Текст книги "Откуда ты, Русь? Крах норманнской теории"

2. Упоминания об элементах христианства носят поверхностный, случайный характер и в некоторых случаях почти наверное являются вставками переписчиков. Обстоятельство, чрезвычайно важное для расшифровки загадок «Слова».

3. Певец изобразил русичей гораздо менее христианами, чем это было в действительности, он представил их действующими так, как если бы они разделяли его убеждения и представления.

4. Есть много оснований полагать, что автор ни в коем случае не был лицом духовного звания, образованным дружинником, он был профессионалом-певцом (об авторе «Слова» подробнее ниже).

5. Анализируя и расшифровывая «Слово», нельзя ни в коем случае выпускать из виду вышесказанного.

5. Историческая достоверность «Слова»

Историческая достоверность «Слова» имеет два аспекта; правдивость, верность сообщаемого о походе собственно и, во-вторых, о других событиях, также трактуемых в «Слове».

Мы уже отмечали, что многие детали об описании похода носят часто протокольно-точный характер. Особенно ярким примером является описание бегства Игоря.

«Прысну море полуночи, идуть сморци мглы»… (680–685), начинает «Слово» это описание. Все понимали это место так: «море взволновалось к полуночи» и т. д. и не заметили неувязки во времени: сначала речь идет о полночи, а затем идет: «погасла вечерняя заря».

Зная, в результате нашего анализа, что автор «Слова» не болтун, а чрезвычайно точный и реалистичный наблюдатель, мы поняли, что здесь надо искать ошибку в нашем понимании, эта ошибка была найдена. «Полуночь, полуночный» означало в древности не только время суток, но и понятие: «север, северный». Южный обозначалось словам «полуденный».

Не в полночь или к полночи море взволновалось, а к северу.

«Идуть сморци мглы»… (681), – если море взволновалось к северу и налетели ветры, перемежающиеся с туманами, значит, местность изменила свой обычный характер. В этом-то и заключен смысл той части фразы, где сказано, что «Игореви князю Бог путь кажеть из земли Половецькыи»… (682). Перемежающиеся туманы создали благоприятные условия для бегства.

Именно ночью, при ветре, заглушающем легкие шумы и при тумане, но не густом, как молоко, и не сплошном, создаются условия, наиболее благоприятные для бегства: туманы и мрак скрывают от преследователей и вообще врагов, а в момент прояснения можно проверить правильность взятого направления и установить точно местоположение. Такое состояние погоды было божьим указанием.

Заметьте: речь идет о море и об Игоре, – значит, Игорь где-то у моря, во всяком случае, не очень далеко от него, и с этого пункта идет логическая цепь подробностей, точных и связанных друг с другом.

Сказано, что «сморци» идут «мглами». Большинство видели в «сморцях» – смерчи, но такое объяснение совершенно неприемлемо. Смерчи – это столбообразные пылевые вихри, встречающиеся в южных степях только в жаркое время года; бывают еще смерчи водяные, на море, но здесь они неуместны, ибо речь идет о суше и они отпадают. Кроме того настоящие смерчи, как правило, единичны. Однако, здесь нельзя принять и пылевых смерчей, во-первых, они бывают только в очень жаркие дни, в разгар лета, а Игорь бежал весной, во-вторых, они бывают в середине дня, а не вечером или ночью и уж, конечно, в темноте видимы быть не могут.

Следовательно, «сморци» – не смерчи, да и как могли идти смерчи – «туманам»? Сморци – это ветры с моря, теперь по местному их называют «морянами» и т. д.

Взволновавшееся в северном направлении, т. е. под южным ветром, море и «сморци» образуют одно логическое целое. Ветры приносили к вечеру туманы. «Мглы» – это туманы, множественное число ясно говорит о повторении явления, следовательно, туманы шли полосами, чередуясь.

Кто бывал в приазовских степях даже за десятки километров от побережья моря, тот отлично поймет, о чем вдет речь. Это обычно вечерние или утренние туманы, идущие с моря полосами: то застелет на 10–15 минут, то прояснится, то опять застилает; это не повисший туман, а туман с ветром.

«Погасла вечерняя заря, Игорь не спит, Игорь бдит, Игорь мыслью поля мерит от Дону великого до малого Донца».

Здесь намек о бегстве («путь Бог кажет»), сделанный в предыдущей фразе, уже раскрывается полностью. Это, между прочим, очень характерный прием творчества в «Слове»: несколько забегать вперед, не договаривать и только несколько спустя открывать все полностью. С этим приемом мы встречаемся в «Слове» не раз.

Итак, логическая неувязка, сначала речь идет о полночи, а потом переходит к моменту – «погасла вечерняя заря», устраняется. Разбушевавшееся к северу море, ветры, туманы и Игорь связаны крепко внутренней логической цепью, эта цепь продолжается и дальше.

«Коли Игорь соколом полете, – гласит далее «Слово» (708–711), – тогда Овлур волкам потече, труся собою студеную росу».

Когда кони были подорваны, пришлось бежать пешком. Овлур, как проводник, естественно, оказался впереди, чтобы указывать дорогу и, пробиваясь среди густой и высокой травы этих степей (а здесь так называемая «разнотравная» степь с очень буйной растительностью), стряхивал на себя студеную росу.

А роса – это результат влажных туманов с моря – «идуть сморци мглами»! Таким образом, картина, начатая бушующим морем, находит свое завершение в студеной росе.

Все ясно, и реально, и многозначительно: и морские влажные, перемежающиеся туманы этих степей, и высокая, по крайней мере, в пояс трава (будь это обычная низкая трава, Овлур только замочил бы ноги и автор о таком пустяке, конечно, не сказал бы ни слова), и загнанные кони, и положение Овлура как проводника впереди, и даже упоминание, что беглецы питались в пути гусями и лебедями.

Нарисовать подобную и столь подробную картину мог только человек, слышавший рассказ из первых уст.

Нетрудно заметить, что такая деталь, как, например, студеная роса, имеет совершенно третьестепенное значение. Описывать ее фальсификатору не имело никакого смысла, да и вообще для «Слова» эта подробность совершенно излишня. Почему же она все же имеется? Ответ может быть только один: передававшему рассказ из первых уст психологически трудно устранить те детали, которые на него произвели впечатление. Выдумывать же их, как поймет читатель из этого примера, не было решительно никаких оснований.

Не развивая далее подробностей, ибо сказанного уже достаточно, и опираясь на весь текст «Слова», можно оказать, что детали похода переданы совершенно точно, с исключительными мелочами. Единственную неточность, которую нам удалось найти, это упоминание; «конь в полуночи». На самом деле Игорь бежал по заходе солнца, вечером, но не в полночь.

Вот эту неточность мы считаем единственной поэтической вольностью в описании похода, вольность, согласится всякий, простительная.

Переходим к чисто историческим данным в «Слове». Они могут быть разделены на следующие категории; 1) общеизвестные исторические сведения (их мы не рассматриваем), 2) малоизвестные исторические сведения, правильность которых устанавливается только после дополнительных изысканий, 3) неверные исторические сведения (объяснения чему мы предлагаем), 4) исторические сведения, упоминаемые только в «Слове».

Обратимся к краткой фразе: «Игорь едет по Боричеву к святей Богородици Пирогощей» (779–781). Эту фразу мы считаем принадлежащей скорее не автору «Слова», а переписчику, но это сути дела не меняет, – нас интересует сейчас точность исторических сведений.

Только старожил Киева знает, что такое «Боричев взвоз» или «Боричев ток». Это узкая, извилистая, очень крутая, малопроезжая дорога, которая ведет от Днепра к старому городу, начинавшемуся на высотах у современной Андреевской церкви, т. е, почти рядом (через дорогу) от Десятинной церкви и терема великого князя.

Благодаря крутизне улицы, ею пользуются очень редко теперь, только жители этого района принуждены преодолевать ее крутизну, основная же дорога от Днепра идет сейчас через Крещатик. Пешеходы, например, молочницы из окрестных сел, и до сих пор, прибыв к Киеву в лодках, поднимаются через Боричев ток прямо вверх к Десятинной церкви (разобрана до основания до войны 1941–1945 гг.).

Если вы спросите современного киевлянина, что такое «Боричев», то не всякий ответит вам, что это такое, ибо этот крутой взвоз малопроезжий.

Для автора же «Слова» (или переписчика) «Боричев» был настолько известен, что он даже не счел нужным добавить «взвоз». А между тем еще в 1800 г. редактор «Слова» считал (и некоторые исследователи считают до сих пор), что Боричев – это урочище. На самом деле, как мы указали, это крутой взвоз прямо от Днепра в Киев.

Интересно знать, сможет ли проф. Мазон доказать, что его фальсификатор «Слова» бывал в Киеве и знал столь мелкую, связанную с древней историей, деталь?

Однако, особую доказательность имеет указание о Богородице Пирогощей. Один из наших друзей, именно И. А. Рудичев обратил наше внимание на следующую неточность: не мог князь Игорь поклоняться в 1186 г. иконе Богородице Пирогощей – ведь икона была увезена из Киева Андреем Боголюбским и об этом есть особое примечание в «Слове», составленное Малиновским. Последний сообщает, что икона Богородицы Пирогощей была перевезена во Владимир, а впоследствии в Москву, и что она находилась, под именем уже «Владимирской» в Успенском соборе в Кремле.

Следует помнить, что издатель «Слова» был обер-прокурором Св. Синода и что, следовательно, не только исторические, но и все церковно-исторические источники были в его распоряжении. Отсюда вывод, что данные, изложенные в примечании Малиновского, были данными официальной исторической науки в 1800 г.

Фальсификатор «Слова», пользовавшийся теми же источниками, приписал присутствие иконы Богородицы Пирогощей в Киеве в 1186 г., тогда как она 20 лет тому назад была перевезена во Владимир. Вот тут-то фальсификатор и попался!!! (Не радуйтесь еще, проф. Мазон!)

Твердо стоя на установленных нами выше принципах понимании «Слова», мы немедленно начали поиски объяснения этого обстоятельства. Что представляла собой икона Богородицы Пирогощей или, иначе, «Нерушимая Стена»? Это святыня Царьграда, находившаяся во Влахернском храме. Во время перестройки городских стен этот храм был включен в стенные сооружения, поэтому на иконе изображение Богоматери имело на заднем фоне стены и башни. Мы оставляем здесь в стороне легенды о спасении этой иконой Царьграда, отметим только, что эта икона чрезвычайно почиталась в Царьграде и носила название «Пирготиссы», – т. е. защитницы стен» (отсюда испорченное «Пирогоща»).

Был ли в Киеве оригинал этой иконы или только копия – этот вопрос мы также оставляем в стороне, чтобы не отвлекаться. Исторические сведения говорят, что икона «Богородицы Пирогощей» находилась в Киеве в одной из церквей, построенной и 1033 г. Мстиславом.

Из примечания Малиновского, видно, что Андрей Боголюбский вывез икону не из Киева, а из Вышгорода (из женского монастыря), находящегося всего в 18 км от Киева. И здесь не «Пирготисса».

Когда мы обратились к изображению «Владимирской» Богоматери, то заметили, что икона имеет совершенно ровный фон, никаких стен и башен «Владимирская» не имеет – и здесь некоторая неувязка.

Естественно, родилось предположение, что речь идет о двух иконах: одна, настоящая Пирготисса (Пирогоща), все время была в Киеве и ей-то и поклонялся Игорь в 1186 г., а другая хранилась и Вышгороде, была затем перевезена во Владимир, стала называться «Владимирской» и ошибочно считалась «Пирогощей». Но как это доказать? Обратясь к Лаврентьевской летописи, мы находим:

«Того же лета (1154–1156) иде Андрей от отца своего и принесе идя икону, святую Богородицю, юже принесоша в едономь корабли с Пирогощею из Царьграда».

Итак, «Владимирская» икона была первоначально в Царьграде, затем она была привезена вместе с Пирогощею на одном корабле и поставлена в Вышгороде, оттуда она попала во Владимир, и затем в Москву.

«Пирогоща» же была поставлена в Киеве, в 1186 г. Игорь поклонялся ей, дальнейшая ее судьба нам неизвестна. Предоставим решение этого вопроса другим.

Нас интересует здесь только то, что автор «Слова» знал настоящее положение с иконой «Пирогощей» лучше, чем историки и обер-прокурор Св. Синода в 1800 году.

Каково будет ваше возражение, проф. Мазон? В «Слове» же мы находим самое древнее сообщение о Бояне; ни в одном историческом источнике нет ни слова о нем, зато «Задонщина» почти на 200 лет позже «Слова» говорит о Бояне как о «гораздом гудце в Киеве».

Поэтому одно из двух: либо сомневаться в достоверности и «Слова», и «Задонщины», либо признать, что оба источника говорят согласно о Бояне, а другие умалчивают потому, что певцам в прошлом не уделяли столько внимания, сколько в настоящем.

Следующим историческим отрывком является: «Бориса же Вячеславовича слава на суд приведе, и на Канину зелену паполому постла за обиду Ольгову, храбра и млада князя (288). В 1800 г. для записных историков того времени этот отрывок был совершенно темен. Только постепенно все в этом отрывке выяснилось и подтвердилось полностью. Действительно, молодой, пылкий и жаждавший славы Борис погиб в битве на Нежатиной ниве у ручья Канин, что протекает в этой местности и упоминается в летописи. Слово «Канин» пытались переводить то как «конский» то как «ковыльный», на самом деле не надо искажать того, что дано «Словом» – Канин – это совершенно точная географическая и историческая деталь.

Разъяснилось и значение выражения «на суд приведе»: дело шло о решении спора между племянником и дядьями силой оружия, – это был «Божий суд». Дядья (Изяслав и Всеволод с сыновьями одолели племянников Бориса Вячеславовича и Олега «Гориславовича»).

«Слово» сообщает здесь историческую деталь, которую никто уже проверить не может, что Борис, будучи сраженным, лежал на зеленом берегу ручья Канина. Однако мы знаем наверное, что битва была у Канина, и у нас нет никаких оснований не верить «Слову» в этой подробности.

Следующим отрывком является «Святополк полелея отца своего» (239–243), к этому месту Малиновский отнес следующее примечание: «Пять исчисляется Святополков, до которого же из них касается сие обстоятельство, ничем не объяснено.

Итак, историк Малиновский в 1800 г. не располагал историческими материалами, которые могли бы объяснить, к которому из пяти Святополков это указание относилось, а «фальсификатор» знал!

Впоследствии было установлено, что речь шла о Святополке, увезшем тело своего «отца» Изяслава, а не половецкого хана Тугоркана, своего тестя, как полагали одно время, для погребения. Значит, и здесь автор «Слова» знал больше, чем записные историки в 1800 г.

Переходим теперь к неверным, ошибочным сообщениям «Слова», их всего два. Одно касается только что упомянутого Святополка, что он «С тоя же Каялы полелея отца своего» и т. д. Таким образом, согласно «Слову» Каяла Игоревой битвы была Каялой, на которой сражался и Святополк, что, безусловно, неверно.

Тугоркан был убит в районе Переяславля Южного, что у Сулы, на речке Трубеж, в районе которой имеется и речка Кагальник. Учитывая необыкновенную точность автора «Слова», совершенно очевидно, что такой ошибки он сделать не мог, ибо он все время твердит о Каяле «у Дону великого».

Зато два Кагальника (их на юге огромное количество), т. е. две Каялы, могли легко быть спутаны через 100–150 лет чересчур рьяным переписчиком, пытавшимся приложить и свою руку к «Слову».

Здесь имеется и вторая, внутренняя неувязка: хан Тугоркан был не христианином, а язычником. Трудно предположить, что Святополк положил тело Тугоркана, хотя бы до погребения, во храме. Известно совершенно точно, что Тугоркан был похоронен не на кладбище, как это было бы сделано с христианином, а на перепутье дорог между Лаврой и храмом на Берестове.

Совершенно ясно, что Святополк мог привезти тело тестя ради жены своей половчанки, чтобы дать ей возможность распрощаться с отцом. Недоразумение, однако, разъясняется просто, речь шла не о битве с Тугорканом под Переяславлем в 1196 году, а о той же битве на Нежатиной ниве, в которой, кроме племянника Бориса Вячеславовича, был убит и дядя его Изяслав.

Все делается кристально ясным, если мы примем поправку не «с тоя же Каялы», а «с тоя же Канины». Оба слова одинаковой величины, оба имеют одинаковое начало и одинаковый конец. Ошибка, вероятно, произошла потому, что один из переписчиков знал «Каялу», а «Канины» не знал, а поэтому «исправил» «Канины» на «Каялы».

Вторым неверным сведением является отрывок о Всеславе. В «Слове» события изложены в обратном порядке к исторической действительности. Согласно «Слову» Всеслав сначала княжил в Киеве, а потом брал Новгород, в действительности же было иначе: взятие Новгорода с бою и грабеж его были началом смут и войн, связанных с Всеславом.

Нам кажется, что это место объясняется гораздо проще, вся суть в том, что слова «утръ же воззни стрикусы» понимались неверно. Слово «утр» означает не «утром», а «раньше», «прежде». При таком толковании все приходит в надлежащий исторический порядок: излагается история овладения Киева Всеславом и вспоминается его предыдущая авантюра в Новгороде, битва на Немиге и т. д.

В «Слове» имеется еще место об Изяславе (548–568) Городенском, о котором в летописях мы не находим никаких сведений, в частности о битве его с литовцами, в которой он погиб; видное место, отведенное ему в «Слове», заставляет нас предполагать, что «Слово» и здесь исторически совершенно точно. Нам думается, что и русские, и иностранные источники еще могут принести подтверждение верности сведения в «Слове». Однако для этого нужна огромная работа и среди русских, и среди иностранных источников. Надо только искать, а не покоиться на ложе бездействия. Прошло уже 150 лет, а такой исторической подробности не удосужились доказать в достаточной степени.

Подведем теперь итоги: изложение событий, связанных с походом, отличается необыкновенной подробностью, точностью и соответствием с местом и временем действия, настолько все живо, точно и проникнуто духом реальности, что трудно отрешиться от мысли, что автор не был участником похода.

Другие исторические события отличаются также точностью, некоторые, чрезвычайно тонкие подробности, упоминаемые только в «Слове», нашли свое полное подтверждение в дополнительных исследованиях, о каковых в 1800 году издатели «Слова» не имели ни малейшего представления – совершенно неопровержимое доказательство подлинности «Слова».

6. Принципы, определяющие верное понимание «Слова»

В предыдущих разделах мы привели факты и соображения, дающие нам право сделать следующие выводы:

1. Основная цель «Слова», центр его тяжести, скрытая пружина, обусловившая создание самого произведения, это не эстетика, а политика. Автор «Слова» не ставил своей целью только развлечь слушателя, но, главным образом, призвать его к действию в данный исторический момент.

С течением времени это значение «Слова» стушевалось, его действительность отошла, но это не дает основания забывать его первоначальной цели. Она определяет форму, содержание и детали «Слова» и служит одной из руководящих нитей при расшифровке его.

2. Настоящим героем песни является не Игорь, князь Новгород Северский, а русский народ, бедствия которого, в первую очередь, волнуют автора «Слова». Игорь дорог певцу, как свой, как храбрец, как защитник родины, может быть, и просчитавшийся в оценке своих сил, но испытавший тягость ран, унижение плена и не бросивший войска на произвол судьбы в критический момент. Не забывает певец и его соратников, и тех князей, которые защищали Русь.

3. Не поняли нашей национальной гордости: в XII веке ни одно светское произведение Запада не поднималось до высоты общественно-политической, в лучшем случае они имели моральное и эстетическое значение. Зрелости ума, государственной возмужалости Руси XII века не заметили, а искали сравнения с фантастическими, полусказочными рыцарскими повестями вроде «Песни о Роланде». Это обстоятельство является совершенно непростительным, бесспорным доказательством низкого уровня критической мысли и уж, конечно, Иловайским, Невским, Мезонам не по плечу разрешать загадки «Слова», автор «Слова» на целую голову их выше.

4. Автор «Слова» был не только недюжинным поэтом, но и превосходным знатокам природы того времени и места. Он необыкновенно красочен, но в то же время и точен. Он знает природу, понимает ее и живет ею, для него язык природы его язык, каждое его душевное движение вызывает воспоминания о природе, и он щедро пользуется ими, чтобы создать общий язык между собой и слушателями.

Проглядели и это. Если филологи в силу вполне понятных причин не поняли всего в «Слове», ибо оно было изложено не терминами и образами филологии, а естественной истории, то должно было прибегнуть давно к помощи натуралистов. Однако на пути к этому стояло ложное понимание «Слова» как риторического произведения только отчасти исторического характера.

Между тем певец, натуралист в душе, сам громогласно заявил, что будет петь быль, а не выдумки. Слово свое он сдержал. Он всюду точен и реалистичен. Мистика, волшебство, всякая заумность совершенно далеки ему. В связи с этим находится и отношение его к религии.

5. Автор «Слова» не был глубоко религиозен. Христианство он воспринял поверхностно и в своем произведении обошел его. Не был он и пламенным язычником, он весьма поверхностно относился и к язычеству, ибо нигде он не противопоставляет его христианству, не предпочитает его. Он скорее всего атеист, воспринимающий природу анимистически, но не входящий с ней и какие-то религиозные обязательства. Кое-что он хранит по традиции от язычества, но основы христианства не тронули его души.

Поэтому все упоминания в «Слове» о христианстве чрезвычайно подозрительны в отношении их аутентичности.

И это обстоятельство – ключ к решению многих загадок «Слова».

6. Воспевая быль и будучи вообще человеком, склонным больше к реальности, чем к безудержной фантазии, певец изложил события похода очень точно и подробно. Точен он и в передаче других исторических деталей.

Все вышеизложенное дает в руки, в сущности, новый метод исследования: поскольку в «Слове» все точно и реально, постольку при расшифровке «Слова» следует исходить из понятия верности «Слова», а не видеть в непонятом какую-то вольность, ошибку или просто фантазию певца.

Если нам в данной работе и удалось сделать что-то в решении загадок «Слова», то этому мы обязаны новому пониманию «Слова», в более же умелых и талантливых руках этот метод даст еще больше.

Пользуясь им, прежде всего, конечно, придется отрешиться от порочного метода: натолкнувшись на непонятное место в «Слове», тотчас же решать, что здесь в этом или ином слове описка. Изменив букву, начинают фантазировать на тысячу ладов и начинается то, что один из исследователей «Слова» удачно назвал вздыманием «Слова» на дыбу. Нам кажется, что «Слово» не только пытали обычными способами, но четвертовали и колесовали. Результаты общеизвестны.

Натолкнется, скажем, талантливый, не без критической мысли исследователь на выражение: «а мы и дружина жадни веселия». Слова «жадни» он не знает (от «жадати», – т. е. сильно хотеть, нуждаться); чтобы как-то понять, он переделывает слово в «задни» и переводит, как «позади веселия», т. е. без веселия. Смысл почти верно угадан, но мы нуждаемся не в догадках, а в знании. Надо рыться в древних источниках, в словарях славянских народов и… рано или поздно решение будет найдено. Это будет положительное знание – находка древнего слова, а не блестящая, но не доказанная догадка.

«Слово» гораздо более точно, чем думают, у него нужно учиться, а не втискивать в Прокрустово ложе знаний современного русского языка.

Мы сознаем отлично, что и в нашей работе, возможно есть ошибки, – это не значит, однако, если они будут доказаны, что неверны, плохи установленные наши принципы, – это будет только значить, что мы их плохо приложили на деле.

Наконец, капитальное знамение имеет факт, что «Слово» дошло с пропусками, перестановками, вставками и искажениями. Верить в непогрешимость текста «Слова» в издании 1800 г., значит намеренно закрывать путь для дальнейших исследований и успехов.