Текст книги "Клуб самоубийц"

Сергей Валерьевич Оксанин
Клуб самоубийц

Моему самому преданному читателю посвящается

© Оксанин С.В., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Вместо предисловия

С самого начала эта детективная история задумывалась в неразрывной связи с театром и кино. Поэтому было невозможно не рассказать об экранизациях Стивенсона, особенно о полной юмора русской версии, в которой зловещая фигура Председателя клуба была изображена буквально на холсте в стиле Пикассо. Тема Пикассо требовала продолжения, поэтому на стене кабинета секретаря клуба главный герой детектива увидел «Голову женщины», или «Портрет Доры Маар», таинственная судьба которой позволила автору таким образом продемонстрировать всесилие Председателя. Каково же было удивление автора, когда он узнал, что после публикации детектива в интернете у таинственных владельцев картины, похищенной когда-то с яхты саудовского принца, проснулась совесть и они решили вернуть ее человечеству.

Настроение

Телефон молчал. Кофе уже не бодрил, а только добавлял кислоты мундштуку всегда такого мягкого, а сегодня непривычно едкого «шакома»[1]1
  Chaсom – марка французского производителя курительных трубок.


[Закрыть]. Странно: вчерашний вечерний чай завершился одной получасовой пятидесятиграммовой порцией «очентошена»[2]2
  Auchentoshan – марка известного шотландского равнинного односолодового виски с очень небольшим содержанием торфа в солоде.


[Закрыть], а горечь во рту стояла, будто после попойки. Это все от настроения. Он вяло поднял утреннюю газету, где сообщалось о традиционном ужине Национальной ассоциации аудиторов. В этом году даже приглашения не прислали. Я – никому не нужен.

Пе́трович положил недокуренную трубку в пепельницу и встал из-за стола. Сегодня даже матерное приветствие на дубовой кайме обтянутого зеленой кожей стола, старый…, выцарапанное когда-то накачавшимся барбитуратами внуком в подарок стареющему под сводами замка деду (стол был куплен Пе́тровичем за бесценок при описи имущества ветерана колониальных войн, мерзкая царапись была стерта и заново отлакирована в цвет толковым краснодеревщиком, но со временем научилась проглядывать под косыми лучами солнца, заходившего на свой полуденный полуоборот как раз напротив окон кабинета главы аудиторской фирмы), сейчас этот циничный и нелепый парафраз эпохи студенческих революций язвительно скреб своего визави: ты думаешь, что к тебе это не относится?

Пе́трович сдвинул на царапись недочитанную утреннюю газету. Если ты выжил в своем амфетаминовом аду, почитай, какие таблетки сегодня популярны у твоих ровесников во времени, когда они громят витрины аптек и соседних ювелирных магазинов, – передовице удалось поймать в кадр подпиравшего спиной фонарный столб, сидящего на тротуаре юнца, раздвинутые ноги которого заполнила, не кровью же, неприличная лужа. Мне это неинтересно.

Он подошел к драцене[3]3
  Draceana (лат.) – «самка дракона». Декоративное домашнее растение.


[Закрыть]. К ней Любляне прикасаться было запрещено. Секретарша, она же уборщица кабинета и приемной, всегда старательно вытирала пыль с полок, уставленных кодексами правил, привычек, чести и бесчестья, с рамок любимых хозяином кабинета репродукций, со стола, чернильного прибора. Макетный нож всегда был отполирован и звал к бою. Только с кем? Не с самим ли собою? Да, настроение… Сегодня репродукции вечности съеживались до кособоких диснеевских картонных гномов. Великий фантазер, извлекаемый из недр центра вселенной парижским экспрессом, смотрелся головоногим моллюском. Охотники, шатаясь по снегу, возвращались не из леса с добычью, а с обычной воскресной пьянки в заимке, куда лесник принес им дохлую лису, теперь притороченную к поясу одного из гуляк, для отмазки от вечно недовольных жен. Вот драцена, драконочка моя, – другое дело.

Нет, и здесь дело плохо. Кто сказал, что ты неприхотлива в уходе? Эй, вы, любители таблеток, разгромите в следующий раз магазин того самоуверенного цветочника. Неделю назад, заметив пожелтение на кончиках листьев, Пе́трович спешно направился к нему за советом: раз кончики желтеют, значит, не хватает влаги, попрыскайте на листья. И листья стали ожидаемо склоняться вниз и опадать.

Пе́трович взглянул на часы сначала на настенные, потом на наручные. «Ленцкирх», как всегда, запаздывает, но самому (скажу Любляне) подводить стрелки не хотелось[4]4
  Lenzkirch – коммуна в земле Баден-Вюртемберг, Германия. Курорт, с 1851 года – производитель часов.


[Закрыть]. Без четверти вольфштунде[5]5
  Wolfsstunde (нем.) – «час волка». Разговорное русское обозначение времени открытия винных магазинов.


[Закрыть]. Это правило он установил давно – до одиннадцати ни капли. Ему он следовал неукоснительно, давая слабину только во время аудита заполярных шахт, где (то ли разница во времени, то ли обильное вечернее застолье с белой рыбой и баней) появлялись и русалки, но аквавита всегда брала верх, давала о себе знать настолько, что наутро «час волка» наступал много заранее[6]6
  Aqua vita (лат.) – живая вода. Распространенное общее название крепких, часто самогонных напитков.


[Закрыть]. Но сегодня… пусть Заполярье переместится в центр Европы. Пе́трович подошел к стойке бара, стоявшей рядом с камином. Бюро располагалось на верхнем этаже старого здания, когда-то отапливаемого углем и дровами. Свой камин хозяин кабинета разжигал только один раз, когда заселялся в это бюро, но – симметрично бару – законченность образа – ты был и останешься пижоном, рядом с другой стенкой камина была сложена элегантная поленница дров. Пе́трович открыл дверцу бара. Коньячные императоры, ромовые крутые, так вызывающе приподнятые бедра, ниньо досе, нет, сегодня не ваш день[7]7
  Ninho doce (браз./порт.) – сладкое гнездышко.


[Закрыть]. Он запустил руку в глубь бара и выудил бутылку с домашним, сваренном в гараже виски. Все-таки чему-то в этой жизни я научился.

Пе́трович наполнил мерную, с отсечками миллилитров, рюмку, опять взглянул на часы (подход к бару и выбор напитка занял пару минут), аккуратно наклонил рюмку к стакану. Так, теперь еще пара минут, пусть виски в стакане вздохнет и выдохнет, а остаток уляжется на дно мерной рюмки, чтобы потом одной долгой слезой соскользнуть к своим без одной капли пятьдесят. Он вернулся к столу, уселся в кресло, взял трубку, чуть придавил большим пальцем недокуренный табак, зажег спичку, подождал, пока она разгорится, и поднес к чашке «шакома». Теперь не подведи. И действительно, трубка не подвела его. Кислота исчезла, затяжка получилась долгой и томной. Он искоса взглянул на «ленцкирх». Еще пара минут. Нет, правило есть правило, Заполярье, возвращайся домой. Он придвинул к себе пачку корреспонденции – одна реклама, что там про бюстгальтеры с чашечкой (Любляна что, не просматривает почту, вынимая ее из ящика, или она намекает на очередной подарок?), как вдруг из глянцевой пачки выскользнул нестандартного узкого формата конверт. Машинописный петит. «В Пе́трович Аналитикс. Др. Пе́тровичу лично». Совершенно не к месту он вспомнил эпизод из русского довоенного фильма про цирк, где актриса, натуральная блондинка, произносила фразу, ставшую в этом кабинете сакраментальной: «Пе́трович, ай лав ю!» И тут же «ленцкирх» начал отбивать наступление «часа волка».

Свидание

Пе́трович торопился на свидание. Год закончился очень плохо. Заказов не было. Аудитор, когда-то бравший на грудь металлургические гиганты, не смог устоять под прессом конкуренции лощеных аудиторских домов, таких как братья Клемен, и довольствовался теперь оценкой мелкого, никому, кроме дотошных наследников, не нужного имущества, так что для выплаты обещанных рождественских премий пришлось даже занять у тетушки и потом объявить об увольнении. Любляну он предупредил заранее, что к ней все сказанное в праздничный вечер отношения иметь не будет, но она хорошо подыграла и первой, подняв на вздохе свой немалый, Максим Горький, что твоя Леска, размер, закатила глаза. Поэтому сегодня утром, готовясь к встрече, он поймал себя на мысли, что собирается (только розочки в петлице не хватало) как на свидание. Несмотря на необычайность ситуации, он не мог упустить этот заказ. Просьба как раз была самой рядовой – провести проверку первичной бухгалтерии и выдать заключение для представления в официальные инстанции. Но вот заказчик… «Клуб самоубийц». Когда Пе́трович прочитал это письмо, он вместо традиционного потягивания домашнего напитка (у него даже солод сушился на настоящем торфе) выпил свой полтинничек залпом. И – полез в справочник статистического управления. Да, «Клуб самоубийц» – некоммерческая организация, филиал международного благотворительного фонда, основана, зарегистрирована, код налогоплательщика, лицензия министерства здравоохранения, адрес и так далее. Уставная деятельность – терапия психических расстройств. Да, вот еще что. Находится под патронажем прихода святого Николая.

Пе́трович налил себе еще одну порцию виски и со стаканом направился к книжным полкам, в угол, где хранились обрывки воспоминаний детства и осколки кризиса среднего возраста. Поставив стакан между «Эпохой крестовых походов» Лависса и Рембо и «Варварскими нашествиями» Люсьена Мюссе, он приподнялся на цыпочки, секретарша, когда протирала пыль с верхних полок, забиралась, предварительно сняв туфли (жесткое требование хозяина кабинета) на антикварный ладдер[8]8
  Ladder (англ.) – небольшая приставная библиотечная лестница.


[Закрыть] из орехового дерева, переехавший в этот кабинет вместе со столом, чтобы достать из длинного разноцветного ряда историй искателей самых невероятных приключений томик Стивенсона. Детские книги стояли так плотно, что попытка вышла не совсем удачной, и вместе с приключениями принца Флоризеля из книжного ряда выскочили «Записки о Шерлоке Холмсе», Пе́трович попытался их удержать, но руки не хватило, и история великого сыщика грохнулась на пол. Дверь тут же открылась на шум, и в кабинет вошла Любляна.

– Шеф, что случилось? А-а, книга, да? – Секретарша грациозной рысцой подбежала к книжной полке, наклонилась и подняла томик Конан Дойля. – Шеф, а это хорошая примета, – Любляна смахнула с «Шерлока Холмса» пыль, – книги падают к благоприятным делам на работе. Ждите заказа.

Несмотря на свою молодость, она была настоящим кладезем суеверий, примет и гаданий.

– Так, откроем на первой попавшейся странице и посмотрим, какой мы получим заказ. – Секретарша открыла книгу, задумалась, затем перевернула несколько страниц и протянула книгу Пе́тровичу: – Вот, «Последнее дело Холмса». Шеф, – Любляна жалобно взглянула на своего покровителя, – мы закроемся?

Аудитор ласково потрепал девушку по щеке:

– Не волнуйся. Это просто так называется последний рассказ из первой книги о Шерлоке Холмсе. После этого у него была масса других интересных заказов.

Но на душе заскребло, нет, это были не кошки, а тот самый перочинный нож, который навечно оставил о себе память на письменном столе. Стивенсона можно было уже не открывать. Он не был суеверным, но к детским книгам относился очень трепетно и, как один из его любимых героев, сам нет-нет да и гадал на их страницах. Куда ни кинь… Здесь – Мориарти, а там – Председатель.

– Слушай, – Пе́трович решил выкинуть дурные предчувствия из головы, – пойдем пообедаем?

Любляна радостно вскинула брови, затем руки, обняла своего благодетеля и приникла к его губам долгим поцелуем. Виски тут же отозвался на жар ее тела, но Пе́трович слегка отстранил ее. Нет, это сейчас будет лишним.

– Я посижу до полудня, подумаю. А ты пока вот что. Сходи-ка в библиотеку, поройся в газетных подшивках и сделай мне подборку самых резонансных самоубийств за последние, ну, скажем, пять лет. А оттуда – прямо к Максу. Я тебя там буду ждать.

Городская библиотека находилась за углом, на площади, и секретарша не раз исполняла подобные поручения, тем более что они не были очень сложными, поскольку несколько лет назад городские власти профинансировали создание электронного каталога и поиск необходимой информации очень упростился. Но сегодня поручение выглядело совершенно необычным. Поэтому брови опять поднялись, на этот раз вопросительным домиком. «Здорово у нее это получается – двигать бровями», – подумал Пе́трович.

– Потом, потом. Завтра, – закрывая тему и не только тему, сказал аудитор. Он достал бумажник (поиск в электронном каталоге стоил небольших, но денег) и вытащил оттуда мелкую купюру: – Этого хватит?

И сейчас в трамвае (аудитор уже давно передвигался по городу в общественном транспорте) он открыл папку и принялся перечитывать ксерокопии, сделанные накануне секретаршей. Информации было немного, но Любляна хорошо сделала свое дело. В одной заметке трехлетней давности рассказывалось о таинственном случае на озере в Рейнензиштадте, где на берегу нашли аккуратно сложенное пальто, во внутреннем кармане которого была обнаружена записка: «Завершив свои дела в этом мире и выполняя свой долг перед своими товарищами по несчастью, предаю свое тело воде. Ганс Бауэр». Газета сообщала, что тела найти не удалось, равно как в департаменте полиции не смогли ничего рассказать о субъекте по имени Ганс Бауэр. Но намек на товарищей по несчастью дотошным журналистом был истолкован правильно, и он попытался проникнуть в «Клуб самоубийц». Там его не совсем вежливо встретили, что укрепило автора статьи в предположении, что исчезнувший имярек был членом этого клуба. Следующая заметка, вышедшая две недели спустя, сообщала, что тела так и не нашли, а данных о предполагаемом самоубийце нет даже в департаменте социального обеспечения. Потом было несколько коротких заметок из уголовной хроники за разные годы о случаях самоубийства на почве ревности, бедности и пропащести. И самый, действительно резонансный, свежий материал о несчастном случае с молодым человеком, случайно застрелившим себя из отцовского пистолета, что бесстрастно зафиксировал объектив кинокамеры, установленной невезучим юношей напротив себя. Сообщалось, что уголовная полиция будет устанавливать причины происшедшего, но далее – Пе́трович как-то пропустил этот случай, но Любляна его хорошо помнила, поэтому, как она выразилась, послала к ежикам электронный каталог и перерыла вживую весь недавний столичный архив, – ничего.

Аудитор уже не стал вчитываться в последние два листа. Короткая заметка – «Несчастный случай на вокзале» – в вечерней газете, и крикливое – «Несчастный случай? Самоубийство? Убийство!» – воскресного «желтого» издания, которое рассказывало, как пожилой чиновник, возвращаясь с рыбалки, упал с перрона вокзала в курортном местечке, надо же, опять Рейнензиштадт, под поезд.

Пе́трович тяжело вздохнул и закрыл папку. Пока он читал, трамвай покинул деловой центр и сейчас направлялся к элитному парковому пригороду, поэтому пассажиров почти не осталось. Напротив, на задней площадке (Пе́трович сидел спиной к направлению движения) примостился какой-то старый букинист в видавшем, наверное, даже не виды, а настоящие морские баталии, потрепанном матросском жилете, с перевязанными бечевкой стопками книг, мерно покачивавшихся на стыках рельс рядом со своим хозяином. А вот и конечная остановка. Пе́трович поднялся, сделал было шаг навстречу, чтобы помочь библиофилу спуститься с его поклажей (кто знает, может, это и мое будущее), как вдруг старик, неожиданно шустро для своего возраста, подхватив одну стопку под мышку, а другую – в свободную руку, буквально соскочил с подножки трамвая и, немного подволакивая левую ногу, проворно заковылял по мощеному, здесь еще в прошлом веке, тротуару. Пе́трович вышел из трамвая, посмотрел на номер дома напротив остановки и, пожав плечами, двинулся в противоположном направлении.

Встреча

Нет, это все-таки оказалась деловая встреча, а не свидание. Клуб располагался в старинном здании английского викторианского стиля из красного кирпича, увитого по самые подоконники и карнизы зеленым плющом, но это было последнее, что могло навеять мысли о романтическом свидании. Дверь клуба открыл настоящий громила, мышцы и жесты которого не мог скрыть даже добротный сюртук камердинера с отороченными позолоченным шитьем лацканами. Согласно полученной во вчерашнем письме инструкции Пе́трович протянул громиле визитную карточку, приложенную к приглашению, тот молча взял ее, оглядел посетителя с головы до ног, вновь взглянул на карточку, повертел ее негнущимися пальцами и наконец, сделав шаг назад, распахнул дверь, тем самым, а не жестом руки, приглашая Пе́тровича войти. Аудитор вошел в полутемный коридор, услышал, как за спиной закрывается дверь, стало совсем темно, повороты ключа в замке – и легкий толчок в спину. «Это что – на расстрел?» – подумал Пе́трович и, дернув плечом, повернулся спиной к стене, слабым отсветом отражавшей тусклый свет в конце длинного коридора. Громила широким шагом вышел вперед и, не останавливаясь, молча двинулся на этот тусклый свет. Аудитор последовал за ним. Если мне когда-нибудь взбредет в голову идея самоубийства, я вспомню этот коридор и все сразу встанет на свои места.

В конце коридора неожиданно стало совсем темно, поскольку громила закрыл собой весь дверной проем. Но он тут же сделал шаг в сторону, и Пе́трович вошел в слабо освещенную приемную. Так, это – чистилище, но что-то уж слишком изысканное. Подумалось, что такому убранству приемной мог бы позавидовать даже ныне покойный прежний хозяин письменного стола. Настенная, наверняка антикварная, бронзовая лампа освещала тяжелые гардины, диван, журнальный столик, два кресла (интересно, кто из них самый старый?), небольшую горку, увенчанную хрустальным блюдом со стаканами и графином с водой. Ни ковра, ни ковровой дорожки, но паркет, штучный, дубовый, так тщательно всеми своими разных оттенков древесными светами отражал каждую крупицу тусклых лучей бронзовой лампы, что по нему невольно хотелось пройтись на цыпочках.

Громила открыл дверь кабинета, вошел внутрь и закрыл дверь за собой. Наступила тишина, Пе́трович опять посмотрел на паркет (интересно, поднялась бы на такое рука обкуренного любителя цараписей?), как вдруг дверь кабинета открылась, из проема полувыглянул громила и жестом руки (ага, здесь, перед хозяином, надо соблюдать этикет) пригласил аудитора войти.

Пе́трович было и вошел, но тут же остановился на пороге. Ничего похожего с приемной. Просторное помещение, функциональная, светлая, сборная мебель, на полу мягкий светло-серый ковролин и, самое главное, широкие, с тонкими прозрачными занавесками окна, выходящие в уютный, совсем не викторианский, а такой же светлый внутренний двор. Стеклянная дверь сбоку оконного проема была приоткрыта, и Пе́тровичу показалось, что он слышит журчание фонтана. Аналитический ум, отточенный не только годами цифровых дорожек, но и немыслимыми раскладами старого польского преферанса, моментально выдал свое заключение – игра контрастов. Терапия психических расстройств.

Хозяин кабинета, поднявшийся из-за стола навстречу гостю, казалось, излучал саму благодать. Средний рост, не сильно выдающийся живот под клетчатой, в ласковые коричневые, это вам уже не паркет, тона, дорогой шерсти, с обшитыми пуговицами жилеткой, на разрез которой спускалась средней окладости седая борода. Мелькнуло – Оле-Лукойе, как тут же край зрения поймал стоявшие в подставке два зонтика, один – черный, другой – разноцветный. Подставка была свободная, и зонтики не были застегнуты, а, полуоткрывшись, стояли буквой V под (нет, это не может быть репродукция, она же нигде не выставлялась. Какой, к ежикам, край зрения? Смотри во все глаза: неужели оригинал?), разноцветный зонтик буквально был готов выпрыгнуть из подставки в объятия своей, такой же разноцветной хозяйки. «Голова женщины». Пикассо. Тысяча девятьсот тридцать восьмой год. «Герника» осталась там, за спиной, в тысяча девятьсот тридцать седьмом, в темном коридоре, по дороге в чистилище приемной. Да, министерство здравоохранения не зря им выдало лицензию.

Договор

Хозяин кабинета радушно развел руки:

– По вашей реакции я вижу, что мы не зря наводили справки и выбрали именно вас. Позвольте представиться. Доктор медицины Пихлер, секретарь клуба. Прошу, – и он указал на один из стульев, стоявших перед рабочим столом.

Аудитор взял стул за спинку, тот оказался очень легким на подъем, на стыках заметны изящные винтовые отверстия (да, эта та самая скандинавская сборная мебель, которая сейчас входит в моду), пододвинул его к столу и, положив папку на колени, осторожно присел. Ничего, крепкий. Оле-Лукойе сел на свой, точно такой же стул и положил руки на стол.

– Доктор Пе́трович, клуб благодарен вам, что вы приняли его приглашение. Но – перейдем сразу к делу. Я сейчас вам вкратце расскажу о деятельности клуба и сделаю предложение. Если мы договоримся, а я надеюсь, что мы договоримся, то я приглашу вас на небольшую экскурсию по клубу и заодно в ваш кабинет, в котором собрана вся бухгалтерская документация, там, где вы будете работать. Итак, клуб представляет собой некоммерческую организацию, взносы, доходы, расходы, мы ежегодно сдавали отчетность в департаменты финансов и статистики и платили налоги с чистых доходов. Но с этого года (здесь дело не в некоммерческом предприятии, а в том, что мы работаем под лицензией министерства здравоохранения) нас обязали подтверждать отчетность аудиторской справкой. На сегодняшний день членами клуба являются тридцать три человека, которые платят членские взносы. Они-то и составляют основную массу поступлений. В клубе работают на постоянной основе шесть сотрудников: я как секретарь клуба, моя жена (она же хостесса, на ней сервировка аперитивов и обеды для персонала), Курт (камердинер, с ним вы уже познакомились). – Пе́трович повернул голову, но за спиной никого не было. – Не волнуйтесь, он уже давно вышел, горничная, которая помогает Курту обслуживать гостей, наш массовик, который организует, скажем так, светский досуг членов клуба, и психиатр, на попечение которого как раз и находится душевное состояние членов клуба. Ведь я – доктор общей практики, так сказать, терапевт, что тоже приветствуется министерством, но наличие дипломированного психиатра необходимо для получения соответствующей лицензии. Их заработная плата и текущие уставные издержки составляют основную массу расходов клуба. Также у нас есть соглашение с внештатным юристом, который оформляет сами договоры. Есть еще священник (мы находимся под патронажем прихода святого Николая), но он работает на общественных началах, правда, в знак благодарности мы осуществляем финансирование некоторой деятельности прихода. Это то, что я определяю в отчетности как прочие расходы. Да, все делопроизводство веду я, мне приходилось ранее работать администратором больницы, здесь такая же больница, так что на мне сбор всех документов и заключение договоров как с работниками, так и с членами клуба.

– В справке департамента статистики, – аудитор решился взять слово и показать свою осведомленность, – также сказано о заграничном благотворительном фонде.

– О, вы, я вижу, подготовились к встрече, – Оле-Лукойе одобрительно покачал головой. – Да, мы созданы международной благотворительной организацией. Но к нашей отчетности это отношение не имеет. Конечно, фонд является конечным бенефициаром, поэтому чистый доход направляется в его распоряжение. Но это, как у вас принято говорить, забалансовый вид деятельности.

– Тогда позвольте еще один вопрос. – Пе́трович уловил благожелательный кивок и продолжил: – Членские взносы доходами не являются. Значит, существуют прочие доходы?

– Да, – секретарь сложил руки на груди. – К сожалению, далеко не всех членов клуба удается убедить отказаться от навязчивой идеи, поэтому, согласно типовому договору, после смерти члена клуба все его имущество переходит в собственность клуба. Хотя в обязанности юриста и входит проверка достоверности информации о финансовом и имущественном положении будущего члена клуба, но иногда и он допускает промашку. Постфактум нам иногда приходится сталкиваться с неимущими. Именно поэтому, во избежание риска банкротства, в клубе установлен высокий членский взнос. Ну а если юрист допускает такую промашку, то от его услуг отказываются. К сожалению, нынешнее поколение уже растеряло навыки средневековой деловой усидчивости. За последние годы мы были вынуждены дважды менять юриста, одного как раз совсем недавно.

Пе́трович сделал знак рукой, показывая, что ему есть что сказать по этому поводу, но Оле-Лукойе поднял ладонь:

– Да, я знаю, что ваш профессиональный устав разрешает вам заниматься опекунской деятельностью, в том числе управлением чужим имуществом по доверенности. Но уверяю вас, что здесь вам незачем будет этого касаться. Договор с членом клуба составлен так, что клуб становится правообладателем и единственным наследником всего имущества. Несмотря на риск недостоверной информации, мы считаем нетактичным требовать от новоприбывшего, по сути душевно расстроенного человека, документально заверенную опись его имущества. Такая форма договора облегчает и отношения постфактум с родственниками члена клуба. Так что вам вменяется в обязанность только проверить достоверность первичной финансовой документации, сделать ее свод и представить справку о ее достоверности. Сделать это надо в течение календарного месяца, и за все за это, – секретарь приоткрыл боковой ящик стола и достал оттуда широкий конверт, – вам полагается… Открывайте. – Он положил конверт на стол и движением руки пододвинул его к аудитору.

Пе́трович открыл конверт и достал сложенные вдвое листы. Это был договор. Наискось просмотрев первую страницу (ничего особенного, стандартный договор, образец взят в библиотеке), он взял вторую страницу. Ого! Держа листы договора в руке, аудитор поднял глаза на собеседника.

– Да-да, мы считаем, что такая работа в таком месте стоит таких денег.

Из опасения выдать свои эмоции Пе́трович опустил глаза и вновь уткнул их в договор. Аванс в тридцать процентов. Но гонорар… гонорар равнялся сумме, полученной когда-то за аудит небольшого медеплавильного завода, который он делал три месяца с командой из пяти человек.

– Думаю, что вы понимаете, – продолжал секретарь, – почему мы не обратились с такой деликатной просьбой в престижную аудиторскую компанию, к тем же братьям Клемен. Каким бы ни было требование конфиденциальности, компания есть компания. Старший партнер перекладывает работу на младшего партнера, а если нет, то младший партнер заигрывает с секретаршей, которая печатает заключение. Информация так или иначе расползается по ее коридорам. Поэтому-то у нас соглашение с независимым юристом, а не с юридической фирмой.

«Они уже знают, что я уволил всех своих сотрудников, – догадался Пе́трович, – надо же, и от пустых коридоров бывает польза». Он взглянул на третью страницу. Там уже были пропечатаны его реквизиты и реквизиты секретаря. Аудитор поднял голову.

– Не волнуйтесь, у меня есть право подписи. Конечно, как в каждом приличном клубе, у нас есть и председатель. Но он редко появляется здесь. Если необходимо, я составляю ему корреспонденцию до востребования. У него много дел по всему миру. Так что, как я вам и сказал, все бумаги подписываю я. Знаете, что такое психология чиновника? Взяв наши бумаги, он тут же, как и вы, посмотрит в статистический справочник и увидит наш тип деятельности. А на всех наших бумагах – подпись доктора медицины. Конечно, наш психиатр имеет все профессиональные полномочия, но какой чиновник будет рыться в аттестатах, увидев подпись доктора медицины?

Пе́трович согласно качнул головой – разумно, достал из правого внутреннего кармана именной «Каран д’Аш», индивидуальный заказ, тетушкин подарок на юбилей, и поставил свою подпись[9]9
  Caran d’Ache – швейцарская компания, выпускающая эксклюзивные письменные принадлежности.


[Закрыть].

– Вот и славно. – Секретарь быстро расписался на положенном ему месте и достал из стола еще два конверта, один такой же широкий, а другой – узкий, того самого нестандартного размера, в котором было прислано приглашение сойти в ад. Да, именно сюда, подумал Пе́трович. Ах ты, старый сказочник, вот он, твой черный зонтик. Его вдруг охватил охотничий азарт, посмотрим, кто – кого, все тело приобрело упругость, ну Любляна, сегодня вечером – держись. – Вот ваш экземпляр, – Оле-Лукойе поставил свою подпись и вместе с узким конвертом протянул его аудитору, – и чек на аванс.

Секретарь подождал, пока аудитор уложит конверт с договором в свою папку, а чек – в левый внутренний карман, и встал из-за стола.

– А теперь – прошу на экскурсию.