Текст книги "Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера"

Track1: В4559907560784214^SMITH/JOHN^110210100000000000000 0527000000

Track2: 4559907560784214=1102101000 0052700000

Код 101 после срока действия карты указывает на то, что карточка является международной. Если вместо него будет, к примеру, 201 – это означает, что карточка является локальной, то есть по умолчанию работает лишь в «родной» стране. Имея на руках track2, можно легко сгенерировать track1, а вот наоборот сделать достаточно сложно. Для получения наличных в банкомате вполне достаточно только второй дорожки.

– Где ты брал дампы?

– На данный момент существует три способа. Изготавливаются либо приобретаются портативные ридеры (англ. cardreader) – инструменты для считывания магнитной дорожки платежной карты. Самые миниатюрные ридеры, что я встречал, были размером со спичечный коробок и изготавливались в Украине инженерами Boa Factory. Дальше устройства раздаются кассирам в бутиках и дорогих магазинах, официантам в ресторанах, валютным проституткам, и они проводят клиентскую карточку не только через легальный POS-терминал, но и через свой ридер.

Взламывается крупный процессинговый центр банка или торговой сети, через который проходят платежи физических (не виртуальных) магазинов, отелей, ресторанов, и достается база их клиентов. Просто покупаются у тех, кто завладел ими одним из вышеперечисленных способов.

– Дампы ведь нужно еще записать на саму кредитку…

– Конечно. Для этого необходимо специальное устройство, называемое энкодером (encoder). Продаются они совершенно легально и стоят $800-1000. Самая распространенная в кардерских кругах модель – MSR206. Подключил к компьютеру через USB-порт, вбил дамп в нехитрую программку, провел карточкой через прорезь – и у тебя в руках магнитная копия карты какого-нибудь американского «Буратино».

– Теперь можно идти в магазин? – сделала логическое заключение Галина Аркадьевна.

– Нет, в магазин пока рановато, так как дубликат реальной карточки у нас хоть и есть, но он на куске белого «пластика» (обычно марки CR-80). Продавец в магазине сильно удивится, если ты предложишь ему такую карточку.

– И что делать?

– Договариваешься с продавцом в каком-нибудь приличном магазине, типа: «Вася, у меня такая фигня есть, я приду к тебе, возьму ноутбук и "плазму", потом продадим и бабло пополам». Это работает – владельцы ресторанов, бутиков и казино отдавали нам 40–50 % наличными от той суммы, что «прокатали», а мы им говорили, что нужно отвечать своему банку, если возникнут проблемы.

– Какие, например?

– Рано или поздно реальный кардхолдер (держатель карты) платеж опротестует. Пожалуется в свой банк, те – в VISA, и вот уже в наше казино нагрянули крепкие ребята из службы безопасности банка, который устанавливал в это казино POS-терминал. Придут и скажут: «Что ж ты, негодник, поддельные карты "катаешь"?» Ну, тут наш олигарх должен глаза пошире выпучить и сказать: «Ниче не знаю. Сейчас кассира, что работала в тот вечер, позову». Зовет Машу. Банкиры ей:

– Срок действия карты проверяла?

– Конечно.

– А подпись владельца карты на обороте была?

– А то. Я ее даже с подписью в его паспорте сравнила. И на слипе он точно так же расписался.

– На каком слипе? – Моему адвокату все приходилось объяснять, как первоклашке.

– Чек, который выходит после оплаты товара по кредитке, называется слипом. На нем печатается вся информация о покупке: время, дата, название организации, реквизиты места, где была совершена покупка. Кстати, данные для слипа берутся из первого трека. И если дампу абсолютно все равно, какое имя ты укажешь в первой дорожке – реального владельца карты или имя, которое указано в твоем «левом» паспорте, то номер карты все равно надо писать оригинальный, иначе платеж (транзакция) не пройдет. А то было бы, конечно, неплохо: тупо обзаводишься «левым» паспортом, тупо идешь с ним все равно в какой банк в любой стране и так же тупо открываешь счет с дебетной картой. В результате на руках у тебя кредитка с именем Жени Соколова с $5 на ней и паспорт на то же имя с твоей фотографией. Стираешь на фиг все данные с магнитной полосы, берешь дамп из тех, что у тебя есть, меняешь в первом треке имя на Женю Соколова, пишешь этот дамп на карточку и вперед – хоть в банк, хоть в магазин. Закончились деньги на этом дампе – стираешь его, подготавливаешь и записываешь новый. И так, пока Женю Соколова не станут искать на всем земном шаре все банки и все магазины. Тогда покупаешь новый паспорт и по кругу снова. Ну а если уже в лицо начнут узнавать – то только пластическая операция тогда.

Галина Аркадьевна рассмеялась.

– Банкиры спросят, сверяла ли кассир номер карты и фамилию на чеке и лицевой поверхности карты – кассир ответит, что, конечно, да, добавит, что карта не была повреждена и признаков подделки не было, и на этом «допрос» окончен – при всех подозрениях у банка нет правовых оснований заблокировать платеж.

Конечно, если бы продавцы в минских магазинах проверяли, совпадают ли данные на слипе с цифрами на самой карте, то было бы невозможно превратить уже использованную карту в многоразовую, однако в Беларуси – стране непуганых идиотов – кассиры повсеместно «забивали» на правила по безопасному обслуживанию банковских пластиковых карт и мне нередко удавалось совершать покупки с дампов, записанных на оригинальные, но просроченные, а то и вовсе на дисконтные карты.

В работу с белым «пластиком» нередко вовлекались бизнесмены, которые задолжали криминальным авторитетам и у которых не было выбора. Конечно, мы не «доили» одну точку слишком часто, иначе обслуживающий банк мог отобрать терминал и мы бы остались вообще без работы.

– Погоди, ты сказал белый «пластик». Вот и в обвинении у тебя фигурирует этот «пластик», двадцать штук, которые якобы у тебя нашли…

– Только не у меня нашли, а у Сапрыкина. И он сказал мусорам, что это я ему их передал, назвал PIN-коды и попросил снять кэш в минских ATM (банкоматах). Надеюсь, что такое PIN – вы знаете?

– Знаю, четыре циферки, без которых наличные в банкомате не получишь.

– Верно. Но я дополню. Во-первых, PIN-код нередко требуется и при оплате покупок. А во-вторых, PIN (Personal Identification Number – «персональный идентификационный код») необязательно состоит из четырех цифр. Его длина должна быть достаточно большой, чтобы минимизировать вероятность его подбора методом проб и ошибок, а с другой стороны – достаточно малой, чтобы кардхолдер мог его запомнить. Поэтому длина PIN-кода варьируется от четырех до двенадцати цифр. Чаще, конечно, четыре.

– «Пины» ты где брал?

– «Пины»… Рядовые кардхолдеры уверены (и банкиры постоянно твердят им об этом), что PIN-код взломать или украсть невозможно, но я знаю способов десять, как это сделать.

– Ого! Рассказывай, – к этой теме Галина Аркадьевна проявила неподдельный интерес.

– Может, не сегодня? Это тема для отдельного разговора, а я устал что-то, пойду в камеру.

– Я могу передать твои письма родственникам…

– О, конечно. Сейчас напишу.

«Малява», небольшая записка, письмо «по-зеленой» (без цензуры)… Написать в ней можно много чего, и даже нужно, но вот безопасно ли это?.. Адвокат, конечно, представляет мои интересы, и в руки к следователю моя записка не попадет… Или попадет? Ведь и адвоката могут прошмонать после того, как он выйдет от меня… Впрочем, выбора особого нет, пишу:

«Здравствуй, Лисичка! Я в порядке, держусь, больше за тебя переживаю. Письмо твое получил и уже написал ответ – скоро получишь. Прошу, каждое свое письмо нумеруй по порядку, и я так же буду – чтоб не пришлось потом гадать, все ли дошло. Передачу получил, спасибо огромное. Свяжись с Кайзером (u26 – мой модератор на DM), он должен нам 10k, пусть тебе отдает. Найдите Питерского – он тоже десятку висит.

По Илье Сапрыкину. Пусть продает офис и возвращает мою часть вложенных денег, отговорки слышать я не желаю.

Диме скажи, чтобы срочно (!) сменил пароли ко всем моим "аськам" (мусора наверняка в них висят) и предупредил всех клиентов, чтобы не велись на мусорские прокладоны. Всем нашим привет. Очень люблю тебя».

– Вот, написал. Спрячьте только понадежнее, – попросил я адвоката.

– Я прочту, о'кей?

Я согласно кивнул. Галина Аркадьевна быстро пробежалась глазами по тексту, сложила «маляву» вчетверо и засунула ее… в свой лифчик.

– Ну кто к старой женщине в бюстгальтер полезет? – видя мое недоумение, сказала она.

Я согласился.

– Завтра приду, продолжим разбираться в твоих похождениях, кардер, – последнее слово она произнесла нарочито медленно, словно старалась его запомнить. – Как тебя тюрьма встретила?

– Да нормально все, спасибо. До завтра.

Глава 3. Володарка, Володарка, в твоих стенах очень жарко

Тело здесь, а душа далеко,

Плюну я в полупьяный конвой.

Тело здесь – для отчета ментам,

А душа – там, где мать родила.

Гр. «Бутырка». По этапу

Ты хочешь знать, как выглядит тюрьма? Ты и вправду хочешь это знать?

Что ж…

Есть тюрьмы «красные», где вся власть принадлежит администрации, а значит, навязан жесткий режим содержания, и «черные», где основные вопросы решают авторитетные заключенные, понятное дело, с ведома и при молчаливом согласии тюремного начальства. Володарка того периода, к моему огромному облегчению, была тюрьмой «черной», в отличие от, скажем, ближайшего к Минску жодинского централа, «красного», как советский флаг.

Первым делом в следственном изоляторе попадаешь на «шмон» (личный досмотр), где из твоей обуви стоимостью, нередко превышающей зарплату тюремного контролера, выламывают супинаторы, а у тебя отнимают запрещенные вещи и предметы, включая поясные ремни и шнурки. Ты начинаешь робко протестовать, мол, как же я без шнурков-то буду, а тебе в ответ: «Не положено. Вдруг ты еще в камере повесишься», хотя даже самому далекому от тюрьмы человеку (а менту и подавно) известно, что в камерах расплетаются все вязаные вещи – свитера, шапки и даже синтетические носки (из которых получается особо прочная нить) – и из всего этого добра можно хоть корабельный канат соорудить. Да и на простыне при большом желании всегда можно повеситься.

«Разденьтесь. Трусы тоже. Вытяните руки. Присядьте три раза» (вдруг ты что запрещенное между ягодиц зажал)… «Одевайтесь, проходите. Следующий».

Впереди спецчасть – фото анфас/профиль, снова отпечатки пальцев, анкетные данные, включая давно забытую национальность… Затем тебя препровождают на «сборку», она же «отстойник» – полутемное помещение примерно 15 квадратных метров, с парашей в углу, крохотным зарешеченным окном без стекол и «сценой»-помостом из грубо сколоченных досок, где обычно размещаются 30–40 человек, где сидишь два-три, а иногда – если, не дай бог, попадешь на праздничные дни – и пять-шесть дней. Господи, и это здесь мне придется жить?! А-а-а, мамочки…

На следующий день нас отвели в душ, взяли кровь из вены (для анализа на ВИЧ, сифилис), сделали флюорографию. Некоторых – по неизвестному мне пока принципу – дергали к «куму» – оперативному работнику СИЗО, в обязанности которого входит предотвращение беспорядков и побегов, а также «разработка» (прослушивание, подсаживание «наседок») интересующих следствие людей. Можно сказать, мне крупно повезло: в «отстойнике» я пробыл всего сутки, а на следующий вечер нас выдергивали по пять-шесть человек и куда-то вели.

Тюремные коридоры, залитые жидким электрическим светом, выглядели на удивление просторными. По обе стороны темнели ровные прямоугольники металлических дверей с огромными засовами и номерами хат, и трудно было представить, что за каждой дверью – камера, вмещающая иной раз до тридцати человек.

Вначале нас завели на склад, где выдали положенные вещи: матрас толщиной с пододеяльник, на котором, вероятно, умер уже не один постоялец минского «Алькатраса», подушку, затертое до дыр полушерстяное одеяло, алюминиевую ложку с обломанным под корень черенком и такую же кружку без ручки. Еще немного по коридору – и спустя мгновение тяжелая металлическая дверь со встроенной «кормушкой» с глухим стуком захлопнулась за моей спиной…

– Здорово, пацаны! – сказал я и в нерешительности замер на пороге.

– Ну привет, – поздоровался кто-то в ответ. – Статья какая?

– 212-я.

– А что это?

– Хищение с использованием компьютерной техники…

– Хакер, что ли?

– Не совсем.

– Ну проходи.

Только сейчас я наконец смог разглядеть того, с кем разговаривал, – худощавого паренька двадцати с небольшим лет, всего в татуировках – из-за табачного дыма, клубами висящего над головами, сделать это с порога было невозможно.

– Макар, – представился он. – Смотрю за этой хатой. А тебя как зовут?

– Сергей.

– Тезка, значит. Ты откуда?

– Из Минска, последний год жил в Украине. Вернулся на родину – и на тебе.

– Неудивительно. Хочешь сесть в тюрьму – приезжай в Беларусь. Хочешь быстро сесть – приезжай в Минск. Слышал такую поговорку?

Я отрицательно помотал головой.

– Ну, еще не раз услышишь. Долго в «отстойнике» продержали?

– Меня нет, вчера привезли – сегодня «подняли». Остальные с пятницы сидели.

– Знаешь, че за камера?

– Нет.

– Эх ты, – Макар сокрушенно покачал головой, – надо было смотреть. С той стороны «тормозов» (так называют дверь камеры) написан номер хаты. Могли бы и к петухам завести, и что б тогда делал?

– Не знаю, но что-то бы делал. Может, «вскрылся» бы или из них кого порезал.

На «сборке» бывалые арестанты рассказывали, что иногда опера специально заводят тебя в хату к «обиженным», если хотят сломать, и в случае, если ты, не дай бог, попал в такую хату, нужно сделать все, чтобы тут же «выломиться» оттуда.

– А смог бы? – с интересом поглядел на меня смотрящий. – «Мойка» хоть есть?

– При себе, – я разжал кулак и показал ему острое узкое лезвие от одноразового станка Bic, которое до этого держал во рту.

– Ладно, отдыхай с дороги, вон на той шконке, – показал он на нижние нары в середине камеры. Там еще один человек спит – Игорем зовут, будете по очереди отдыхать, по двенадцать часов. Это еще ничего, – Макар, видимо, заметил удивление на моем лице, – в других хатах и в три смены спят. Если будет сильно «рубить», договаривайтесь между собой, кто когда отдыхать будет, все на понимании. По быту тебе пацаны объяснят, что будет неясно – у меня поинтересуешься. Ладно, отдыхай, брат, позже поговорим.

Мужику, с которым я делил шконку, было около сорока, и в шрамах на его стриженой голове отчетливо отражались все отмеченные им праздники – вот это я Новый год встретил, а вот этот шрам – после дня рождения. Буйный алкоголик, он сидел по замене режима – вначале ему дали «химию» за неуплату алиментов.

Я поставил свою сумку (по-тюремному – «кешар») – клетчатый пластиковый баул, с какими советские «челноки» ездили в Польшу, – в угол хаты, присел на свои нары, перевел дух и огляделся. Помещение освещалось тусклой желтой лампочкой, забранной в тонкую металлическую решетку. Четыре двухъярусные шконки, унитаз в углу (по-тюремному – «дольняк»), прямо над ним – кран с холодной водой, небольшое окно с решеткой и «ресничками»-жалюзи с внешней стороны и узенький стол-общак. Хата была слишком маленькой (не больше 15 квадратных метров) и слишком переполненной – на всех двухъярусных шконках лежали люди. Пахло давно немытыми телами, нестираными носками и табачным дымом. Вентиляция в камере отсутствовала, к тому же все без исключения сидельцы курили. Неудивительно, что туберкулез – самое распространенное заболевание в белорусских тюрьмах.

Шконки стояли так близко друг к другу, что протиснуться между ними можно было только боком. Некоторые из них были завешены жиденькими одеялами, другие открыты, но белье, развешанное на веревках, натянутых над нарами, не позволяло определить, сколько же человек отдыхает наверху, однако было понятно, что арестантов в хате много больше, чем положено, – как позже выяснилось, тринадцать человек.

Я где-то читал, что по эмвэдэшным санитарным нормам на каждого заключенного в СИЗО полагается не меньше 2 квадратных метров площади камеры – в тогдашней Володарке реальная норма была сведена меньше чем к 1 квадратному метру на человека.

Мир сузился до размеров камеры, окончательно и бесповоротно материализовавшись в пространстве 3 х 5 м. Где-то там, за непроницаемыми стенами централа, вовсю кипела жизнь большого города: по проспектам и улицам сновали бесчисленные табуны машин, заключались контракты в офисах фирм и банков, сдавались экзамены в институтах. Где-то вдалеке (далеко) по радио заиграла Mattafix:

 
Big City Life,
Me try fi get by,
Pressure nah ease up no matter how hard me try.
Big City Life,
Here my heart have no base
And right now Babylon de pon me case…
 

Я прилег на нары и закрыл глаза…

Глава 4. Флешбэки

Мы отдыхали на побережье Коста-Дорада, в городке Салоу, неподалеку от Таррагоны. Испания запомнилась мне низкими, по сравнению с Минском, ценами, отличной погодой, очень соленым Средиземным морем и огромным тематическим парком развлечений Port Aventura– наподобие Диснейленда, только от студии Universal.

Однажды вечером мы сидели в местном баре в Салоу и раздумывали, где бы нам провести сегодняшнюю ночь.

– Все надоело, я не высыпаюсь ни хрена, – жаловался я. – Сплошная пьянка и дискотеки. Может, хватит? Надо было со своими бабами ехать – хоть бы страну посмотрели…

– Да ладно, брат, успеем еще посмотреть, – Дима дружески похлопал меня по плечу. – Когда мы еще так повеселимся? Потом будут семья, дети…

– Ну хорошо, куда на этот раз? – я нехотя уступил.

– Поехали во FlashBack, – предложил Илья. – Там мы еще не были.

– Вызывай такси.

Клуб FlashBack встретил нас внушительной очередью из желающих попасть внутрь, собравшихся у входа в одноэтажное здание ближе к полуночи, и порадовал несколькими танцполами и обилием музыки на любой вкус: в одном зале играло ретро, в другом – евротранс и хаус, в третьем – еще какой-то драм-н-бэйс. Вход – 10 евро, футболка с эмблемой клуба в подарок.

– Ну что, guys, по пятьдесят для разогрева?

– По пятьдесят, ха-ха.

– Double tequila, please, – Илья недолго раздумывал над заказом.

Сексапильная барменша схватила с полки три высоких узких стакана для сока, щедро насыпала в них колотого льда, налила текилы и довершила незамысловатый ансамбль коктейльной соломинкой.

– Э-э-э… это, простите, что? – посмотрел я прямо в глаза юному созданию.

– Ваша текила, парни.

– Э-э… а где соль, лайм?

– У нас текилу пьют именно так.

– Детка, я не знаю, как ее пьют у вас, но мы хотим пить так, как привыкли. Повтори-ка теперь в маленькие рюмочки и дай нам соль и лайм, – попросил Дима.

– О'кей, ребята.

Текила, опять текила, двойная текила, текила-бум, опять двойная и снова…

– Guys, are you crazy? – глаза девчонки округлились от созерцания этой нашей алкогольной вакханалии.

Я посмотрел на ее грудь, к тому моменту в моих глазах прибавившую размера два, и заплетающимся языком ответил:

– No, we're Russian…

– Эй, Серега, просыпайся. Четырнадцать часов не вставая, – кто-то отчаянно будил меня. – Уже утро, скоро следаки и адвокаты начнут приходить. Приснилось что? Ты улыбался во сне.

 
Сегодня мне снилась мама,
Мне снились пацаны с района,
Мне снилась Красная площадь и угол моего дома.
Я спал так сладко, не ожидал облома,
Зачем я просыпался – лучше бы я впал в кому.
Я чувствую, как кто-то за ногу меня теребит:
Вставай, все уже вышли, опоздаешь, студент,
Я огляделся, резко закружилась голова,
С этим сном я совсем забыл, где я и кто я.
Я спустился с «пальмы», протер глаза, вылез на продол,
Хата за спиной осталась пуста.
В шеренге занял одно из свободных мест,
Нас посчитали, все правильно – семьдесят шесть.
Обратно большой черно-серой толпой,
Бог мой… Еще один день, еще один бой.
Передо мной строгая хата,
И зэков строят,
Что за спиной двадцать лет жизни какой-никакой…
 

Приснилось… Железное небо мне приснилось… и камеры вместо хижин…

– Вставай, щас чифирнем – быстро раскумаришься.

Приснилось… FlashBack… как же переводится слово «флешбэк»?.. А, обратный кадр. Иллюстрация, прерывающая повествование, чтобы вернуться к прошлому… Из головы все не выходили слова Сапрыкина: никаких личных встреч и пьянок с клиентами и партнерами по грязному бизнесу… С партнерами-то еще куда ни шло (Сапрыкин ведь и сам наш партнер), а вот с клиентами… Неужели все-таки прав Ильюха, и меня сдал кто-то из тех, с кем мы встречались в Испании?.. В это было трудно поверить. Black Monarch… этот отпадает сразу. Это благодаря ему я в последние полгода заколачивал по сто штук в месяц. Тем более что мы крепко повязаны – утону я, потонет и он. И наоборот. Кто еще? Junkers, Sebi, xalexx – они румыны, а румыны вообще мутные все до одного… Был еще и eNdi – тоже румын, обналичивал мне дампы с «пинами», но с ним мы не увиделись. Кстати, а почему мы не увиделись?! – страшная догадка вонзилась в мое сознание. А, точно – он же уехал из Испании… И как раз в день нашего прилета. На автобусе, в свою Румынию. Семью, мол, проведать, давно не видел. Странное совпадение. Все четверо знакомы друг с другом – прямо мафиозная семья какая-то. Впрочем, неудивительно – это как в анекдоте про Чапаева: глянул я на карту – сколько там той Румынии… Наверное, кто-то из них меня и сдал.