Текст книги "Наваждение"

Наваждение
сборник зимних стихов
Сергей Решетнев

© Сергей Решетнев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Предисловие

Эта книга созрела. Она жаждет заявить о себе, она не дает мне покоя. Чем бы я ни занимался, в минуту отдыха, я думаю о ней: какие там будут рисунки, какое будет название, где найти деньги на издание. Это немного болезненное, лихорадочное состояние. Оно мешает писать, сочинять новое. Поэтому надо как можно быстрее избавится от идеи издать эту книгу, а лучший способ это сделать – издать ее.

Я вырос из сборника «Воздух», мне тесно в нем. Меня воспринимают и судят по стихотворениям десятилетней давности, а я уже другой и стихи у меня другие. Новые идеи напирают на старые – ну, давайте, быстрее воплощайтесь, издавайтесь, а старые вопиют – да подождите, еще ничего не готово, не надо спешить, всему свое время. Это шуршание стихотворений не дает мне сосредоточиться на прозе и драме. А мир меняется каждый день. В тридцать два совсем по-другому чувствуешь, чем в двадцать пять, и уж совсем не понимаешь себя девятнадцатилетнего. Утро вечера мудренее, добавим, что утро утру рознь. Стихи живут во времени, и время живет в стихах. Стихотворение нельзя представить без протяженности, глубины, даже некоторой скорости чтения – в нем живет свое время, есть свое течение, перекаты, подводные камни, устье и исток. Можно рассматривать стихи по отдельности, а можно, как систему рек. И все это переливается на солнце сознания, играет бликами, и все это подвластно ветру настроений, а то набегают и облака, и дождь. И все надо успеть зафиксировать, запечатлеть, потому что опыт этого самосочиняющегося и самосочиняемого окружающего и внутреннего бесценен. И ты входишь в эти потоки мыслей, образов, выхватываешь какие-то вещи, явления (что, впрочем, одно и то же) раскладываешь пойманное и так и эдак, пытаешься понять есть ли какой-то смысл в том, что ты уловил. И понимаешь, что любое сочетание предметов и процессов имеет загадку и разгадку, между ними есть особая связь. И понимаешь, что эта связь в явлениях и вещах оттого, что в тебе самом есть загадка, которая разгадывает другие загадки. Вот так из пустяков возникают чудеса и ты додумываешься, дочувствываешься до идей, которые как-то одновременно и возвышают тебя над действительностью и делают ее ближе, роднее, понятнее. И хорошо если вовремя успеешь поставить точку. А если нет – одна идея может породить тысячи. И они все захотят воплотиться, и будут звать каждая в свою сторону: я лучшая, я плодовитая, а продуктивная, я открою тебе невиданные дороги. И ты испытаешь то, что психологи называют борьбой мотивов. Это и есть движение. Человек это мысль – одна бесконечно разворачивающаяся мысль. Иногда нужен отдых. Не все идеи воплощаются, их слишком много, а я один. Кстати, поэтому я и мечтаю о вечной жизни, мне она просто необходима для работы. Лучшее что можно сделать – отставить в сторонку лиру, да и жизнь сама тебе не позволит жить одной поэзией, у нее у жизни всё предусмотрено. Итак – лира отставлена, а идея требует поделиться, издаться, быть прочтенной. Вот тут и начинается – а где тот читатель, что прочтет, и, если не поймет, то почувствует: эта дверь ведет в неизведанное, близкое, но быть может скрытое до времени, может быть даже, во мне самом. Я почему-то уверен, одна из главных задач поэта в том, чтобы читатель восхитился самим собой, своей глубиной, а не поэтом, его талантом и прочей чепухой. Не стоит восхищаться светильником, стоит восхищаться своей способностью видеть при свете. Да, на огонь можно смотреть долго, не надоедает, но огонь не так сложен, ваши глаза гораздо сложнее. Где бы мне вас найти, мои читатели? Конечно в масштабах мира самоуглубляющих текст читателей много, но в масштабах нашего города… Первая моя книга разошлась быстро. Ее дарили моим родственникам, друзьям, друзьям друзей, нужным людям, чиновникам… С таким же успехам можно было пустить эти страницы на бумажные кораблики. Пусть бы эта флотилия отплыла к Северному Ледовитому. Представьте, какой перфоманс. Зрелищно хотя бы вышло. А тут такая тягучая тишина. Нет, если эта книга и достанется кому, то я постараюсь, чтобы это был человек со-творящий. Не считая судьбу экземпляров попадающих в публичные библиотеки. Да, дорогой читатель, я требователен, я жду от тебя многого. Конечно, иногда хочется ясности, предельно конкретного ответа на вопрос: а что ты этим хотел сказать? Да вот беда, что ясность тоже имеет глубину и имеет способность ветвиться. Ведь ясность, которая была минуту назад не та ясность, которая сейчас, потому что к прошлой ясности добавилась и эта мысль, ту ясность уточняющая, дополняющая. А у всякого дополнения есть свои ссылки. В общем, опять дурная бесконечность. А поэтический образ, он-то как раз и схватывает все смыслы сразу и целиком – на, дорогой читатель, смотри, рассматривай, находи свою ясность, видишь, тут она и прошлая, и настоящая и будущая. Вот от этого-то волшебства поэзия и не перестанет быть притягательной, пока будет жив хоть один язык, хоть одно сознание. Мы, и глядя на ядерный взрыв, думаем – «гриб», а апокалипсис для нас навсегда – «конец света». Не надежда умирает последней, а поэзия. Впрочем, для меня-то это всегда было одно и то же. А если жизнь и вправду это движение, а жить, значит надеяться, то тогда – движение, надежда и поэзия, – друг без друга немыслимы, а, под каким-то углом зрения, это одно и то же.

Сергей Решетнев

«Я потерял ветер…»

 
Я потерял ветер
Ветер надежды, несущий меня к тебе.
Мысли мои, как дети,
Разбрелись по свету – к счастью или беде.
Когда же это закончится:
Разлуки, печаль, погода…
Ты моя переводчица
С Неземных языков на язык расчета.
Только беда со штилем,
У Музы крылышки – тряпки.
Желанья мои остыли.
И чувства играют в прятки.
Сижу на палубе, пью вино,
Не заглядываю в карты и лоции,
И разговор: не шахматы – домино,
Знакомы все комбинации.
Служит мне пресс-папье секстант,
Не курс проблема – движение,
В голове остались лишь Секс да Кант,
Всё покрылось, как пеплом, – ленью.
Может, рядом дымит вулкан
Или беленький пароход…
Подари мне, милая, ураган,
Безветрие тихо меня убьет.
Пусть солнце мне нежно светит,
Но ветер – мой хлеб насущный,
Я потерял ветер,
Ветер, меня к тебе несущий.
 

Со взгляда

 
Я не верю, что всё началось со слова,
Мне кажется, всё началось со взгляда,
Не мысль о мире – моя основа,
А созерцание – моя услада.
И что мне библий библиотеки,
Что музыка, ангелов голоса,
Поцелую нежно любимой веки,
Посмотрю в раскрывшиеся глаза.
Жизнь – не фраз растущие дрожжи,
Жизнь – зачарованное виденье.
Всякого имени мне дороже
Образ, лик, силуэт, свеченье.
 

Преображение

 
И лампочка при звуках Баха
Приобретает свойства праха,
Возвышенного до светила.
Меняет голос твой девичий
И смысл слов давно привычных.
В нем нежности живая сила.
Издельем ценным ювелира
Невидимая стала лира —
Лишь о тебе она запела.
И ветреницы речь приятна,
Когда красиво так невероятно
Её божественное тело.
 

Закат

 
Мне больно видеть огненный закат,
Приводит он меня в оцепененье,
Как будто бы влечет меня в свой ад
Сирен невидимых серебряное пенье.
Не оставляй меня наедине
С безумием и солнцем воспаленным.
И будь тогда заботливей, нежней,
И притворись на этот час влюбленной.
Когда ж затопит дом холодный вечер,
Власть над душой вернется вновь ко мне.
Тогда уйди… Забыв об этой встрече,
Уже смогу я выжить в тишине.
 

Позавчера от весны

 
Послезавтра будет весна,
Не грусти же, обняв колени,
Из земного веретена
Нить зеленая лес оденет.
Черной пяткой беглянка белая
Талых лужиц оставит след.
Ты сама же, как очумелая,
Прибежишь, скажешь мне: «Привет!»
Взявши за руку, в лес оживший
Поведешь меня убеждать:
«Уже слышно, ты знаешь, слышно,
Как трава начала дышать!»
Так не кутайся в темень-угол,
Не давай себя грызть хандре,
И внутри тебя нежность-чудо,
Что у той зари на дворе.
Пусть растает память-снегурочка,
Будет рыжей твоя душа,
Ну, чего же ты плачешь, дурочка,
Ты же, счастье как – хороша.
 

Веснянка

 
Завывает под вечер ветер,
Чует, чует – скоро весна,
Выйдут, выйдут на поле дети,
Жизнь в избе – до чего тесна.
Будут в разных зверей рядиться
Будут весело петь веснянки,
И услышат их песни птицы,
И вернутся домой, беглянки.
Словно в русле своем созрела,
Лопнет речка на детский зов,
Станет править свои пределы,
Выползая из берегов.
Но, как странно, одна тропинка
Снег утоптанный сохранит…
Торопись же, сверкай, снежинка,
Пока солнышко где-то спит.
 

Солнцемасло

 
Сладки слезы у березы,
Даже нежность ранит плоть.
И нельзя весенний воздух
Льдом смиренья побороть.
Я рубаху длиннополу
Подниму до хрупких плеч,
Утоляя зимний голод,
Страсть свою сплету, как речь.
Пропитавшись солнцемаслом,
Вспыхнет зеленью земля,
И по телу силой властной
Пробежит река огня.
И от розовых проталин
До сиреневого дна
Будет выпита дыханьем
Эта сладкая весна.
 

Через век

 
И уже через век я себя не найду,
Да и некому будет искать,
И прохожие мимо пространства пройдут,
Где я мог бы и дальше стоять.
И уже через век я исчезну с зеркал,
Не смогу на себя посмотреть.
Сколько б я ни искал, где бы я ни искал,
Мне уже ничего не успеть.
Исчезают друзья, вместо памяти – муть,
Пятна красок, капризное чудо.
Мне тебя не вернуть, мне себя не вернуть,
Полюблю только миг и забуду…
 

Ремесло

 
Как бездомно и холодно.
Листья падают в лужу…
Но слова – мое золото —
В обнищавшую душу.
Вот и август кончается,
Ну, а мне повезло:
Никогда не отчаяться —
Вот мое ремесло.
 

Тень

 
В себя не верю. Я-то – дребедень.
Я верю в свою собственную тень.
 
 
В план самого себя, задум, проект,
Вселенную, в которой «Я» – объект,
 
 
Что движется навстречу к Полноте,
Возвышенности, Свету, Красоте.
 
 
Я верю в то, что стать могло бы мной,
Но стало тенью, стало тишиной.
 
 
Как я боюсь дразнящей немоты,
Так тень моя боится темноты.
 
 
И вместе мы, как существо одно,
Но в разные миры вплелось оно.
 
 
И всякие догадки хороши
О том, что тело – это тень души.
 
 
Продолжен где-то, светом прорисован,
Я здесь – как тень, пространством заколдован.
 

Эпиграмма

 
Жизнь значительнее, чем драма,
Но короче, чем эпиграмма.
Заключает нас время в раму,
Выжимает нас в эпиграмму.
 

Трудности языка

 
Словарь трудностей русского языка —
Сладкая пища для книжного червяка.
Но не понятно мне,
Почему умереть пишется через «е»
А умирать через «и»,
И почему нет множественного числа у любви?
Смотрю на слова, затаив дыханье,
Замираю, окаменев:
Не понимаю существование
Деепричастия умерев.
 

Светает

 
Темно тебе, но мне еще темней:
Я думаю о юности своей —
Они всё дальше, счастья берега,
И сердце, словно башня из песка
В ладошки осыпается твои.
Темно тебе, но ты не зареви.
Зачем тебе реветь, когда вокруг
Воображенья сладкие миры,
Представь себе свой маленький испуг,
Включи его в предмет своей игры.
Я жду тебя. Мне без тебя темно.
Воображенья черное вино
Всё хлещет из-за края горизонта.
На небе звезды выбрали архонта,
Которым оказался скорпион.
И всё на свете переделал он:
Мы встретимся с тобою, не таясь,
Изменим возраст, время, сны,
И, прикоснуться к прошлому боясь,
Забудем всё – в пространство влюблены.
У счастья нет ни дома, ни угла.
Звезды холодной тонкая игла
Сшивает вместе два уставших тела.
Друг другу мы себя открыли смело,
Пусть говорят, что мы себе враги,
Но все предметы, как и мы, – наги.
На тех предметах всё следы игры —
То трусики, то листья, то трава,
И, скрытые до будущей поры,
Прощальные холодные слова.
 

Март

 
Кончается март,
И от школьных парт
Исходит сосновый запах.
Кончики кисточек и ветвей
Обмакнули в зеленую акварель,
И пейзаж заплакал…
Может легко себя человек
Представить летящим
Над сетью озер и рек.
Земля под ногами лежит далека.
Думается: Слегка
И люди похожи на облака…
 

Слово

 
Холодных дней бессчетное число,
Как снежная слежавшаяся глыба,
И нужно сердцу всё его тепло,
Чтоб и за зиму прошептать: Спасибо.
Спасибо за разлуку и февраль,
За право помнить губы, руки, плечи,
За то, что ничего теперь не жаль,
И будет чем мне жить до новой встречи.
Спасибо, если встреча не случится,
Нет от судьбы защиты в колдовстве…
Мне надо уходить и торопиться.
Я только слово подарил тебе.
 

«Зеленые холмы, луга, луга…»

 
Зеленые холмы, луга, луга,
Бегущие за солнцем облака.
Далекий разгорается закат.
Глаза твои насмешливо глядят.
Мы смело небо пробуем на вкус,
По вкусу небо – груша и арбуз,
По вкусу небо – горький шоколад.
Но надо возвращаться нам назад.
Но мы забыли, где мы, что должны,
В какой-то странный сон погружены,
Очнулись – тонкий месяц в небесах
И счастье тает снегом на губах.
 

Серебряное

 
Серебро из твоей души —
Это лучшее серебро,
Вот бы нам с тобой рядом жить,
Да не даст нам судьба добро.
Дождь – серебряный карандашик,
Он штрихует пространство наше,
Серебро наших рук и ног,
Серебро наших рек, дорог.
Будет-будет совсем темно,
Мы нальем в серебро вино.
Колокольчик наш серебром звенит,
Серебро из чаш прямо в кровь бежит.
А глаза давно видят дальше дна,
И пускай темно – нам взойдет луна.
И в любую ночь – помни ты о встрече —
На своей руке ты найдешь колечко.
Тонкий серп из белого серебра,
Будет он хранить тебя до утра.
 

Золушки

 
Мы на балу. Мы – золушки.
Радуемся мы лету.
Так высоко солнышко —
Можно забыть карету.
Но тридцать первого августа
Сон развеется в дым,
И установится равенство
Зеленого с золотым.
Закружится листопадом
Придуманная карета,
И лес обернется садом,
А сад обернется светом.
 

«Как лук изогнутое тело…»

 
Как лук изогнутое тело,
Как тетива,
Вытягивалась и звенела,
Забыв слова.
Дышала часто, осторожно —
То стон, то всхлип…
Всё мне позволено, всё можно,
И я погиб.
Я, как пчела, из каждой складки
Пил жгучий мед,
И ждал, что судорога лопатки
Вот-вот сведет…
 

Принцип

 
Зло – топливо.
Душа – огонь.
Добро – тепло.
 

Горб

 
Мне с тобою, что миг – то боль,
А тебе со мной жить – беда.
С нелюбимыми звезды – соль,
А с любимыми кровь – вода.
А когда нелюбимый добр,
Он терзает тебя вдвойне,
И любовь моя, словно горб,
Прицепилась к твоей спине.
 

Подражая японским поэтам

 
Красивая у
Дверей девушка… Станция
Красносельская.
 
 
Осень. Встречи редки:
Вторники и четверги.
Встаю – Сокольники.
 
 
Память – наседка.
Глупый птенец под дождем.
Иероглиф лап.
 
 
Зависть к ветру:
Ты закрываешь глаза,
Идешь навстречу.
 
 
Рынок. Сушеной
Рыбы открытые рты.
Хрупкие листья.
 
 
Ты желтых слез
Кукурузы отведай…
Осени боль – мед.
 
 
Тонкие ноги.
Черная паутина.
Мак стал пауком.
 
 
Несут металл.
Стены скребет, ржавый,
Боится свалки.
 

Я уста

 
Я уста… я устал.
Где бы лечь и уснуть.
Знал бы эти места,
Не пускался бы в путь.
Знал бы сколько болот
Поджидают меня,
Не открыл бы свой рот,
Не седлал бы коня
Словно ветка – сухой,
Словно лист без корней,
Упаду тишиной
Прямо в царство теней.
 

Чужой

 
Я здесь один. Я здесь всегда один.
Я говорю – никто меня не слышит.
Как в стан неверных, смелый паладин,
Пробрался я, но воины не дышат…
Они мертвы. Дела их – круговерть,
Они живут доходами и сметой,
Из офиса изысканная Смерть
Руководит легко Нежизнью этой.
Ее костюм соткали нефть и газ,
А кожа туфелек ее из херувима,
И в каждом ухе плещется алмаз,
Она приветлива и всем необходима.
Зовет реклама, ширит свой оскал,
Не дождь идет – роняет небо слюни,
В ходу одна монета – идеал,
И счастлив тот, кто вовремя здесь умер.
А тот, кто жив, – с протянутой рукой
Выпрашивает смерть, но ждет напрасно.
Я здесь один. Я здесь всегда чужой,
Но как я брошу этот мир несчастный?..
Цветы пусты, не принесут плодов,
Декоративны девушки и пальмы,
Пьют воду мертвую во здравье мертвецов,
И всякая мораль здесь виртуальна.
Заброшен я, как в сена стог игла,
Не буду найден в скошенной траве,
И в рыцарей окончена игра —
Срок годности мой вышел на земле.
Бичуй, судьба, меня насмешкой гневной,
Давай любить, вводи меня в обман,
Пускай же боль моя, как талисман,
Хранит меня от слабости душевной.
 

Страх

 
День ото дня всё больше я боюсь,
Я пеленаю собственную грусть.
Для этой грусти, хрупкой и прозрачной,
И шепот нежный – как скребок наждачный.
Ирония и смех, кривлянья тела —
За этим грусть скрывается умело.
В миг счастья, в миг полета, вышины,
Грусть смотрит на меня из глубины.
Когда-нибудь незримой струйкой пара
Она взлетит, меня лишая дара,
Пройдет сквозь кожу или, даже, рану,
Как облако, навстречу к океану
Вдаль заскользит и вниз дождем сойдет,
И я мое – навечно в мы уснет.
 

«Есть в мире мало ценностей и встреч…»

 
Есть в мире мало ценностей и встреч,
Которыми мне страшно пренебречь.
На всю мою тоску лишь ты одна
Как хрупкое мне счастье отдана.
Дрожит, в ветвях запутавшись, луна.
Ты Вечностью душе моей нужна.
Вид сверху на луну: она – бокал,
И льет вино Бессонниц в горло ночи.
Моя душа терять тебя не хочет,
Моя душа без Вечности – провал.
А есть ли у меня вообще душа?
Открой мне эту тайну, чуть дыша,
Губами щекоча улитку уха,
Едва касаясь кожи, словно муха.
Ты нежных слов святая повитуха,
То Девочка, то Вечность, то Старуха.
Мне кажется, мы шепчемся века,
Давно уже размытыми словами,
Качаемы небесными волнами,
Но вместе не соскучились пока.
В живительном тепле горячих рук
И наши тени распускают крылья.
Любовь всегда чего-то изобилье:
То нежности, то радости, то мук.
 

Два

 
Листья тополя
Опали за одну ночь.
Мокрые ветви.
 
 
***
 
 
Отличаются
Глаза людей, но в толпе
Не оглянуться.
 

День затмения

 
Колюще-режущие слова
В чехольчике предложения,
Нежная, ты права —
Сегодня будет затмение.
Затемно, дотемна
Задернутся шторы с иероглифом штопки,
Пустим себя на семена,
Каждое пусть распускает тропки.
К черту рассказ о конце концов,
Демон, ржавей в столе,
Хочу видеть твое лицо,
Строить гнездо в нуле.
Дороже отдавшихся мне виол.
Наговорили, наркотик коркою
Слипшийся пепел с души содрал,
И попал я своей иголкою
Не просто в вену – на эльфов бал.
Нам не до плоти, не до страдания,
Нам до болезненной красоты,
Маялись пламенем от дыхания,
В струнку вытягивались до звезды.
Затрепетали, под лепет ласковый,
Льдом одиночества окрылясь.
Темень затмения смоют красками,
Брызнет, как кровь, под ногами грязь,
И от парада планет повеет
Чем-то знакомым – военно-воздушным.
Нет, небо не леденеет —
Леденеют пустые души.
А мы на полу, золотые, голые,
С раскрученными зрачками,
Не сумеем даже поднять головы
И посмотреть на чужое знамя.
И, когда мы устанем кусаться,
Задохнувшись от эйфории эфира,
Мы уйдем в эмиграцию,
На изнанку чужого мира.
С прозрачными крыльями стрекозиными
Выползем из кожи чудовищ
И полетим цветочными херувимами
Потерявшим надежду в помощь.
 

Неуловимое

 
Память бывает разной:
Плоской и многоэтажной,
Прекрасной, худой и бедной,
А также память бывает вредной,
Словно не отвечает номер нужного абонента.
Жизнь, кажется, – лента,
А память – бантик.
Легко ли забыть фантик,
Разглаженный любимой рукой?
Или интонацию слов мой дорогой?
Но образ размыт водой.
И никакого покоя, одно скольжение,
Попробуй это всё опиши,
Где такие краски, такие карандаши?
Но если любимую встретишь —
Узнаешь наверняка,
Так почему же сейчас ее лицо не реальней,
Чем эта строка?
Словно и памяти нет никакой,
Меняется всё с невероятною быстротой,
И невозможно остановить движение
Воображения.
 

«Прочти и забудь. Не стоит труда…»

 
Прочти и забудь. Не стоит труда.
Меня и не было никогда.
Свой мир без меня построить спеши.
По смерти моей не найдут души,
Ни в этих стихах, ни в тех.
Забудь про славу, успех.
Всякого в пыль изотрут века,
Всё, что я сделал – из языка.
Я слишком обязан законам природы:
Устройству горла, временам года,
Ведь даже имя мое не мне
Принадлежит, а случайным звукам.
И то, как писал я, совсем не наука,
А желание остаться наедине
С тобою, с миром и с этим чувством.
В общем, лучше молчать о грустном.
Молчание стоит большого труда.
Меня и не было никогда.
Вот почему я пьяный бреду.
Не бей меня больше – я сам упаду.
 

О расстоянии

 
Чем дальше от мест, где ты раньше жил,
Тем больше кажется, что тот, кто умер, – там жив,
А тот, кто жив там, – давно уже умер.
И здесь нет такой уж большой лжи,
Поскольку жизнь —
Может быть измерена в пройденных километрах.
Память тасует колоду карт,
И по приметам кажется – уже март,
Но вдруг – задумчивость или ветер —
Переносят тебя в октябрь,
И ты, словно рыба, лишившись жабр,
Посреди океана, начинаешь судорожно искать
Другой способ дыхания или, спьяну,
Ищешь обратный ход, вход.
И тут навстречу выходит тот,
От кого тебя отделяла смерть в марте,
минуту назад.
Словно лист – шпага,
легко протыкает взгляд
Границу небытия.
Утонувший ангел, дорогая моя,
Бежит ко мне с раскинутыми руками,
А тот, от кого приходят письма,
кажется, написал их заранее.
И получается – расстояние —
Есть вид смерти и воскрешения,
Поскольку в покинутом месте
Есть только один вид движения —
Это движение памяти,
А память смешивает черви и крести.
 

Благословение

 
Пошли ей, Господи, дорогу покороче,
Пошли ей солнце ярче и нежней,
Пошли ей, Господи, кого она захочет,
Пошли ей принца голубых кровей.
Даруй ей кров, постель, вина бокал
И сумерек блуждающие волны,
Пусть жизнь ее, прекрасная, как бал,
Не кончится, когда ее наполнят.
Пусть отнимая от моей судьбы,
Пошли ей, Господи, богатство в беспечалье,
И дай ей, Господи, любить, любить, любить,
Как я ее любил первоначально.