Текст книги "Лепестки Мугунхва"

ГЛАВА 7

Порой человек попадает в такую ситуацию, когда понимает, что для достижения успеха он уже ничего не может сделать. Ни он и никто другой. Разве что какой – нибудь счастливый случай? Но ни один взрослый и разумный человек не будет надеяться на этот случай. А если он честен и обладает достаточным мужеством, то он, не оглядываясь на перспективы, просто будет продолжать делать то, что обязан. То, что является его долгом. Долгом перед Жизнью.

Учитывая все условия, Мэнхо понимал, что почти никому из них не удастся выжить. Они неслись во весь опор к широкой и плоской горловине ущелья, имея в нескольких сотнях метров позади себя настигающий их передовой отряд монголов.

Только бы успеть протолкнуть в узкое ущелье повозку с небольшой охраной и оставшимися силами запереть каменное устье! Если сделать всё правильно, то можно продержаться час, два, а может, и больше. Чем больше, тем лучше. Тем дальше успеет уйти повозка.

Домчавшись до первых скал, Мэнхо быстро выстраивал отряд для отражения атаки. Хотя по причине малочисленности войска вариантов было немного. В центр для принятия основного удара он поставил «красный» отряд корейцев. На левом фланге, чуть в глубине, встал тяжёлый отряд «бронзовых». Их задачей было ударить во фланг монголам, когда те увязнут в схватке с передовым отрядом. Арбалетчики заняли удобные для стрельбы невысокие скальные выступы.

Мэнхо посмотрел вслед удаляющейся повозке, сопровождаемой пятью «красными», в числе которых были Чольсок, Пингюн и Тургэн. Неудовлетворенный столь скудным сопровождением, генерал, поймав взгляд Вэйшана, поднял руку с растопыренными пальцами. Командир китайцев без слов всё понял и отправил за повозкой ещё пятерых «бронзовых».

Первый удар монголов был настолько силён, что сразу же существенно потеснил «красный» отряд. Корейцы не рассеялись, а с боем отступили, сохраняя боевой порядок. Монголы, быстро уплотняясь, продолжали давить. Их преимущество стало расти, как вдруг «бронзовые», резко сместившись вперёд, мощно ударили им во фланг.

Несмотря на потери, воины в красных доспехах дрались с эмоциональным подъёмом и огнём в глазах. Они много кричали, порой слишком бестолково суетились, но бились отчаянно и отважно.

«Бронзовые» без каких‑либо эмоций просто «работали». Чётко, качественно, профессионально. Их вторая половина, занявшая позиции на скалах, так же чётко и уверенно выбивала целые ряды монголов арбалетными залпами.

«Красный» и «бронзовый» отряды образовали почти

прямой угол, внутри которого начал постепенно редеть авангард Алтангэрэла. Монголы продолжали биться, но уже довольно пассивно. В их глазах явно угадывалось ощущение дискомфорта. Мэнхо видел это и прекрасно понимал причину. Первым ударом рассеять противника им не удалось. Схватка затягивалась, и это раздражало. Обычно, если первая атака не приносила успеха, монголы быстро откатывались назад, чтобы перегруппироваться и спланировать дальнейшие действия. Но сейчас ситуация не позволяла это сделать. Под двусторонним натиском разворот для отхода был смертельно опасен. Осознание этого было достаточно непривычно и угнетало монголов.

В окружении трёх телохранителей Мэнхо, не спешиваясь, наблюдал за сражением с небольшого пригорка. Потеплевший взгляд выдавал удовлетворение тем, что он видел. В уголках его рта уже обозначилось некое подобие улыбки, как вдруг… Живые искорки в глазах, затухая, стали медленно превращаться в лёд. Генерал смотрел вдаль, поверх голов сражающихся.

Два облака пыли. Два конных войска мчались к ущелью, оглашая степь дикими воплями. Они неслись, как стрелы, выпущенные с двух сторон, каждая под своим углом. И если мысленно продолжить взглядом линии их движения, то можно было определить место, где эти линии сойдутся. Мэнхо с тревогой проделал эту операцию и содрогнулся, представив все тяжёлые последствия. Обе «стрелы» сходились в одном месте. Это был левый фланг «бронзовых». И это означало, что конец будет быстрым.

Быстрый конец Мэнхо не устраивал. Он послал одного телохранителя к Вэйшану, а сам с оставшимися двумя переместился к левому флангу «бронзовых» и встал в том месте, где по его расчёту должны были соединиться два отряда противника. Через минуту к нему подъехал Вэйшан и встал рядом. «Бронзовые» постепенно, небольшими группами выходя из боя, присоединялись к своим начальникам. Они выстраивались двойной цепью в шахматном порядке на большом расстоянии друг от друга. Это обуславливалось особенностью техники применения да – дао. Этой тяжёлой китайской алебарде необходим был довольно обширный радиус для размаха. Впрочем, это незначительное неудобство вполне возмещалось тем разрушительным результатом, который несло это оружие врагам.

Арбалетчики, заметив изменение ситуации, стали перемещаться к самому краю ущелья, чтобы максимально эффективно встретить приближающуюся конницу мощными залпами.

«Красные», похоже, даже не заметили всех этих изменений. Увлечённые боем, они продолжали успешно добивать передовой отряд монголов.

Мэнхо, Вэйшан, «бронзовые». Они стояли молча, глядя, как к ним приближаются два потока пыли. Приглядевшись, генерал заметил, что они отличаются друг от друга. Тот, что летел к ним справа, двигался более упорядоченно и молча. Какие – то странные всадники, в больших мохнатых шапках, на высоких не монгольских лошадях. Таких воинов Мэнхо раньше не видел, но опытным взглядом определил – это серьёзная сила, которая может поставить точку в этом сражении.

«Бронзовым» не было необходимости ничего определять «на глаз». Они прекрасно знали этих всадников и не питали ни малейших иллюзий по поводу исхода сражения. И это при том, что «бронзовые», или, вернее, «неистребимые», как их называли раньше, сами были элитным подразделением армии, завоевавшей всю Азию.

Все ждали. На данный момент ничего, кроме этого, сделать было уже нельзя. Часто слышишь, что в такие минуты у человека перед глазами проносится вся жизнь, воспоминания, несбывшиеся надежды и так далее. Говорят, японцы даже должны в этот момент быстро сочинить посмертное хайку. Возможно! Хотя, вероятнее всего, подобные сантименты могут прийти в голову человека, готовящегося к смерти. Ответственный же человек всегда неосознанно думает прежде всего о деле, учитывая все технические моменты. Если приглядеться к ближайшему из «бронзовых», то по сосредоточенному выражению его лица, по движению глаз, по едва заметному подёргиванию руки, с зажатой в ней да – дао, нетрудно догадаться, чем он сейчас занят. Человек технически просчитывает и планирует первые минуты предстоящего боя. Его личного боя в этом сражении: под каким углом, на какой высоте опишет свой первый смертоносный круг его да – дао; в какую сторону он уклонится от контрудара, перехватывая свое оружие уже левой рукой; куда развернёт коленями коня и так далее. И всё это в нескольких вариантах: если первый атакующий будет один, если их будет несколько, если придётся отвлечься на помощь соседнему бойцу… В общем, конкретных реальных забот в эти минуты хватает. А посмотреть, как перед глазами пробегает вся жизнь, ещё успеется. Ведь будет же у него несколько секунд, когда он, разрубленный от плеча до пояса, будет падать с коня.

Обо всём этом думал и Мэнхо. Но к его заботам прибавлялась ещё и тревога за посланный вперёд отряд с повозкой. Он понимал, что умереть быстро он не имеет права. А это значит, что при всех сложившихся обстоятельствах ему, да и всем остальным, остается один выход, если, конечно, он вообще существует. Надо вытащить из себя не то дракона, не то ещё какое – то чудовище, которое, наверно, можно назвать одухотворённой яростью. Когда руки становятся сильнее, реакция быстрее, глаза зорче, боль совершенно не чувствуется, а сознание затуманивается до такой степени, что ты забываешь, где ты, кто ты, что вокруг тебя существует какой – то там мир… Эта осознанная ярость вытягивает из тебя все спрятанные возможности твоего организма. Правда, мало кто знает, что происходит с человеком, когда он выходит из этого состояния. Мэнхо знал. И, взглянув на Вэйшана и ближайших «бронзовых», понял, что они это тоже знают.

Ну что же? Это хорошо! Значит, у нас может что – то получиться.

Враг приближался. Арбалетчики уже приникли к прицелам, как вдруг по рядам «бронзовых» пошло едва уловимое движение. Почувствовав его, Мэнхо поднял взгляд на противника и сам удивлённо приподнял бровь.

«Стрела» в мохнатых шапках вдруг резко изменила угол атаки и с ускорением понеслась прямо в бок второй «стреле». В воздухе прогромыхало многоголосое: «Алла-а… ба-а!»[28]28
  Аллах акбар! (Аллах велик!) – воинственный клич мусульманских воинов.


[Закрыть] И «мохнатые шапки» с металлическим лязгом врезались во фланг второго монгольского отряда. Эти необычные воины, словно широкое обоюдоострое лезвие, как масло прорезали конный строй монголов. Если представить монгольский отряд человеком, то голова с плечами у него были полностью снесены. А «мохнатые шапки», не задерживаясь и не теряя строя, проносились дальше и, описав дугу, галопом уходили в степь, оставив после себя лежащие на земле порубленные тела «завоевателей Вселенной» и мечущихся коней с пустыми сёдлами.

Оставшиеся в живых монгольские всадники ошарашенно топтались на месте. Не менее обескураженными выглядели и их противники. Глаза Мэнхо выражали целый букет самых разных чувств. Здесь были и удивление неожиданным поворотом событий, и восхищение мастерством невиданных воинов, и где‑то, на подходе к сознанию, была уже и радость.

Глядя вслед удаляющимся столь неожиданно возникшим союзникам, Мэнхо увидел, как один из всадников, в большой мохнатой белой шапке, остановился на небольшом пригорке и повернувшись лицом, поднял вверх сверкнувший на солнце кривой меч. Он помахал им из стороны в сторону и, крутнувшись на месте, умчался вслед своему войску.

Генералу даже показалось, что он разглядел улыбку на лице молодого всадника, и, слегка кивнув головой, улыбнулся в ответ.

Мэнхо понимал, что, скорее всего, он никогда больше не увидит этого человека, но ему было приятно осознавать, что этот человек где – то существует.

Довольно суровая судьба самого Мэнхо привела его к ощущению, что жизнь и вся людская масса – это бескрайняя пустыня с нависшим над ней чёрным бездонным небом. И лишь сильные человечные проявления и люди, связанные с ними, редкими, но яркими звёздами разрывают чёрную темноту неба, освещая живым светом мертвую пустыню.

Мэнхо посмотрел в глаза Вэйшану и увидел, как на лице китайского военачальника заиграла понимающая улыбка. Вэйшан приподнялся в седле и громко скомандовал «бронзовым» приказ к атаке.

ГЛАВА 8

Огромный чёрный камень, за ним второй, третий… И вот уже целая лавина с грохотом обрушилась на дорогу и погребла под собой двоих «бронзовых» всадников. Третьего, ударив прямо в глаз, настигла стрела. Два оставшихся быстро соскочили с лошадей и укрылись за большими ребристыми валунами. Один из воинов оглянулся на следовавшую за ними повозку и увидел, как пятеро «красных» возле неё вступили в схватку с какими‑то вёрткими бойцами, ловко орудующими узкими, чуть искривлёнными мечами. Он уже хотел было броситься на помощь корейцам, как вдруг откуда – то сверху, с горы, их самих атаковали три очень подвижные фигуры в коричневой одежде. «Бронзовые» резко разошлись в стороны и пустили в ход да – дао. И вот уже одно «коричневое» тело с перерубленными позвонками падает на дорогу. Это оказалась совсем молодая девушка. Она вскрикнула. Услышав её голос, китайский воин даже не успел удивиться, как с отсеченной ногой сам упал на одно колено. И в следующий миг Тора с яростным криком тяжело опустила катану на его шею.

Вокруг повозки воздух сверкал от бликов летающих клинков. «Красные», «коричневые» – все перемешались в хаотичном движении, постоянно перемещаясь и меняясь противниками. Тургэн, не слезая с коня, пытался целиться из лука, но в таком мельтешении ничего не получалось, и он досадливо скрипел зубами. Ни к какому результату весь этот хаос так и не привёл, и, немного сбавив темп, все разбились на пары.

Чольсок оттеснил для себя лысого Осаму и схватился с ним на мечах. Но уже через пару минут пожалел, что бросил копьё. Клинком японец владел гораздо искусней. Ичиро как – то заторможено отбивался от трезубца Пингюна, постоянно бросая тревожные взгляды по сторонам. Ему показалось, что он слышал крик Кумико, и это не давало сосредоточиться. Подобное состояние ничего хорошего не сулило, и вот он, не поняв обманного маневра Пингюна, вскинул катану, защищая голову, и тут же получил колотый удар в бедро. Заливаясь кровью, молодой самурай припал на одно колено и выронил оружие. Один добивающий удар в шею, в грудь, и всё! Пингюн сделал замах, но в последний момент, увидев взгляд совсем мальчишеских глаз, сам не зная почему, развернув руку, ударил трезубцем плашмя Ичиро по голове. Молодой самурай упал, потеряв сознание.

Двое «красных» вроде бы удачно теснили трезубцами

двоих «коричневых», пока вдруг один из японцев, резко присев под направленным в него копьём, не полоснул катаной своего противника поперёк туловища. Корейский воин замертво упал на дорогу, но тут же рядом с ним со стрелой в шее свалился и его убийца. Тургэну наконец – то удалось как следует прицелиться.

Осаму никак не мог до конца справиться с Чольсоком. Тем более что тот, изрядно устав бестолково, на взгляд Осаму, махать мечом, умудрился всё же подхватить с земли своё копьё. Опытный самурай знал, что в конце концов одолел бы этого здоровенного корейца, но увидев, как упали двое его товарищей, решил, что больше тянуть нельзя. Изловчившись, он дал Чольсоку мощную подсечку, от которой тот, подлетев, с грохотом упал спиной на землю. Осаму не стал тратить время на добивание, а, метнувшись к повозке, вскочил на одного из впряженных в неё коней. Он уже разворачивал повозку, когда стрела Тургэна насквозь пробила ему руку чуть ниже локтя. Сверкнув глазами в сторону мальчишки и что‑то прошипев, самурай отломал здоровой рукой один конец стрелы и, выдернув торчащий обломок, погнал повозку по дороге назад. Туда, где в двух сотнях шагов от места схватки, шумел большой водопад.

– Чольсок! Повозка!

Пингюн крикнул, отбиваясь от третьего самурая, который, ранив своего первого противника, принялся теперь за Пингюна. Тургэн, бросив свой лук, рванулся вслед за Осаму. Чольсок успел запрыгнуть на круп коня позади Тургэна, и они вдвоём понеслись за громыхающей по камням повозкой.

Катана – очень быстрое и лёгкое оружие. По сравнению с ним да – дао слишком тяжеловесен. Владение им требует большого мастерства и забирает много сил. Силы же человеческие не безграничны, и это чувствовали сейчас руки последнего оставшегося в живых «бронзового» воина. Вокруг него кружили, как волки, двое самураев с лёгкими и быстрыми катанами. Однако кажущаяся в данной ситуации неуклюжесть тяжёлого оружия была обманчива. При наличии мастерства даже в усталых руках да – дао оставался смертельно опасным. И это обстоятельство требовало правильной оценки.

Кенсин сделал эту оценку правильно. Тора же ошиблась. Когда после очередного замаха «бронзовый» воин пустил да – дао по кругу, Тора решила, что успеет достать китайца катаной, пока его тяжёлое оружие, описав круг, не вернётся в её сторону. С яростным криком она рванулась вперёд, но китаец вдруг резко повернулся к ней боком и, прервав круговой полёт да – дао опытной рукой, перенаправил его движение. Он запустил его вдоль своей спины и колющим движением толкнул навстречу Торе.

Тяжёлый и острый да – дао в полёте обладает довольно сильной инерцией. И человеческое тело, встав у него на пути, разумеется, не может стать для него хоть какой – то преградой. Острое лезвие, войдя в грудь Торы, прошило её насквозь. Женщина – самурай не упала. С удивлёнными глазами яростная «тигрица» повисла на куске железа, коварную силу которого она недооценила. «Бронзовый» воин дёрнул на себя древко, и обмякшее тело упало на землю.

В этот момент Кенсин не испытывал жалости к Торе. Сейчас он чувствовал только досадное презрение к её легкомысленной глупости и начинающее накатывать чувство оскорбительного унижения – Тора была его учеником. Самурая всегда раздражали его ученики. Одни были преданными и послушными, но при этом бесконечно тупыми. Другие – с острым умом и живым взглядом, но слишком эмоциональны и своенравны. Из всей группы учеников, взятых им в этот раз с собой, по – настоящему надеяться он мог только на лысого Осаму.

Да, Тора! Сегодня ты опозорила меня. Если бы ты не умерла, я бы приказал тебе сделать сэппуку. Ведь я тебе говорил, что твоя ярость должна быть управляема. Только когда всё точно рассчитано, когда ты уверен в решении, можно чуть – чуть приоткрыть дверцу, за которой сидит ярость. И тогда она удвоит твои силы. Ты же не захотела ломать голову над решением, а просто выплеснула её! Только вот куда?.. Безмозглые! Только и можете – крестьянам головы рубить! А когда противник достойный… Кстати! Ну что, китаец?! Не устал ещё железом своим махать? Давай как мужчины! Вон меч у тебя висит, наверно, не просто так? Умеешь пользоваться?

«Бронзовый» воин как будто услышал мысленный вызов самурая. Уткнув лезвие да – дао в землю, он одной рукой быстрым движением расправился с крепежами и сбросил на землю свой бронированный панцирь. Вслед за ним полетел литой шлем и уже окончательно сам да – дао. Слегка поклонившись самураю, китаец лёгким движением вынул свой меч и непринуждённо хлестнул им по воздуху, разминая кисть. Что – то в этом движении Кенсину не понравилось. Он вежливо поклонился в ответ, скорее для того, чтобы скрыть тревожные искорки в своих глазах. Самурай не был уверен, но его интуиция рекомендовала ему отказаться от пренебрежительного отношения к этому противнику.

Интуиция Кенсина не обманывала. Ву,[29]29
  Ву – ворон (кит.).


[Закрыть] как звали китайца, лишь недавно оказался в «бронзовом» тумэне. А раньше в горном буддийском монастыре его называли именно мастером клинка. Монголы разрушили тот монастырь, когда Ву со своими учениками был в долине. Они помогали крестьянам одной деревни убирать урожай. Узнав о разгроме монастыря, Ву увёл учеников в горы, где они продолжали освоение боевых навыков. А когда Мины начали активную борьбу с Юанями, он разослал молодых монахов по деревням для помощи в создании боевых отрядов, а сам отправился в столицу, где при минском дворе встретил дальнего родственника и таким образом попал в отряд Вэйшана.

Несколько пробных атак и два клинка проверили друг друга на прочность и скорость. Подведённые итоги ещё боль – ше не понравились Кенсину. Китаец двигался легко, без напряжения, словно летал. И в то же время ни о какой расслабленности в его движениях не было и речи. А самое странное – его лицо. До этого дня Кенсин видел много поединков, во многих участвовал сам. Видел много бойцов, которые дрались каждый по – своему, но выражения их лиц можно было разделить на два типа: одни были полны гнева, ярости, ненависти, и обычно их носители проигрывали поединок; другие, такие чаще выигрывали, были как будто замороженными, холодно – спокойными, не проявляя абсолютно никаких эмоций.

Лицо же китайца было спокойным, но живым. В его глазах не было неприязни, наоборот, они выражали искреннюю приветливость. В то же время это не был взгляд глупца. В нём светился чистый ум и глубина сознания. Кенсин почему – то почувствовал себя учеником на уроке. Причём на уроке не фехтования, а чего‑то гораздо большего. Того, что, по ощущениям Кенсина, ломало сейчас все его представления о жизни.

Ржание лошадей вывело самурая из этого почти гипнотического состояния. Он увидел, как лысый Осаму погнал повозку к водопаду. Это был финал их плана, и самурай, едва заметно улыбнувшись, подумал: «Молодец, Осаму! Я верил в тебя! И я знаю, что ты всё доведёшь до конца».

Собственно, доводить особо было нечего. Кенсин знал, что Осаму просто разгонит повозку и, не останавливая коней, ринется с обрыва в шумящую брызгами пропасть. Он погибнет как настоящий герой. Кенсин даже чуть – чуть позавидовал лысому самураю.

Вслед за повозкой проскакал конь с двумя седоками. Ву оглянулся и, увидев, что одним из них был Тургэн, про себя подумал: «Пора заканчивать». При этом выражение его глаз едва заметно изменилось.

Кенсин не успел ничего понять. Его только обдало воздухом. Что – то мелькнуло справа, слева… И он, чувствуя, как его покидают силы, опустился на колени. Пробитое насквозь правое плечо, рассечённые бедро и грудь. Боли ещё не было, крови тоже. Но вот она хлынула, и самурай, закрыв глаза, упал на землю лицом вниз.

Иногда люди делают свои расчёты, не принимая во внимание все исходные данные. Хотя и не всегда эти люди бывают в этом виноваты.

Просто клан, в котором состояли Кенсин, Осаму и все остальные члены диверсионной группы японцев происходил из Ёсино. Вся жизнедеятельность клана осуществлялась в этом горном районе Ямато[30]30
  Ямато – провинция в центре острова Хонсю на месте древнего японского протогосударства с одноимённым названием (совр. префектура Нара).


[Закрыть] с совсем незначительным использованием лошадей. Они, конечно, знали, что такое лошади, и научились с ними управляться. Но всё же большого опыта в этом деле не имели.

По плану, добросовестно разработанному Кенсином и Осаму, каждый участник этого плана, включая камни, деревья и даже водопад, находились каждый на своём месте и действовали слаженно и строго по плану. Но вот лошади! Лошади почему – то ничего не поняли. До этих тупых животных просто не дошло осознание их великой миссии, придуманной для них людьми. Или, может быть, это были дурные лошади? В общем, так или иначе, но лошади прыгать в водопад отказывались. Вероятно, им надо было приказать сделать себе сэппуку. Хотя что с них взять? Это ведь были некультурные китайские лошади.

Они резко остановились на краю пропасти и стали топтаться на месте. Осаму стегал их вожжами, пинал ногами, но всё было бесполезно. Тогда он, перерубив постромки, стал руками толкать тяжёлую повозку к обрыву. Получалось это у него довольно хорошо, и вот уже одно колесо зависло над пропастью, пошло второе… Вдруг всё остановилось! Оглянувшись, Осаму увидел, что конец оглобли держит, упираясь ногами в землю, тот здоровенный кореец, только теперь уже с разбитым в кровь лицом. Лицо он разбил, когда, резко остановившись и встав на дыбы, конь Тургэна упал на бок, придавив хозяину ногу. Чольсок, перелетев через голову, проехал по камням. Вытаскивать из – под коня Тургэна времени не было. И вот теперь, упираясь изо всех сил ногами и удерживая повозку, Чольсок благодарил родителей и Будду за то, что дали ему столько сил и здоровья. А ещё Чольсок подумал, что хорошо, что он оказался здесь. Пингюн бы ни за что не удержал.

Осаму был несколько обескуражен таким резким поворотом судьбы. Ещё несколько минут назад, громыхая по горной дороге повозкой, лысый самурай пребывал почти на вершине блаженства, предвкушая, как он сейчас вместе с лошадьми и этим проклятым камнем полетит навстречу своему почётному бессмертию. И там, на небесах, он, несомненно, займёт более высокое положение, чем здесь, на земле. Ведь не кому‑то, а именно ему удалось выполнить миссию, возложенную на всю группу. Даже сенсей, Кенсин – сама, не был удостоен судьбой такой чести.

Да! Именно он, Каридзуки Осаму – избранник богов! Ему стало даже немного жаль сэнсэя, ведь он в принципе неплохой человек, этот сэнсэй. Но! Богам виднее! Видимо, его карма – быть сэнсэем, ну а моя – стать героем. Осаму даже пришла в голову первая строчка посмертного хайку: «Люди умеют летать, как птицы…» И вдруг! Эти тупые китайские лошади! А теперь ещё и этот идиот – кореец! Они всё испортили! Сломали стебелёк великой жизненной гармонии!

Осаму хотел было наброситься на Чольсока, но тут увидел, что по дороге к ним бежит ещё один кореец с трезубцем в руках. Да и мальчишка уже выбрался из – под лошади и тоже спешил к ним, наматывая на локоть аркан. Самурай с досадой прорычал что – то понятное ему одному. И тут ему в голову пришла мысль, от гениальности которой он даже крякнул. Осаму быстро отошёл на несколько шагов, затем разбежался и, сильно оттолкнувшись ногами, подпрыгнул высоко вверх и всей тяжестью своего тела грохнулся на нависший над пропастью край сундука.

Несомненно, Чольсок обладал довольно приличной физической силой, но это было уже чересчур. Повозка рухнула вниз, увлекая за собой Чольсока, который так и не выпустил из рук оглоблю. И лишь когда он и сам уже сорвался с обрыва, она всё же вырвалась, увлекаемая тяжёлой повозкой. Сам Чольсок далеко пролететь не успел. Жёсткая верёвка аркана захлестнула его правое плечо вместе с головой и, резко дёрнув вверх, туго затянулась. Чольсок повис над пропастью, устремив вниз свой начинающий мутнеть взгляд. Там, внизу, быстро уменьшалось коричневое пятно, а за ним, разбиваясь о скальные выступы, летела повозка. Ещё мгновение, и оба предмета скрылись в бурном потоке.

От резкого и сильного рывка Тургэн сам чуть не улетел вслед за верёвкой. Но он успел упереться ногами в каменный выступ и, перекинув аркан за спину, откинулся назад и продолжал удерживать свой груз. Несмотря на его усилия, крепкая, плетёная из конского волоса верёвка продолжала медленно скользить в окровавленных ладонях по худой мальчишеской спине. Вдруг она остановилась. Услышав рядом с собой чьё – то тяжёлое дыхание, Тургэн обернулся. За ним стоял, так же откинувшись назад и уперев ноги в землю, Пингюн. Одной рукой он сжимал намотанный на кулак конец аркана. Его вторая рука вся в крови бесполезно висела.

– Чольсок! Ты там?!

При других обстоятельствах Чольсок крикнул бы в ответ Пингюну что – нибудь язвительное, но сейчас… Он почти ничего не видел, только чувствовал, как из его глаз буквально выливаются слёзы и каплями летят вниз, чтобы соединиться с миллиардами своих собратьев.

– Чольсок! Мы тебя вытащим! Слышишь?!

В ответ из – под скалы, куда уходила верёвка, раздался тихий не то хрип, не то всхлип.

– Бросьте меня! Мне уже всё равно! Камень Тангуна… он… его никто теперь не найдёт!

Снизу опять раздалось мычание вперемежку с каким‑то хлюпаньем.

– Пингюн! Когда вернётесь в Кэгён, зайди к моей матери. Передай ей, что…

– Заткнись, придурок! Если не заткнёшься, я тебя сейчас вытащу и отрублю тебе голову!

– Учитель! Вы лучше не шевелитесь! А то, когда вы шевелитесь, верёвка дёргается, и ещё тяжелее становится! – Тургэн попытался подтянуть аркан.

Пингюн чувствовал, что силы его на исходе. Он уже пробовал придавить верёвку коленом к земле, но тогда он съезжал вместе с ней, и ноги Тургэна начинали усиленно шуршать, перебирая мелкими камушками. На мальчишку было страшно смотреть. Посиневшее лицо вздулось от напряжения. Налившиеся вены на висках, казалось, сейчас взорвутся.

Жалость к Тургэну, геройски принимавшему такие мучения. Досада на свою раненую руку и собственное бессилие. Злость на Чольсока с его непомерным весом. Всё это начинало угнетать сознание Пингюна. Он пытался что – то придумать, но у него ничего не получалось. Вдруг! Натяжение верёвки ослабло. Пингюн поднял голову…

Две целые и крепкие руки, ухватив верёвку впереди Тургэна, потихоньку выбирали её из пропасти. Это был Ву. Без своей бронированной экипировки он перестал выглядеть каким – то грозным монстром и теперь был похож на обычного человека. И только его руки, натренированные обращением с да-дао, в данной ситуации заставляли воспринимать его сверхчеловеком. Появление китайца оказалось решающим, и большое тело Чольсока медленно поползло вверх. Бурный поток, шумевший внизу, не получил ещё одной жертвы. Хотя на сегодня он должен быть уже достаточно сытым. В своих пенящихся водах он похоронил все надежды и чаяния корейского народа.