Текст книги "Media Sapiens. Повесть о третьем сроке"

Сергей Минаев
Media Sapiens
Повесть о третьем сроке

НАЧАЛО

Нам стоит бояться лишь того, что мы можем не услышать самих себя.

Ноабен Шиа

Чем чудовищнее солжешь, тем скорее тебе поверят. Рядовые люди скорее верят большой лжи, чем маленькой. Это соответствует их примитивной душе. Они знают, что в малом они и сами способны солгать, ну а уж очень сильно солгать они постесняются. Большая ложь даже просто не придет им в голову. Вот почему масса не может себе представить, чтобы и другие были способны на слишком уж чудовищную ложь. И даже когда им разъяснят, что дело идет о лжи чудовищных размеров, они все еще будут продолжать сомневаться и склонны будут считать, что, вероятно, все-таки здесь есть доля истины…

Адольф Гитлер

Информация – это данные, которые меняют нас.

Стаффорд Бил

Неужели были те времена, когда не существовало ни тебя, ни меня, ни даже телевизора?

Медиаструктуры гораздо умнее людей, иначе как вы объясните тот факт, что аудитория продолжает позволять манипулировать собой и слепо верит во все глупости и надувательства, которые ей каждый день сообщают экраны телевизоров, интернет-страницы и радиоволны?

Медиа разумна. Просто примите это на веру. В очередной раз. Ведь так гораздо проще. Для всех.

Для всех?

КОПИРАЙТЕР

Мы помогли сами себе, занимаясь реальными вещами, а не иллюзиями.

Йозеф Геббельс

Ноябрь 2004 года, Москва.

За четыре года до выборов Президента РФ.

«…It's a CNN international. People, countries, opinions. Our view on the most principle events in the world. You'll see all of them – first…»

Я слышу бодрый голос телеведущего программы новостей на CNN. Чертов таймер! Ведь ставил же! На самом деле электроника достала. Вероятно, стоит заставлять себя вставать с кровати, вырубать телевизор, а уж потом спокойно засыпать. И главное, как обычно телевидение разносит мой сон вдребезги, только когда снится что-то реально хорошее. Так. А что мне снилось-то? Куда-то летел «Сингапурскими авиалиниями», азиатские стюардессы, рядом телочка какая-то, кажется русская. Или не «Сингапурскими»? Как же обидно все-таки.

Я лежу с закрытыми глазами и пытаюсь упорядочить обрывки своего сна, чтобы получить более-менее четкую картину, но куда там! Что характерно, все гадости, кошмары и страшные сны я помню до мелочей, а хорошие грезы пролетают, как мухи. Вроде бы до последней секунды ты находился в ярких декорациях, был участником какого-то действия и врубался в сценарий, и – бах! Как будто ничего не было. Глаза открывать не хочется. Приснятся мне еще луноликие азиатки или нет? Интересно, который час? Сколько еще до утра?

Стоп! Нет, не может быть! Я махом открываю глаза и утыкаюсь в мерцающий экран телевизора, на котором девушка в деловом костюме озвучивает биржевые котировки. Я медленно поворачиваю голову в сторону часов и вижу электронные цифры: 08.15. Утро уже наступило…

Если бы на потолке моей комнаты вдруг оказалась телекамера, то глазам любопытных зрителей открылась следующая картина. В постели, на смятых простынях, наполовину укрытый одеялом, лежит человек. Тело его изогнуто неестественным образом, будто он и не спал вовсе, а упал с Останкинской башни, расплющился о землю, вроде кота из мультфильма «Том и Джерри», а потом кто-то взял его, как лист фанеры, и перенес в кровать. Человек выжил, благодаря каким-то сверхъестественным обстоятельствам. Как, он и сам не понял. Оттого и лежит сейчас, с всклокоченными волосами и тупым удивлением на лице. Лежит и подозрительно смотрит на мир широко раскрытыми красными глазами, ожидая чего-то. То ли прихода врачей «скорой помощи», то ли появления чертей, которые потащат его прямо в ад для самоубийц, а на самом деле дилеров. Реально именно так это и выглядит.

Так вот, этот плоский чувак – я. Зовут меня Антон Дроздиков. Я не падал с Останкинской башни (хотя и был вчера в Останкино), я действительно похож на лист фанеры (такой же тупой по утрам) и я не жду никаких чертей или санитаров (хотя последние, весьма вероятно, мне скоро понадобятся), a еще я пассивный педераст и мне это нравится. Я просто лежу в своей постели в это ужасное, холодное, мерзкое и депрессивное московское утро. С добрым утром, страна! Хочешь ли ты этого или нет, но я проснулся.

Утро – самое отвратительное время суток. Я его ненавижу. Особенно зимой. Я не знаю, где старик Пушкин брал эти лучи солнца, освежающий морозец и пение зимних птах. Не исключено, что он уже с утра начинал бухать, а через бокал шампанского любое время суток очаровательно. Я встаю, подхожу к окну. «Вечор ты помнишь? Вьюга злилась. А нынче посмотри в окно». Посмотрел. Вечор был всяко лучше. Точнее, никакой разницы нет. На улице темно, понурые люди чистят машины, ведут детей в детские сады и школы и спешат на работу. Никто этому утру не рад. По мне, так я бы вообще начинал рабочий день в России часов с двенадцати. Все равно утром никто ничего не соображает. Реальные дела начинаются в обед, потому что наши люди до этого времени не могут втянуться в рабочий ритм. Клерки – пока не налакаются трех чашек кофе, рабочие – пока не ебнут два стакана. А людям креативных специальностей я вообще бы законом ввел начало работы в час дня. Какой прок от нас, когда мозги еще окутаны сонной дымкой? Особенно зимой. А ведь нам надобно творить…

Я принимаю душ, неровно бреюсь, иду на кухню, достаю из холодильника сок и жадно пью прямо из пакета. Потом закуриваю сигарету и смотрю в окно. По улице быстрым шагом идет парень в модном черном пальто и лакированных офисных ботинках. На ходу он разговаривает по мобильному телефону и жестикулирует. Тоже мне, реалити шоу «Офис» с переводом для глухонемых. Его жестикуляция становится все активнее, он рубит левой рукой воздух, видимо, кого-то распекая, затем ускоряет шаг, огибает припаркованную машину, поскальзывается и бахается навзничь. Да так, что мобильник отлетает метра на два. Bay! Хоть чей-то начальник, наконец, сел на жопу, Жаль, что не мой, но тем не менее настроение немного улучшилось.

Я наливаю себе кофе и иду в комнату. В отличие от меня, ведущий утреннего блока CNN бодр и свеж. Он активно балаболит с гостем программы – биржевым брокером. Телевизор демонстрирует их улыбающиеся рожи, вперемежку с графиками котировок, сценами из офисов и маленькими репортажами из жизни ударников капиталистического труда. Да, сотрудники офисов тоже улыбаются. У всех по-настоящему доброе утро. До отвращения.

Появляется реклама «Тайских авиалиний». Улыбчивые стюардессы, хорошие обеды на борту, довольные пассажиры первого класса, вытянувшиеся в удобных креслах. Так значит, вот что это был за сон. Вот она – истинная сущность рекламы. Ты думаешь, что попал в волшебный сон с мулатками, тайками и морем выпивки – а в конце все оборачивается коммерческим наебаловом. Я переключаю канал и вижу муллу, читающего проповедь. Щелкаю обратно на CNN, потому что боюсь исламских людей. В реальности пропаганда современных ценностей многое взяла из ислама. Бейся насмерть с врагами, и ты попадешь на небо, в райские кущи, где прислуживать тебе будут сотни гурий. В сущности, утренние каналы дают схожий message. Иди, победи всех конкурентов, посыпь их земли солью, отбери у них работу, заставь голодать их детей – и тебе гарантировано место в раю. Да! В отличие от любых религий мы не говорим о рае в конце жизни! Два раза в год ты имеешь право попасть на небеса! Стань лучшим воином – и самолет, наполненный гуриями-стюардессами, вознесет тебя на небо, где приветливый архангел-стюард предложит тебе бесплатное шампанское (если ты, конечно, заслужил первый класс). Чем не рай? Это даже лучше, чем в Святых книгах. Зачем ждать всю жизнь, если можно получить быстрорастворимые небеса здесь и сейчас? Правда, всего на четыре недели в году, но в условиях нынешней мировой экономики это уже много, ты же понимаешь. Итак, зачем ждать всю жизнь? Рай right now!

Принимая во внимание всеобщую глобализацию, смешение культур, исторических наследий и религий, у кого-то реально получится поиметь все в одном флаконе. То есть в салоне. Пара-тройка арабских террористов на борту и – добро пожаловать на небо. Настоящее небо. При таком раскладе одни и вправду попадут к гуриям, а другие так и останутся с тайскими стюардессами. Но тут уж, как говорится, кто во что верил. Вот такие недобрые мысли лезут мне в голову при просмотре этой утренней бизнес-проповеди.

Я смотрю на ведущего. Мы выглядим как ровесники, хотя он точно старше, просто выглядит хорошо. Интересно, как подбирают людей на утренние эфиры? Может, такие спят днем? Или это просто специальные клонированные жаворонки? Не понимаю, как можно связно излагать что-то по утрам? Надо будет спросить на работе, по каким принципам делается кастинг для утренних блоков.

Я смотрю на себя в зеркало, потом на ведущего на экране. Мы очень разные, да что там, мы являемся полными антиподами и представляем разные сферы. Только особый прищур и огоньки в глазах делают нас похожими. Я знаю, что эти огоньки в глазах – отличительная черта работников медиа. Они возникают то ли от постоянного отблеска софитов, то ли от того, что все информационщики знают больше, чем остальные простые смертные. Интересно, замечают ли это другие? Или только я? Или, может быть, мне просто очень хотелось бы, чтобы этот огонек был только в глазах коллег? Я не знаю.

Кстати о коллегах. Позвольте представиться, я работник Средств Массовой Информации (иезуитское название, вам не кажется?). Если выражаться профессиональным языком – я медийщик. Очень приятно. Понимаю, что вам не совсем приятно или совсем неприятно. А мне как раз приятно оттого, что вам неприятно. Вот такая тавтология.

Если вы не поняли, то я вам сейчас в двух словах объяснил суть СМИ. Или медиа. Создание информационного поля. То есть вроде бы я сказал сейчас ерунду, а получилась довольно интересная конструкция. Клево? Вот этим я и занимаюсь. Я копирайтер. Иными словами, я пишу то, что этот придурок по CNN вам озвучивает. Точнее, не он, а ему подобные. Ну, на самом деле среди тех, для кого я пишу, есть много хороших и умных людей (им-то я в основном и помогаю), но иногда приходится работать и для «говорящих голов». Профессия копирайтера – самая важная (это вам любой медийщик скажет, ну или почти любой). Потому что копирайтер рождает тексты. Посему мы – этакие демиурги СМИ. Ибо в начале было слово. А уж потом появился телевизор. Это из Священного Писания, если помните.

Помните такое? Да? Вы опять попались. Потому что в Писании было только про «слово». Про телевизор я от себя добавил. А получилось так, будто в Писании эти строчки были рядом. Именно такое, аудиовизуальное ощущение, правда? Я же говорю, это медиа. Врубаетесь?

В общем, здравствуйте. Я – работник СМИ. Сам я никогда таким образом не представляюсь. Конечно, есть среди моих коллег люди, которые подходят к вам вплотную, жмут руку и говорят замогильным голосом «Я работник СМИ». С таким трагичным пафосом, помните, как в этом фильме про войну? Где герой остался один против дивизии немцев и вышел им навстречу со словами «Я – русский солдат». Эти тоже говорят подобными голосами. Откуда только трагизм неясно. От чересчур больших зарплат? От сострадания простым смертным, коим недоступны большинство земных благ? Да еще и визитку тут же всунут, посмотрят в глаза, удостоверясь, что вы ее прочли. Требуют уважения к себе, суки. А на ваши письма по электронной почте будут отвечать двумя словами. Половина письма – название позиции, два слова – сам ответ. Как министерские бюрократы.

Ну, это не про меня. Я стараюсь быть ближе к людям. Так сказать, «строить свою работу не бюрократическими методами, а основываясь на живом человеческом контакте», как сказал доктор Геббельс. А он знал, как общаться с людьми. Основная проблема нашего общества – отсутствие умения общаться с людьми. Нет ее, живой человеческой связи. Не умеем.

Моя последняя мысль тут же находит подтверждение в реальности. Звонит мобильный, и вместо «Доброе утро» или дружелюбного «Антон?» я слышу вечно недовольный голос офисной секретарши Тани:

– Дроздиков, ты уже на работу едешь, я надеюсь?

– Доброе утро тем не менее, – отвечаю я, стараясь быть как можно более вежливым.

– Не уверена. Тебе еще долго ехать?

– Ну, все зависит от пробок… Я еще хотел заскочить… Дай прикинуть. Я буду через, – но договорить она уже не дает.

– Ты будешь через полчаса в кабинете Гордеева. Он звонил мне час назад, сказал, что вызывает тебя срочно.

– Но я через полчаса…

– Это твои проблемы. Все, пока. У меня вторая линия.

– Скотина хамская – бросаю я в трубку после того, как абонент отключился.

Судя по всему, начался пожар. Я быстро-быстро, перебежкой ниндзя, начинаю метаться по квартире, напяливаю на себя костюм, на ходу проверяю кошелек и пропуск и ломлюсь вниз, к машине. Какая же муха Гордеева укусила? Вроде бы все дела уже закончились, Новый год днями. Или я что-то пропустил?

Отъехав от подъезда, выруливаю за угол дома и чуть не втыкаюсь в мусоровоз. Я отчаянно давлю на сигнал, потом опускаю стекло, высовываю голову и кричу:

– Убери машину! Ты всю дорогу занял, придурок!

Ноль эмоций. Я вылезаю из-за руля, подхожу к мусоровозу и рывком открываю водительскую дверь:

– Блядь, ты чего не слышишь, урод? Я на работу опаздываю из-за твоей помойки!

– Антох, ты чего, с похмелья, что ли? – из кабины на меня смотрит добродушная физиономия Васи из второго подъезда. – Чего орешь-то, я сам проехать не могу.

Я смотрю вперед и замечаю раскоряченную поперек дороги «девятку», из-за которой не может проехать Васькин мусоровоз.

– А кто это так машину бросил? – интересуюсь я.

– Да, телка какая-то. Бабки у подъезда сказали, что у нее в квартире сигнализация сработала, менты приехали, вот она и ломанулась.

– Ясно… и давно?

– С полчаса. Да сейчас выйдет, погоди.

Сзади начали сигналить.

– Хули ты дудишь, баран? Не видишь, мы сами проехать не можем – злобно огрызаюсь я в сторону невидимого барана.

– Залезай в кабину? – кивает Васька. – Посидим, покурим.

– Я на воздухе лучше, – пытаюсь я отговориться от сомнительного удовольствия посидеть в кабине мусоровоза.

– Да ладно, брось ты. В «мерседесах» да «БМВ» каждый дурак в салоне был, а в мусоровозе когда еще посидишь? – Васька смеется. Я смотрю по сторонам, нет ли поблизости кого из знакомых. Обхожу машину и залезаю в кабину:

– Высоко у тебя здесь.

– Круче, чем в джипе.

– Ну да. Интересно, когда эта сука тупая выйдет, как думаешь?

– Да выйдет скоро, Антох, ты опаздываешь куда?

– У меня совещание уже идет, а я тут из-за нее ерундой занимаюсь, – я достаю пачку сигарет, вытаскиваю одну, случайно ломаю от нервозности и беру другую, – вот падла. Сигнализация у нее сработала.

– Ты все там же? – Васька дает мне прикурить. – На телевидении?

– Спасибо. Ага. Там же.

– Ну и как? Тебя же повысили, ты говорил? Когда уже будешь всем теликом рулить?

– Угу, – киваю я, вспоминая, когда мы с Васькой последний раз виделись и чего я ему говорил. – Пока отвечаю за все информационные программы на Первом и Втором каналах. Там посмотрим.

– Слушай, я чего спросить-то хотел, – Васька плюет через открытое окно.

– Ну?

– Чего, правда, что Ходорковского перевели на урановые рудники? Типа там уровень радиации превышает норму в сто раз?

– А ты где слышал?

– Вчера Светка моя новости по Восьмому каналу смотрела, там сказали.

– Вот пиздаболы, – я выпускаю дым и отворачиваюсь к окну, раздумывая, что бы соврать Ваське, – на самом деле все это вранье. Я тебе по секрету скажу, он вообще в Майами живет.

– Это как? – Васька смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – По телику же сказали…

– Да там скажут. Все это хуйня. Ну за неуплату налогов его пожурили, конечно, акций чуть-чуть отобрали и попросили до следующих выборов не показываться тут и не подогревать скандалы. А это народ пугают всякие гады.

– Во пиздец, – Васька выкидывает окурок в окно и от нахлынувших на него эмоций лупит меня по коленке, – не, ну ты смотри, чего творят, а?

– Фссссссс, Вась, ты аккуратнее, а? – тру я коленку. – Больно же.

– Ой, прости, я не нарочно. Слушай, ну я все равно не верю. Неужели, правда, в Майами?

– Точно тебе говорю. У меня парень знакомый в ЮКОСЕ работает. Пресс-секретарем.

В это время из подъезда выбегает девица в коротком полушубке, высоких сапогах и темных очках. Девица садится в «девятку» и заводит мотор.

– Девушка, а поаккуратнее нельзя машину парковать? – кричу я ей, но она не реагирует. Видимо, шум двигателя заглушил мой вопрос.

– Вот сука тупая, – говорю я довольно громко, так как она все равно не слышит.

«Девятка» сдает задом, водительское окно опускается, и оттуда высовывается голова девушки:

– Сам ты урод тупой, – отвечает она и резко трогается.

– Ха-ха-хаа, – ржет Васька, – во дает, а? Нормально она тебя, а?

– Ничего смешного, – говорю я ему и вылезаю из мусоровоза.

– Антох, ты чего обиделся, а? – Васька вылезает вслед за мной. – Ну ладно, прости, а?

– Нормально все, – я сажусь в свою машину.

– Антох, скажи по-честному, – Васька подходит к моей двери и опирается на стойку машины, – а по телику вообще правду говорят или все пиздеж?

– Вообще говорят. Иногда, – сухо замечаю я.

– А как узнать, что правда, а что вранье? – Василий делает настороженное лицо.

– Вслушиваться нужно внимательнее. Все, Вась, поехали, а то я совсем опоздаю.

– Ну ладно, спасибо. Хотя я все равно ничего не понял. Покеда, – Васька махнул мне рукой и понуро поплелся к своему мусоровозу.

– В этом и есть наша работа, – шепчу я, – чтобы ты ничего не понял.

Я веду машину, как угорелый. Пересекаю две сплошных, пару раз проскакиваю на «красный», «подрезаю» какую-то «Газель» и несусь дальше, получая в спину истеричные гудки. Около метро «Белорусская» я «подрезаю» «Москвич» и его водитель орет мне:

– А правила ты учить не пробовал, козел?

– А телевизор в окно ты выбрасывать не пробовал, придурок?

Такого поворота он явно не ожидал. Он удивленно пялится на меня и говорит:

– А при чем тут телевизор?

– А при том! Я на телевидении работаю. Если ты на работу опоздаешь, это говно вопрос. А если я – то вечером полстраны без новых программ окажутся.

– Во как… – мычит мужик.

Вот он – тот редкий момент, когда твоя работа вызывает отклик в сердцах зрителей. Работа на телевидении – то немногое, что способно вызвать уважение у окружающих. Практически в любых ситуациях меня это выручает. Нет того человека, которой остался бы равнодушным, узнав, что беседует с телевизионщиком. Телевидение передает свою магию всем, кто прямо или косвенно связан с его работой: от ведущего до мастера по починке телевизоров. Благодаря этой теме можно развести любого, кроме, пожалуй, работника ГИБДД. Ну, у тех свое ежедневное реалити-шоу «Алчность», перед которым меркнет очарование любой телепередачи.

– Вот так… – отвечаю я.

Какое-то время мы едем рядом и водила «Москвича», пользуясь случаем, удовлетворяет свое любопытство:

– Слушай, мужик. А я тебя где-то видел. Точно! Лицо мне твое знакомо. Ты случаем не в «Аншлаге» работаешь?

– Ну, бываю там иногда, – уклончиво отвечаю я.

– А скажи, нельзя там Коклюшкина почаще ставить? Или эту бабу, как ее… Елену Воробей? Она нормально так хохмит.

– Мы как раз расширяем программное время «Аншлага», – натянуто улыбаюсь я, – так что их обязательно больше будем показывать. Вы извините, я тороплюсь.

– Понимаю, – мужик поднимает свое стекло. Я ускоряюсь и слышу, как он мне приветственно гудит вслед.

Вот люди, а? Если бы сказал, что на «Культуре» работаю или в новостях, то такого внимания не получил бы. А «Аншлаг» – это наше все. Реально, вместо того чтобы ломать голову над сетками вещания, нужно запустить по трем федеральным Петросяна в нон-стопе, а в перерывах давать рекламу и новости села. И вся аудитория навеки наша. Я останавливаюсь на светофоре и вижу, как ко мне снова подъезжает мужик и опускает свое стекло: «Да как же ты заебал», – думаю я.

– Это… мужик… я че хотел тебе сказать, – лицо его снова стало агрессивным.

– Да поставим мы сегодня твою Воробей, поставим, не волнуйся.

– Не, обожди, я не про то. Я че хотел сказать-то. Вы заебали со своей рекламой, понял? В натуре, смотреть невозможно. Одни, блядь, «памперсы» да «тампаксы». Вы че, думаете, мы нанялись вашу рекламу смотреть?

Тут я уже не выдерживаю. «Тампаксы» ему не нравятся, блядь такая:

– Слушай, ты, урод. Благодаря «тампаксам» твоя жена «Санта-Барбару» смотрит, а ты, урод, «спартачье» в Евролиге под пиво хаваешь, понял?

– Не, я не понял…

– А ты пойми, кретин. Пораскинь мозгами, если не пропил. Ты думаешь, что это ты со своими тупыми друганами оплачиваешь эфирное время? Тебе, блядь, за твои сто рублей в месяц транслируют Лигу чемпионов? Да ты за всю свою никчемную жизнь на десять минут трансляции не наработал, скотина. А туда же. Реклама ему не нравиться.

– Слышь, ты че, а? Ты че гонишь-то, – опешил мужик.

– Через плечо. А «Аншлаг» твой в воскресенье снимают с эфира к ебеням, понял, нет? Все! Пиздец вам, колхозники. Теперь федеральные каналы будут показывать только рекламу, новости и балет. А все остальное – за бабки. Так что будешь приглашать свою любимую Воробей к себе домой, если денег хватит. Поюморит у тебя на кухне. Вы с женой и друзьями поржете. Можешь еще стриптиз у нее заказать. Или водкой угостить. До свидания, любитель юмора и сатиры.

Загорается «зеленый», и я уношусь вперед. Мужик остается стоять, переваривая информацию. Ему в спину тут же начинают сигналить остальные участники движения. Я вижу в заднее зеркало, как он вертит башкой по сторонам, пытаясь врубить передачу. Вид у него такой, будто его телевизором по голове треснули. Такая вот сатира.

Всю оставшуюся дорогу я размышляю над тремя вопросами: что сегодня скажет жене водила «Москвича», кого из телок удастся вытащить на дачу к Саше под Новый год и зачем я срочно понадобился Гордееву?

С водителем, в общем, все ясно – у него траур начался. С женой его и подавно. Остались телки и Гордеев. Вроде бы Гордееву я ничего не должен. Предновогодние тезисы сделал, экономическую ситуацию набросал. Чего ж с телками-то делать? Светка не поедет, Ольге можно попробовать позвонить, Людка с подругами в Египте (или врет, что с подругами, а сама с чуваком). Лариса? Надо у Сашки спросить, он ее знает лучше. Тамара. С Тамарой очень даже можно попробовать. Тамара. Тома. Тома, Тома… Бля… Вспомнил. «Тема дня» – выступление Павловского на Первом. Я же тезисы по внешней политике сегодня сдаю. Он же вроде говорил до обеда? Чего ему с утра-то приперло?

Я думаю, о чем буду врать и за какое время успею набросать «внешнюю политику». Включаю радио, бегаю по ФМ-диапазону в поисках хорошей музыки, но по всем станциям отвратительные утренние шоу. Перед подъездом к офису ведущая одного из них, заливаясь хохотом, озвучивает тему:

– О новогодних подарках. Что бы вы первым делом сказали своему начальнику, если бы он сообщил вам в преддверии Нового года, что вы уволены? – прислала нам такой вопрос Екатерина из Перми. – Хороший вопрос, правда Петя?

– Да, неплохой такой подарочек, – отвечает соведущий.

– Как вам такой вопрос, дорогие слушатели? Ответы на него вы можете присылать на наш пейджер, электронную почту или путем СМС на короткий номер…

В этот момент я подъезжаю к офису. Выключив радио, я еще несколько минут размышляю над этим идиотским вопросом для радиослушателей, затем над тем, что можно было бы ответить, передергиваю плечами, затем сплевываю три раза и выхожу из машины.

Поднявшись на свой этаж, я сразу бегу в приемную Гордеева. Увидев меня, Таня шипит из-за ресепшн:

– Он уже спрашивал два раза. Ты опоздал на десять минут.

Она поднимает трубку и сообщает:

– Федор Иванович, Дроздиков приехал. Все, поняла. Заходи.

В кабинете, кроме самого Гордеева, сидит дама из аналитического отдела и Вовка из «мониторинга». Я широко улыбаюсь, стараясь не выдать своей нервозности, и громко здороваюсь.

– Скажи, Антон, ты вчера вечером не смотрел Восьмой канал? – вместо приветствия обращается ко мне Гордеев.

– Вы знаете, я вчера вечером решил пораньше лечь спать.

– Жалко. А давай я тебе запись включу? Помнишь, как на советском телевидении было? По многочисленным просьбам телезрителей мы повторяем художественный фильм… Помнишь?

– Припоминаю. Так что по Восьмому было? Они отреагировали на речь, которую я позавчера написал для Игнатова?

– Отреагировали, Антон, еще как отреагировали. – Гордеев взял со стола пульт и включил телевизор.

На экране был один из депутатов «Единой России», который говорил о задачах, стоящих перед государством по отношению к армии. Он говорил минут пять, а я сидел и лихорадочно соображал, в чем тут мой косяк. Вроде бы эту речь готовил не я. Я уже почти полностью отвлекся на собственные мысли, как депутат следующим абзацем вернул меня в реалии:

– Наша, так называемая оппозиция может говорить об антитеррористических операциях все, что ей хочется. Со всем своим интеллектуальным багажом и навыками пропаганды они вряд ли смогли бы противостоять терроризму, – вещал депутат – А сейчас их выступления и статьи настолько хороши и злободневны, потому что сами они в безопасности. Вряд ли у них была бы возможность критиковать политику государства в Чечне, если бы наши контртеррористические подразделения стояли в стороне и позволяли бандитам вести свою преступную деятельность по всей России. Один солдат российской армии делает больше для России, чем вся вместе взятая оппозиция со всеми своими пустыми лозунгами! Со всей своей болтовней, которая возможна только потому, что тот самый российский солдат закрывает ее своей грудью от международных террористов.

– Это твой текст, Антон? – Гордеев нажал на паузу.

– Да, мой, Федор Иванович, – кивнул я.

– То есть ты сам писал, пытался передать задачи и цели правительства, понимал, какую реакцию это вызовет у аудитории и у наших противников, да?

– Да, конечно. Я же написал в подстрочнике, что данный акцент делается для того, чтобы аудитория понимала, кто стоит на страже интересов страны, а кто просто вредит ей, прикрываясь термином «оппозиция».

– Ага. А теперь послушай, как эта оппозиция среагировала.

Он перемотал пленку до сюжета, в котором Новодворская давала интервью. Сначала она читала тот самый фрагмент речи, затем отложила лист и начала говорить:

– Они дошли до такого бесстыдства, что даже уже не пытаются придумывать новые формы для своих ушатов с помоями, которые они льют в народные уши. Я сейчас прочту текст, с которого практически слово в слово была списана эта речь. Послушайте:

«Наши нейтральные критики могут говорить все, что они хотят. Со всеми их литературными и социальными навыками они, вероятно, не смогут завоевать одну советскую деревню. Эти всезнайки не особенно размышляют на тему того, о чем они пишут, так как сами они не находятся в опасности, пока героическая немецкая армия защищает Европу, а значит, и их. Они не имели бы большого шанса писать военную критику, если бы немецкая армия стояла в стороне и позволяла Большевизму проходить торжественным маршем… Один немецкий солдат, борющийся на Востоке, делает больше, чем все они со всей их болтовней, которая возможна только потому, что тот самый немецкий солдат защищает их своим мечом».

Новодворская закончила читать, камера взяла ее лицо крупным планом.

– Автор этого текста – коллега кремлевских мастеров пропаганды. Широкой аудитории его имя хорошо известно. Это доктор Йозеф Геббельс. Фашист и военный преступник. Министр пропаганды Третьего рейха. Именно эти его речи лежали в основе преступлений против человечества. Именно его министерство оправдывало перед немецким народом концлагеря, зверства и массовые убийства. Хорошие выросли у него ученики. Становится понятно, что ждет страну в следующем году, если нынешний год заканчивается трансляцией речей Геббельса по федеральным каналам.

Гордеев выключил телевизор и уставился на меня:

– Может, объяснишь мне все это?

– Да по-моему, и так все понятно, Федор Иванович, – начинаю я речь в свое оправдание. – Это же за уши притянуто.

– А по-моему, непонятно.

– Иван Федорович, да что ее слушать, она же сумасшедшая. Помешанная на «кровавой гэбне» и фашизме. Небось сама на ночь Геббельса читает, вот ей везде призраки и мерещатся. Уцепилась за русского солдата, который закрывает грудью страну от террористов, и вспомнила Геббельса с «мечом». Все, кто связан с медиа, читали Геббельса когда-то. Может, у меня в момент написания всплыла в сознании эта формулировка. Знаете, иногда бывает так, когда пишешь…

– А я вот Геббельса не читал, Антон.

– Ну… Федор Иванович, я тоже его… не особо… просто.

– Просто? Вов, ну-ка прочти, что ты мне утром показывал.

Вова открывает папку и начинает читать:

«Именно это происходило с телекомпанией НТВ. Существовали огромные зарплаты, щедрые страховые полисы, неоправданно высокие затраты, обычно обратно пропорциональные положительным финансовым результатам. Некоторые говорят сегодня, что были „создателями нового российского телевидения“. Я хочу им ответить, что, скорее, они были его убийцами. Потому что вместо того, чтобы развивать искусство общественного телевидения, они эксплуатировали его ради собственной выгоды. Безусловно, в телекомпании НТВ работали блестящие профессионалы (которые, я уверен, и останутся на канале), чья беда в том, что они были вынуждены находиться рядом с такими людьми, без чести и совести, но с огромными оффшорными счетами».

– Это откуда? – спрашивает Гордеев.

– Выступление, посвященное смене руководства телеканала НТВ, в апреле 2001 года, и проблемам, стоящим перед современным телевидением в России. Текст готовил Дроздиков.

– Так. Мария Викторовна, что там получилось у вас?

Винокурова из отдела аналитики надевает очки и читает голосом архивного работника:

«Именно это прежде случалось в немецкой системе радиосвязи. Были огромные зарплаты, возмутительные счета расходов, щедрые страховые полисы, обычно обратно пропорциональные любым положительным достижениям. Есть некоторые сегодня, кто называет себя „отцами радио“. Можно ответить им, что они не были теми, кто развивал радио, а скорее теми, кто не произвел никакой пользы из этого в трудные времена. Они только знали, как эксплуатировать радио для собственной выгоды. Конечно, были и хорошие люди, те, кто действительно строил немецкое радио, но должен был стоять рядом с этими охотниками за приданым с их полными бумажниками и пустой совестью».

– Так. Вова, давай следующий кусок.

– Из этого же выступления, Федор Иванович:

«Это не означает, что государство хочет превратить телевидение в структуру, обслуживающую исключительно его собственные интересы. Наоборот, государство против любых пристрастных позиций. У общества должна быть возможность выбора той или иной позиции и право получать информацию из различных, независимых источников. Мы выступаем за то, чтобы было музыкальное телевидение, развлекательное телевидение, юмористическое телевидение, культурные каналы, политические каналы. Единственная позиция государства в том, чтобы ставить морально-нравственные задачи перед техническими, обеспечивая свободные информационные потоки, представленные различными источниками».

– Мария Викторовна, есть аналогичный текст?