Текст книги "Вторая мировая война"

Попробуем же сформулировать общие принципы тактики танковых (точнее сказать, мотомеханизированных) войск, как они проявились в ходе войны:

1. Подвижные (мотомеханизированные) части предпочтительно вводить в чистый прорыв, минимизируя их потери при преодолении вражеской обороны.

2. Подвижные части захватывают не территорию, а ключевые пункты в тылу противника, – желательно там, где они не обороняются или слабо защищены.

3. Эффективность подвижных войск достигается хорошей разведкой и связью, которые определяют правильный выбор цели, неожиданность и быстроту в ее захвате, а также связь с авиацией – выполняющей в данном случае функции тяжелой артиллерии.

4. Мало просто захватить ключевой пункт – надо еще его удержать. Для этого подвижное соединение, во-первых, должно иметь достаточное количество пехотного наполнения, а во-вторых – артиллерийскую поддержку.

5. Успех подвижных сил следует как можно скорее закрепить переброской в захваченный «шверпункт» дополнительных сил, а также обеспечением их коммуникаций – то есть закреплением за собой занятой территории.

Нетрудно заметить, что во всех описанных выше случаях, ключевую роль в закреплении достигнутого успеха играет пехота. Особенно же важна ее роль в окончательном блокировании коммуникаций окруженной группировки и пресечении ее путей отхода.

Даже в эпоху моторов пехота продолжает оставаться основной боевой силой сухопутной армии. Именно она обеспечивает достижение окончательного результата любой операции – закрепление достигнутого успеха и физическое уничтожение живой силы противника. Ни танки, ни авиация, ни кавалерия, ни артиллерия на это не способны – ни тогда, ни сейчас.

Танки могут несколько усилить пехотную оборону, но их главное качество – подвижность – в обороне бесполезно. Здесь они в лучшем случае будут выполнять роль самоходной артиллерии, с учетом же ТТХ танков 30-х годов – легкой и слабо защищенной. Конница для обороны также вынуждена спешиваться, то есть в оборонительном бою кавалерийская дивизия будет представлять собой пехотный полк с соответствующей артиллерийской поддержкой.

Уже в 20-е годы, при сохранении кавалерии, роль основных подвижных сил начала отводиться моторизованной пехоте, передвигающейся на автомашинах. Уже в ходе Второй мировой войны к ним добавились бронетранспортеры. Такой пехоте требовалось сопровождение моторизованной же артиллерией – это предъявляло дополнительные требования и к разработчикам артиллерийских систем, поскольку большинство пушечных лафетов времен Первой мировой не имели соответствующего подрессоривания и были приспособлены лишь для небыстрого перемещения на конной тяге.

Впрочем, как уже упоминалось выше, в немецкой концепции блицкрига роль артиллерии поддержки отводилась штурмовой авиации – в первую очередь знаменитым пикирующим бомбардировщикам «Юнкерс» Ju.87 «Штука». Правда, уже в 1940 году выяснилось, что пикировщики в полной мере эффективны только против достаточно крупных объектов: кораблей, мостов, пунктов тыловой дислокации войск и штабов (со всеми сопутствующими службами), позиций береговой и полевой артиллерии, крупных долговременных укреплений. Даже борьба с танками (особенно движущимися) требует от пикировщиков очень высокой подготовки пилотов и в итоге оттягивает непропорционально большие ресурсы. А против отдельных огневых точек (в том числе противотанковых пушек), пехоты в рассыпанном строю, а тем более окопавшейся, пикирующие бомбардировщики оказались бессильны.

Забегая вперед, напомним, что в ходе войны задача действий непосредственно на поле боя или в ближнем тылу противника перешла к горизонтальным самолетам-штурмовикам, в роли которых часто использовались обычные тяжелые истребители. Они действовали с горизонтального полета на предельно малой высоте, поражая противника бортовым стрелковым оружием и россыпью мелких бомб либо реактивными снарядами.

Для борьбы с бронетехникой такие самолеты начали оснащать более мощными пушками: 30– и 37-мм в Германии, 23– и 37-мм в СССР, 40-мм в Англии; американцы попытались поставить на свой двухмотороный «Гризли» даже 75-мм пушку. Правда, очень быстро выяснилось, что пушки в громоздких подкрыльевых контейнерах резко ухудшают аэродинамику самолета и приводят к низкой точности стрельбы, поэтому эффективнее использовать реактивные снаряды. После Второй мировой функции штурмовиков во многом приняли на себя вертолеты, однако в конце 1960-х в американской армии вновь возродились «ганшипы» – тяжелые самолеты, оснащенные пулеметами и артиллерией для борьбы с наземными целями в условиях слабой ПВО (т. е. против партизан в джунглях.

Таким образом, опыт войны привел немецкое командование к пониманию необходимости оснащения танковых соединений более мощной артиллерией – в том числе за счет сокращения количества танков. В идеале эта артиллерия была самоходной, базирующейся на танковом шасси.

Танк, родившийся в годы Первой мировой как средство прорыва, оказался крайне полезным средством сопровождения подвижной пехоты (и кавалерии) в глубине вражеской территории. Поскольку во вражеском тылу не ожидалось встречи с хорошо организованной и подготовленной обороной, главным для танка дальнего действия (англичане именовали его крейсерским) была дальность хода и подвижность, определявшиеся не только табличными характеристиками, но и надежностью машины. До войны считалось, что высокая скорость отчасти сможет послужить и защитой от вражеского артиллерийского огня. Это оказалось верным, но именно для действий против слабой и наскоро организованной обороны, где плотность противотанковых орудий было незначительна.

При отсутствии необходимости прорывать подготовленную оборону крейсерским танкам не требовались тяжелые орудия. Главной их целью должны были стать либо отдельные огневые точки, либо танки, которые противник имел возможность перебросить к месту боя быстрее всего. Для борьбы с теми и другими, по взглядам 30-х годов, вполне хватало 37-мм пушки или даже 20-мм автомата – именно такими орудиями оснащалась пехота того времени в качестве противотанковых. Таким образом, даже Pz. II с его 20-мм пушкой (напомним – автоматической) и высокой надежностью являлся вполне подходящей машиной для маневренной войны даже по меркам конца 30-х годов. Да, он никак не был приспособлен к прорыву вражеской обороны, но тогдашняя тактика немецких танковых войск этого и не предусматривала.

В мае 1940 года «двоечка» оказалась бессильной против французских пехотных танков с их незначительной скоростью, но мощной броней. Однако та же тактика блицкрига подразумевала, что танки с танками не воюют. Пользуясь своим преимуществом в маневренности и управляемости, немецкие танковые подразделения должны были уходить от прямого столкновения с вражескими танками, против которых выбрасывался заслон из противотанковых пушек на механической тяге. Для штурма отдельных вражеских опорных пунктов немецкие танковые дивизии имели собственную полевую артиллерию 75-мм калибра, а также «артиллерийские» танки – Pz. IV, оснащенные короткоствольной пушкой такого же калибра. Это казалось достаточным – и в большинстве случаев на первом этапе войны действительно было достаточным.

Пехотным танком (они же танки НПП) по довоенным представлениям надлежало иметь солидную защиту, мощное вооружение (пулеметы и короткоствольные пехотные орудия, желательно – во множественном числе) при невысокой скорости и сравнительно небольшой дальности хода. На практике достичь таких качеств оказалось гораздо сложнее, ибо усиление брони и установка мощного вооружения требовали значительного утяжеления машины, для чего был нужен мощный двигатель, а главное – принципиально новая ходовая часть, значительно усиленная по сравнению с традиционными моделями.

Надо сказать, что не только в 20-е годы, но и много позже, вплоть до Второй мировой войны, многие военные теоретики продолжали считать, что танки вполне способны действовать в прорыве и тылу врага без поддержки пехоты; моторизация пехоты все еще рассматривалась ими в основном как средство быстрой переброски по собственным тылам, а действия в глубоком вражеском тылу оставались прерогативой кавалерии.

Вот что по этому поводу писали советские военные теоретики:

«Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1-й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.

Дезорганизация тыла противника – узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.

Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…»[26]26
  К. Б. Калиновский. Проблемы маневренной войны с точки зрения механизации и моторизации // Красная зве зда, 1930, № 161, 164.


[Закрыть]

Обратим внимание – речь идет не о моторизованной пехоте, а об обычной пехоте, временно посаженной на транспорт, выделенный из состава РГК. Во многом именно теория глубокой операции, а вовсе не блицкриг, стала порождением бедности – недостаточного уровня моторизации войск, когда из массы армии предполагалось выделять автономный кулак, по своей подвижности многократно превосходящий основные силы. Задачей этого кулака являлся не удар по уязвимым точкам вражеской тыловой структуры с последующим перехватом коммуникаций, а «размягчение» самой обороны вкупе с противодействием вражеским подвижным резервам, перебрасываемым к месту прорыва из тыла либо с других участков фронта.

Именно такими виделись действия механизированных сил творцам теории «глубокой» операции. Необходимость существования чисто моторизованных сил ставилась под сомнение – через пять лет уже упоминавшийся нами выше Ф. Новослободский в своей статье повторял то же самое:

«Войска, обладавшие только средствами оперативной подвижности, не имевшие в бою преимуществ перед обыкновенными, вызывали бы лишь ненужные расходы. Придача оперативной подвижности любому войсковому соединению может быть осуществлена путем перевозки специальными автотранспортными отрядами».

Проще говоря, моторизация пехоты – отдельно, танки – отдельно. Если мы не имеем средств на полную моторизацию, хотя бы в масштабах объединения, тогда отдадим приоритет танку как средству, дающему реальное и решительное превосходство, пусть лишь в определенном месте и в определенный момент. Между прочим, это один из вариантов все того же принципа Гудериана «Klotzen nicht Kleckern!» – «Бейте, а не шлепайте!», сиречь не пытайтесь достичь успеха везде, а сосредотачивайте максимум наличных средств и ресурсов в одном месте, где вы чувствуете себя наиболее сильными.

В данном случае Советский Союз, не имевший к началу 1930-х годов вообще никакой автомобильной промышленности, не мог даже надеяться соперничать с крупнейшими армиями мира по уровню моторизации. Но использование танков давало шанс уравновесить это отставание достижением преимущества в другой области, поэтому нет ничего удивительного в том, что советская военная теория сделала основной упор на танки, а не на подвижную войну, сиречь блицкриг. Хотя, как мы убедились, еще на рубеже десятилетий Калиновский прекрасно понимал суть блицкрига, сформулировав ее гораздо яснее, чем Гудериан.

Впрочем, спор о том, кто же был истинным «отцом» теории блицкрига – Гудериан, Фуллер, де Голль или Калиновский, – не имеют особого смысла, ибо надо учитывать одну важную вещь: на поле боя войска руководствуются не книжной теорией, а практическим опытом, полученным в ходе предыдущих боевых действий.

История не знает случаев, когда те или иные теоретические достижения позволяли добиться решающего перевеса над противником. Даже введение технических новинок давало эффект только тогда, когда сопровождалось технологической возможность применения подобных новинок в массовом порядке. Что с того, что дредноутную схему линейного корабля придумал в 80-х годах XIX века русский инженер Степанов, если впервые она была использована англичанами двадцать лет спустя? Первые многомоторные бомбардировщики были спроектированы и построены в России и Италии, но на ход боевых действий Первой мировой войны это не оказало ровным счетом никакого влияния и волнует сейчас только любителей искать родину слонов в своем Отечестве.

Зато реактивные истребители, причем второго поколения, впервые массово применил Советский Союз, сразу же добившись весомого влияния на ход боевых действий в Корее. И это при том, что технический приоритет в создании и применении реактивной авиации, безусловно, принадлежит немцам, а превосходство в общем количестве реактивных машин к началу 1950-х годов бесспорно держали Соединенные Штаты Америки.

Точно так же приоритет в изобретении блицкрига и приоритет в применении этой тактики на поле боя вполне может принадлежать разным людям и разным армиям. Более того, часто случается так, что, придумывая одну вещь, изобретатель создает совсем другую. Один из пионеров электрического освещения, русский ученый Лодыгин, вообще-то разрабатывал вертолет – разведывательный геликоптер с электромотором, питаемым с земли по кабелю. По его мысли, такое устройство должно было заменить на войне привязные аэростаты, используемые для наблюдения за противником. А электрическая лампочка предназначалась всего лишь для освещения кабины аппарата – но именно благодаря ей имя Лодыгина осталось в истории…

Вот и Гейнц Гудериан, в середине 1930-х годов пропагандируя необходимость создания танковых войск, представлял себе танковую войну совершенно не той, какой она оказалась пять-семь лет спустя. Внимательно читая его книгу «Внимание: танки!», с удивлением обнаруживаешь, что пишет он о совершенно другой войне – вовсе не той, что в реальности вела Германия. Бессмысленно искать в этой работе описание той тактики танковых войск, какую вермахт использовал в своих победоносных наступлениях 1939-1942 годов. Ее там просто нет.

Куда более развернуто оперативных приемов и принципов танковых действий Гудериан касается в своей послевоенной работе «Танки – вперед!», хотя и здесь скорее склонен обсуждать организационные, нежели теоретические моменты. Он не говорит даже тех элементарных вещей, что мы изложили выше. Конечно, можно заподозрить, что «Быстроходный Гейнц» чего-то недоговаривал, чтобы не облегчать жизнь потенциальному противнику, но, судя по всему, многие вещи просто казались ему самоочевидными, не требующими специального подчеркивания. Это вообще очень распространенная ситуация: специалист ведет речь для специалистов и опускает элементарное, а дилетант видит в этом пропуске особый смысл.

Следует оговориться, что блицкриг никогда и нигде не был сформулирован в виде единой теоретической доктрины. Это позволяет отдельным исследователями утверждать, что блицкрига как явления не было вообще – а немецкие победы были либо случайностью либо следствием крайне низких боевых качеств их противников.

Действительно, с военной теорией в Германии 1930-х годов вообще все обстояло очень плохо. Генералитет старой школы (к которой принадлежали Гальдер и Браухич) стремился воевать без риска, главным фактором победы считая превосходство германской армии в уровне организации и в боевых качествах солдат. Именно поэтому Гальдер жаловался, что «солдат нынче не тот».

Сторонники танков (их можно условно назвать «молодой школой») пропагандировали маневренную войну. В ней мотомеханизированные войска обеспечивали не только успех операций на окружение, но и быстрый разгром противника с быстрым завершением кампании. Отметим, что в быстротечной операции высокий уровень организации был особенно важен: любая рассинхронизация приводила к нехватке какого-либо ресурса и в итоге к поражению. Но высокие организационные качества германской армии и германских штабов были настолько очевидны, что никто не стал бы их специально прописывать в военной теориии и военной доктрине…

Однако существовала и третья сторона: нацистское политическое руководство. Находясь в конфликте со «старым генералитетом» (ниже мы подробнее остановимся на причинах этого конфликта), оно неизбежно должно было обратить внимание на «молодую школу». Но куда важнее то, что Гитлер как политик очень боялся войны на измор – впрочем, мы видели, что от нее предостерегал еще сам Шлиффен. И когда сторонники «танковой войны» предложили такое средство, Гитлер их активно поддержал.

Следует учесть, что произошло это довольно поздно – только в начале 1940 года, в ходе подготовки плана войны против Франции. Лишь по ее итоговому плану, известному как «план Манштейна»,[27]27
  Документы ОКХ показывают, что первоначально идея отрезать войска противника в Бельгии ударом через Арденны принадлежала именно Гитлеру. Манштейн сформулировал ее независимо от фюрера – однако его энергия позволила эту идею «продавить».


[Закрыть] танковые войска, объединенные в танковую группу Клейста, стали главным инструментом разгрома противника в Бельгии.

Таким образом, блицкриг представлял собой выражение немецкого стиля войны, помноженного на новейшие теории танковых действий. Но не менее важно, что он являл собой представление о войне, существовавшее у нацистов как революционной партии: победу должен обеспечивать быстрый натиск, подавляющий противника психологически. Ведь именно так Гитлер добился своих внешнеполитических (а затем и военных) успехов в Австрии, Чехословакии, Польше: оппоненты (англичане и французы) оказались растеряны и деморализованы действиями Германии, в результате не решились дать им отпор – хотя стратегически имели такую возможность.

Французская кампания показала правоту Гитлера (и «молодых генералов»): подвижная танковая война обеспечивает быструю победу даже над противником, превосходящим численно и не уступающим технически. Здесь можно сказать, что такой результат был достигнут в первую очередь за счет использования маневренных сил. Однако мы имеем два примера, когда победа была одержана исключительно действиями по принципам блицкрига: Норвегия и Крит.

В Норвегии англо-французские силы имели явное преимущество и в морских, и в сухопутных силах. ОКХ было против этой операции, считая ее безнадежной. Гитлер был вынужден планировать «Везерюбунг» с помощью «конкурирующего ведомства», ОКВ. Он пошел на огромный риск – и выиграл.

Справедливости ради надо признать, что окончательную победу в Норвегии обеспечил успех на Западном фронте, вызвавший эвакуацию англо-французских войск. Но факт остается фактом: немцы смогли высадить десант и закрепить за собой плацдарм в условиях полного господства противника на море. Да, германский флот понес существенные потери – но потери британского флота оказались не меньше, а при таких условиях победа стороны, выполнившей свою задачу, является неоспоримой.

Следующим примером «чистого блицкрига» стал Крит в мае 1941 года. И вновь эта операция планировалась без участия ОКХ, силами ОКЛ (Главное командование «Люфтваффе»). И опять задача выглядела нерешаемой: британцы не просто господствуют на море – у немцев вообще нет флота, за исключением пары-тройки итальянских миноносцев. При этом силы противника на Крите вдвое превосходят все, что немцы могут собрать для высадки с воздуха, к тому же немецкие войска могут перебрасываться не сразу, а малыми порциями.

О превосходстве в технике говорить просто бессмысленно: британские войска имели многочисленную зенитную и береговую артиллерию и хорошо оснащались автотранспортом, у них были даже пушечные танки «Матильда». Парашютисты могли противопоставить всему этому лишь минометы и 37-мм противотанковые пушки, бессильные против 60-мм английской брони. Немцы имели лишь превосходство в воздухе, но по британским отчетам (не мемуарам и не позднейшим документам) воздействие «Люфтваффе» на сухопутные войска было в основном психологическим.

И тем не менее безумная операция увенчалась успехом. Британское командование было подавлено в первую очередь психологически: сначала оно ожидало высадки с моря, затем не смогло вовремя сосредоточить против парашютистов достаточных сил, потом постоянно запаздывало с принятием решения – и шаг за шагом отступало. Войска оказались деморализованы этим отступлением, в итоге превратившимся в бегство.[28]28
  Позднее британские (и не только) историки и публицисты приложили массу усилий, чтобы найти оправдание столь невероятному поражению. Было сочинено (вполне сознательно) множество легенд, на разные лады объясняющих причины неудач британских войск. Зачастую эти легенды противоречат фактам – но имеют хождение до сих пор, поскольку удобны. Справедливости ради заметим, что послевоенные официальные военно-исторические работы этих легенд не содержат, они описывают события весьма честно и по возможности беспристрастно. См., к примеру: Gavin Long. Greece, Crete and Syria. (Australia in the War of 1939-1945. Series 1. Vol II). Canberra, 1953.


[Закрыть]

Блицкриг, которого не существовало, победил.

Требования, сформулированные еще Сектом в наставлении 1921-1923 годов «Управление и взаимодействие родов войск в бою», подразумевали необходимость для офицера (а также солдата и унтер-офицера) обладать не просто рядом определенных знаний, а также неким набором привычек и навыков. Эти привычки и навыки можно было отработать только на практике, механическое заучивание уставов и наставлений (не говоря уже о теоретических работах) здесь не помогало.

Точно так же боевая реальность вносила коррективы в уже набранный на учениях опыт. И если мы еще можем проследить изменения организационной структуры под влиянием опыта боевых действий, то изменение личного (в том числе и плохо вербализуемого) опыта солдат и офицеров отследить крайне трудно. Можно лишь констатировать, что тактика блицкрига была гибкой и постоянно менялась как под воздействием полученного опыта, так и под влиянием обстановки.

Увы, чтобы руководство Красной армии до конца осознало ограниченность возможностей танков и определило оптимальный баланс пехоты, транспорта, артиллерии и бронированных машин, также требовался боевой опыт. Причем приобретенный не в специфических условиях Испанской войны, конфликта на Халхин-Голе или боев по прорыву линии Маннергейма, а в обстановке классических маневренных действий.

Соответственно полученному опыту менялась и структура танковых войск. Это происходило как в вермахте, так и в Красной армии. И в обоих случаях изменения были однонаправленными – уменьшалось количество танков, увеличивалась относительная численность артиллерии, транспорта и возимой пехоты. Очень часто встречается мнение о том, что недостаток танков в немецких танковых дивизиях сильно снижал их боевые качества. Однако в моторизованных дивизиях у немцев танков вовсе не имелось, но почему-то никто не воспринимает их как «неполноценные». Наличие или отсутствие танков значительно влияло лишь на возможность выполнения наступательных задач, причем в достаточно узком диапазоне условий. К примеру, как уже указывалось выше, для прорыва хорошо организованной обороны в первом периоде войны немцы свои танки старались не применять. В позиционной обороне танки также играют минимальную роль – для нее гораздо важнее общая численность войск, артиллерийская поддержка и масштабы подвоза боеприпасов. Последний критерий, кстати, является универсальным – наличие еды, патронов и снарядов гораздо важнее числа солдат, пушек и танков.

Иногда приходится слышать, что главным условием успешного блицкрига была хорошая связь и что именно поэтому возможность вести молниеносную войну «по немецкому образцу» – по крайней мере в первый период Второй мировой – имели только сами немцы.

Заметим, что этот тезис сам по себе уже противоречит легенде о «бедности» вермахта, которая якобы помешала оснастить его тем или иным видом оружия или снаряжения. Но, как мы уже отмечали выше, никогда не бывало, чтобы какая-то техническая или теоретическая новинка могла бы сама по себе переломить ход войны.

Любая попытка сделать ставку на «чудо-оружие» в ущерб остальным видам вооружений либо боевой подготовке неизбежно приводила к провалу. Исход противостояния всегда определялся общим техническим уровнем вооружения и оснащения, а также ресурсами сторон. В случае же их примерного равенства на первый план выходили подготовка войск и военное искусство противников.

Точно так же и исход каждой отдельной операции определялся комплексом факторов, из которых наиболее значимыми являются общая численность войск, их техническое оснащение и система управления. Даже связь является лишь одним из элементов системы управления войсками, весьма важным, но мало что решающим вне комплекса остальных. И что с того, что штаб 6-й немецкой армии получил известие о начале советского наступления под Сталинградом уже через полчаса, если начиная с 20 ноября 1942 года немцы не имели информации о состоянии своих коммуникаций!

Немецкое командование могло получать полную информацию о положении на участке прорыва – но в течение некоторого времени оно не знало и не могло знать, что творится в его собственном тылу, как далеко продвинулись прорвавшиеся советские войска, куда они направляются и какова их численность. И все это время наступающие части Красной армии могли действовать по первоначальному плану, не скованные необходимостью реагировать на непредусмотренные действия противника. Таким образом, связь отходила на второй план, заменяясь «домашними заготовками», помноженными на инициативу.

Да, в основу теории (точнее, практики) блицкрига было положено именно умение воспользоваться одним из факторов – тем, в котором атакующий имел преимущество над противником. Немцы верили в свое умение управлять войсками и сделали ставку именно на него – в сочетании с огромной подвижностью, позволявшей реализовать преимущество в управляемости в наиболее короткий срок. По умолчанию предполагалось, что противник, не успев реализовать свои возможности и преимущества, будет морально подавлен первыми поражениями и не просто утратит инициативу, но и лишится самой воли к победе.

Эти предположения блестяще оправдались во время Французской кампании – хотя многие немецкие генералы считали французов крайне опасным противником. Они опасались, что быстрого успеха против французской армии достичь будет крайне сложно – тем более что вермахт не имел преимущества ни в численности войск, ни в количестве танков и автотранспорта, ни в численности и качестве авиации. Вдобавок французские танки заметно превосходили немецкие по качеству защиты, а зачастую – и по мощности пушек.

Встречный бой 16-го немецкого танкового корпуса с 3-й и 4-й французскими легкими механизированными дивизиями под Анну 13 мая 1940 года принес немцам огромные потери. Некоторые историки даже уверяют, что французы выиграли его «по очкам», забывая, что в итоге поле боя все же осталось за немцами. Более того, на этом поле (и в брошенных ремонтных базах) немцами было захвачено множество французских танков, числившихся не потерянными в бою, а лишь поврежденными.[29]29
  Так впервые проявился один из главных принципов танковой войны: безвозвратные потери боевых машин на поле боя играют малозначительную роль, ибо подбитые танки (причем обеих сторон) ремонтирует тот, за кем осталось это поле. Поэтому под Прохоровкой немцы уже активно использовали специальные подрывные команды, задачей которых было уничтожение подбитых вражеских танков, оставшихся в немецком тылу или даже на нейтральной полосе. И все равно основные потери в танках на Курской дуге вермахт понес не в танковых боях, а в ходе последующего отступления – когда советские войска захватили множество тыловых ремонтных баз, где скопились поврежденные танки, не занесенные в списки безвозвратных потерь.


[Закрыть]

Но самое важное: ситуации на главном направлении – южнее Седана – этот бой никак не изменил. Зато он научил немецких генералов в дальнейшем избегать столкновений танков с танками, памятуя о том, что немецкие танковые войска предназначены (и оптимизированы!) совсем для другого. К сожалению, этого до сих пор не понимает большинство военных историков, упорно сравнивающих количество танков, калибр их пушек и толщину брони… Ну а эффективное использование немцами зенитных орудий в качестве мобильного противотанкового резерва при отражении английского контрудара под Аррасом заставило союзников отказаться от попыток перехватить инициативу даже там, где у них – как выяснилось потом – были вполне реальные шансы на успех.

В ходе Французской кампании «туман войны» одинаково окутывал обе стороны. Но активными действиями немцы сумели не только перехватить инициативу – они смогли убедить противника в своем преимуществе даже там, где соотношение реальной численности и качества противостоящих сил такого преимущества не обеспечивало. Таким образом, главной целью блицкрига стал не собственно разгром противника, а создание у него впечатления, что любая инициатива заранее обречена на неудачу – то есть надо либо уходить в глухую оборону, либо сдаваться.

Что можно было противопоставить этой тактике? По сути, лишь одно – «никогда не сдаваться!», как гласит подпись к известной карикатуре с цаплей, проглотившей лягушку. Жертве блицкрига следует не просто продолжать сопротивление, но сопротивляться активно, сковывая инициативу противника и заставляя его отвлекать внимание и силы от тех мест, где он имел наибольшее позиционное и ситуативное преимущество. Конечно, если не учитывать заявления демагогов о том, что чрезмерно высоким потерям следует предпочесть сдачу в плен – а затем «пить баварское»… Правда, французы предпочли сдаться, а потом все равно оказались в числе победителей («Как, и они здесь?» – воскликнул Кейтель на подписании капитуляции). Но вывела их в победители отнюдь не судьба, а отчаянное сопротивление тех, кто предпочел глупую, бессмысленную и неэффективную борьбу разумной и осмысленной трусости…

Увы, тактика активного сопротивления повсюду при невозможности добиться решающего успеха хоть в каком-то месте, неизбежно выливается в многочисленные, часто разрозненные контратаки, зачастую проводимые без решающего превосходства в силах или против уже укрепленной противником позиции. Такие действия ведут к значительным потерям, кажущимся совершенно неоправданными. Действительно, если для успешного прорыва вражеской обороны требуется трехкратное превосходство – чему учат студентов на любой военной кафедре, – то не лучше ли вместо бесплодных и дорогостоящих атак уйти в глухую оборону, заставив противника нести аналогичные потери в атаке наших позиций?

Здесь мы сталкиваемся с еще одним парадоксом блицкрига, ускользающим от понимания многих исследователей. Оборона всегда подразумевает передачу права хода противнику – то есть утрату инициативы. Таким образом, противник получает дополнительное преимущество, причем отнюдь не абстрактное, а самое что ни на есть практическое. Не скованный необходимостью реагировать на наши действия, он может без помех сосредоточить максимум усилий на выбранном им направлении главного удара. После чего, даже при отсутствии общего превосходства в силах и средствах, враг без проблем совершает прорыв в нужном ему месте. В итоге наши войска, старательно избегавшие неоправданных потерь и не атаковавшие без надежды на успех, несут еще более высокие потери при поспешном отходе либо же оказываются в окружении. Те самые войска, которые мы так жалели и тщательно сберегали, избегая бесплодных контратак…

Да, тактика активного сопротивления опытному, а вдобавок численно и технически превосходящему противнику неизбежно влечет огромные потери, но эти потери все равно будут меньше, нежели при полном разгроме, который так же неизбежно последует, если отдать врагу право первого хода.

Беда в том, что в последние два-три десятка лет в общественное сознание усиленно внедряется мысль о том, что человек несет ответственность лишь за последствия своих действий – но не за бездействие. Тем более что в информационном мире представление о вещи и ее образ в сознании человека значат неизмеримо больше, нежели сама эта вещь или событие. В этом мире не составляет большого труда (хотя почитается за важное умение) найти тысячу причин, по которым действие не могло быть совершено, – даже в тех случаях, когда за бездействие предусмотрена уголовная или служебная ответственность.