Текст книги "Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография"

В настоящей работе мы не ставим перед собой цели подвергать критике указанные познавательные механизмы как не свойственные для уголовного судопроизводства в целом и системы следственных действий в частности. Тем более что упомянутое выше мнение М. О. Баева и О. Я. Баева об опосредованном восприятии следователем сведений, имеющих значение для уголовного дела, представляется не совсем верным. Ведь орган дознания в данном случае всего лишь выполняет лишь техническую запись телефонных или иных переговоров и передает их следователю «в первозданном виде», т. е. без собственной интерпретации (примерно в том же смысле, как это происходит с описанными выше случаями участия в следственных действиях специалиста или врача). Анализ полученной фонограммы осуществляет сам следователь, который, в соответствии с ч. 7 ст. 186 УПК РФ, излагает в протоколе осмотра лишь ту ее часть, которая, по его мнению, имеет отношение к обстоятельствам уголовного дела. Как справедливо пишет М. М. Матвеев, при предоставлении материалом записанных переговоров следователю именно он, а не орган дознания, ознакомившись с их содержанием, должен оценить их значение для уголовного дела²⁸¹. Что же касается получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами, то эта процессуальная процедура вообще не связана с техническим участием в ее производстве органа дознания; согласно ч. 4 ст. 186.1 УПК РФ, организация, осуществляющая услуги связи, передает все необходимые сведения и материалы следователю напрямую. Более того, включение размариваемых нами познавательных процедур в предмет уголовно-процессуального регулирование, очевидно, имеет и положительные стороны, выраженные, например, в безусловном доказательственном значении полученных таким образом сведений. Тогда как вопрос о придании статуса доказательств результатам непроцессуальных, в первую очередь оперативно-розыскных, мероприятий в настоящее время остается открытым и вызывает множество научных дискуссий и практических проблем²⁸².

Вместе с тем при определении самой гносеологической сущности наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотра и выемки, контроля и записи переговоров, получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами закономерно возникает вопрос: а являются ли они вообще средствами «невербального» познания? Основаны ли они на закономерностях наглядно-образного восприятия объективной реальности? В противном случае их включение в систему «невербальных» следственных действий, в частности помещение соответствующих статей в гл. 25 УПК РФ, будет ошибочным. При осмотре материалов почтово-телеграфных отправлений, фонограммы переговоров или сведений о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами субъект познания действительно сталкивается в первую очередь не с материальными фрагментами объективной реальности, а со сведениями, закодированными в языковую или иную условно-знаковую форму. Поэтому, на первый взгляд, данные процессуальные действия можно посчитать вербальными. Однако это не совсем так. В своих предыдущих работах мы уже подробно рассматривали эти вопросы применительно к следственному осмотру письменных документов²⁸³. Осматривая подобные объекты, следователь воспринимает их не как форму подачи определенных вербальных сведений, не как интеллектуальные продукты, а в первую очередь как материальные объекты. Непосредственно в ходе осмотра в контексте ст. 177 УПК РФ субъект познания не формирует в своем сознании мыленных образов, вытекающих из его содержания, а лишь констатирует факт наличия определенных слов, фраз и тому подобных объектов, не вникая в их смысл. Осмысленное изучение вербальных сведений, предполагающее рациональное мышление, завершающееся формированием полноценных мысленных образов, – это уже следующий этап работы с представленными материалами – его исследование, которое действительно имеет явно вербальный характер. Таким образом, сами по себе наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемку, контроль и записи переговоров, получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами следует считать именно «невербальными» познавательными процедурами, хотя и с определенной долей условности, поскольку исследование субъектом представленных материалов вполне может совпадать по времени с их осмотром.

Вместе с тем ни наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемку, ни контроль и записи переговоров, ни получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами нельзя признать традиционными (типичными) «невербальными» следственными действиями; они имеют свою специфику, выраженную в их комплексном (комбинированном) характере. По существу, они сочетают в себе самостоятельные следственные действия (осмотр, выемку) и иные процессуальные действия организационно-технической направленности. В этой связи следует обратить внимание на то, что в литературе сложилась достаточно четкая позиция о комплексной природе лишь наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотра и выемки²⁸⁴. Относительно контроля и записи переговоров, а также получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами подобные суждения высказываются лишь фрагментарно²⁸⁵. Комплексный (комбинированный) характер рассматриваемых нами процессуальных мероприятий обуславливает их близость к разработанным криминалистической наукой тактическим комбинациям (операциям). Под тактической комбинацией (операцией) ученые-криминалисты понимают определенное сочетание тактических приемов или самостоятельных следственных действий (иногда – оперативно-розыскных мероприятий), преследующее цель решения конкретной задачи расследования и обусловленное этой целью и следственной ситуацией²⁸⁶. Вместе с тем наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка, контроль и запись переговоров и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами, в отличие от тактических комбинаций (операций), представляют собой строго формализованные процедуры, предполагают определенную установленную законом последовательность и производятся на основании специального судебного решения. Тогда как содержание и последовательность тактической комбинации (операции) определяет сам следователь, руководствуясь при этом исключительно криминалистическими рекомендациями и своим опытом.

Существование подобных комплексных (комбинированных), но в тоже время строго формализованных процедур, направленных на решение частных (локальных) задач уголовного судопроизводства, приводит нас к убеждению о необходимости введения в уголовно-процессуальную науку новой категории, которую следует именовать процессуальной комбинацией²⁸⁷. Под процессуальной комбинацией мы понимаем предусмотренный уголовно-процессуальным законодательством комплекс определенных взаимообусловленных следственных и иных процессуальных действий, направленных на решение частных (локальных) задач уголовного судопроизводства и производимых на основании общего процессуального решения. Действующий УПК РФ предусматривает целый ряд процессуальных комбинаций, преследующих различные цели. Таковой, безусловно, следует признать, например, задержание подозреваемого (в широком смысле), процедура которого предполагает вынесение соответствующего решения (протокола), допрос подозреваемого (ч. 2 ст. 46 УПК РФ), личный обыск подозреваемого (ст. 93 УПК РФ) и направление уведомлений о задержании подозреваемого (ст. 96 УПК РФ)²⁸⁸. Но все же наибольший интерес представляют процессуальные комбинации поисково-познавательного характера, т. е. прямо направленные на установление обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу и тем самым близкие по своей природе к традиционным следственным действиям. Ими как раз и являются наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка, контроль и запись переговоров и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами.

Так, наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка – это процессуальная комбинация, которая заключается в предусмотренном законом и производимом на основе общего процессуального решения комплексе действий по аресту почтово-телеграфных отправлений, их последующему осмотру и выемке, направленном на установление обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. Содержание этого комплекса сводится к следующему:

а) арест почтово-телеграфных отправлений;

б) осмотр арестованных почтово-телеграфных отправлений;

в) выемка почтово-телеграфных отправлений.

Причем осмотр и выемка задержанных почтово-телеграфных отправлений осуществляются следователем в соответствии с общими правилами производства этих следственных действий, т. е. при посредстве «невербального» способа познания.

В свою очередь, контроль и запись переговоров и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами представляют собой предусмотренные законом комплексы мероприятий по негласному исследованию и фиксации сведений, составляющих предмет общения между участниками уголовного судопроизводства и (или) иными лицами посредством современных технических способов. Данные мероприятия также проводятся в целях установления обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. При этом предметом контроля и записи переговоров являются сами телефонные и иные переговоры. А получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами имеет своим назначением установление сведений об имевших место фактах подобных соединений, об их дате, времени, продолжительности, о номерах абонентов, других данных, позволяющих идентифицировать абонентов, а также сведений о номерах и месте расположения приемопередающих базовых станций. Содержание процессуальных комплексов по контролю и записи переговоров, а также по получению информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами сводится к следующему:

а) негласная запись телефонных и иных переговоров (предоставление информации о соединениях);

б) прослушивание и фиксация фонограммы этих переговоров (осмотр представленных документов о соединениях).

Прослушивание фонограммы записанных переговоров, и осмотр представленных документов о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами осуществляется по правилам следственного осмотра документов, что также предполагает использование следователем «невербального» способа процессуального познания.

Таким образом, рассмотренные процессуальные мероприятия, предусмотренные ст. 185, 186 и 186.1 УПК РФ в силу своего комплексного (комбинированного) характера не могут быть отнесены к традиционными «невербальным» следственным действиям; они имеют более сложную природу. Вместе с тем входящие в их структуру самостоятельные познавательные механизмы (осмотр и выемка) осуществляются на основании закономерностей наглядно-образного восприятия объективной реальности, т. е. посредством «невербального» способа познания. В этой связи представляется возможным включение наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотра и выемки, контроля и записи переговоров, а также получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами в качестве специфических обособленных элементов в систему «невербальных» следственных действий.

§ 2.3. Проблемы производства отдельных «невербальных» следственных действий

Следственный осмотр представляет собой следственное действие, заключающееся в визуальном обнаружении, восприятии, изучении и фиксации материальных объектов, в том числе следов преступления, имеющих значение для уголовного дела, их признаков, свойств, состояния и взаиморасположения. Следственный осмотр – это типичное «невербальное» следственное действие, в основе которого лежат закономерности наглядно-образного восприятия фрагментов объективной реальности, элементов вещной обстановки. Его сущность состоит в том, что дознаватель или следователь с помощью своих органов чувств непосредственно убеждается в существовании и характере фактов, имеющих доказательственное значение. Так, еще Н. В. Терзиев указывал на существенную черту осмотра, состоящую в непосредственном обозрении и изучении материальных объектов следователем²⁸⁹. В свою очередь, В. П. Колмаков отмечал, что такое непосредственное изучение материальных объектов подчеркивает активную познавательную роль осмотра²⁹⁰. Вместе с тем представляется, что непосредственность восприятия при осмотре является весьма условной и имеет известные границы, поскольку в ряде случаев это следственное действие не может быть проведено «невооруженным глазом». Как справедливо отмечал Л. А. Иванов, участие лица, производящего осмотр, необходимо на всех этапах. Однако наблюдение объектов и процессов в условиях, требующих от человека специальной тренировки и соответствующей экипировки, иногда исключает непосредственное присутствие следователя в той или иной зоне и т. д., для чего необходимо использовать определенные технические средства и привлекать соответствующих специалистов²⁹¹.

Основным методом познания, используемым при проведении следственного осмотра, является наблюдение. Однако он может характеризоваться и другими методами, в частности различными измерениями и вычислениями, сравнением наблюдаемых объектов как между собой, так и с другими объектами (явлениями) и т. д²⁹². Как показывает современная следственная практика, используемые при осмотре визуальные приемы восприятия объективной реальности вполне могут сочетаться с иными способами, связанными с использованием иных органов чувств, например слуха (прослушивание аудиоматериалов), обоняния (осмотр места пожара с резким запахом горения) и т. д. Следственный осмотр как самостоятельную процессуальную категорию необходимо отличать от иных следственных и процессуальных действий, предполагающих осмотр в качестве одного из частных методов исследования доказательств, например обыска, выемки, следственного эксперимента, производства судебной экспертизы. В этой связи С. П. Ефимичев, Н. И. Кулагин и А. Е. Ямпольский указывали, что осмотр, являющийся составной частью других следственных действий, отличается от осмотра как самостоятельного следственного действия тем, что в первом случае он носит вспомогательный характер и лишь обеспечивает реализацию целей основного следственного действия²⁹³.

Многолетние исследования, ведущиеся в уголовно-процессуальной и криминалистической науке²⁹⁴, подкрепленные обширной следственной практикой, позволили выработать наиболее оптимальный порядок производства следственного осмотра (ст. 176–178 и 180 УПК РФ), который является достаточно устоявшимся и не вызывает серьезных затруднений в деятельности органов предварительного расследования, хотя в последнее время в связи с тенденцией реформирования режима досудебного производства в него были внесены некоторые изменения. В частности, процедура следственного осмотра лишилась правила об обязательном участии понятых (ч. 1.1 ст. 170 УПК РФ); закон был дополнен нормами о возможности проведения осмотра предметов и документов, а также трупа до возбуждения уголовного дела (ч. 2 ст. 176 и ч. 4 ст. 178 УПК РФ) и т. д.

Освидетельствование – это следственное действие, представляющее собой наружный осмотр тела человека для обнаружения на нем особых примет, следов преступления, телесных повреждений, выявления состояния опьянения или иных свойств и признаков, имеющих значение для уголовного дела, если для этого не требуется производство судебной экспертизы. Таким образом, освидетельствование фактически является разновидностью следственного осмотра, поэтому характеризуется теми же «невербальными» методами уголовно-процессуального познания и осуществляется на основании тех же гносеологических закономерностей восприятия значимой для уголовного дела информации. Однако для освидетельствования характерно одно исключение, связанное с возможностью проведения этого следственного действия не самим следователем или дознавателем, а врачом (ч. 4 ст. 179 УПК РФ). В таких ситуациях субъект процессуального познания лишен возможности непосредственного восприятия фрагментов объективной реальности, расположенных на теле человека; его заменяет врач. Следовательно, в данном случае используемые при освидетельствовании механизмы «невербального» познания будут носить несколько условный, производный характер.

В криминалистической литературе существует точка зрения, согласно которой осмотр является более общей (родовой) категорией, а освидетельствование – видовой²⁹⁵. В определенной степени данная, на наш взгляд, не совсем разумная позиция обусловлена тем, что ученые-криминалисты рассматривают осмотр и освидетельствование в контексте криминалистической тактики, предполагающей единые приемы и рекомендации для производства обоих следственных действий. Об этом, в частности, в своих работах пишет Л. В. Виницкий²⁹⁶. Вместе с тем установленный для освидетельствования собственный правовой режим, отличающийся от процедуры проведения следственного осмотра целым комплексом существенных процессуальных особенностей, позволяет говорить о нем как о сугубо самостоятельном следственном действии. Хотя по своей сути освидетельствование основано на едином с осмотром «невербальном» способе процессуального познания, тем не менее оно связано с восприятием достаточно специфичного материального объекта – живого человека, т. е. личности с присущими ей конституционными и уголовно-процессуальными правами и свободами. В этой связи тот же Виницкий отмечает, что регламентация осмотра оказалась недостаточной для проведения освидетельствования, потребовалось внести дополнительные требования, направленные на охрану здоровья, чести и достоинства личности и позволяющие выделить освидетельствование в качестве самостоятельного следственного действия²⁹⁷. Так, при освидетельствовании вполне допустимо применение мер принудительного характера, обеспечивающих возможность обследовать тело человека против его воли. Поэтому, согласно ч. 2 ст. 179 УПК РФ, для производства этого следственного действия необходимо вынесение соответствующего постановления²⁹⁸. Кроме того, уголовно-процессуальный закон предусматривает ряд гарантий, обеспечивающих реализацию принципа уважения чести и достоинства личности и сводящихся к необходимости обследования лица иного пола в случае его обнажения врачом (ч. 4 ст. 179 УПК РФ) и запрету на фотографирование, видеозапись и киносъемку обнаженного лица (ч. 5 ст. 179 УПК РФ). Для освидетельствования не характерно участие понятых, причем, в отличие от следственного осмотра, их отсутствие вовсе не должно быть восполнено использованием технических средств фиксации следственного действия. И наконец, существует дополнительное требование, установленное для освидетельствования свидетеля, – предварительное получение его согласия, за исключением случаев, когда это необходимо для оценки достоверности его показаний. Рассматривая вопрос о самостоятельности освидетельствования как следственного действия, как пишет Ю. Г. Торбин, необходимо исходить в первую очередь из требований уголовно-процессуального законодательства. Поместив осмотр и освидетельствование в одну главу УПК, законодатель, тем не менее, не только вынес термин «освидетельствование» в наименование этой главы, но и предусмотрел отдельную статью, определяющие общие требования к содержанию и процессуальному порядку его производства²⁹⁹. О собственном характере освидетельствования в системе следственных действий заявляют и другие ученые-процессуалисты³⁰⁰.

Среди научных и практических проблем, сопутствующих производству освидетельствования, на наш взгляд наиболее актуальным является вопрос о направленности этого следственного действия на выявление состояния алкогольного или иного опьянения, о чем прямо указано в ч. 1 ст. 179 УПК РФ. В этой связи следует обратить внимание на то, что освидетельствование, являясь «невербальным» следственных действием, сопряженным с собственным восприятием дознавателем или следователем фрагментов объективной реальности, не может подменять судебную экспертизу, предполагающую проведение специальных исследований и формулирование соответствующих экспертных выводов. Вместе с тем полноценное выявление состояния опьянения без проведения специальных исследований невозможно. В медицинских инструктивных документах, определяющих методические подходы к выявлению состояния опьянения, прямо отмечается о необходимости всестороннего обследования лица и выявления целого ряда симптомов, а также проведения специальных функциональных проб у испытуемого. Там же особо подчеркивается недопустимость установления факта употребления алкоголя и состояния опьянения у обследуемого исключительно на основании запаха алкоголя изо рта, а также сведений о потреблении спиртных напитков³⁰¹.

Подобные противоречия уголовно-процессуального законодательства и принятых в медицине методических подходов к проблеме выявления состояния алкогольного и иного опьянения приводят к весьма порочной практике, заключающейся в направлении лица в медицинское учреждение для проведения специальных исследований – так называемых медицинских освидетельствований. Кстати, об этом прямо говорится в ч. 2 ст. 44 Федерального закона «О наркотических средствах и психотропных веществах»³⁰², предполагающей проведение медицинского освидетельствования по направлению органа дознания, органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, следователя, судьи или должностного лица, осуществляющего производство по делу об административном правонарушении, в специально уполномоченной медицинской организации.

Как известно, понятие «медицинское освидетельствование» уголовно-процессуальным законодательством не предусмотрено, но широко используется в других сферах правового регулирования. В соответствии со ст. 65 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации»³⁰³, под ним следует понимать совокупность методов медицинского осмотра и медицинских исследований, направленных на подтверждение такого состояния здоровья человека, которое влечет за собой наступление юридически значимых последствий. По результатам медицинского освидетельствования проводивший его врач составляет акт, который на практике нередко подменяет собой протокол освидетельствования и используется в качестве доказательства. При этом очевидно, что никакой процессуальной формы акта медицинского освидетельствования в уголовном процессе не существует, поэтому медицинские учреждения, как правило, используют аналогичные формы актов, предназначенных для других сфер правоприменения, например форму для медицинского освидетельствования лица, которое управляет транспортным средством³⁰⁴. По справедливому замечанию В. А. Семенцова, в данном случае имеет место не освидетельствование, а некий «суррогат» экспертизы³⁰⁵, что, согласно ч. 1 ст. 179 УПК РФ, недопустимо. Как отмечалось выше, судебная экспертиза не является следственным действием и предполагает наличие целого комплекса установленных гл. 27 УПК РФ дополнительных процессуальных гарантий, не свойственных освидетельствованию. Судебно-медицинская экспертиза живых лиц и освидетельствование, как пишут Ю. Г. Торбин и Е. В. Баранов, различны по своей природе и порядку их производства. Различны и задачи этих процессуальных действий³⁰⁶.

Полностью разделяя указанные позиции, мы выражаем резко негативное отношение к существующей практике проведения «медицинских освидетельствований» в учреждениях здравоохранения и составления непроцессуальных актов. Полагаем, что единственным способом, позволяющим определить состояние опьянения лица, может быть только соответствующее судебно-медицинское, а точнее судебно-наркологическое, экспертное исследование, проводимое в порядке гл. 27 УПК РФ. Тем более что в настоящее время законодатель позволяет проводить экспертизу и до возбуждения уголовного дела.

В этой связи в процессуальной литературе высказывается точка зрения о полном исключении из ч. 1 ст. 179 УПК положения о нацеленности освидетельствования на выявление состояния опьянения³⁰⁷. Однако данная позиция представляется нам чересчур резкой и обесценивающей потенциал данного следственного действия. Являясь «невербальным» механизмом уголовно-процессуального познания, основанным на наглядно-образном восприятии следователем (дознавателем) фрагментов объективной реальности, освидетельствование в контексте уголовно-процессуального регулирования действительно не предполагает проведения медицинских или иных исследований, т. е. не позволяет точно диагностировать состояние опьянения. Вместе с тем в ходе его осуществления вполне могут быть выявлены отдельные признаки опьянения, подлежащие зрительному или какому-либо иному «невербальному» способу восприятия. Мы согласны с Л. Г. Татьяниной в том, что в процессе освидетельствования вполне могут быть констатированы признаки аномальности поведения и сделано предположение об их причине³⁰⁸. К этим признакам, в частности, относят запах алкоголя, неустойчивость позы, нарушение речи, дрожание пальцев рук, покраснение лица и т. п³⁰⁹., т. е. те факторы, которые могут быть установлены на зрительном и органолептическом уровне³¹⁰. Кстати, в сфере административно-правового регулирования признаки опьянения, которые могут быть установлены без проведения специальных исследований, имеют нормативное закрепление. Например, Правительством РФ четко определен перечень признаков, дающих основания полагать, что водитель транспортного средства находится в состоянии опьянения, а именно: запах алкоголя изо рта; неустойчивость позы; нарушение речи; резкое изменение окраски кожных покровов лица; поведение, не соответствующее обстановке³¹¹.

Таким образом, при установлении факта нахождения лица в состоянии опьянения освидетельствование приобретает весьма существенное значение: оно позволяет быстро и оперативно установить отдельные признаки аномального поведения, выдвинуть соответствующую следственную версию и тем самым предопределить дальнейшее назначение требуемой в данном случае судебно-наркологической экспертизы. Поэтому мы не видим никаких препятствий к сохранению в правовой регламентации освидетельствования положения о его нацеленности в том числе на выявление состояния алкогольного опьянения. Тем не менее все же представляется целесообразной некоторая корректировка ч. 1 ст. 179 УПК РФ, а именно замена слов «выявления состояния опьянения» словами «выявления внешних признаков состояния опьянения».

Следственный эксперимент – это следственное действие, которое заключается в воспроизведении опытным (экспериментальным) путем действий, обстановки или иных обстоятельств преступления с целью проверки и уточнения собранных по делу доказательств, получения новых доказательств, проверки и оценки следственных версий о возможности существования тех или иных фактов, имеющих значение для уголовного дела. Законодатель помещает ст. 181 УПК РФ, регламентирующую производство следственного эксперимента, в одну главу с осмотром и освидетельствованием, предполагая тем самым близость их гносеологической сущности. Следственный эксперимент, действительно, по своему характеру и методам проведения очень напоминает осмотр и освидетельствование, поскольку в основе всех этих следственных действий лежат единые закономерности наглядно-образного восприятия дознавателем или следователем обстоятельств объективной реальности, составляющие ядро «невербального» способа процессуального познания. Кстати, отдельные авторы, в частности М. С. Строгович, несмотря на появление в УПК РСФСР отдельной нормы, регламентирующей следственный эксперимент, считали его не самостоятельным следственным действием, а всего лишь особой формой осмотра³¹². Вместе с тем многочисленные исследования других ученых подтвердили самостоятельный характер следственного эксперимента и его существенные различия с осмотром или освидетельствованием. Так, Н. И. Гуковская отмечала, что, в отличие от осмотра, следственный эксперимент всегда характеризуется проведением каких-либо опытных (экспериментальных) действий³¹³. Р. С. Белкин писал, что при осмотре объектом восприятия является лишь результат какого-то события, тогда как следственный эксперимент направлен на познание и самого события, и его результатов³¹⁴. По мнению Н. В. Жогина и Ф. Н. Фаткуллина, наиболее характерной чертой следственного эксперимента, отличающей его от осмотра, является воспроизведение определенной обстановки с целью проверки возможности того или иного действия (события, обстоятельства) путем совершения опытных мероприятий³¹⁵. О самостоятельном характере следственного эксперимента и о его отличиях от осмотра говорили и многие другие специалисты, посвятившие свои работы данной научной проблематике³¹⁶.

Полностью разделяя указанные позиции, мы полагаем, что, в отличие от осмотра и освидетельствования, следственный эксперимент имеет более сложную познавательную структуру и специфические объекты наглядно-образного восприятия. При проведении этого действия следователь или дознаватель воспринимают не фрагменты объективной реальности, оставшиеся после совершения преступления и сохранившие на себе его следы, а всего лишь искусственно воссозданную обстановку и обстоятельства данного преступления. Таким образом, следственный эксперимент направлен на «невербальное» познание результатов моделирования. Подобный метод, как писал И. М. Лузгин, тоже предполагает наблюдение, но в качестве наблюдаемого объекта используется лишь его модель, полученные знания о которой впоследствии переносятся на действительный объект³¹⁷. Проводя следственный эксперимент, следователь или дознаватель может полностью смоделировать необходимые условия и обстоятельства, имевшие место в прошлом, например провести соответствующие опыты не в месте совершения преступления, а в специальном закрытом павильоне или ином помещении и т. д. В иных ситуациях моделирование может носить только частичный характер, например когда следственный эксперимент проводится в условиях той же самой обстановки, где происходило событие без существенной реконструкции.

Более того, в отличие от осмотра или освидетельствования, следственный эксперимент характеризуется наблюдением не только за обстановкой какого-либо места, но и за динамикой реконструированных действий участников уголовного судопроизводства: подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля или заменяющих их лиц. В этой связи С. А. Шейфер справедливо замечает, что следственный эксперимент сочетает в себе воссоздание и исследование двух моделей: модели обстановки, в который проистекало событие, и модели действия, которое, по предположению, могло быть совершено (опытного действия)³¹⁸. Указанное позволяет говорить о динамическом характере следственного эксперимента.