Текст книги "Никольская, улица известная всему миру"

На следующий день после отправки письма в Наркомат греческую церковь ломать перестали. Группа археологов в присутствии представителей румынского посольства – сам отец, как он рассказывал, „не имел права с ними общаться и поэтому стоял в стороне“ – подняла чугунные плиты».

По воспоминаниям участника эксгумации, сотрудницы Исторического музея, «скелет Д. Кантемира сохранился хорошо, но череп истлел, однако его остатки, безусловно, были тут же. Хорошо сохранились сафьяновые с загнутыми носками сапоги. Некогда красные, они побурели. На Д. Кантемире были кафтан с галунами и матерчатый пояс. Для полной уверенности в том, что извлеченные останки принадлежат именно Дмитрию Кантемиру, мы осмотрели соседнее погребение его сына Антиоха Кантемира. Костяк оказался сильно разрушенным. Череп же и одежда сохранились великолепно. Запомнились туфли на каблуках с обрезанными носами, по-видимому, светлые, с огромными атласными белыми бантами и пряжками. Камзол голубого цвета с роскошным серебряным шитьем, с серебряными же пуговицами. В деревянном гробу на специальном листе останки Д. Кантемира в течение некоторого времени лежали в одном из залов Государственного исторического музея». Как было рассказано в журнале «Москва», «прах Д. Кантемира в оцинкованном гробу был перевезен в Одессу, а затем морем в Констанцу. Над дорогами Румынии во время движения процессии звенели колокола. По ночам в руках у крестьян, встречавших прах мудрого Кантемира, горели факелы… патриарх Румынии во всем своем торжественном облачении сопровождает процессию».

Остальные захоронения в Никольском монастыре, и в их числе дипломата и знаменитого поэта Антиоха Кантемира, были уничтожены коммунистами вместе с собором.

Теперь на месте собора небольшой и захламленный дворик, окруженный бывшими монастырскими постройками, занятыми какими-то мелкими учреждениями.

Жемчужина Никольской улицы – здание (№ 15), украшенное прихотливыми башенками, резными колонками, готическими арками, самое необычное на Никольской улице, да и, наверное, во всей Москве. На фасаде его целых двое солнечных часов, выше их две мемориальных доски с трудноразбираемым текстом и изображения единорога и льва, стоящих на задних лапах, а во дворе, закрытое от посторонних взглядов, еще одно московское чудо – так называемый «Теремок», двухэтажное строение с фигурным крыльцом, в стиле русской архитектуры XVII в.

Все это бывшая Московская Синодальная типография, здания которой были построены на месте древнего Печатного двора, называемого родиной книгопечатания в Московском государстве.

Памятник первопечатнику Ивану Федорову

Появление книгопечатания в России было вызвано чисто практическими причинами. Как писал сам Иван Федоров в послесловии к своему «Апостолу», из-за того, что в рукописных книгах было много ошибок «ненаученых сущих и неискусных в разуме» переписчиков, царь Иван IV вместе с митрополитом Макарием «начать помышлять, како бы изложити печатныя книги, яко же в Греках, и в Венецыи, и во Фригии, и в прочих языцех, дабы впредь святыя книги изложилися праведне». Царь Иван IV, как рассказывает Карамзин, задумал «обогатить Россию плодами искусств чужеземных» и с этой целью в 1547 г. послал саксонца Шлитте, бывшего в Москве, с заданием набрать в Европе различных специалистов, в числе которых должен был приехать и типографщик, но Ливонский орден не пропустил их в Московию. Иван IV просил также датского короля прислать ему мастера для организации в Москве типографии, которым, возможно, был Ганс Миссингер, привезший из Дании станок и печатные книги, судьба которых осталась неизвестной. Однако возможно, что их использовали для изготовления первых, недатированных печатных изданий. Считается, что они вышли примерно в 50–60-х гг. XVI столетия, а вот где их печатали, неизвестно: они так и называются – книги анонимной типографии. Имя печатника также неизвестно, но, правда, в документе 1556 г. встретилось имя Маруши Нефедьева, где он назывался «мастером печатных дел», и очень возможно, что именно он и был печатником первых книг в России. Первые русские типографы уже имели какой-то опыт, полученный ими от иноземных умельцев: «Искусни бяху и смыслени к таковому хитрому делу; глаголют же нецыи о них, что от самех фряг то учение прияста…» Об этом говорит и само слово, обозначающее типографию, – «штанба», которое заимствовано русскими из итальянского (фряжского) stampa.

Бесспорным автором первой датированной книги является Иван Федоров, дьякон кремлевской церкви Николы Гостунского, работавший на Печатном дворе вместе с Петром Мстиславцем. Книга начала печататься 19 апреля 1563 г. и была выпущена в свет 1 марта 1564 г., через 120 лет после Гутенберга. Это был «Апостол» – часть Библии, где рассказывается о жизни и деяниях апостолов, учеников Христа. «Апостол» был высокохудожественным произведением искусства, оказавшим большое влияние на последующую историю книгопечатания и даже на создание рукописных книг.

После выпуска «Апостола» оба первопечатника успели напечатать «Часовник» (сборник молитв, служивший и учебником), но дальнейшая работа мастеров стала невозможной: они были вынуждены покинуть Печатный двор, да и вообще Москву навсегда. Сам Иван Федоров так рассказывал об этом событии: «От земля и от отечества и от рода нашего изгна и в ины страны незнаемы пересели», так как «презелнаго ради озлобления часто случающегося нам не от самого того государя, но от многих начальник, и священно началник, и учитель, которые на нас зависти ради многия ереси умышляли, хотячи благое в зло превратити и Божие дело вконец погубити». На печатников ополчились ревнители старины, не желавшие никаких реформ и видевшие в исправлении богослужебных книг покушение на жизненные основы. Федоров и Мстиславец смогли увезти с собой гравированные доски и, оказавшись в Польше, продолжить книгопечатание.

Нам ничего не известно о ранней истории Печатного двора, так как документы его сгорели в пожар 1626 г. Можно утверждать, что в 60-х гг. XVI столетия он находился на этом же месте на Никольской: иностранец, опричник Генрих Штаден, бывший в Москве в 1565–1570 гг., рассказывает в своих записках, что по направлению Никольской за Земским двором находился Печатный двор, а в челобитной типографщика Анисима Радишевского, датируемой 1588 г., сообщается, что «двора-де у него нет, живет на Печатном дворе».

Как и многие другие строения в Китай-городе, Печатный двор на Никольской сгорел в 1611 г. во времена Смуты: «Таковое доброе дело печатный дом и вся штанба того печатного дела от тех супостат разорися и огнем пожжена бысть и погибе до конца и не остася ничтоже такового орудия».

После освобождения Москвы от польских войск типографию восстановили сначала в Кремле, в дворцовой набережной палате, а на старом месте, на Никольской улице, в это время производился ремонт старых и строительство новых помещений. Сюда Печатный двор переезжает в 1620 г. Он интенсивно работал на протяжении XVII в. и первой половины XVIII в., превратившись в большое предприятие с несколькими типографскими станами и наемными рабочими. На Московском Печатном дворе работали известные типографщики Андроник и Иван Невежи, Анисим Радишевский и Аникита Фофанов, были выпущены «Азбуки», пользовавшиеся большим спросом, популярные учебники «Грамматика» Смотрицкого и «Арифметика» Магницкого, «Уложение», «Букварь», «Таблицы логарифмов». Тут же печаталась первая русская газета «Ведомости». Благодаря исследованиям И.В. Поздеевой с сотрудниками, выяснившими репертуар выпускаемых книг, а также тиражи, цены и методы торговли, было доказано, что Московский Печатный двор стал общенациональным культурным явлением. Оказалось, что книги приобретались совсем не только духовенством и знатью (знаменитый князь Дмитрий Пожарский был усердным посетителем книжной лавки Печатного двора), а пользовались спросом и у купцов, и чиновников, и стрельцов, и мастеровых, и других слоев населения.

Самое старое здание Печатного двора находится во дворе Историко-архивного института (еще недавно туда можно было пройти и посмотреть на это живописное строение). Благодаря исследованиям известного археолога А.Г. Векслера обнаружено, что подземный ярус сложен из кирпича, характерного для конца XV – начала XVI столетия, и что найденные терракотовые плитки тождественны плиткам кремлевской Ризположенской церкви, датируемой 1484–1486 гг., а по конструктивным особенностям можно уверенно утверждать, что он был сооружен ранее Китайгородской стены, то есть раньше 1535–1538 гг. Следовательно, его подземный этаж относится к древнейшим гражданским сооружениям Москвы. В 1679 г. артель каменщиков Степана Дмитриева и Ивана Артемьева на старом основании построила новое здание, где находилась корректорская, или, как называли ее в старину, «правильная палата». В 1872–1875 гг. трудами историка В.Е. Румянцева здание отреставрировали, верх его очень удачно перестроен в русском стиле XVII столетия архитектором Н.А. Артлебеном (он же искусно декорировал фасады зданий, выходящих на Театральную площадь). Интерьеры расписаны также в древнем стиле палехскими живописцами. В 1875 г. «Теремок» посетил император Александр II.

Здание «Теремка», несмотря на превратности судьбы, сохранилось. Такой, казалось бы, ревнитель русской старины, как историк и собиратель М.П. Погодин, выступил в городской думе с предложением сломать здания типографии и вместо них построить торговые помещения, которые могли бы дать городу доход, но этому удалось помешать: «Это значило бы оказать неуважение к древности, оскорбительное для памяти иерархов, трудившихся над исправлением книг и над духовным просвещением России вообще». В конце 1920-х – начале 1930-х гг. прошлого столетия в этом здании помещался музей типографского дела, и очень жаль, что он сейчас не существует.

В XVII в., кроме этого каменного строения, на Печатном дворе находилось множество деревянных строений, занятых словолитней, переплетной, разными мастерскими, кузницей и прочими.

Известно, что после пожара 1626 г. Печатный двор был огорожен деревянным забором с воротами на Никольскую улицу, богато украшенными резьбой и ярко раскрашенными резчиками и знаменщиками двора. В 1642 г. по повелению царя Михаила Федоровича на Печатном дворе начали строить большие каменные палаты; стройкой распоряжался каменных дел подмастерье Трефил Шарутин (он известен как зодчий Теремного дворца в Кремле), а в 1644 г. «почали ворота каменные делать». В архивном документе сообщается, что тогда выдали деньги «подмастерью Ивану Неверову», и также, что «у того дела был немчин Христофор», – это был тот самый Кристофер Галлоуей, строивший башню Фроловских (Спасских) ворот Кремля. Над воротами возвели стройную шатровую башню высотой 13 саженей (более 26 м), а по обе стороны от входа в ней поместили книжные лавки.

В 1773 г., в ночь с 8 на 9 сентября, в башне Печатного двора прошла трещина, и ее пришлось разобрать, а в 1810 г. приступили к разборке и всего старинного корпуса по улице из-за его ветхости. Историк М.П. Погодин вспоминал, как он юношей проходил мимо разбираемого строения и когда подломили стену, то она с ужасным треском упала и Погодина ушибло камнем. «Очень живо помню себя, – писал он, – в фризовой шинели оленевого цвета, лежащего в углу дома Кусовского и горько плачущего» (дом Кусовникова, а не Кусовского, находился на углу Богоявленского переулка, № 8. – Авт.). Проект нового здания типографии принадлежал архитектору И.Л. Мироновскому и был сделан в модном готическом стиле, считавшемся необходимым для постройки зданий, где надо было подчеркнуть их связь с русской стариной. Из-за войны с Наполеоном его достроили только в 1814 г. Новое здание выделяется островерхими, готическими завершениями оконных проемов, такими же острыми башенками на крыше, обилием резных украшений, из которых обращают внимание резные полуколонны в центральной части фасада, нижняя часть которых сохранилась от старых ворот XVII в., и… неожиданно над всем этим великолепием глаз натыкается на герб Советского Союза, где ранее был двуглавый орел.

Еще одно неожиданное изображение находится на центральной части фасада – это фигуры поднявшихся на задние лапы льва и единорога, геральдических животных английского герба, и неудивительно, что они вызывали недоуменные вопросы британских путешественников. Капитан Джеймс Александер, побывавший в Москве в 1830 г., вспоминал, что он «был поражен видом английского герба над входом в типографию Святого Синода, помещенным здесь, как говорят, потому, что тут стоял дом английского посланника во времена королевы Елизаветы». Другой путешественник обратился за разъяснением к самым знающим людям в Москве. Одним из них оказался московский полицмейстер генерал Трепов, а вторым – историк Забелин. Первый, по мнению англичанина, дал наиболее правдоподобное объяснение: «В старину Никольская считалась посольской улицей, где жили все иностранные послы, среди которых был и английский, приказавший изобразить на посольском здании герб, от которого остались только лев и единорог». Забелин же, «великий знаток древней Москвы», предположил, что здание «первоначально принадлежало Романовым, которые и поместили на нем свой фамильный герб со львом, но под влиянием иностранцев присоединили к нему и единорога, для того чтобы сделать изображение симметричным». Но все эти объяснения, используя английское выражение do not hold water, не выдерживают критики. На изображения льва и единорога обратили внимание ученые в XIX в. В.Е. Румянцов, автор прекрасного исследования 1869 г. о зданиях Печатного двора, считал, что эти изображения, «занимавшие почетное место в восточной символике, были известны у нас еще до знакомства с Англичанами. По важному символическому значению, которое придавалось этим фигурам в древности, они перешли даже и в область нашей геральдики… Единорог, вероятно как символ единодержавной власти, является на печати Грозного и почти всех его преемников до царя Алексея Михайловича. Лев и единорог вместе весьма часто встречаются на царских утварях, тронах, зданиях и знаменах».

Правда, определенную настороженность вызывает то обстоятельство, что строителем башни, на которой изображены животные с английского герба, был все-таки англичанин – Кристофер Галлоуей, и вполне можно предположить, что это он «виноват» в появлении английского герба на здании Печатного двора…

Геральдические животные держали когда-то вензель императора Александра I, при котором и было построено здание, а справа и слева от герба на досках помещен следующий текст:

БОЖИЕIЮ МИЛОСТIЮ И ПОВЕЛѢНIЕМЪ БЛАГОВѢРНАГО И БЛАГОЧЕСТИВАГО И ХРИСТОЛЮБИВАГО ВЕЛИКАГО ГОСУДАРЯ И ВЕ ЛИКАГО КНЯЗЯ МИХАИЛА ӨЕОДОРОВИЧА ВСЕЯ РУСИ САМОДЕРЖАВЦА И СНА ЕГО ГДРЯ БЛАГО ВѢРНАГО И ХРИСТОЛЮБИВАГО ЦАРЕВИЧА И ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ АЛЕКСѢЯ МИХАЙЛОВИЧА ВСЕА РУСИ ЗДѢЛАНЫ БЫСТЬ СIИ ПОЛАТЫ И ВОРОТА НА ДВОРѢ КНИГО ПЕЧАТНАГО ТИСНЕНIЯ В ЛЕТО 7155 МСЦА ИЮНIЯ В 30 ДЕНЬ

ПОЛОЖЕНО ОСНОВАНIЕ СЕМУ ЗДАНIЮ ДЛЯ ПЕЧАТАНIЯ КНИГЪ ДУХОВНЫХ ПО СЛОМКѢ ЗА ВѢТХОСТIЮ СТАРАГО НА ТОМЪ ЖЕ МЕСТѢ ВЪ ЛѢТО ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА 1811, А ОТСТРОЕНО ИЖДИВЕНИЕМЪ МОСКОВСКОЙ СИНОДАЛЬНОЙ ТИПОГРАФIИ ВЪ 1811 ВЪ БЛАГОПОЛУЧНОМЪ ЦАРСТВОВАНIИ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I

(В шестой строке должно быть 1814, но часть цифры 4 отвалилась, и она превратилась в единицу.)

Постройка зданий Печатного двора продолжалась в 80-х гг. XVII в., а также в середине XVIII в.: перпендикулярно зданию, стоявшему по линии Никольской, возвели два корпуса – слева в 1747 г. (архитектор И.Ф. Мичурин; на первом этаже можно увидеть старинные своды, в 1898 г. его надстроили третьим этажом), а справа в 1756 г. (архитектор Д.В. Ухтомский, в 1871 г. вместо него новый корпус построен архитектором М.Н. Чичаговым, третий этаж – в 1890-х гг.). С восточной стороны двора построили каменный корпус для того, чтобы «академические учителя и прочие, кто возжелает, удобно могли заниматься чтением библиотечных книг». Однако после покупки соседнего с востока владения (№ 17) и сломки там старого дома по линии Никольской улицы выстроили большое здание, где и поместили типографскую библиотеку. Она была одной из самых лучших московских библиотек, где собирались книги, необходимые для переиздания в типографии, и первой публичной библиотекой в России. Теперь книги этой библиотеки сохраняются в Архиве древних актов в Москве.

В типографии Печатного двора по указу Петра I напечатана первая русская газета, положившая начало русской периодической печати. Сначала она печаталась славянским шрифтом, но с 1708 г. ввели новый гражданский. Словолитец Печатного двора докладывал, что делались «пунцоны и матрицы против образца рукописного, который прислан из военнаго походу». Петр сам исправил представленный ему алфавит, написав «Сими литерами печатать исторические и манифактурныя книги». Первой книгой, отпечатанной гражданским шрифтом в типографии на Никольской улице в марте 1708 г., была «Геометрия славенски землемерия».

В 1721 г. Печатный двор передали в руки духовного ведомства, и он стал Московской Синодальной типографией, дожившей до большевистского переворота 1917 г. Она была одной из самых больших и хорошо оборудованных типографий в России. Синодальная типография стояла у колыбели значительной российской типографии – Московского университета, куда передали несколько печатных станов и перешли работать искусные мастера. Интересно отметить, что все цеха-мастерские в типографии имели собственные имена, данные по иконам, находившимся в них: Спасская, Казанская, Николаевская, Сретенская и др. В XIX столетии в типографии поставили скоропечатные машины, движимые сначала паровой машиной, которую купили у известного издателя Николая Полевого (его журнал «Московский телеграф» запретил Николай I, и ему пришлось распродавать оборудование), а впоследствии и электричеством, для чего построили собственную станцию. В ХХ в. в типографии стояла ротационная машина, типография обладала прекрасным набором шрифтов, среди которых были и такие редкие, как коптский и сирийский, а продукция ее была отмечена высшими наградами на Всероссийской Нижегородской ярмарке 1896 г. и Всемирной Парижской 1900 г.

В Синодальной типографии работали известные ученые. В 1909 г. управляющим был Александр Сергеевич Орлов, впоследствии академик, известный литературовед; архивом и библиотекой заведовал историк, археограф Алексей Алексеевич Покровский, автор многих трудов по истории русской книги. Оба они – авторы описания Синодальной библиотеки и работ по истории московского книгопечатания.

В 1918 г. здания ненадолго занял Комитет государственных сооружений и общественных работ ВСНХ, а Синодальную типографию передали в типографию «Гознака». Потом в этом здании хранились архивы историко-культурной и экономической секций Единого архивного фонда. Там же помещались редакции журналов «Красный архив» и «Архивное дело», находилось Центральное архивное управление, и неудивительно, что именно в этом здании в 1930 г. открыли подготовительные курсы по архивоведению, преобразованные через два года в Историко-архивный институт имени историка-марксиста М.Н. Покровского, ставший частью Российского государственного гуманитарного университета.

Историко-архивный институт окончили многие крупные историки, в числе которых В.И. Буганов, Я.В. Водарский, Н.И. Павленко, С.М. Троицкий; там преподавали такие видные ученые, как С.Б. Веселовский, Ю.В. Готье, В.И. Пичета, Е.В. Тарле, М.Н. Тихомиров, С.К. Богоявленский, Н.В. Устюгов, В.К. Лукомский, С.О. Шмидт.

Институт в последнее время стал центром москвоведения, созданным известным историком В.Ф. Козловым, там регулярно проходят встречи краеведов, представления и обсуждения новой литературы.

Участок рядом (№ 17) граничит с участком Печатного двора, которому он когда-то и принадлежал. До Печатного двора здесь были два двора, владельцы которых обозначены на «Петровом плане» Москвы конца XVI в. Одним из них, левым, владел «немчин» Белобород, как прозвали в Москве купца Джона де Вейла, которого вместо Джона звали Иваном, вместо де Вейла прозвали Девахой и, вероятно, по седой бороде – Белобородом. Судя по имени, он был англичанином, но английский посол его называл нидерландским купцом Яном де ла Валле, выдававшим себя за подданного Испании, и в одном из документов его именовали «Испанской земли гость из Антропа-города», то есть из Антверпена. Он приехал в Москву в 1577 г. и часто привозил царю Ивану Грозному предметы роскоши, «всякие узорочные товары», чем и заслужил, в отличие от английских купцов, которые «николи таких товаров не приваживали», благоволение царя. Англичане, соперничавшие в овладении русским рынком с нидерландскими купцами, жаловались, что он торгует в России «к великой их помехе». Московские власти в затруднительных случаях прибегали к советам де Валле. Когда, по словам иностранного посла, царь согласился субсидировать императора Священной Римской империи в размере 3 миллионов гульденов для борьбы с турками, он обратился к де Валле за советом – как безопаснее переправить такую огромную сумму за границу. В продолжение десяти дней деньги сплавляли в серебряные пластинки, покрывали их воском и отправляли под видом воска в Архангельск, где погрузили на его корабль и перевезли в Амстердам, а оттуда в Вену.

После де Валле тут жил другой купец – Андреас Фес, после него – нидерландские купцы де Фогелары (Фоглеры). Известно, что один из них – Марк Фогелар с детьми – получил от царя Василия Шуйского жалованную грамоту на торговлю. Этот же двор по переписи 1626 г. записан за «немчином» Юрием Клинкиным, как звали в Москве Георгия Кленка, также нидерландского торговца, комиссионера торгового дома де Фогеларов в России, активно торговавшего хлебом, икрой, льняным и конопляным семенем. Этот же двор на Никольской использовался и как посольский – так, в 1594 г. там жил цесарский посланец Станислав Хлопицкий, а когда после покорения Сибири и разгрома войска царя Кучума в Москве в январе 1599 г. устроили нечто вроде римского триумфа, показательного въезда знатных пленников, то для одного из них, царевича Асманака, сына сибирского царя, предназначили двор на Никольской улице: «На Белобородовом дворе стояти Асманаку царевичу, а в приставах у него быти Савину Воейкову, а с ним два сына Боярских да толмачю… Послати им Государева жалованья: Асманаку ферези багрецовые на черевах на лисьих, кафтан камчат, шапка черна, сапоги сафьяные желты, рубашка да порты» (ферезь – верхняя длиннополая одежда, багрец – алый цвет, черева лисьи – брюшко шкурки лисы; камчат – сделанный из камки, китайской шелковой ткани).

Правее купеческого и посольского дворов находилось большое владение Михаила Никитича Романова, племянника царицы Анастасии, первой жены Ивана Грозного. На Никольской у Михаила Романова служил будущий царь Лжедмитрий I, Григорий Отрепьев. Родители его жили недалеко от костромских владений Романовых, и неудивительно, что Григорий, приехав в Москву, попал на Романовский двор на Никольской и, дав кабальную запись, как требовал закон, стал служить у него. Впоследствии он перешел к шурину Михаила князю Борису Черкасскому. Далеко ему не пришлось уезжать – усадьба Черкасского находилась на другой стороне Никольской улицы.

После воцарения Борис Годунов, опасавшийся соперников, расправился со многими Романовыми. Красавца и силача, младшего сына Никиты Романовича Михаила сослали в 1601 г. на северный Урал, в село Надыб, где его посадили в тесную, сырую и темную земляную яму, накрытую крышкой с отверстием, и сковали кандалами весом в три пуда, охватывавшими ноги, руки и шею. Кормили скудно, но сердобольные местные жители старались подкармливать его и подсылали к нему детей с едой, пока стражники не схватили их. Вскоре Михаил Романов скончался, при Дмитрии Самозванце его перехоронили в московском Новоспасском монастыре. В Надыбе построили часовню на месте явления иконы, которую связали с памятью о несчастном мученике, а царь Михаил Федорович Романов освободил сельчан от всяких повинностей и возвел в селе церковь, в которой долгое время хранились свидетели безмерных страданий – кандалы Михаила.

По описи 1626 г. этот двор уже принадлежит князю И.М. Воротынскому, в 1629 г. двор стольника князя Алексея Ивановича Воротынского, перешедший к последнему в княжеском роде, его сыну князю Ивану Алексеевичу Воротынскому, боярину и дворецкому царя Алексея Михайловича, а после него к его вдове, боярыне Настасье Львовне, умершей в 1698 г. За неимением наследников двор числился за казенным Разрядным приказом, описавшим палаты, их внутреннее убранство и предметы быта. На дворе, в глубине его, стоял большой, имеющий сложный план, каменный дом, трехэтажный с подвалами, всего при описи насчитали в доме 37 окон «с решетки и з затворы и с вязьми железными», крыльцо было украшено тремя шатрами. В архиве сохранились подробные описи имущества боярыни и внутреннего убранства палат, которые были использованы историком А.И. Заозерским в 1922 г. в статье в «Русском историческом журнале». Палаты были буквально наполнены мехами, богатыми одеждами, предметами туалета, драгоценностями: «пахальцо черное немецкое, черен серебреной, сканной», «два зеркала немецких серебреных», «шуба объяринная цветная, мех соболей пластинчатой, круживо золотное» или «телогрея объяринная золотная, травы серебреные, круживо серебреное плетеное з городами, пуговицы грановитые серебреные золеченые»; тут и «цепи золотые и пуговицы прорезные с алмазами и съ яхонты, и с искры», «обручи золотые», «серги изумрудные», «запонки алмазные», «крюки яшмовые в золоте», «ожерелье жемчужное, низано мелкимъ жемчугомъ», кружева «золотные» и «серебреные», «кованые» и «плетеные»…

Казна устроила в 1700 г. аукцион на этот двор, привлекший много сиятельных покупателей. Его оценили в 3115 рублей, и сразу же стольник князь В.Л. Долгорукий «за тот двор сверх оценки надбавил денег 50 руб лев», за ним последовал князь И.Ю. Трубецкой, который «сверх оценки и наддачи наддал денег 300 рублев», на что Долгорукий добавил еще 200. Но оба конкурента сдали свои позиции перед богачом графом Борисом Петровичем, который не стал мелочиться и сразу «сверх оценки и вышеписанных наддач наддал 1334 рубля с полтиной», и, таким образом, двор перешел к нему за огромную сумму 5 тысяч рублей.

Исследователь этой постройки пишет, что расположение палат на участке, их планировка с характерным для древнерусского жилья «красным крыльцом», с тремя площадками для встречи гостей, перекрытыми декоративными шатрами, были типичны для богатого жилища XVII в. Возможно, что они были построены при боярине И.А. Воротынском в 1670-х гг.

Новый владелец не перестраивал старинные палаты, но он несколько осовременил их: поставил по красной линии улицы два симметричных флигеля, между которыми шла фигурная ограда, на воротах которой стояли каменные позолоченные вазы. Эта ограда произвела, надо думать, впечатление на современников, ибо историк Петербурга А. Богданов не преминул заметить: «Сего 1760 года барон Строганов при оных палатах выклал каменный канал перед палатами своими, и на одном канале поставлены чугунные постаменты с личинами и вокруг цепми железными висящими огорожены, так подобно, как в Москве было перед домом фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева».

Он перед домом устроил площадку для иллюминаций, любимого развлечения в петровские времена, и переделал интерьеры по новому вкусу. В доме была Троицкая церковь, устроенная в 1742 г. и упраздненная в 1781 г.

В шереметевских палатах на Никольской в декабре 1729 г. происходило обручение дочери фельдмаршала Бориса Петровича Натальи с князем Иваном Долгоруким, фаворитом императора Петра II. Перед домом горящие смоляные бочки освещали огромные толпы народа, пришедшего полюбоваться на праздник. Это событие в жизни скромной красавицы казалось многообещающим началом счастливой жизни: «Казалось, ни в чем нет недостатка; милый человек в глазах, в разсуждении том, что этот союз любви будет до смерти неразрывный, а притом природныя чести, богатство, от всех людей почтение: всякой ищет милости, рекомендуется под мою протекцию; подумайте, будучи девке в пятнадцать лет, так обрадованной! Я не иное что воображала, как вся сфера небесная надо мною переменилась». Но судьба распорядилась иначе: в январе 1730 г. скончался Петр II, с ним пресеклась мужская линия Романовых, и на престол пригласили Анну, племянницу Петра Великого. Все семейство Долгоруковых со страхом ожидало будущего. Наталья вспоминала, как она из окон своего дворца на Никольской наблюдала за похоронной процессией Петра II: «Пришел тот назначенный несчастливый день; нести надобно было государево тело мимо нашего дому, где я сидела под окошком, смотря на ту плачевную церемонию. Боже мой, как дух во мне удержался!»

Долгоруковы подверглись преследованиям, но Наталья, вопреки уговорам, не отказала князю Ивану: «Это предложение так мне тяжело было, что ничего им не могла на то ответствовать. Войдите в разсуждение, какое это мне утешение и честна ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему? Я такому бессовестному совету согласиться не могла; а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб сегодня любить одного, а завтра другого…»

Их свадьба состоялась в апреле 1730 г., а уже три дня спустя их сослали в Березов, где после нескольких лет мучений князя Ивана внезапно увезли и казнили, а Наталья смогла вернуться в Москву только в день смерти ее гонительницы, императрицы Анны Иоанновны, 17 октября 1740 г. Ее «Записки», написанные в старости и ставшие известными много позже, – исповедь любящей женщины.

К середине XVIII в. палаты пришли в ветхость, и в январе 1761 г. участок приобрела Синодальная типография, нуждавшаяся в расширении своих помещений, так как он «не только нужно потребен, но по смежности его для сообщения с типографским во един дом весьма способен». Туда предполагалось перевести библиотеку, контору, мастерские, но ветхости оказались настолько большие, что пришлось старинные палаты разбирать и строить уже по линии Никольской улицы новое здание. В марте 1777 г. в газете «Московские ведомости» объявлялось, что необходимо объявиться всем «желающим разобрать ныне в Шереметевском доме ветхое каменное строение, а также поставить потребных к новому строению разных материалов».