Текст книги "Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину"

Сергей Нечаев
Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину

© Нечаев С. Ю., 2021

© ООО «Издательство «Аргументы недели», 2021

* * *

Предисловие

П. Д. Калмыков в своем «Учебнике уголовного права», изданном в Санкт-Петербурге в 1866 году, писал:

«Там, где смертная казнь простая, важен вопрос – каким способом лишать жизни? Расстрел и виселица понятны. Но отсечение головы требует большого искусства. В тех положительных правах, где допускается отсечение головы, важен вопрос: отсекать ли голову 1) рукой палача посредством меча или секиры, или 2) посредством машины, гильотины. Для отсечения секирой и мечом надо много искусства, надо, чтобы палач упражнялся некоторое время в этом.

Исследователи этого вопроса пришли к заключению, что гильотина есть наилучший и наиболее рациональный способ исполнения казни, ибо, во-первых, отсечение головы совершается мгновенно и верно, между тем как рука палача может нанести удар неверно и заставить страдать преступника. Следовательно, гильотина сообразнее с человеколюбием. Во-вторых, занятие, состоящее в усовершенствовании человека в искусстве лишать жизни подобного себе, недостойное и отталкивающее, заменяется машиной. В-третьих, гильотинирование сообразнее с разумным значением наказания, с его характером безличности.

Но гильотина, изобретенная во Франции во время революции, распространилась только в тех государствах, которые приняли французские законы за образец».

А вот еще одна цитата – на этот раз из учебника С. Е. Рождественского «Отечественная история в связи со всеобщей», изданного в Санкт-Петербурге в 1879 году:

«После казни короля наступило самое страшное время во Франции. Известие о казни короля наполнило ужасом и негодованием Европу и вооружило большую часть ее против революционеров. Многие города в самой Франции, например Лион, Марсель, Тулон и др., также восстали против убийц короля. Особенно же сильно было восстание в Вандее (в западной Франции, между Луарой и Гаронной). В самом Конвенте началась отчаянная борьба якобинцев или монтаньяров с жирондистами. Последние были побеждены и большей частью казнены. После того вся власть сосредоточилась в руках трех самых жестоких и кровожадных революционеров: Робеспьера, Марата и Дантона. Последний называл себя министром революции. Около этого времени для ускорения казней изобретено было особенное орудие – гильотина (названная так по имени ее усовершенствователя, доктора Гильотена). Гильотина не переставала действовать. Марат однажды в Конвенте сказал, что, по его мнению, нужно казнить еще по крайней мере 300 тысяч человек для спасения республики; к счастью, он сам скоро погиб».

Петр Давыдович Калмыков (1808–1860) был известным ученым-правоведом, директором 1-й Санкт-Петербургской гимназии, профессором Петербургского университета по кафедре энциклопедии законоведения, а Сергей Егорович Рождественский (1834–1891) был педагогом, директором народных училищ Санкт-Петербургской губернии и автором нескольких учебников истории.

Эти две развернутые цитаты мы привели для того, чтобы показать, насколько могут заблуждаться даже столь уважаемые специалисты. Во-первых, фраза «гильотина, изобретенная во Франции во время революции». Во-вторых, фраза «для ускорения казней изобретено было особенное орудие, гильотина (названная так по имени усовершенствователя его, доктора Гильотена)».

А в чем, собственно, проблема?

А проблема в том, что гильотина была изобретена не во Франции, не во время революции и уж точно не доктором Гильотеном, имя которого, к сожалению, навеки оказалось связано с этим страшным орудием массового уничтожения тысяч людей.

К сожалению, об этом пишут как о само собой разумеющемся.

Вот несколько типичных примеров.

Настольный словарь для справок по всем отраслям знания (справочный энциклопедический лексикон) – Санкт-Петербург, 1863. «Гильотен (Guillotin), Жозеф Игнас, род. 1738, ум. 1814, доктор медицины и депутат народн. собрания в революцию. Известен изобретением гильотины».

Русский энциклопедический словарь – Санкт-Петербург, 1875. «Гильотен Жозеф-Игнатий, французский врач (1738–1814); изобрел гильотину, рубившую головы осужденных во время первой революции и доныне составляющую орудие смертной казни во Франции».

Настольный энциклопедический словарь – Москва, 1894. «Гильотен, Жозеф-Игнатий, французский врач, род. 1738 г., ум. 1814 г.; изобрел гильотину».

И так далее… И тому подобное…

Как под копирку написано…

Повелись на это и современные авторы.

Илья Эренбург:

«Народ молчит, поэты пишут элегии, и доктор Жозеф Гильотен, не помышляя еще о бессмертном своем изобретении, ставит банки чересчур полнокровным клиентам».

Валерий Богданов, Сергей Ларионов:

«Впервые изобретение французского доктора и революционера Жозефа Гильотена для «гуманного» лишения жизни было применено 25 апреля 1792 года. С тех пор оно стало традиционным орудием казни».

Олег Казаринов:

«И тогда депутат Национального собрания доктор Жозеф Гильотен изобрел специальную машину для казни. Гильотину. Принцип действия ее известен».

Борис Камов:

«В конце XVIII века, во время Французской революции, врач и народный депутат Жозеф Гильотен изобрел гильотину – машину для отрубания головы».

А еще можно прочитать и такое:

«Сами палачи называли это орудие просто «штуковина». Но в итоге в истории осталось одно имя «гильотина», несмотря на то, что ее горячий пропагандист Жозеф Игнас Гильотен категорически отказывался от этой чести».

«Первым известным гуманистом в области применения смертной казни был доктор Жозеф Гийотен, который еще в 1789 году предложил властям революционной Франции принять закон, по которому все преступники, осужденные на смерть, должны были умерщвляться единообразно и без особых страданий. Самым безболезненным способом казни в то время считалось отсечение головы. Правда, только в том случае, если голова отделялась от тела одним точным ударом. Для этого доктор Гийотен и придумал специальную машину, которая позже получила название по его имени – гильотина».

И так далее… И тому подобное…

И снова – как под копирку написано…

Примерно так же, как у нас везде пишут о том, что бездарный Сальери из зависти отравил гениального Моцарта.

Конечно же, Сальери был не бездарный, а очень даже успешный, он никому не завидовал и никого не травил. И точно так же Гильотен и не думал изобретать гильотину.

Впрочем, давайте обо всем по порядку.

Французский писатель Виктор Гюго как-то написал:

«Есть на свете несчастливые люди. Христофор Колумб не мог дать своего имени открытому им материку, Гильотен не мог отделить своего от изобретенной им машины».

Тоже, кстати, достаточно странное заявление, ибо теперь уже хорошо известно, что первым из европейцев Америку открыл вовсе не Христофор Колумб.

Кто?

Это тема совсем другой книги.

А вот утверждение о том, что Гильотен изобрел гильотину, стало настолько общепринятым, что никто даже не задумывается о том, верно оно или нет. В любом случае, изобретатель и усовершенствователь – это, как говорится, две большие разницы. Но в данном случае это не так важно, ибо и то и другое – неправда.

Происхождение

Жозеф-Игнас Гильотен[1]1
  Строго говоря, фамилия героя этой книги должна произноситься как Гийотен (Guillotin), но написание Гильотен уже давно стало у нас в стране каноническим, так что и мы будем называть его так. И, кстати, если кто-то и пишет «Гийотен» (молодцы, знают французский язык), то тогда им следовало бы писать «гийотина», а не «гильотина», но этого никто не делает.


[Закрыть] родился 28 мая 1738 года в провинциальном городке Сэнт (Saintes). Это запад Франции, департамент Приморская Шаранта, буквально два шага от ставшего всемирно известным городка Коньяк.

Родился он в семье не самого преуспевающего адвоката Жозефа-Александра Гильотена. А матерью его была Катерина-Агата Мартен. Жозеф-Игнас был их девятым по счету ребенком, а всего в семье было тринадцать детей.

Дедушкой Жозефа-Игнаса был Рене-Луи Гильотен, а бабушкой – Мари Мено.

Любопытный факт: прогуливаясь по городу, утомленная своей очередной беременностью и прогулкой, мадам Гильотен наткнулась на скверик на площади. И тут она увидела то, что собрало народ: избивали какого-то мужчину. Потрясенная, она упала в обморок, ее привезли домой, а через несколько часов она родила красивого мальчика.

Жозефа-Игнаса крестили на следующий день в местной церкви Святого Петра.

На эту тему имеется документ – акт о крещении. Вот он:

«29 мая 1738 года Жозеф-Игнас, рожденный 28-го числа, законный сын Жозефа-Александра Гильотена, адвоката двора, и Катерины-Агаты Мартен, его супруги, был крещен в этой церкви. Крестным отцом был Игнас-Александр Гильотен, учащийся, а крестной матерью – мадемуазель Маргарита Гильотен, соответственно брат и сестра новорожденного».

Кстати, этот самый Игнас-Александр Гильотен родился 23 февраля 1724 года в Сэнте, и он потом стал адвокатом. Была еще сестра Мария-Маргарита-Агата, родившаяся в 1742 году. Она в 1780 году вышла замуж за Жана-Франсуа де ля Шарлонни. И больше о детях Жозефа-Александра Гильотена и Катерины-Агаты Мартен ничего не известно, ибо все они умерли в раннем возрасте.

Отец Жозефа-Игнаса умер в 1778 году, а мать – в 1779 году, так что пережить родителей удалось только троим из их детей.

О первых годах жизни Жозефа-Игнаса подробностей нет. Известно только, что он поехал учиться в Бордо, а 11 декабря 1761 года был принят в Аквитанский колледж. До сих пор некоторые историки уверяют, что он в течение нескольких лет был профессором Ирландского колледжа и что иезуиты, соблазнившись его счастливым именем Игнас (Святой Игнатий Богоносец был учеником Иоанна Богослова и вторым епископом Антиохии после апостола Петра), привлекли его к себе, пообещав ему стремительное продвижение вперед.

Но Жозеф-Игнас Гильотен решил посвятить себя изучению медицины.

При этом историки отмечают, что он с младых ногтей впитал в себя некое особое чувство справедливости, переданное ему отцом, ни за какие деньги не соглашавшимся защищать обвиняемых, если он не был уверен в их невиновности.

Обучение в Реймсе и Париже

Некоторые уверяют, что Жозеф-Игнас сам уговорил отца отдать его на воспитание монахам-иезуитам, предполагая облачиться в сутану священнослужителя до конца своих дней. В таком случае непонятно, что отвратило молодого Гильотена от этой почтенной миссии, но в один прекрасный день он вдруг оказался студентом-медиком сначала в Реймсе, а потом в Парижском университете, который и окончил с выдающимися результатами.

В ряде источников говорится, что Жозеф-Игнас сначала учился теологии в Бордо, что он учился там семь лет и был блестящим учеником, но в 1763 году, то есть в 25 лет, он сбросил рясу и обратился к медицине.

Некоторые даже утверждают, что он был пострижен в монахи-иезуиты 4 апреля 1756 года.

А вот медицину он точно изучал в Реймсе и там 7 января 1768 года получил докторскую степень. Но принадлежность к «вторичному» факультету не устраивала его, и он решил податься в Париж.

В столице Жозеф-Игнас нашел себе домик, принадлежавший медицинскому факультету, и снял его за 324 ливра в год.

Он также узнал, что бывший ректор Жан де Диест в своем завещании от 18 сентября 1756 года предусмотрел сумму в 60 000 ливров, для того чтобы медицинский факультет на основании конкурса брал ученика на бесплатное содержание.

Жозеф-Игнас увидел в этом возможность снизить отцу затраты на его обучение. Он работал день и ночь, и 27 февраля 1768 года преподаватели признали его подопечным (стипендиатом) факультета.

27 августа 1770 года молодой человек получил диплом, а 26 октября того же года стал доктором медицины.

Девять лет Гильотен жил в Париже в съемном жилье. Некоторые из его адресов известны. Например, в 1778–1781 годах он жил на улице Монмартр, прямо напротив улицы Дю Жур, в 1782–1789 годах – на улице Бон-Занфан.

В 1768 году Гильотен окончил Парижский университет. А после этого стал преподавать анатомию, физиологию и патологию на медицинском факультете, и занимался он этим до 1783 года, параллельно ведя прием больных в своем личном кабинете.

В это время он сблизился с масонами и посещал заседания некоторых лож, дух прогресса и свободы которых соблазнял многих ученых в поисках истины.

Молодой ученый Гильотен

Вскоре собственные лекции Жозефа-Игнаса Гильотена по анатомии и физиологии не могли вместить всех желающих: отрывочные воспоминания современников рисуют молодого доктора маленьким, ладно скроенным человеком с изящными манерами, в глазах которого светилась притягивающая людей восторженность.

Можно только удивляться тому, сколь радикально изменились взгляды того, кто некогда претендовал на роль служителя церкви. Как лекции Гильотена, так и его внутренние убеждения обнаруживали в нем законченного материалиста. Еще не были забыты великие врачи прошлого, такие как Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм) и Агриппа Неттесгеймский (Генрих Корнелиус фон Неттесгейм), еще трудно было отрешиться от представлений о мире как о живом организме. Однако молодой ученый Гильотен уже ставил под сомнение утверждения Парацельса, а тот писал: «Натура, космос и все его данности – это единое великое целое, организм, где все вещи согласуются меж собой, и нет ничего мертвого. Жизнь – это не только движение, живут не только люди и звери, но и любые материальные вещи. Нет смерти в природе – угасание какой-либо данности, есть погружение в другую матку, растворение первого рождения и становление новой натуры». Все это, по мнению доктора Гильотена, было чистой воды идеализмом, несовместимым с рвущимися к господству новыми материалистическими убеждениями века Просвещения.

Он, как это и полагалось молодым естественникам его времени, несравнимо больше восхищался Вольтером, Руссо, Дидро, бароном Гольбахом и Жюльеном Оффре де Ламетри.

Со своей медицинской кафедры доктор Гильотен с легким сердцем повторял новое заклинание эпохи: опыт, эксперимент – эксперимент, опыт. Ведь человек – это прежде всего механизм, он состоит из «винтиков» и «гаечек», их надо только научиться подкручивать – и все будет в порядке.

Собственно, мысли эти принадлежали Ламерти. В своем труде 1748 года под названием «Человек-машина» этот великий врач и философ утверждал весьма узнаваемые и сегодня идеи о том, что человек есть не что иное, как сложно организованная материя. То есть Ламетри первым во Франции дал последовательное изложение системы механистического материализма. Согласно Ламетри, существует лишь единая материальная субстанция, а человек и животные созданы природой из одной и той же «глины», и человека отличает от животных лишь большее количество потребностей и, следовательно, большее количество ума (Ламетри признавал потребности тела «мерилом ума»). А человеческий организм Ламетри рассматривал как самостоятельно заводящуюся машину, подобную часовому механизму.

Те же, кто считал, будто мышление предполагает существование некоей бестелесной души, – это дураки, идеалисты или шарлатаны. Кто когда-нибудь видел и трогал эту душу? Так называемая «душа» прекращает существование тотчас после смерти тела. И это – очевидно, просто и наглядно. А потому вполне естественно, что врачи Парижской медицинской академии, к которой принадлежал и доктор Гильотен, столь дружно возмутились, когда в феврале 1778 года в столице объявился австрийский «врачеватель» и «магнитотерапевт» Франц Антон Месмер.

Новый король Людовик XVI

А тем временем 10 мая 1774 года любвеобильный король Людовик XV умер от оспы, заразившись ею от молодой девушки, присланной ему мадам Дюбарри.

И его место на троне занял его старший внук, сын дофина Луи-Фердинанда (старшего сына Людовика XV и Марии Лещинской). Новый король родился в 1754 году и был назван Луи-Огюстом, а на престол он взошел под именем Людовика XVI.

Жозефу-Игнасу Гильотену было тогда 36 лет, и он видел, что смерть Людовика XV была встречена с чувством облегчения. Прекращение его царствования у многих французов вызвало надежды на лучшее будущее.

Пришедший на смену Людовик XVI был для многих «желанным». Помимо того, что про него знали, что он вел жизнь порядочную, был одушевлен добрыми намерениями и неодобрительно относился к образу жизни своего деда и к поведению его министров, которые делали исключительно то, что было выгодно для небольшой клики лиц, набивавших себе карманы в ущерб казне и во вред народу.

Надежды на Людовика XVI не были совсем лишены основания, хотя они и выглядели значительно преувеличенными. Это был молодой человек, добрый по натуре, не лишенный природных способностей и воодушевленный искренним желанием добра своему народу. Оставаясь частным лицом и вращаясь на небольшой общественной сцене, он, несомненно, был бы то, что нужно. И даже на посту короля Франции он не оказался бы в неловком положении, если бы не требовалось ничего большего, как только продолжать начатое. Но не таково было положение Людовика XVI. Дальше старым путем идти было некуда, и надо было открывать что-то новое. А для этого нужен был ум предприимчивый, но этого-то как раз и недоставало молодому королю. Ум его был тяжел и непривычен к большому напряжению. Он быстро уставал от серьезной умственной работы.

К этому недостатку присоединялось и отсутствие предварительной подготовки к государственному управлению. Он сам, как утверждают, сознавал свою неподготовленность и потому внимательно прислушивался к чужим мнениям.

Вот только к чьим?

Когда имеются собственные взгляды на вещи, способность прислушиваться к чужим мнениям должна быть признана большим достоинством, но когда таковых нет, то она становится совершенно бессмысленной. Но управлять государством, не имея определенной программы, очевидно, нельзя. А между тем у Людовика XVI ее не было. Он примерно знал, что положение Франции дурно, но у него не было ни малейшего представления о необходимых реформах, за исключением разве того, что надо жить экономнее.

«Дело Месмера»

В 1784 году доктора Гильотена назначили членом Королевской комиссии, которой было поручено пролить свет на колдовство и «животный магнетизм» Месмера.

Чтобы было понятно, «животный магнетизм» – это теория немецкого целителя и астролога Франца Антона Мес-мера, которая имела заметное влияние на медицинскую теорию и практику в последней четверти XVIII века и в первой половине XIX века.

Месмер утверждал, что люди выделяют особого рода магнитную энергию, или флюиды, которые позволяют им устанавливать телепатическую связь друг с другом. В 1781 году Месмер писал:

«Все тела в той или иной мере способны проводить магнетический флюид так, как это делает природный магнит. Этот флюид наполняет всю материю. Этот флюид может быть аккумулирован и усилен так же, как электричество. Этот флюид можно передавать на расстоянии. В природе есть два вида тел: одни усиливают этот флюид, а другие его ослабляют».

Месмер утверждал, что «животный магнетизм» (флюид) передается посредством чувств, и только чувство позволяет постигнуть эту теорию. Он утверждал, что флюиды врача передаются больному за счет магнетических пассов и прикосновений, прямо или опосредованно. Применяя свой «животный магнетизм» в медицинских целях, Месмер положил начало современному гипнозу. Во всяком случае, так считается. А тогда его заявления привлекли к себе внимание широкой общественности и серьезных ученых, и дотошный доктор Гильотен тоже пытался разобраться во всем этом.

В 1778 году Месмер приехал в Париж, где поселился на Вандомской площади. Среди первых его французских пациентов, кстати, был Мари-Жозеф дю Мотье, более известный как маркиз де Лафайет, и он потом восторженно описал «дар Месмера» в письме к своему другу Джорджу Вашингтону.

Заручившись поддержкой королевы Марии-Антуанетты, Месмер основал Институт магнетизма, где пациентов лечили погружением ног в фонтан с намагниченной водой, тогда как руками они держались за провода, присоединенные к «магнетизированным» деревьям. Сам Месмер аккомпанировал этому действу на фортепьяно, и в каждом сеансе принимало участие до сотни человек.

Увлечение королевского двора идеями Месмера породило шквал критики. Регулярно публиковались сатирические отзывы о Месмере и его последователях.

Французская королева Мария-Антуанетта была натурой порывистой и увлекающейся. Она приблизила к себе Месмера и принимала его в Тюильри во время самых торжественных раутов вместе с принцессой де Ламбаль и принцем де Конде. Доктор Гильотен, зная это, втайне чувствовал себя уязвленным. Где-то в глубине души он сам надеялся стать лучшим врачом Франции, самым прозорливым, самым уважаемым, самым влиятельным. Таким, чтобы когда-нибудь сам король снял перед ним шляпу…

В то время помешанный на гуманизме доктор Гильотен очень хотел самого наилучшего для своих современников. Он на год стал врачом брата короля, графа Прованского, будущего Людовика XVIII. Его карьера быстро двигалась в гору, поэтому вполне естественно, что он, как и врачи Парижской медицинской академии, к которой принадлежал и Гильотен, возмутился, когда в Париже объявился Месмер. Последний разрабатывал идеи Яна ван Гельмонта, который за сто лет до рождения Месмера писал:

«Магнетизм есть неизвестное свойство небесной природы, очень напоминающее звезды, которому совсем не препятствуют ограничения пространства или времени <…> Каждая тварь обладает своей собственной небесной силой и тесно связана с небесами. Эта магическая сила человека может действовать вне его, она лежит, так сказать, скрытая во внутреннем человеке. Эта магическая мудрость и сила, таким образом, спит, но может быть приведена в действие простым внушением, и тогда она оживет».

В свою очередь, Месмер считал, что в организме целителя циркулирует особая жидкость – «магнетический флюид», через который на больного действуют небесные тела. Он был убежден, что одаренные целители могут передавать эти флюиды другим людям и таким образом излечивать их.

– Я готов положить голову на плаху, – горячился, еле сдерживая себя, доктор Гильотен в бесконечных спорах со своим пациентом, братом короля Людовика XVI, – что этого не может быть! Почему? Да потому что не может быть! И точка!

– Не может быть – однако же есть!

И граф Прованский рассказал Гильотену, что этот самый Месмер вылечил от слепоты дочь австрийской императорской четы Марию-Терезию. И не только ее.

Коронованные особы и европейская знать, оказывается, на протяжении долгого времени в неизлечимых случаях прибегали к услугам этого «шарлатана».

– Воображение! – кипятился Гильотен. – И не более того…

Однажды граф Прованский (брат короля и будущий Людовик XVIII) заболел, и все симптомы указывали на нервное расстройство. Назначения доктора Гильотена не дали никаких серьезных результатов, и тогда граф де Сен-Жермен (авантюрист и алхимик) привез к больному Месмера.

Доктор Гильотен в этот момент находился на своем «посту» – у постели графа Прованского. Месмер при виде такого «клиента» хитро прищурился, а Гильотен надменно поклонился и попросил разрешения поприсутствовать при лечении.

Больного положили на кушетку, и Месмер начал делать над ним какие-то пассы. Через несколько минут граф отключился. После этого Месмер наложил ему на лоб два своих знаменитых магнита – он полагал, что они, выманивая болезнь из тела больного, притягивают ее к себе. Гильотен, стоя в углу, тихо смеялся, однако буквально через три подобных сеанса его сановный пациент был здоров, а Гильотен – посрамлен вместе со всей своей передовой наукой.

Однако доктору Гильотену было очевидно, что такие люди, как этот Месмер, просто проходимцы, которые облапошивают и обирают своих богатых «клиентов». Поэтому когда Людовик XVI, попав под ядовитые стрелы французских ученых-материалистов, приказал назначить специальную комиссию по расследованию сути «лечения» Месмера, наш доктор несказанно обрадовался.

Борьбу с «месмеризмом» возглавил медицинский факультет Сорбонны, под давлением которого король Людовик XVI образовал 12 марта 1784 года две научные комиссии с тем, чтобы они разобрались в существовании флюидов.

Была назначена комиссия из девяти членов, из которых пять (Антуан-Лоран де Лавуазье, Бенджамин Франклин, Ле Руа, Жан-Сильвен Байи и Габриель де Бори) принадлежали к Академии наук, а остальные четыре (Жан-Франсуа Бори, Шарль-Луи Саллен, Жан д’Арсе и Жозеф-Игнас Гильотен) – к медицинскому факультету.

Но Жан-Франсуа Бори умер при самом открытии действий комиссии и был замещен доктором Мишелем-Жозефом Мажо.

5 апреля того же года была назначена еще одна комиссия из членов Королевского медицинского общества, которая должна была приготовить королю особое донесение о действительности и пользе «животного магнитизма».

Выбор членов обеих комиссий был очень счастлив и не мог подать повода к каким-либо возражениям. Он свидетельствовал об искреннем желании французского правительства узнать истину о явлении, уже шесть лет волновавшем публику и служившем предметом ожесточенного спора между учеными.

Среди членов этих комиссий были такие светила науки, как химик Антуан-Лоран де Лавуазье, естество испытатель и тогдашний американский посол во Франции Франклин, астроном Байи и ботаник Жюссьё. И ученые мужи пришли к заключению, что никаких флюидов не существует, а единственной причиной «месмерических феноменов» объявили силу воображения пациента.

Собственно, об этом и говорил доктор Гильотен графу Прованскому, но тот не слушал его. Но теперь у Гильотена имелся на руках рапорт от 11 августа 1784 года на имя короля, из которого следовало, что наблюдатели являются людьми честными и лжесвидетельствовать не могут, поэтому они вынуждены признать, что 85 % больных месье Месмера полностью исцелены с помощью «магнетического флюида». Однако вся проблема заключается в том, что «процесс воздействия флюида не поддается эмпирическому наблюдению», а раз так – следовательно, таковое явление существовать не может.

Что же тогда, спрашивается, происходило?

Ответом на этот вопрос как раз и стал главный вывод комиссии: выздоровление воображалось больными.

Доктор Гильотен ликовал, а профессора медицины Сор-бонны, вооружившись этим рапортом, потребовали от сторонников Месмера подписать официальное отречение от своих «заблуждений».

Чтобы заглушить голоса скептиков и, как он везде кричал, «научной инквизиции», Месмер организовал «Общество вселенской гармонии» (Société de l’Harmonie Universelle), которое накануне революции насчитывало 430 членов. Отделения общества действовали в Страсбурге, Лионе, Бордо, Монпелье, Байонне, Нанте, Гренобле, Дижоне, Марселе, Кастре, Дуэ и Ниме. Штаб-квартирой общества служил роскошный особняк герцога де Куаньи в центре Парижа.

Следует отметить, что Месмер «простирал свои виды не на добродетель и целомудрие, а только на кошельки своих пациентов». Сейчас установлено, что в качестве казначея общества он обзавелся состоянием в 344 000 ливров и стал самым богатым ученым Европы.

Главным учеником и последователем Месмера в Париже был доктор Шарль Делон с медицинского факультета Парижского университета, личный врач графа д’Артуа (еще одного брата короля и будущего Карла X). Так вот, когда члены комиссии дали заключение о том, что Месмер не может объяснить, как действует его метод, следовательно – во Франции он должен быть запрещен, этот самый Делон смело сказал в глаза ученым, как он считал, «старой формации»:

– Делайте что хотите, но знайте, что Месмер обучил три сотни учеников, да я – еще сто шестьдесят, из которых двадцать один человек принадлежит к числу членов Парижского факультета. Попробуйте изгнать магнетизм из врачебной практики!

По сути, он был прав.

И тогда придумали последний опыт, который и предложили Шарлю Делону. Он согласился с тем условием, чтобы субъект был очень чувствительный и доктору предоставили самому сделать выбор.

Опыт был произведен в Пасси, в саду, в присутствии Франклина и Гильотена. Субъектом был мальчик лет двенадцати. Делона попросили намагнитизировать абрикосовое дерево, которое он признал удобным для опыта. Мальчик в это время находился в комнате, под надзором комиссаров, и ничего не мог видеть из того, что происходило в саду. Потом ему завязали глаза и подводили последовательно к четырем деревьям и заставляли обнимать их.

В это время доктор Делон стоял вдали, направляя свою трость на намагниченное абрикосовое дерево. У первого дерева мальчик объявил, что он сильно потеет и ощущает небольшую боль в голове. Это дерево находилось в 27 футах от намагнитизированного.

У следующего дерева припадки усилились, и мальчик сказал, что полагает себя близким к намагнитизированному. В действительности он был удален от него на 38 футов. Дальше – то же самое. Наконец, у четвертого дерева, находившегося в 24 футах от намагнитизированного, мальчик впал в кризис: он лишился чувств.

Его вынуждены были отнести на ближайшую лужайку, где доктор Делон принял меры, чтобы привести его в чувство.

Этот опыт не оставил ни малейшего сомнения – всё было делом одного лишь воображения.

А тем временем обиженный Франц Антон Месмер заявил, что покидает негостеприимную Францию. И тут же поспешила вмешаться королева Мария-Антуанетта, которая, находясь под очевидным влиянием сторонников Месмера при дворе, приказала графу де Морепа и некоторым другим государственным чинам уговорить Месмера остаться. Ему предложили пожизненный пенсион в размере 20 000 ливров и сверх того еще 10 000 ливров в год, если он согласится обучать своему искусству троих назначенных государством «учеников». Последовала серия сложных переговоров, и итогом этого стало открытое письмо Месмера к королеве, в котором он в высокомерно-напыщенных тонах отказался от ее предложения, сославшись на «строгость своих принципов».

И он уехал из Франции, и это спасло его от гильотины, которой, кстати, не избежал упомянутый выше Антуан-Лоран де Лавуазье. Удивительно, но он просил отсрочки казни, чтобы завершить свои эксперименты по химии, но председатель трибунала ответил ему очень характерными для подобных случаев словами: «Революция не нуждается в ученых и их опытах!»

Перед отъездом Месмера принцесса де Ламбаль дала в его честь прощальный ужин, приглашение на который получил и доктор Гильотен. После того как было выпито немалое количество бутылок рейнского и бордоского, Месмер вдруг, глядя немигающим взглядом прямо в глаза Гильотену, произнес громко, так, что все слышали:

– Ваша наука и ваши расчеты погубят всех до одного из присутствующих здесь людей, включая особ королевской крови…

Месмер запнулся и закашлялся.

– Их души проклянут вас. Я ясно вижу это.

А доктор Гильотен в ответ усмехнулся:

– Вы видите это написанным здесь, на позолоте потолка?

– Я вижу это, – учтиво поклонился Франц Антон Месмер, – написанным на небе, месье.