, гляжу по сторонам. Я примерно посредине переулка. Примыкающие к нему с двух сторон улицы отсюда уже не видны. Вокруг никого, большая часть окон темная, а в немногих других светятся голубые огоньки. Обыватели в тапочках на босу ногу предаются культурному досугу. Вот так закричишь: «Помогите!» – хер кто отзовется. Куда идти-то? Вперед? Или уже назад ломиться?

Выкидываю окурок в подворотню и смачно сплевываю под ноги. Немедленно раздается шуршание. Потом кто-то стучит несколько раз палкой по металлу. Гопники! Обеими руками прижимаю к груди кейс и бросаюсь вперед. За мной по пятам гонится шуршание и цоканье, а потом раздается утробный полурев-полукашель. «Собаку, что ли, с собой взяли, суки?» – Запрещаю себе оборачиваться и прибавляю ходу. Рев усиливается. Видимо, гопники натравили пса по следу, а сами принялись окружать.

Несусь сломя голову. Недобро осветив руины снесенного дома, слева полыхнула вспышка надвигающейся грозы. По спине потекли ручьи пота. Сзади задышала псина. Повинуясь инстинкту загнанной жертвы, делаю бросок сперва вправо, потом влево, между домов. Впереди спасительный забор. Перекидываю через него кейс, отчаянным броском кидаю свое тело вверх, цепляюсь руками и перелезаю на другую сторону.

Шлепаюсь на гору песчаника, рядом с кейсом. С другой стороны в забор что-то ударилось. «Что, падла, не умеешь прыгать?» У меня еще хватает сил надсмехаться над псом. Но гопники умеют прыгать, это я точно знаю. Хватаю кейс и перебежками тороплюсь к строящемуся дому, петляя между катушек с проводами, кранами и бытовыми кабинками. У подъезда многоэтажки замечаю здоровенную трубу и ныряю туда.

Несколько минут лежу, распластавшись внутри бетонной сферы. Гопники не появляются. Вдали завыла собака, видимо, отчаявшись поймать добычу. Улыбаюсь и выглядываю из своего укрытия. Никого.

Вылезаю наружу, сажусь на кейс, закуриваю. В небе изредка сверкает молния, начинают падать капли дождя, пару раз налетает ветер, принеся с собой газету, которая попорхала, попорхала и уселась на резиновый шланг весьма крупного сечения, вьющийся между бытовок.

Гопники были первым и последним доводом в пользу быстрого отъезда из города. Я тупо пялюсь на шланг и размышляю о том, как все-таки лучше свалить из Москвы? Самолетом, поездом или машиной? Аэропорты точно возьмут под контроль, машину долго мутить, выходит поезд. Либо в Минск, либо сразу в Финляндию. А оттуда…

…шланг приходит в движение. «Флэшбэчить начало, ща пройдет», – прикрываю глаза, потом снова открываю. Шланг исчезает, надо завязывать с кислотой. С этой минуты завяжу. Теперь, в преддверии новой заграничной жизни, с кучей денег, подобные обещания даются особенно легко. Встаю, выдыхаю и, прихватив кейс, двигаю вперед. Позади ктото чавкает. Оглядываюсь и инстинктивно шлепаюсь на задницу…

Передо мной, сияя радужной пленкой перепончатых крыльев, матово блестит рыбьей чешуей оно.

– Ебаный насос! – моментально ощущаю прилипшую к спине рубашку.

Таких я видел только в фильмах ужасов. У гадины жирный, будто каучуковый хвост (который поначалу я принял за шланг), когтистые лапы, длинная шея с шипастым ожерельем, безухая, похожая на кабинку крана башка и разверстая крысиная пасть. Делаю два шага назад – тварь чавкает и медленно перемещается, издав знакомый рубероидный шорох.

Я не ору, за меня верещит кто-то другой. Ноги несут вперед, к подъезду недостроенного дома, а мочевой пузырь вдруг слабеет и дает течь. Перед тем как юркнуть в подъезд, оглядываюсь и вижу, как тварь перепрыгивает, подобно подстреленному голубю, через катушки с проводами. Ростом больше собаки, но несколько меньше, чем должен быть дракон, так мне кажется.

Вход в подъезд огорожен ржавым металлическим забором в узкую решетку. Тварь между прутьями пролезть не смогла бы, а напуганный смертным страхом человек – еще как. Просочусь. Успеваю подумать о том, откуда в Москве драконы, о том, что их могли разбудить вечными копаниями в центре строители, о том, почему Лужков не заводит специальные команды по выявлению в недрах города этих мразей, о летнем отдыхе с женой и о том, что дракон, наверное, еще щенок… малек… маленький, короче. Сделав еще один шаг, в пяти сантиметрах от решетки спотыкаюсь и падаю, больно ударившись о прутья головой.

Открыв глаза, вижу дракона. Он сопит и смотрит на меня своими красными глазами. Поскольку тварь не сожрала меня сразу, остается возможность диалога. Не факт, что успешного, но все же дающего шанс:

– Ну чего тебе надо? – сиплю я. – Фу! Фу, тебе говорю! Я несъедобный!

Тварь урчит.

– Я ЛСД жрал, дурак! Ты отравишься!

Тварь вопросительно нагибает башку.

– Наркотик такой! От него вам… драконам… пиздец сразу… то есть смерть…

При слове «смерть» дракон начинает разбрасывать лапами землю и беззвучно разевать пасть.

– Вот-вот… я тебе говорю, не надо меня! Пошли лучше на набережную, там собак бродячих до жопы. Сожрешь кого хочешь.

Тварь чавкнула, и, как показалось, сплюнула.

– Не хочешь собак? Ну, там кошек много… людей еще много. Ментов! Во! Менты знаешь какие вкусные?

Дракон прикрывает глаза и садится.

– Вот молодец, хороший дракончик. Пойдем, я тебе покажу, где ментов пожрать можно.

Я пытаюсь привстать. Дракон немедленно вытягивает башку в мою сторону и рявкает, обдав запахом стирального порошка и какой-то гнили. Снова сажусь на землю. Дракон немигающе смотрит на меня. Так продолжается какое-то время.

– Хорошо-хорошо, не пойду. Чё, так и будем тут сидеть? Чё тебе от меня надо? Жрать ты меня не хочешь, так? – медленно говорю я, как дрессировщик. Если бы я еще знал, как говорят дрессировщики.

Дракон склоняет башку набок.

– Уйти ты мне тоже не даешь… Чего ты хочешь?

Дракон отталкивается хвостом и зависает над землей.

– Черт… я тебя не понимаю…

Дракон выставляет в сторону левую лапу фиолетового цвета, будто обтянутую тканью лосин, и начинает ее лизать.

– Ты чего, хипстер? – более умного вопроса в голову не приходит.

Ситуация почему-то больше не пугает. Скорее напрягает недосказанностью. Мои познания о драконах ограничиваются компьютерными играми, сказками и недавно просмотренным мультиком «Как приручить дракона». После того как мальчик из мультика встретил раненого дракона, который не мог летать, меня наглухо вырубило по причине алкогольного опьянения, а включило обратно ровно под титры.

– Ты летать не можешь? Тебе помочь? – Я протягиваю к нему руку. Он подается в сторону и присаживается рядом с кейсом.

– Вроде летаешь. Э… чувак, может я пойду? – почесываю затылок. – Вот возьму и пойду сейчас.

Дракон молчит. Я делаю шаг в сторону, потом спохватываюсь и пытаюсь взять кейс. Дракон немедленно начинает реветь. Кажется, кое-что проясняется.

– Епта… тебе бабки мои нужны, что ли? – вспомнилось толкиеновское: «Гномы становились алчными и вгрызались все глубже в горы в поисках золота. За это их пожирали драконы». – Ты меня на бабки кинуть хочешь, да?

Тварь шипит.

– Не… ну ты… ты какой-то дракон-гопник! – Меня охватывает дикая злоба. – Хошь, мобилу еще возьми!

Тварь гавкает, не потерпев оскорбления.

– Ладно-ладно. Давай хоть поделим, а? – Я пытаюсь подойти к ситуации с позиции здравого смысла. – Пополам. Нет? Хорошо, давай сорок процентов мне, остальное тебе! Нет?

Тварь снова шипит.

– Не хочешь? Ну ты, сука, жадный…

Достаю сигарету, закуриваю. Дракон с интересом смотрит на меня. Кажется, ситуацию выгребает к мирному исходу. В этот момент я принимаю опрометчивое решение. Хватаю кейс и стремглав бросаюсь наутек. Позади раздается шуршание крыльев, дракон облетает меня, сбивает хвостом с ног и ставит когтистую лапу на грудь, явно намекая на пиздец. Голова дракона почти касается моего лба, он открывает пасть и показывает широкий черный язык.

– А-а-а-а-а-а-а!!! – Меня колотит паника, высаживает в холодный пот, я хватаюсь за последнюю соломинку. – Да подавись ты этим баблом! – откидываю кейс в сторону, и дракон немедленно прыгает за ним, дав мне возможность встать и со скоростью олимпийского чемпиона ломануться прочь. Туда, к забору, ограждающему эту территорию зла от нашего мира.

По-десантному перемахиваю через забор и бегу. Бегу не оглядываясь. Бегу не разбирая дороги. Бегу еще несколько переулков, пока не нахожу себя в районе метро «Парк культуры», у палатки, продающей шаурму…

Гастарбайтеры

Он – Гастарбайтер.

Он танцевал с ментами дивные балеты,

Пусть даже именем не названа планета —

Он силен, а ты бессилен, да!

Он – Гастарбайтер,

Ему так весело и страшно в лапах МКАДа.

Ундервуд. Гастарбайтер

Около девяти часов утра. Остоженка

– На-на, не ори, – Вася нехотя отдал остатки шаурмы Фархаду, который последние пять минут разгневанно лопотал что-то на своем родном языке, воздевая грязные кулачки к небу. – Чё ты быкуешь? Фалам-салам, тут мяса еще осталось на роту солдат. – Осталысь, – передразнил его Фархад и впился в шаурму своими редкими, как у мурены, остренькими зубами. – Откуда у тебя такой аппетит с похмелья? – хмыкнул Вася. – Я гляжу, вы, таджики, жрать можете в любом состоянии, да? Скажи, Федь (с момента первого знакомства именно так нарек он таджика), а вот если тебе телку подогнать, голую… такую… модель с сиськами четвертого размера, с… как в телевизоре, в общем, а рядом поставить тарелку, нет… казан с пловом. Ты сначала телку будешь трахать или сразу плов начнешь жрать?

– Э… фаба… пилав… – Фархад попытался с набитым ртом высказать свое мнение о данной проблеме, да так и застыл. Моделей он в своей жизни не видел, телевизор в его кишлаке был один на десять семей, и голых телок по нему не показывали. А плов он ел последний раз два месяца назад, когда его земляки с соседней стройки набили в подобие казана стеклянный московский рис, худосочную курицу и рахитичную морковь – все, что выдала им в качестве зарплаты за разгрузочные работы толстая тетка, заведующая овощным магазином, утерев тыльные стороны ладоней об уксусного цвета фартук. Плов тогда получился прогорклый и невкусный, не то, что дома.

– Ясно все с тобой! – Вася потянулся. – А я бы ща отодрал кого-нибудь. Вчера, прикинь, снилось, что мы с женой трахаемся. Во как. Прямо так натурально, как до свадьбы. Фархад, ты по жене скучаешь?

– Да-а-а, – протянул Фархад и снова вспомнил о доме, четверых детях и жене – вечно замызганной маленькой женщине с испуганными карими глазами и рано отвисшей грудью. Фархад грустно втянул в себя воздух и принялся доедать шаурму.

Солнце выскочило над скелетом новостройки и залило своим радиоактивным светом поляну с монтажными кабинками, катушками проводов и стопками плит. Вдруг стало нестерпимо жарко. Вася расстегнул рубашку, почесал грудь и потянулся за сигаретой.

Он любил такие утренние часы, от половины седьмого до восьми. В это время хорошо было сидеть, покуривать и неспешно валять в голове разные жизненные мысли. Хотя, если разобраться, думать с каждым днем оказывалось по большей части не о чем.

Наступал очередной солнечный день никчемной Васиной жизни. В восемь утра стройка закишит людьми, затарахтит «камазами» и заскрипит кранами. Наполнится требовательными хрипатыми криками прорабов и вечно оправдывающимися голосами гастарбайтеров. Они с Фархадом пойдут раскидывать цемент, примерно до обеда, потом уплотнять швы на девятом этаже, а ближе к вечеру их наверняка перебросят на разгрузку стекловаты, или межквартирных дверей, или еще чего-то.

Второй год здесь, в Москве, Васино время делилось не на часы, а на отрезки – «с утра», «после обеда», «до вечера». Хотя обеда, как правило, не было никакого – в смысле пожрать, а «до вечера» могло растянуться сколь угодно долго. Еще в его жизни присутствовали выходные, залитые водкой, пахнущие дешевыми духами случайных любовниц, ментовскими «обезьянниками» и вагонами метро. Раз в месяц выходные пахли стерильным, обезжиренным офисом «Вестерн Юнион», через который Вася переводил заработанные копейки в Донецк жене Кате (судя по разговорам с оставшимися в городе друзьями, имевшей любовника) и восьмилетнему сыну Антошке.

Так и плутал Васька меж трех этих сосен под названием «стройка», «Вестерн Юнион» и «выходные». По сыну скучал умеренно, жену вспоминал только когда подписывал перевод. Вот такая жизнь. А ведь когда-то был известным на районе автослесарем. Из тех, про кого говорили «золотые руки» или что там обычно говорят?

В последние месяцы Вася остро ощущал необходимость что-то поменять. В первую очередь свалить со стройки, во вторую – из Москвы. А еще зуб передний вставить. Золотой. Ваське очень нравились золотые зубы. Они добавляют значимости, солидности. Всего того настоящего, что ценилось в мужике в Донецке и что совершенно исчезло здесь – в Москве. Городе, который Василий ненавидел. Ненавидел не столько за злобу его вечно куда-то бегущих жителей, или нарочитый разврат ночных улиц, или наглое, развязное барство его скороспелых нуворишей. Нет.

Главным образом Вася ненавидел Москву за то, что она его обнулила. Деклассировала, лишила отличительных свойств, засунув в тысячные шеренги «понаехавших», между Фархадом и Гумилем. Даже менты на улице, вместо обычного «мужчина», обращались к нему теперь только так:

– Регистрация?

Москва ежедневно унижала его, словно напоминая, что он, в прошлом нормальный донецкий пацан Вася Бенукович, теперь – всего лишь один из этих, как их, которые на стройках-то? Гастарбайтеров…

И если для кого-то олицетворением города был Кремль, или храм Христа, или даже Лужков, то для Василия Москва ассоциировалась с вечно похмельным прорабом Трифоновым. Козлом, гонявшим латать швы на высоких этажах без страховки, красить стены офиса владельцев стройки за «ну, вы же понимаете, мужики» – вместо зарплаты. Вычитавшим из копеечных заработков за жилье в бытовках и постоянно задерживающим бабки, ссылаясь на то же понимание, которое должно быть у «мужиков». В начале той недели Трифонов собрал у группы Василия паспорта, якобы для новой регистрации, а вчера заявил, что отдаст, если два этажа ко вторнику «будут, бля, сданы».

Вот такие мысли гонял Василий, трогая кончиком языка лунку, образовавшуюся на месте выпавшего зуба. Золотой бы не помешал. В натуре, очень даже был бы в тему золотой зуб.

Фархад продолжал молча жевать. Он боялся Трифонова, боялся выходить со стройки, боялся потерять деньги по пути в контору для переводов. И каждый день просыпался и засыпал с мыслью: не было бы хуже.

– Ваф-ваф-ваф-рррррр! – огласил округу здоровенный рыжий кавказец, с обрезанным пластиковым ведром вокруг шеи, – ваф-ваф-ваф!

– Ну чего ты разорался, Казбек! – Вася присел и принялся гладить подскочившего пса. – Дай, я тебе ведро поправлю.

Надеть на Казбека ведро придумал Вася после того, как Казбек три дня подряд стаскивал лапой грязные повязки, прикрывавшие рану на шее. Ведро было криво обрезано, и торчавшие его кромки делали Казбека похожим на океанскую игуану с ожерельем из шипов вокруг шеи, какую Вася когда-то видел в передаче «мире животных».

– Вот, так лучше. Иди, гуляй! – Вася хлопнул пса по боку, но пес еще сильнее залаял и принялся скакать вокруг рабочих, будто стараясь привлечь к чему-то их внимание.

– Уиди, уиди, – замахал рукой Фархад, когда пес попытался схватить его за штанину и дернуть в сторону.

– Может, нашел чего? – Вася удивленно посмотрел на собаку. – Казбек, искать! Ну-ка! Ищи, ищи!

Чего искать, Вася и сам не знал, но пес будто этого и ждал. Он присел, отдышался, высунув язык, и прыжками начал уходить в сторону подъезда многоэтажки. Строители поплелись за ним.

Свернув за угол, они увидели Казбека, сидящего рядом с серым пластиковым чемоданчиком.

– Ёба! – присвистнул Вася.

– Багаж, – кивнул Фархад, у которого так назывались все вещи, которые носят в руках. Первое слово, которому его научили грузчики на Ярославском вокзале.

– Сам ты багаж! – Вася подбежал к кейсу. – Хорошая собака, Казбек, чемоданчик нашла. Хороший пес. – Одной рукой Вася погладил собаку, другой приподнял кейс. – Тяжелый, сука. Так, а чей это у нас чемоданчик, интересно? – Вася огляделся по сторонам, понизил голос. – Кто ж это у нас тут чемоданчик-то обронил, а? Ну-ка, Федя, посмотри по сторонам, я его в подъезд затащу, посмотрю, что внутри.

– Я с тыбой, – грозно сдвинул брови Фархад.

– А зачем тебе со мной-то? – затараторил Вася. – Зачем тебе со мной, Федь?

– Делыть почестными будимь, – Фархад двинулся на Васю.

– А чего делить-то? – продолжал строить дурачка Василий. – Может, там и нет ничего? Может, там трусы сраные?

– Все равно почестными! – Фархад помнил, как весной Вася обманул его хамским образом, когда они вдвоем сдали в пункт приема цветных металлов тяжеленную бобину проволоки. Тогда Вася из причитающейся суммы вычел пятьсот рублей, которые якобы дал приемщику, чтобы тот закрыл глаза на то, что бобина ворованная.

– Ладно, – махнул рукой Вася, – пошли, недоверчивый, епта. – В подъезде поднялись на четвертый этаж, сели на черной лестнице. Вася положил чемодан себе на колени и начал примериваться к замкам. – Посвети зажигалкой!

Но замки, на удивление, открылись без взлома. Вася приоткрыл кейс и тут же хлопнул крышкой.

– Шито там? – испуганно зашипел Фархад.

– Там пиздец, – тихо ответил Вася.

– Совсем сильно пистец, та?

– Уффф! – Вася выдохнул. «Господи, неужели ты есть, а? Даже двум таким мудакам, как мы, помогаешь. Надо бы первым делом в церковь. Свечку поставить».

– Ну? – У Фархада на лбу выступили капли пота. – Ну, открой, ну?

– На! – крякнул Вася и откинул крышку.

Фархад присел на корточки и забормотал на родном языке. «Ташикент», – единственное, что понял Вася из этой бессмыслицы.

– Какой Ташкент, Федя! За эти бабки весь твой чуркистан купить можно, а ты «Ташкент»!

Но Фархаду не нужен был весь чуркистан. Он думал о том, как долетит до Ташкента, погуляет там, вернется в родной кишлак на самой крутой тачке. На «девятке», например. Или нет, на джипе! Купит дом с белыми стенами и высокой крышей. Поставит тарелку спутниковую, какую видел в офисе, и будет бабки собирать, показывая односельчанам кино. С голыми, между прочим, моделями. И еще две молодые жены, обязательно. Но это примерно через год. Фархад протянул руки и положил их сверху на купюры, будто впитывая энергию, которая понесет его в будущее.

Васе вдруг стало грустно. Он смотрел на медитирующего над деньгами Фархада, заладившего про Ташкент, и думал о том, что он-то точно в Донецк не поедет. Нет, часть денег он семье перешлет, чтобы по-честному, но домой не вернется. Прикупит дом где-нибудь в ближнем Подмосковье, откроет автомастерскую, а там видно будет.

В принципе, с такими бабками можно свою строительную компанию открыть, – размышлял Вася, а этого мудака Трифонова нанять прорабом. И пиздить, тупо пиздить. Каждый день…

– Телить тавай! – очнулся Фархад. – Тавай теньги телить!

– Чё телить! Чё телить? – Вася ударил его по рукам и хлопнул крышкой. – Вот поделим мы их сейчас, и чего? Ты хоть понимаешь, сколько тут денег, дубина стоеросовая? Тысяч сто, а может, и двести! А может, и мильон! Мильон баксов, Федя! И куда ты их положишь? За пазуху? Или по карманам рассуешь? И первый мент твой, да, Федя? И что ты ему скажешь, когда он тебя, барана, спросит, где ты их взял?

– Нашол. – Фархад вытянул губы трубочкой, сделавшись похожим на утконоса.

– Где?

– На ситройке.

– Это где же у нас в Москве такие стройки, что там чемоданы с баксами лежат, а?

– Там, – Фархад махнул рукой в сторону окна.

– Там, да? А может, ты террорист, чурка ты ебаная, а? – скажет тебе мент. – Может, тебе эти бабки дали, чтобы ты у нас в Москве, сука, дома взрывал, а? Регистрация есть? Нет? А может, ты еще и девочек русских тринадцатилетних насилуешь? А потом магнитолы из машин воруешь? Тогда ты, в натуре, террорист!!

– Какой магнитол? – залепетал Фархад. – Какой магнитол? Шито телать?

– В банк пойдем, – многозначительно изрек Вася. – Положим их на счет, потом – в магазин, костюмы покупать и билеты домой. Потом, переодетые, бабки заберем, разделим по-честному – и по домам. Понял, нет?

– Это как?

– Короче, слушай меня, я знаю как! – Вася вскочил, схватил кейс, и герои засеменили по лестнице вниз.

У подъезда стояла «Газель» с открытыми бортами, груженная унитазами и раковинами.

– Тихо, – Вася передал кейс Фархаду. – Сядь на него и сиди тихо!

Фархад послушно уселся на кейс. Вася на цыпочках подкрался к кабине водителя, заглянул внутрь, потом забежал за угол, выдержал паузу и вернулся к машине:

– Федя, ну-ка помоги! – Он ловко вспрыгнул в кузов и оттащил от края унитаз, завернутый в целлофан. – Бери!

– Зашем? – испугался Фархад.

– Чё «зачем»? Бери, тебе говорю! На рынке ща сдадим!

Фархад обернулся на кейс, поплевал на руки и послушно принял сантехнику.

– Зашем нам унитаз? – запричитал Фархад, когда они подошли к дыре в заборе. – А, Вася? Зашем нам унитаз воровать, мы же теперь богатые, да?

– А деньги мы, можно подумать, не своровали, да? – злобно оскалился Вася. – Они нам с неба упали, ёпта. За труды наши, так?

– Зашем своровали! – Фархад побледнел. Он попытался сообразить, сколько лет дадут за кражу такой суммы. – Зашем своровали? Нашли!

– Нашли, – передразнил его Вася, – вот и унитаз тоже нашли. Большие деньги мы домой повезем, а унитаз тут сдадим. Ну, водочки там, пивка. Как обычно. Сам понимаешь, – подмигнул Вася.

– Большие теньки домой, – улыбнулся Фархад. – Большие… домой… та-а.

– Домой, – кивнул Вася.

План кинуть Фархада созрел у Васи тотчас же, как только он увидел бесхозную «Газель» с унитазами. «Доберемся до рынка, сдадим унитаз, рассчитываться пойдет Фархад, – прикидывал Вася. – Он же тогда верещал, когда проволоку сдавали. Теперь все по-честному. Пусть сам бабки принимает. А я огородами, огородами – и в метро с чемоданчиком. В метро.

И потом, зачем чурке столько бабок? Ну, вот реально, зачем? Его либо кинут, либо он сам потеряет. Такие это люди. Нет, конечно, можно было бы ему сейчас пачку дать, ну чтобы совсем чувака не обижать. Да, небось, просечет. Просечет и арматурой по башке съездит. Такие это люди. Доверять нельзя. И потом, он же всегда говорил, что «Масква крысывый горот». Вот пусть в этой «крысоте» и остается. Все лучше, чем кишлак, да? А мне Москва задаром не нужна. С такими-то бабками. В гробу я ее видал!»

Вася поднял голову и улыбнулся. Солнце больше не раздражало.