Текст книги "Клинком и сердцем. Том 1"

– Благодарю, не дождетесь? – подсказал Фелипе, и они заржали уже вместе, впрочем, со всем уважением и любовью.

…Без Витторио и впрямь стало куда веселее. Сангретты хватило с лихвой, новую они заказывать не стали, зато еде отдали должное. Через пару часов благодушного трепа о городских новостях и делах в гильдии Лучано отодвинул опустевшую тарелку и с сожалением признал, что пора бы и честь знать. Мастер, конечно, ни слова не скажет, но все равно ведь проснется, услышав любые, пусть самые беззвучные шаги. А времени уже третий час ночи!

– Может, ко мне? – невинно предложил Фелипе. – Ну, чтобы мастера не будить.

– Извини, мне вставать рано, – помедлив пару мгновений, отозвался Лучано и понимающе улыбнулся на разочарованный вздох Фелипе.

– Эй, ну я же не мог не попытаться! – без всякой обиды рассмеялся тот. – Давай хоть провожу! А то обидит кто по дороге.

– Меня, такого красивого! – насмешливо подхватил Лучано. – А главное, маленького и беззащитного! Ладно, все равно до моста вместе идти.

Он с удовлетворением оглядел место пирушки и даже задумался, не завернуть ли, в самом деле, до утра к Фелипе.

Лет семь назад мастер решил, что ему следует узнать, как воспитывают других Шипов, и Лучано два года прожил в общих казармах. Самое отвратительное время в его жизни. Тренировки были не такими уж трудными, Ларци прекрасно его подготовил и телом, и душой, но Лучано отвык, чтобы с ним обращались, как с покорной бессловесной скотиной. Рядовым Шипам было запрещено иметь собственное имущество, выходить в город, встречаться с кем-то не из гильдии, пререкаться с наставниками, спать после рассвета, есть любую еду, кроме той, что выдают на кухне, разговаривать в казармах после отбоя…

Десятки запретов, порой жестоких и бессмысленных, направленных лишь на то, чтобы юные Шипы с вожделением мечтали об окончании учебы. Те, кто выживут, получат место в гильдии и задания. А значит, будет почти свобода. Деньги, еда и выпивка, женщины и мужчины, любые развлечения… Они шептались об этом в темной затихшей казарме, несмотря на строгие наказания, а еще истово ненавидели Лучано, у которого все это уже было и снова будет, как только мастер заберет его обратно.

Он быстро понял, что нужно проверять еду и одежду. Осматривать оружие и все, с чем соприкасается. Да, у него была отличная школа, но не только мастер Ларци понимал в ядах, любой Шип знал о них кое-что. Лучано за эти два года узнал и о многом другом. О толченом стекле в перчатках и обуви. Об иглах и лезвиях в самых неожиданных местах. О том, что подушку, измазанную дерьмом, придется отстирывать самому, а в уборную следует ходить, обязательно задержавшись в боковом коридоре и проверив, кто пойдет за тобой.

Наставники вскоре объяснили ему, понимающе усмехнувшись, что убивать не обязательно. Любой Шип гораздо больше смерти боится быть искалеченным. Если не добьют, признав непригодным, то переведут на работу в обслугу, будешь до конца жизни работать на конюшне или кухне за миску похлебки.

Лучано понял и следующему, кого поймал на горячем, сломал руку. Простым переломом, который может залечить любой хороший целитель, а целители у гильдии отличные. Но предупредил, что ему надоело. И если синьорам угодно развлекаться, он тоже примет участие. И что игры играми, но если его убьют или покалечат, уверены ли синьоры, что переживут неудовольствие мастера Ларци?

Это все-таки были уже не мальчишки, а почти готовые Шипы, и они задумались. Грандмастера гильдии добротой и милосердием никогда не славились, да и кому понравится, если юные идиотто сломают то, над чем работаешь много лет? А Лучано Фортунато был самым долгим и любимым экспериментом Ларци – это знали все.

Его оставили в покое. Кое-кто даже начал искать его расположения в надежде на будущее. Лучано это позволял, но с большой разборчивостью и ничего не обещая взамен. Фелипе же был одним из немногих исключений. Случалось, он предупреждал о ловушках, ничего не прося взамен и не стараясь набиться в друзья. Правда, украдкой бросал горячие взгляды, и когда воздержание стало совсем невмоготу, Лучано выбрал Фелипе, минуя всех, кто добивался его внимания. В казармах, куда не допускались женщины, наставники молчаливо позволяли юнцам время от времени успокоить кипящую кровь друг с другом, лишь бы все было тихо и никаких постоянных парочек.

Когда Лучано вернулся к мастеру Ларци, а его бывших однокашников посвятили в Шипы, они снова встретились. Фелипе ничего не просил, о старых заслугах не намекал, а главное, был совершенно не завистлив – редкое и драгоценное качество! И с ним было легко и спокойно… Настолько легко, что Лучано, которому теперь хватало развлечений, все равно соглашался иногда провести ночь со старым приятелем. Признанные красавцы, которые нравятся всем, редко щедры в любви, а Фелипе каждый раз наизнанку выворачивался, чтобы Лучано было хорошо – как же не ценить такое? Но сегодня… сегодня почему-то не хотелось.

Как обычно уловив его настроение, Фелипе замолчал. Они вышли через общий зал на улицу, темную и по-весеннему прохладную, ветерок доносил аромат близкой реки и цветущих апельсинов. Улица вела к Мосту Поцелуев, оттуда их дороги должны были разойтись. И Лучано подумал, что все-таки прав, отказавшись пойти к Фелипе. Да и вообще стоит с этим завязывать. Лучше бедняге ни на что не надеяться. Влюбленные Шипы подолгу не живут – примета такая.

Они свернули на мост, прошли по нему, освещенному аж двумя магическими фонарями – немалая роскошь для обычных кварталов, пусть и приличных. Внизу нежно журчала Ромеринья, и Лучано глянул с самой высокой точки моста на серебряную в лунном свете воду, ловящую блики фонарей. Завораживающая и почему-то печальная красота…

Ему не хотелось идти вперед. Он понял это, едва сделав следующий шаг. Отточенное чутье ныло про опасность. Но мост и улица за ним были пусты! Лучано покосился на Фелипе, у которого на поясе висел длинный нож, дозволенный ремесленнику, тронул рукоять своего.

– Что? – встрепенулся Фелипе, заметив.

– Нет, ничего, – пожал Лучано плечами.

Ладно, идти все равно придется. Если там засада, уйдут крышами или садами, квартал знаком обоим, как собственный карман.

Они дошли до конца моста, что скрывался в густой тени. Ступени словно сами стелились под ноги Лучано, обостренно ловящего все, что мог увидеть, услышать и почуять. Журчание и запах реки, колеблющиеся ночные тени, прохлада и вкус воздуха, запах вишни… Вишни?

Он сделал следующий шаг по совершенно пустым – да пустым же! – ступеням и едва не полетел вниз, обо что-то споткнувшись. Извернулся в воздухе, как кошка, мягко прыгнул, опустившись на ноги, выпрямился. Рядом и немного наверху ругнулся Фелипе, но не зло, а как-то растерянно. Опасности Шип явно не видел.

Лучано вгляделся в тень, что шевельнулась в углу ступеней, и чуть не рассмеялся. Он споткнулся о старую нищенку! Впрочем, разум тут же напомнил, что не все так просто, ему ли не знать, как опасны бывают бедные беззащитные старушки. Примерно как юные развратные мальчишки и девицы, почтенные ремесленники, благочестивые жрецы… Безопасных людей вообще не бывает, синьоры!

– Прошу прощения, госпожа, – все-таки учтиво сказал он, вглядываясь в кучу лохмотьев, увенчанную головой, похожей на старую щетку с растрепанной паклей. – Я вас не сильно задел?

Он покопался в карманах, испытывая смесь брезгливости и жалости. Старость и бедность не виноваты в отталкивающем виде, каждого может ожидать подобное. Ну, кроме Шипов.

Денег нашлось не так чтобы много, единственная крупная монета осталась в траттории, но Лучано все-таки наскреб пару серебрушек по полскудо и три медяка. Протянул их нищенке и чуть не вздрогнул, когда из лохмотьев высунулась рука, больше похожая на птичью лапу.

– Добрый юный синьор, – сказала нищенка на удивление чистым и мелодичным голосом. – И какой щедрый… Отдает бедной Минри свои последние деньги.

– Ну, уж точно не последние, – улыбнулся Лучано, высыпая монетки в темную маленькую ладонь. – Купите себе что-нибудь, почтенная госпожа, и не поминайте лихом.

– Разве можно? – усмехнулась нищенка, судя по голосу. – Поминать лихом такого учтивого юношу! Но раз ты мне заплатил, мальчик, давай погадаю. Я не попрошайка, даром денег не беру.

– Не соглашайся, – сердито зашептал подошедший Фелипе. – Посмотри, она то ли вендийка, то ли чинка, то ли вообще джунгарка… Ведьмовское племя! Еще накличет беду!

– На меня-то? – беззаботно усмехнулся Лучано. – Да брось!

Его вдруг снова охватило ощущение беззаботного пьяного веселья, совсем как недавно в траттории. И этот запах вишни… Откуда он все-таки? До спелой вишни еще далеко. Сладкий, теплый, ласковый…

Он протянул руку и вздрогнул, когда тонкий палец с острым коготком коснулся кожи. Хотел снасмешничать, что у старушки зрение куда лучше, чем у него, если может гадать в такой тени, но тут луна выползла из-за облачка, и Лучано увидел, что его ладонь исчерчена слабыми светящимися линиями…

Он хотел отнять руку, но старуха держала неожиданно цепко. Какой-то необычный страх потихоньку вползал в душу Лучано, не имеющий, однако, ничего общего с его обычными предчувствиями, часто спасавшими жизнь.

– Какая интересная рука, – так же чисто и звонко, как у девчонки, прозвучал голос гадалки. – Двойная судьба – редкость. Жаль… Очень жаль.

– Кого жаль? – насторожился Лучано, а Фелипе за его плечом недоверчиво фыркнул и вполголоса напомнил:

– Да они всегда несчастья предсказывают. А потом денег просят, чтобы отвести.

– Помолчи, мальчик, – остро глянула на него гадалка. – А то тебе бесплатно предскажу что-нибудь. Не обрадуешься.

Суеверный Фелипе смолк, а Лучано с удивляющим его самого равнодушием посмотрел на ладонь в руках гадалки. Линии и правда будто… двоились.

– Смотри, – провела старуха коготком по самой длинной. – Вот судьба, что была написана тебе на роду. Богатый дом, любящие родители… А нет, матери не вижу. Но отец в тебе души не чает, ты его главная радость и гордость. Вижу книги, лютню, сад. Породистых лошадей и собак, шелка и бархат. Вижу золотую дворянскую цепь, только герб… его не разглядеть…

«Ну еще бы, – остатками здравого рассудка фыркнул про себя Лучано. – Герб – это уже точно, по нему можно узнать… Да глупости это, Фелипе прав!»

– Глупости, говоришь? – усмехнулась старуха. – Смотри дальше. Вижу тебя высоко, по правую руку от короля. Ты бы многого добился на службе ему! Вижу женщин и мужчин, которые тебя любят. И кое-кого из них любишь ты. Вижу твоих детей, тоже радость и гордость семьи. Ты и твой отец…

– Хватит! – яростно прошептал почему-то Лучано, и в глазах у него на миг потемнело от злости. – Лгунья…

– Но я же не сказала, что все это будет, – чистым строгим голосом возразила гадалка. – Твоя судьба свернула с этой колеи, мальчик. Немного чужой трусости и подлости – будто камешек, попавший под колесо. Ты должен был родиться и расти в знатном доме, а оказался в ящике для брошенных младенцев у дверей храма. И твоя судьба свернула на иную колею, чужую. А вот, смотри, тебе было десять лет – и опять крутой поворот. Теперь к лучшему. Ведь так ты думаешь, да?

Лучано задохнулся. Она не могла этого знать! Говорят, некоторые маги могут читать разум, но это великие умельцы, и даже им нужны заклинания, волшебные перстни и много чего еще! Не могла нищая гадалка… С такими умениями она бы жила во дворце, а не сидела на ступенях моста ночью, поджидая… Поджидая?

– Твоя судьба ведет к смерти, мальчик, – услышал он тихий голос, молодой и очень печальный, будто шепнувший ему прямо в уши. – О нет, не сегодня. Но скоро, очень скоро. Возьми свои деньги обратно, малыш. Они тебе пригодятся. У вас ведь верят, что нужно рассчитаться с Перевозчиком? Ах нет, прости, с Провожатым… ну все равно, возьми.

И сухая старческая лапка сунула ему в ладонь холодную тяжесть серебра и меди, ничуть не согретую теплом чужого тела.

Лучано невольно сжал ладонь, и тут луна снова озарила их, на этот раз щедро, полным потоком. В лунном свете он увидел морщинистое лицо древней карги, но глаза у нее были полны лунного серебра, молодые, ясные и безумно красивые. И запах… снова вишня, а еще река, но не обычное веяние влажного сырого ветра от Ромериньи, а что-то иное, ледяное и светлое, острое, как удар клинка. Оно вошло в его сердце, и Лучано задохнулся от неведомой ранее тоски.

Старуха откачнулась, будто собираясь встать, и Лучано рывком обернулся к Фелипе.

– Деньги есть? – бросил он отчаянно. – Давай!

– Сколько? – растерянно спросил Фелипе, шаря по кошельку.

– Все! – выдохнул Лучано. – Все, что есть!

Глупая, глупая надежда. И старая сказка, что он когда-то прочел в книге из библиотеки мастера, тоже очень старой. Даже не сказка, а легенда о той, что говорит правду, но берет за это все, что ей могут дать. Она знала, что Лучано отдал ей последние деньги! И гадать предложила после этого! Но если он дал мало…

Он сгреб монеты из руки Фелипе, опустился на колени перед нищенкой, словно перед королевой. Да что там – с королевой он вряд ли был бы так почтителен! И проговорил, дрожа, словно весенний ветерок обернулся пронизывающим ледяным вихрем:

– Прошу вас, госпожа, окажите милость. Подскажите, как мне вернуть свою судьбу? Ну, или хоть свернуть из этой… колеи!

Монетки высыпались на колени старухи, не протянувшей ему руки. Лучано не считал, сколько там, но Фелипе явно вытряхнул все.

– Умный мальчик, – ласково и снова очень грустно сказала гадалка. – Почти угадал. Я не твоя госпожа, милый. И не мне менять твою судьбу. Судьба… она не любит прежних дорог. И почти никогда не возвращается на них. Чтобы это случилось, мир должен вздрогнуть и пойти по иному пути. Ты ведь не думаешь, что твоя судьба из тех, что меняет мир, м?

Это было так похоже на его собственный голос, насмешливый и уверенный, даже словечки и тон точно такие же. Лучано словно заглянул в зеркало, и ему стало жутко. Вот теперь – действительно жутко, будто он стоит на краю Бездны, и в спину ему дует ураган, вот-вот скинет, а вокруг ничего, кроме тьмы, холода и ледяной тоски…

– Но что-то я могу сделать? – упрямо выдавил он, и гадалка кивнула.

– Ты можешь умереть, мальчик, – сказала она бесстрастно. – Но смерть бывает разной. Когда твоя найдет тебя, ты можешь выбрать и умереть либо очень счастливым, либо несчастным. Но это единственный выбор, который тебе позволен.

– Разница-то какая? – зло бросил Лучано, приходя в себя. – Если все равно умирать!

– А это решать только тебе, – усмехнулась старуха и поднялась.

Лучано все-таки ждал, что учует зловоние от лохмотьев и старого тела, но его снова окатило невозможно сладким и пьянящим ароматом вишни и ледяной воды. Показалось, он даже чувствует ее вкус! И он потянулся вперед, сам не понимая, к чему тянется…

Тревожно вскрикнул Фелипе, и Лучано очнулся. Ступени перед ним оказались пусты! Никакого следа старухи, которой просто некуда было деться!

– Ф-ф-фортунато… – заикаясь, проговорил Фелипе. – А… где… эта?

– Баргот побрал, – огрызнулся Лучано, потом потер лицо ладонями и пришел в себя. Виновато спросил: – Пиппо, сколько у тебя там было? Я верну.

– Да иди ты, – растерянно отмахнулся Фелипе, глядя на пустые ступеньки. – Знаешь, слышал я о ночных марах, но чтоб они деньги брали?! И… Фортунато! Она это всерьез? Про смерть?!

В его голосе послышался ужас, и Лучано мгновенно все понял. Сделав шаг, он взял друга, насколько один Шип может назвать так другого, за ворот рубахи, притянул Фелипе и холодно сказал:

– Молчи об этом. Если дойдет до мастера… Фелипе, я Претемной клянусь. Если мастер узнает, я с того света вернусь, чтобы глотку тебе перегрызть. Ясно?

– Да иди ты, – совсем не испуганно повторил Фелипе и вздохнул, глядя на него с каким-то новым и странным выражением лица. – Я никому. Фортунато! Надо же делать что-то!

– А что ты сделаешь? – тихо и зло спросил Лучано. – Или я. Да хоть и мастер! Пиппо, ты много знаешь наших, что дожили до тридцати хотя бы? Не из высшего Круга, а обычных Шипов?

– Ну… пару дюжин…

– А до сорока? – вкрадчиво уточнил Лучано, и Фелипе опустил голову. – Вот и молчи. Просто молчи. Нечего мастеру об этом знать. Не я первый, не я последний, все мы во власти Претемнейшей.

– Лучано… – позвал его Фелипе дрогнувшим голосом по имени, а не по прозвищу, как обычно. – Если я чем-то могу…

– Обязательно, – кивнул Лучано, точно зная, что лжет.

Если уходить в Сады Претемнейшей, то одному или с врагами, незачем звать туда друзей.

И старательно улыбнулся, словно надевая маску.

Фелипе все-таки довел его до дома, явно жалея, что не способен помочь ничем иным. Лучано зверски хотелось рявкнуть, отослав его подальше, но он сдержался, только кивнул на прощание, и Фелипе скрылся в ночных тенях, оставив его у двери в сад.

Войдя, Лучано не пошел дальше сразу, он свернул к первому же дереву и обнял его, прижавшись к шероховатой теплой коре, повиснув на стволе, словно пьяный или раненый. В голове мутилось, его снова начала бить дрожь. Умереть? Вот совсем скоро? И… не будет больше ничего?! Этого тихого сада, рук и голоса мастера Ларци, кошек, шамьета и лютни? Не будет посиделок с Фелипе? Чьих-то еще улыбок, смеха, красивых тел, которые он так любит? Не будет азарта погони, предвкушения очередной победы и удовольствия от того, что снова он сильнее, умнее, быстрее и коварнее! Ничего не будет?!

Он пьяно улыбнулся, стараясь не всхлипнуть. Ну что, разве он ждал чего-то иного? Шипы в самом деле редко доживают до старости. И уж точно не с его характером. Лучано Фортунато, признанный счастливчик… Любое везение когда-то заканчивается. Только бы мастер не узнал! Судьбу не обманешь, так зачем Ларци заранее знать, что их дни рядом сочтены? Лучано просто не вернется с очередного заказа, рано или поздно со всеми так бывает. Ларци… найдет нового ученика. Или заведет еще одного кота.

Оторвавшись от дерева, он заставил себя успокоиться, дыша медленно и в заученном ритме. Дождался, когда прекратится дрожь, а лицо и тело перестанут выдавать волнение. Не сложнее, чем на работе! И забыть, забыть об этом!

Из-под двери мастерской пробивался свет. Лучано еще раз прогнал по кругу несколько глубоких вдохов и выдохов, негромко стукнул.

– Входи, мальчик мой, – откликнулся мастер.

Он стоял у рабочего стола, разливая по стеклянным баночкам готовый крем, самый обычный, насколько мог судить Лучано. Значит, завтра нужно будет отнести заказ в лавку. Самый обычный заказ в самую обычную парфюмерную лавку. Очень дорогую, кстати. У мастера Ларци прекрасная репутация! А еще пополнить запасы свежей печенки и продуктов. И кое-какие свои дела завершить.

– У тебя неладно на сердце, мальчик, – мягко сказал Ларци, когда Лучано по неизменному обычаю встал на колени и поцеловал ему руку. – Что-то случилось? Ты ведь ходил к друзьям.

– Почти к друзьям, – скованно улыбнулся Лучано, пряча большую тревогу за малой, как сам Ларци его когда-то и научил. – У Фелипе новый напарник…

Ларци выслушал его внимательно, как и всегда. Тонко усмехнулся при рассказе о зелье, временно лишающем голоса. Впрочем, вполне одобрительно.

– И что тебя тревожит? – уточнил он, рассеянно гладя прыгнувшего на колени Аконита, что до этого спал в корзине под столом. – Ты поступил верно.

– Я не хочу, чтобы Витторио работал с Фелипе. Он может решить, что это Фелипе его сдал мне. Попробует отомстить. А Фелипе – хороший правильный Шип. Еще лет пять, и его можно ставить старшим над дюжиной. Или даже звать в младшие мастера.

– Дело только в этом?

Мастер приподнял бровь.

– Да, – кивнул Лучано, поглубже заталкивая острый стыд за обман. – Только в этом. Фелипе мне нравится, – отмерил он еще одну дозу правды, как действенный, но опасный ингредиент в зелье. – Он умен, верен и может быть полезным. Жаль, если его погубит глупец-напарник.

– Жаль, – кивнул мастер, все так же гладя кота. – Верные люди тебе пригодятся. Хорошо. Витторио переведут. И примерно накажут с учетом того, что уже сделал ты. Наглость не следует спускать. А у меня для тебя новость, мальчик мой.

Он улыбнулся, и у Лучано тревога кольнула сердце ледяной иглой. Он принялся собирать баночки с кремом в особую коробку, но так, чтобы мастер видел его внимание и чуточку нетерпения. Немного помедлив, Ларци снова одобрительно кивнул.

– Ты едешь в Дорвенант, – сказал он с теплой гордостью, которой в другой момент Лучано обрадовался бы, как милости самой Претемнейшей. – Именно ты. Самый молодой из младших мастеров. И когда ты справишься со всеми поручениями ее величества Беатрис, уже никто не сможет сказать, что я неправильно выбрал ученика и слишком много ему позволяю.

– Ее величество Беатрис… – протянул Лучано, старательно блестя глазами и заставляя уголки губ дрогнуть якобы в сдержанной улыбке. – Она ведь итлийка, верно? Это… должна быть интересная работа. Как мне благодарить вас, мастер?

Он оставил флаконы и снова почтительно опустился на колени, целуя сухую жилистую руку, пахнущую душистыми маслами. И радуясь, что может хоть ненадолго спрятать взгляд от человека, который знает его лучше всех на свете. Пожалуй, еще и глазами изобразить сейчас восторг не получится.

– Возвращайся с победой, мальчик мой, – сказал Ларци. – Как обычно.

И погладил его по голове свободной рукой.