Текст книги "Облако в погонах"

Курсант Владимир Орлов. 1974 г.

Стихотворение курсанта Владимира Орлова

 
Фронты окклюзии прошли,
Но, Боже мой, какая жалость!
В глухой заснеженной дали
Метеостанция осталась.
 
 
Стоит она уж много лет,
Тая надежду перемены,
И льет прожектор тусклый свет
На дом с ромбической антенной.
 
 
От теплых окон валит пар –
Седой, как стекла старых оптик.
И там, над группой изобар,
Всю ночь работает синоптик.
 
 
О, тундра, как ты хороша!
Богами и людьми забыта,
А у синоптика душа
Морозным инеем покрыта.
 
 
Творя божественный полёт,
Как будто встарь, как будто в ссылку,
Сюда раз в месяц вертолет
Привозит почту и посылку.
 
 
И каждой ночью ему снится:
В косе дочурки белый бант,
Весна и теплые зарницы,
И званье «старший лейтенант».
 

1975 г.

Так в военной авиации положено: ежечасные метеонаблюдения, с выходом на метеоплощадку и тщательным снятием показаний приборов

Начальник Гидрометеорологической службы Вооруженных Сил Российской Федерации (2004–2009 гг.), заслуженный метеоролог России, кандидат технических наук, полковник Владимир Николаевич Орлов, поэт, автор-исполнитель

В.Н. Орлову в день 50-летия

 
«Фронты окклюзии прошли…»,
А стих в народе задержался.
Как песнь воронежской земли,
Где ты с Любовью повстречался.
 
 
Где офицером стал навек.
Затем служить продолжил в Польше,
Но портил жизнь Валенса Лех
(Теперь уродов стало больше)!
 
 
Вот и настал известный срок,
Вам за Амур – с лихвой досталось.
Поэт, он все-таки – пророк,
Коль слово делом отозвалось.
 
 
Тайга в Приморье хороша!
Там, вопреки снегам и грозам,
Синоптик мудрый, чуть дыша,
Корпел над картой и прогнозом.
 
 
Прошло немало лет с тех пор;
Жена, два сына – что же лучше!
Да и с судьбой не кончен спор,
И бант блеснет в косе у внучки.
 
 
В Арбатском округе служить,
Не изменив себе и делу,
Умеешь жить, любить, дружить
И Службой управлять умело.
 
 
Кремль рядом, Генеральный штаб –
Пейзаж достойный к юбилею.
Умом ты тверд, рукой не слаб,
Душой остался всё ж «старлеем»!
 

27 мая 2006 г.

Тексты песен77
  Благодаря именно таким ярким образцам творчества, рождённым в тяжкий для ВС переиод, мы ещё имеем вменяемый офицерский корпус. Низкий поклон В.Н. Орлову за психотерапию, особенно за «муху»


[Закрыть] В.Н. Орлова

* * *

 
    В кабинете муха бьется о стекло,
   Так служить в Генштабе мне на..лó.
   Я сам, как эта муха, и, право, не пойму:
   Зачем весь день мотаюсь то в ГОУ, то в ГОМУ?
 
 
    Припев:
 
 
   Товарищи полковники, служите веселей –
    Вы служите на грани генеральских должностей.
    Судьбы своей солдатской не кляли никогда,
    На службе этой б…кой прошли ваши года.
    На службе этой ратной прошли ваши года.
 
 
    Командир поддатый, «зам» – с утра косой…
   Жизнь идет то черною, то белой полосой.
    Генералам – х… ли? Им везде почет!
    Скоро в кадрах службе моей сделают подсчет.
 
 
    Припев:
 
 
    Им нас не затрахать, через год – в запас,
    И министр гражданский свой издаст приказ.
    Как всегда, в Генштабе пусть все ходят на ушах –
    Но только, знайте, держится все на «полкашах»!!!
 
 
    Припев:
 

2005 г.

* * *

 
Кошка пьет из лужи…
Я никому не нужен…
Кому я на хрен нужен?
Ведь я, такой, как все!
Я в форме, но поддатый,
Небритый, бородатый
Шагаю я куда-то
По встречной полосе.
 
 
Таксисты объезжают –
Наверно, уважают!
А чайники сигналят:
Куда, мол, прешь, чудак!
Мне жить не надоело,
Кому какое дело?
И я шагаю смело –
Я отдыхаю так!
 
 
Навстречу мент скандальный,
Я слышу звон кандальный,
Но я такой нахальный –
Ни капли не дрожу!
Я – офицер Генштаба!!!
Служу я там не слабо!
По пятницам и в праздники
Я здесь всегда хожу.
 
 
И мент из уважения
Остановил движение,
Остановил движение
И взял под козырек!
Ведь был он тоже в форме,
И при ГАИшном корме,
Ну как в конце недели
Не выпить пузырек?
 
 
Я говорю: «Дружище,
В кармане – только тыща.
В кармане – точно тыща,
И нечего грустить!
Пусть я тебя не знаю,
Но службу уважаю,
Сердечно приглашаю
По рюмке пропустить!
 
 
А он все понимает,
Он головой кивает,
Он головой кивает,
Ведь он такой, как все.
Он круто развернулся,
Он, как и я… разулся
И зашагал со мною
По встречной полосе!!!!
 

2006 г.

Поэмы

Сон

Фантастическая поэма

Любимым поэтам посвящается

I

 
В неземное утро мне снится:
Пред моим замёрзшим окном
Появилась вдруг колесница,
Засверкав при свете дневном.
 
 
В золотой возок запряжённы
Три прекрасных белых коня.
Я стоял в сенях, поражённый,
Алкогольный туман кляня.
 
 
Бьёт копытом в земь золочёным
Тонконогий конь коренной,
Ухмыльнувшись ликом точёным,
Разнуздался, идёт за мной.
 
 
Что за диво – вмиг потемнело,
Молний стрелы пронзили снег,
Не кричал я, не онемел, но
Предо мной стоял человек.
 
 
Боже мой! Я узнал его, братцы,
Невменяем стал: сам не свой,
Сел в сугроб, стал в снегу валяться:
Саша Пушкин стоял живой.
 

II

 
Мановеньем его прогоняю,
В исступлении прошу сгинуть прочь
И себя в душе проклинаю:
«Ах, зачем я так пил в эту ночь!»
 
 
Крепок дух, что настоян на сене,
Или ты будоражишь, пьяня,
Подбегает Сергей Есенин,
Миша Лермонтов вместо коня.
 
 
Говорят все: «Ужели не рад?
Успокойся же, Ося, милый,
Позабудь дивный сей «машкерад»,
В кабаке восстановишь силы».
 
 
Поднимают – опять я высок,
Сам иду: не подобие груза,
И, смеясь, покидает возок
Не старуха-княгиня, а Муза.
 

III

 
Трактирщик приглашает нас за стол
Немного выпить, просто отдохнуть.
Я с Пушкиным такую речь завел:
« О, Александр, я не могу уснуть!
 
 
Мне вдохновенье не даёт покоя,
Но должен я с покорностью немой
Уйти от радостного аналоя…
Да! Душу сковывает призрак твой.
 
 
Ты знаешь сам, писал всегда прекрасно,
Как солнца луч, струился твой язык,
А я пишу – мне самому неясно:
О чём, зачем?»
 –«Ты, верно, не привык, –
Мне отвечает гений чуть лукаво, –
К чему младое сердце принуждать?
Ещё не венчан с громкою ты славой,
Но уж недолго».
  –«Нужно подождать?»
 
 
Блажен я был. Речей прекрасных звуки
Земных богов я слушал до конца,
К бокалам пенистым тянулись наши руки,
Чуть отрезвляя пьяные сердца.
 
 
Цыгане пели жалобно-лимонно,
Да на дворе метели скучный свист
Мишель пьянел и всё неугомонно:
«А не сыграть ли нам, сеньоры, в вист?»
 

IV

 
Мы веселились шумно, но с опаской:
За буйство от потомков нагорит.
«Я это опишу в «Москве кабацкой», –
Поморщив лоб, Есенин говорит.
 
 
«Имён не будет, и какого беса
Мне их писать, я не настолько пьян.
Но всё же, Александр, ты был повеса,
А впрочем, я сегодня – хулиган.
 
 
Айда туда, где роща золотая!
Она всё чаще снится мне во сне».
«Ко мне в Тарханы, – Лермонтов, зевая, –
Хоть там вольготней, право, по весне».
 
 
Жаль, не было коней и даже брички,
В трактире кончился запас вина,
Пошли ко мне и пили по привычке,
Стихи читали хором дотемна…
 
 
P.S. Конечно, я проснулся, успокойтесь.
Коль сон таков, то что с него вам взять.
Спокойствие, общественная совесть!
Я не унизил признанную знать.
 
 
На брудершафт не пил я с Маяковским,
Не видел Байрона навеселе…
Я соглашаюсь, прикрывая доски,
Где пушкинский автограф на столе.
 

17 февраля 1979 г.

Господа юнкера, кем вы были вчера? А сегодня вы все офицеры.

Встреча

Военно-лирическая поэма

А. Васильеву

I

 
В уездном захудалом городишке
Я тосковал один в глуши степной,
Почитывал пузатенькие книжки,
Да верный пёс лохматый был со мной.
 
 
Текли тогда размерено и тихо
Недели отставного чудака,
Жизнь бивака в походе, в злое лихо
Забылась, стала как-то далека.
 
 
Немудрено. Однако прошлым летом
Трясину скуки разрывает слух:
Драгунский полк в сияньи эполетов
Прибудет сватать барышень-толстух.
 
 
Не только их, но эдаких в избытке
В провинциальной нашей стороне:
Перекормили, верно, прямо в зыбке
Несчастных. Я привержен старине.
 
 
Не нашей, пусть отважной, но сермяжной,
А эллинской, когда, людей воспев,
Цвели тела и в пику знати важной
Я не любитель рубенсовских дев.
 
 
А между тем семейства всполошились:
Рядить в обновы дочку, кто – двоих.
Во всём на волю божью положились,
Но не жалели рук и ног своих.
 
 
Числа седьмого, впрочем, было в среду
Весь город изменился, наряжен:
Получше молодца позвать к обеду
(Побольше сделать из дочурок – жён).
 

II

 
В кресле спать я был тоже не в праве,
Прискакал, вижу в дымке – драгун,
К городской подъезжавших заставе,
И красив знаменосец, и юн.
Впереди – адъютанты лихие.
 
 
Ах, красавицы чуть смущены,
Хоть и ведают чувства благие,
Но мосты их сердец сожжены.
Эскадрон эскадроны меняет,
 
 
Громко крякнув, пропели: «Ура-а!».
Уж семь лет среди этих меня нет.
Что поделать – всему есть пора.
 
 
Много храбрых и чуть франтоватых
Заступало под тени знамён,
Не упомнить, и как всех назвать их,
Генерал мой в пример приведён.
 
 
Был мастак он на всяки таланты,
И в бою – впереди грозный муж.
…Позади тащат скарб маркитанты,
Объезжая спокойствие луж.
 

III

 
Стою в толпе и «о, Создатель!»,
Мелькнул на лошади гнедой
Старинный полковой приятель
С полуседою головой.
 
 
В плеяде славных офицеров
(«Как он прекрасен!»– слышу стон)
Мой друг – Георгий Староверов,
Меня заметил, удивлён.
 
 
Подъехав, тут же ловко спрыгнул
(Мелькнул полковничий погон),
Обнял, спросил, куда я сгинул
Узнал мой адрес – и вдогон.
 

IV

 
Неслышно летний вечер настаёт,
Пора ему прийти, он не идёт.
Но звякнуло на воротах кольцо,
Вбегает кто-то быстро на крыльцо.
 
 
Конечно, он стоит, прищурив глаз:
«Послушай, опоздал на целый час.
Прости меня, обиды не тая,
Виной всему, клянусь, не только я!»
И вот уже сидим мы за столом
Вовсю едим, ну и, конечно, пьём.
Речь завели о прошлом, о друзьях
Кого убили, кто, как я – монах.
 
 
И дёрнул черт, спросить в хмельном тумане,
О некой дама – Луговской Татьяне,
Её любил он. Может, этот пыл
Со временем стремительным остыл.
 
 
Молчал Георгий. Вечер истекал.
Лишь осушив осьмнадцатый бокал,
Поведал он о той, кого искал.
 

V

 
«Лет десять или более прошло,
Когда наш бравый полк входил опять
В то небольшое русское село,
И довелось Татьяну повидать.
 
 
Едва подъехав, обратил я взор
На белый дом и пруд невдалеке,
Всё вспомнил: и её немой укор,
Глаза в слезах, цветы дрожат в руке.
 
 
Мозг воскресил, пьяня, девичий стан,
Конь подо мной гнедой летит стрелой.
Любовь иль смерть! Весь мир или обман!
(Случается подобное порой).
 
 
Вот и усадьба. Полон страсти пылкой,
Вбегаю по замшелости ступень.
Назвался. Жду, и ожиданье пыткой
Мне кажется, минута длится – день.
 
 
Вдруг – барыня с фигурою бутыли,
Сгинь, наважденье! Вон исчезни, вон!
– Татьяна! Таня! Ты ли это, ты ли?!
Я, верно, сплю. Какой кошмарный сон!
 
 
Ей заглянул в потухнувшие очи –
Она глядит вокруг – сова-совой.
О, неужель безрадостные ночи
Так страшно изменили облик твой?
 
 
Ищу, не находя улыбки прежней,
Улыбки глаз, что неба голубей,
А на физиономии небрежной
Улыбка есть, но нет её глупей.
 
 
Я, поражённый этой переменой,
Какое-то проклятье произнёс,
Она же предлагала мне отменный,
Для фуража назначенный овёс.
 
 
Но не дослушал и ретировался,
Давно я так, признаюсь, не скакал…»
Невесело полковник рассмеялся
И выпил девятнадцатый бокал.
 

1979 г.

В поисках истины

Историческая поэма

ПОСВЯЩЕНИЕ

 
Увы, прекрасная Венера,
Я поднимаю пыль завес
Не для тебя. Моя премьера
О власти, о тебе, Зевес.
 
 
Пусть обретут свободу руки
И непредвзятость пусть глаза
Клянусь! Не только ради скуки
Растёт поэзии лоза.
 
 
Саднится сердце, кровь из раны
Течет рифмованной строкой.
Вас опишу, цари-тираны,
Противен мертвенный покой.
 
 
Всё, что солгало, Правдой стало
Всё чистое зовётся – Ложь,
Всегда, где золото блистало,
Сверкал холодной сталью нож.
 

Глава 1

(г. Рим, 45 год до н.э.)

 
Богами властью одарённый,
Сам возвеличенный как бог,
Гай Юлий Цезарь, окружённый
Толпой идёт, но вышел срок.
 
 
«Послушайте, друзья!» – и, что же,
В глазах их помутился свет.
Как вот над ним уже, о, Боже!
Вознёсся молнией стилет.
 
 
Стилет взвивался, и недаром –
Кромсал надменные черты:
Гай опускался под ударом,
Шепнув чуть слышно: «Брут и ты…»
 
 
Стена пугающе раздета,
Слепит постельной белизной.
Течёт из статуй в тело Лета,
А череп иссушает зной.
 
 
Мозги сжимаются от боли,
Глаза краснеют из орбит.
Тот, кто искал бескрайней воли,
На мраморе лежит убит.
 
 
Лежит властитель, в плащ завёрнут,
Гримасой смерти изменён.
Тлетворной немочью подёрнут,
Белее глыбы мела он.
 
 
Пал своенравный император
Под изменившею рукой,
Как ослабевший гладиатор,
В крови своей нашёл покой.
 
 
Перешагнув чрез труп кровавый,
Брут тогу ловко отогнул
Имперский жезл, венчанный Славой,
В его руке, как меч, сверкнул.
 

Глава 2

(Александровская слобода, 19 ноября 1581 года)

I

 
Москва – древнейшая Руси столица,
Ты не забыла властного царя.
Иль чёрным вороном он над Кремлём кружится,
Иль коршуном, за государством зря.
 
 
Пустынны в Слободе стоят палаты,
Где взор ласкают злато и сафьян
В них трепетом почтительным объяты
Все. В них – Грозный царь Иван.
 
 
Вот он сидит, скуластый, остроносый,
И много лет прошло с тех давних пор,
Как правит он и множит тел отбросы.
С ним сын его, у них как будто спор?
 
 
–О, нет, отец! А тот, длань простирая.
Неистово вопя: «Молчи, щенок!»
Слепому бешенству, не зная края,
Бьёт сына посохом в тугой висок.
 
 
Крик жалобный – и рухнул бедный отрок.
Кровь видя, удивлён: глаза чисты.
…Споткнувшись о кровавый тела свёрток,
Бежит старик, и рушатся кресты.
 

II

 
Туман кровавый пред глазами скачет.
Сжал голову: гудит в ушах набат;
Ржёт конь, а показалось – мальчик плачет,
Зрачки окрасил огненный закат.
 
 
Безумец старый бродит в тёмной зале,
Зловещие чертя по ней круги.
Чу! Крики, плач и государя звали.
Боярин входит, затая шаги.
 
 
«Мой государь, прости! Царевич умер!» –
И в ужасе дрожит, упавши ниц.
О, пытка! Ум не подчинился думе.
Лицо расплылось на десятки лиц.
 
 
Кривя с трудом оскал в натужной муке,
«Уйди!» – хрипит и дышит чёрным ртом.
Тревожно слыша в каждом сердца стуке:
«Сыноубийце – ад на свете том!»
 
 
Рука дрожит, сжимая тяжкий посох.
Иван ужасен, бледен: сам не свой,
Отбросил жезл, и тот поверху досок
Лежит, крича кровавой полосой.
 

III

 
Темнеет. Тихо входят ночи тени,
В углу скрипит и плачет карлик-тролль.
Царь молится, спустившись на колени,
И, притупляясь, утихает боль.
 
 
«Погиб сынок! Прими его, Владыко.
Боюсь расплаты: немощен и стар.
Прости мой грех, иначе вражье лихо
Сомнёт опричников, да и бояр.
 
 
Завянет дело жизни. Обнищая,
Русь вновь падёт, тогда всему – конец.
И, новый храм воздвигнуть обещая,
Христа лобзает в золотой венец.
 

Глава 3

(Англия, 1647 год)

I

 
Лежит в густеющем тумане
Державный старец Альбион,
Идут на Лондон пуритане;
Король их наглостью взбешён.
 
 
Рукою женственной лаская
Щенка изысканных кровей,
Карл, жестом канцлера впуская,
Желает знать о всём скорей.
 
 
«Сир, опасения напрасны, –
Милорд заверил короля:
Идут бродяги и прекрасно.
Сотрём их в пепел, о-ля-ля!»
Ещё не знают эти оба,
Как близок их пути конец.
Как скоро хладной крышкой гроба
Придавлен будет он – мертвец.
 
 
Когда в стране нет твёрдой власти,
Два лагеря: народ и царь –
Пылают и тела, и страсти,
Сейчас не так, так было встарь.
 

II

 
С лицом, под стать мясному блюду,
Вождь люда Кромвель, а за ним –
Рвань черни, стёкшись отовсюду,
Стоит полком и не одним.
 
 
Что привело сюда несчастных?
Жизнь, источающая стон!
Верхи ж к Виктории причастны,
А этим – погребальный звон.
 
 
Сошлись войска близь деревушки,
Вопрос поставлен: он иль мы?
Луг, что топтали лишь пастушки
Стал центром боя и страны.
 

III

 
Ласкает ветер локон русый,
Клинок блестит в руке, кровав.
Милорд сухой и седоусый,
Споткнулся, вскрикнул, грудь зажав.
 
 
Хрипят изрубленные губы,
Сапог на горло наступил,
И звуки тяжелы и грубы.
Марс полной чашей кровь испил.
 
 
Но что за крик? – «Нет Карлу веры,
Бежал король, сбежал, подлец!»
Лежат на поле кавалеры,
Бесславный обретя конец.
 
 
…Бой кончен. Участь предрешили:
Топор, палач – ликует голь.
Реформы сочинять спешили,
И новый восходил король.
 

Глава 4

(о. Св. Елены, 1821 год)

I

 
Пав жертвой не одной измены,
В свой ум и пыл влюблён,
На острове Святой Елены
Стоял Наполеон.
 
 
Как много было верных лиц,
Как радостно порой
Виденье: в дымке Аустерлиц
И снова он – Герой!
 
 
…Ряды сомкнуты. В пешем строе –
Регалий пёстрый ряд.
Все мысли были о Герое;
В бой шли, как на парад.
 
 
Вперёд! И, шаг не ускоряя,
Идут лицо к лицу.
Раскрыты настежь двери рая,
Потворствуя свинцу.
 
 
Свистит, грохочет, давит, рубит,
Рвет чувственную плоть.
Как тщат окровавлены люди
Друг друга проколоть!
 
 
И жерла пушек раскалённы,
И барабанов дробь;
Листвою прикрывают клёны
Разбрызганную кровь…
 

II

 
Взор затуманен, губы сжаты –
Воспоминаньем полн,
Забыл: не с ним его солдаты,
А шум от хладных волн.
 
 
И гаснет яркое виденье,
Взор осязает явь.
Шептали зло: «Пришло отмщенье,
Смирись и Бога славь».
 
 
Когда и где судьба сменилась?
Где роковой предел?
Бог дал позор и отнял милость
Когда? И вдруг прозрел.
 
 
О, море – вечная стихия!
Как ты, страшна она
Без края и конца – Россия,
Холодная страна.
 
 
Всё вспомнилось: леса и долы,
Москвы печальный звон
И, затеняя все престолы,
Стоит российский трон.
 
 
Но голод – страшное мученье.
Их выгнал на мороз.
Под дьявольское волчье пенье
Смертельный шёл покос.
 
 
Бежали все, всё оставляя…
Стыд, Франции сыны!
Вас добивали, окропляя
Брега Березины…
 
 
…Вода и скалы. Как жестоко
Вокруг бушует шторм!
Стервятник кружит одиноко,
Разыскивая корм.
 

ЭПИЛОГ

 
Напрасен труд, я сознаю ошибку,
Истории закрыв тяжёлый том,
Что видел в нём: предсмертную улыбку,
Убийства, осенённые крестом.
 
 
Листать устал кровавые страницы,
Впитавшие эпохи и века –
Опустошив бездонные глазницы,
Набрякла кровью каждая строка.
 
 
Стал, уподоблен чистоте кристалла,
И, путь осмысля, повторяю всё ж:
Всегда, где власти золото блистало,
Сверкал холодной сталью нож.
 

Апр. 1979 – окт. 1980 гг.

Эпистолярная поэма

(в трёх посланиях)

ПОСЛАНИЕ ПЕРВОЕ

Сергею Александровичу Молоднякову от Сергея Генриховича Мартина

 
О, Сергей, мне близок стал до боли,
Твой напевный, искренний язык.
 

Остап Копчёнов

 
Направив некогда письмо,
Мечтал я получить ответ:
Две строчки, слова два всего.
Узнать, хоть живы вы, иль нет.
 
 
Не осуждаю, не виню,
Не искажайте слов моих.
Я вас по-прежнему люблю
(Как и оставшихся троих).
Я был бы рад узнать от вас,
Что жизнь вольготна и светла.
Что отдыхаете сейчас,
Оставив все свои дела.
Забот поменьше – вот что я
Вам пожелаю в этот час,
И в ратный праздник февраля
Восславлю каждого из вас.
 
 
Судьбе угодно было взять
И разбросать по сторонам всех нас,
Но будем вместе сроков ждать,
Ведь повстречаться надо нам.
 
 
Концессия88
  Концессия – общество курсантов с весьма ограниченной ответственностью, основанное на ежевечерних практиках чайных (и не только) церемоний.


[Закрыть] должна всегда –
Взрослеть, расти и процветать.
 И даже в трудные года,
 Нельзя сей дружбы потерять!
 
 
 Прости за смелые слова,
 Не прокляни и не зарежь,
 За пробу дерзкую пера.
 За сим прощаюсь,
Мартин Серж.
 

10 февраля 1986 г.

Аэродром Кандагар,

Демократическая Республика Афганистан

Концессионеры почти в полном составе: С. Мартин, С. Молодняков, О. Аганин, И. Птицын

ПОСЛАНИЕ ВТОРОЕ (ответное)

Сергею Генриховичу Мартину от Сергея Александровича Молоднякова

 
Мечтал я получить ответ:
Две строчки, слова два всего…
 

Серж Мартин

 
Слова-слова, едва ль, едва
Надежды сохранялась нить…
Не два, а двести двадцать два
Готов я вам сейчас излить.
 
 
Не знаю, вправе ли, мой друг,
Я трогать прах святых могил?
Замкнулся лучезарный круг –
Остап ушёл от нас. Почил.
 
 
Великий муж был – не дурак!
Умел сказать – красиво, зло.
Увы, когда-то было так,
Затем куда-то всё ушло.
 
 
Да будет так! И пусть Поэт
Ушёл, но, Вестник облаков,
Сегодня пишет вам ответ
Синоптик Серж Молодняков.
 
 
А он для вас не критик – брат
И также сохранил в душе
Воспоминаний добрых ряд,
Готовых прошлым стать уже.
 
 
Но прав любой из пятерых:
Минует чаша нас сия.
Потомки будут петь о них,
И тем жива Концессия!
 
 
О том мы сложим эту песнь,
Что дружбе тесен шар земной.
А дабы с Гоши счистить плеснь,
Его заставим спеть – за мной.
 
 
Пусть сложит про холмы и вдов,
Дорогу пыльную, туман99
  Единственный известный стих Игоря Тихоновича Птицына:
И вновь дорога вьётся,Пыля среди холмов.Как нитка, жизнь порвётся,Плодя нам новых вдов.

[Закрыть]
(На занятость сошлётся вновь
И не напишет, басурман).
 
 
Теперь немного о своём:
Я жив. Оставив шумный свет,
Вновь прозябаю, впрочем, нет,
Мы это – службою зовём.
 
 
Дни – в суматохе разных дел,
Из сотни – успеваю пять.
Почти готов себя распять
(Распял бы, если бы умел).
 
 
Несу свой крест куда-то вдаль
И сожалею лишь о том,
Что холоден мой новый дом –
Друзей в нём нет. Чертовски жаль!
 
 
И мудрость вечная права,
Мне старый друг – во всём пример.
К тому же – концессионер,
Он – сотня новых, а не два!
 

P.S.

 
Настанет долгожданный час:
Сойдутся горы и холмы.
То будем, безусловно, мы,
А Чук – солиднейший из нас.
 

21 февраля 1986 г.

Аэродром Тирасполь,

Молдавская ССР

ПОСЛАНИЕ ТРЕТЬЕ (заключительное):

Сергею Александровичу Молоднякову от Сергея Викторовича Щукина

 
Привет, наш милый друг!
Супруге наш привет.
Ещё ты в негу погружён,
А уж готов ответ!
 
 
Пишу тебе, мой милый друг,
Как видишь, в тот же час,
Когда поэзии Пегас
Уж мчит меня, – и я презрел испуг!
 
 
Спешу уведомить тебя, родной,
Послания я получил намедни.
Прочёл, остолбенел, как стоя у обедни.
Ба! Все кругом поэты! Боже мой!
 
 
Как ровен стих, метки как выраженья,
Мой друг, прости, не о тебе здесь речь –
Твой стих давно пора классическим наречь,
Но, Серж, воистину, достоин удивленья!
 
 
А как же мы? Законен сей вопрос!
Ужель средь девственной природы водокрасной
Из нашей секции Концессии прекрасной
Какой-нибудь поэтишко не взрос?
 
 
Смотрю на Птицына, в его бездонны очи,
А тот уж сам не свой – уставился в окно.
Да и понятна аксиома та давно,
Твержу её и дни, и тёмны ночи:
Стрясти яйцо полегче с петуха,
Чем с Птицына, хотя бы треть стиха!
 

…………

 
Благословения у неба попрося,
Я думаю: чем лысый чёрт не шутит?
Меня армада рифм уж явно не замутит.
Скорей чернила мне и перья от гуся!
 
 
Мой друг, давно тебя хотел спросить,
Как пишешь ты, какой подход тут нужен?
И я ведь знаю грамоту и вроде не контужен,
Но что-то стало тихо так бесить.
 
 
Свидетель Бог – я бился два часа,
Но, кроме строк, каких учили в школе:
«Я к Вам пишу – чего же боле?»
Не выдумал, лишь вздыбил волоса.
 
 
Сошлись мы с Игорем достойно
В одном, что проза нам родней.
Стишок черкнём – потешить чтоб друзей.
Но хлеб не отнимаем. Спи спокойно!
 

1 апреля 1986 г.

Аэродром Красноводск,

Туркменская ССР

Сергей Генрихович Мартин

Олег Борисович Аганин

Сергей Викторович Щукин

Игорь Тихонович Птицын

Сергей Александрович Молодняков