Текст книги "Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография"

Вербальные способы познания в уголовном судопроизводстве характеризуются разумным соотношением использования зрительного и слухового гнозиса. Полагаем, что приоритет одного перед другим зависит от конкретных обстоятельств уголовного дела, объектов процессуального познания, а также от стадии уголовного судопроизводства. Например, показания свидетеля, потерпевшего, подозреваемого или обвиняемого в досудебном производстве, как правило, даются в устной форме и воспринимаются следователем или дознавателем на слух. Но при этом любой допрашиваемый вправе собственноручно изложить свои показания в соответствующем протоколе; в этом случае субъект познания знакомится с ними уже зрительно. Заключения эксперта или специалиста, согласно требованиям ч. 1 и 3 ст. 80 УПК РФ, должны быть представлены в письменной форме, поэтому тоже воспринимаются зрительно. Вместе с тем показания вызванного на допрос эксперта уже воспринимаются на слух. Особый интерес представляет соотношение зрительного и слухового гнозиса при вербальном познании в судебном заседании. Так, с одной стороны, в распоряжении судьи находятся все материалы уголовного дела, с которыми он, безусловно, знакомится зрительно. Но с другой стороны, согласно общему условию устности судебного разбирательства каждый исследуемый документ (протокол следственного действия, заключение эксперта или специалиста, письменный документ и т. д.) подлежит обязательному оглашению. Следовательно, судья воспринимает их еще раз уже посредством слухового гнозиса. А присяжные заседатели, которые тоже, бесспорно, являются субъектами познания, улавливают содержание указанных документов исключительно на слух.

Независимо от вида используемого гнозиса вербальный способ получения информации характерен еще одной важной особенностью. Формируемый посредством речевого и иного знакового восприятия перцепт сам по себе не связан с существованием наглядных образов. Поэтому для создания полноценного мысленного образа в сознании познающего лица чувственные механизмы человеческого познания явно недостаточны. В данном случае требуется еще более сложная форма познания – рациональное мышление, предполагающее использование формально-логических категорий, таких как понятие, суждение, умозаключение. В литературе подобную форму мышления иногда называют вербально-логическим, поскольку оно предполагает способность мыслить, опираясь не на сам предмет или его образ, а на замещающее их слово⁹⁴.

В этой связи нам бы не хотелось допускать серьезную ошибку, привязывая подобную форму представления исключительно к вербальным способам познания идеальных объектов. Это не совсем так. Работа дознавателя, следователя, судьи с материальными объектами познания тоже предполагает использование понятий, суждений и умозаключений. Например, в отношении следственного осмотра Р. С. Белкин и Е. М. Лифшиц отмечали, что при его производстве чувственное познание следователем объектов и явлений материального мира сочетается с логическим мышлением⁹⁵. Однако эти формально-логические категории начинают использоваться несколько позже, во время оперирования соответствующими доказательствами в целях получения промежуточных или окончательных выводов. Поэтому Белкин и Лифшиц, завершая вышеприведенную мысль, указывали, что логическое мышление при осмотре связано именно с обработкой его результатов в целях выявления их связей как с самим расследуемым событием, так и с другими фактическими данными, собранными по делу⁹⁶. В то же время сам зрительный гнозис, само формирование образов материальных объектов осуществляется исключительно посредством чувственного (наглядно-образного) мышления.

Таким образом, при вербальном способе уголовно-процессуального познания идеальных объектов формирование мысленных образов проистекает по следующей схеме. Дознаватель, следователь или судья (присяжные заседатели) зрительно или на слух воспринимают определенные сведения (вербальные сигналы), которые, поступая в кору головного мозга, образуют соответствующий вербальный перцепт. А затем на основании этого перцепта посредством рационального мышления в их сознании формируются определенные мысленные образы обстоятельств, являющихся содержанием сообщенных вербальных сведений.

Раскрывая сущность вербального способа познания в уголовном судопроизводстве, следует обратить особое внимание на содержание протокола, соответствующего следственного или судебного действия, например допроса или очной ставки. В этом документе фиксируются не результаты рационального мышления субъекта познания, не сформированные мысленные образы, а сами сведения, сообщенные свидетелем, обвиняемым и другими участниками в практически первозданном виде. Указанное требование прямо вытекает из положений уголовно-процессуального закона, предписывающих обязанность записывать показания лица по возможности дословно (ч. 2 ст. 190 и п. 10 ч. 2 ст. 259 УПК РФ). Таким образом, содержанием протокола допроса или очной ставки фактически являются результаты перцепта субъекта процессуального познания, обусловленного получением соответствующих устных сведений. А в случае собственноручного составления протокола допроса или использования права на внесение в него замечаний содержанием данного процессуального документа уже является даже не перцепт, а сами сведения, сообщенные допрашиваемым лицом в их абсолютно первозданном виде.

В этой связи следует констатировать ошибочность взглядов ученых, указывающих на как бы многоступенчатый характер сведений, содержащихся в протоколах допроса. В частности, такую позицию еще в 1948 г. выражал В. Я. Лившиц, который считал, что протокол допроса – доказательство не менее чем третьей степени. Первоисточником здесь является допрошенный обвиняемый или свидетель, далее следует допрашивающий и, наконец, в качестве третьего звена – сам протокол⁹⁷. В настоящее время подобную точку зрения высказывает Х. А. Сабиров, полагающий, что суд при исследовании протокола допроса имеет дело со сведениями, которые трансформируются дважды – через сознание допрашиваемого и сознание следователя⁹⁸. На самом деле, осуществляя познавательные приемы, основанные на использовании вербальных механизмов, дознаватель или следователь действительно формируют в своем сознании соответствующее мысленные образы, обусловленные закономерностями рационального мышления. Однако эти мысленные образы не находят отражения в материалах уголовного дела. Они не могут быть предметом последующего судебного разбирательства, поскольку в протоколе, как уже было указано выше, фиксируются не образы, а сами показания практически в их первозданном виде. Причем уголовно-процессуальный закон содержит весьма важную гарантию, заключающуюся в возможности внесения допрашиваемым лицом собственноручных исправлений в текст протокола в том случае, если дознаватель или следователь не совсем точно запишет содержание сообщенных сведений (ч. 6–7 ст. 190 УПК РФ). Если такое требование соблюдено, то образы, сформированные в сознании проводящего допрос субъекта познания, не станут предметом последующего судебного разбирательства. Но если дознаватель или следователь изложат показания «своими словами», то искажения информации действительно нарастают. В этой связи мы полагаем, что законодатель, называя предметы ст. 276 и 281 УПК РФ не оглашением протоколов допросов, и именно оглашением показаний, в недостаточной степни учел возможность непредумышленного, бессознательного «редактирования» показаний во время их записи в протокол.

Совершенно иной нам представляется концепция познания обстоятельств уголовного дела, сопряженного с восприятием материальных объектов. Дознаватель, следователь или судья (присяжные заседатели) зрительно (в исключительных случаях – посредством иных органов чувств) воспринимают определенные фрагменты объективной действительности, элементы вещной обстановки, сведения о которых, поступая в кору головного мозга, образуют соответствующий образный перцепт. Далее на основании этого перцепта посредством зрительного (в исключительных случаях – иного) гнозиса в их сознании формируются мысленные образы воспринятых материальных объектов познания. И лишь затем субъект познания посредством своего рационального мышления создает словесное (вербальное) описание сформированного мысленного образа, которое заносится в соответствующий протокол следственного действия или судебного заседания. Вполне разумной представляется точка зрения А. В. Победкина, отмечающего, что протоколы следственных действий (судебного заседания) как самостоятельные источники доказательств не могут быть сформированы без отражения событий, явлений, в том числе и следов преступления, в сознании субъекта доказывания⁹⁹. Однако в материалах уголовного дела (в протоколе) в отличии вербального способа познания отражается уже не сам перцепт, а словесная форма выражения мысленных образов, созданных в сознании дознавателя, следователя или судьи. Именно эти образы, как писал В. Е. Шабалин, содержат материал, который фиксируется в протоколе¹⁰⁰.

В этой связи мы снова вынуждены подвергнуть критике позицию Х. А. Сабирова, полагающего, что такие протоколы по сравнению с протоколами допросов или очных ставок содержат меньшее число посредствующих звеньев между познаваемым фактом и судом. Автор ошибочно считает, что, например, в ходе осмотра места происшествия непосредственно воспринятые следователем сведения подлежат закреплению в протоколе как бы в первозданном виде и поэтому второй акт передачи информации отсутствует¹⁰¹. Представляется, что протоколы следственного осмотра, освидетельствования, обыска, выемки и тому подобных следственных действий формируется именно в процессе двухэтапного отражения сведений, имеющих значение для уголовного дела¹⁰². Причем второй этап такого отражения как раз обусловлен прохождением соответствующей информации через мысленный образ субъекта процессуального познания.

Подобный механизм установления обстоятельств уголовного дела характеризуется одним существенным признаком: при формировании мысленных образов не задействованы интеллектуальные функции передачи и восприятия информационных сигналов. Поступающие сведения преимущественно имеют наглядно-образное содержание (в редких случаях выражены в виде иных образов: акустических, тактильных, обонятельных и пр.). Иными словами, в основе данного способа познания лежат не вербальные сигналы, выраженные в условно-знаковой форме, а сигналы принципиально иного рода, имеющие материально-фиксированный характер и обусловленные физическими свойствами окружающего мира.

Рассматриваемый способ уголовно-процессуального познания было бы разумно назвать невербальным. Однако при этом следует обратить внимание, что в уголовно-процессуальной и криминалистической литературе такой термин используется уже достаточно активно. Причем различные ученые вкладывают в него совершенно разный смысл. Кстати, вполне очевидно, что подобная научная неопределенность отчасти вызвана неоднозначным толкованием понятия вербальности, о чем мы уже писали выше. Например, Н. С. Полевой, придавая термину «вербальный» сугубо узкий смысл и понимая под ним лишь словесный способ передачи данных, фактически относил к невербальной информации буквенно-знаковую, цифровую, графическую, иконическую, магнитную запись, перфозапись и т. п¹⁰³. В свою очередь, С. А. Шейфер различает вербальную информацию и информацию, выраженную в физических признаках материальных объектов¹⁰⁴. Среди криминалистов и специалистов в области юридической психологии получила распространение позиция, в соответствии с которой невербальными следует признавать лишь неречевые средства получения информации, используемые во время допросов и других следственных действий, сопряженных с получением показаний (восприятие мимики, жестов и тому подобных фрагментов поведения допрашиваемого лица). В частности, В. Л. Васильев, выделяя неречевые (невербальные) средства коммуникации, отмечает, что они способны выполнять как вспомогательную функцию по отношению к вербальным средствам (повышая тем самым семантическую значимость речевого сообщения), так и самостоятельно передавать содержательную информацию (выступая в этом случае в роли знака)¹⁰⁵. С. А. Насонов, В. А. Образцов и Т. Ю. Рзаев пишут о допросе как о следственном действии, представляющем собой процесс обмена в ходе коммуникации с допрашиваемым лицом не только вербальной, но и невербальной информацией¹⁰⁶. Эту же позицию В. А. Образцов высказывает совместно с С. Н. Богомоловой и А. А. Протасевичем¹⁰⁷. А В. В. Семенов под невербальной информацией понимает сведения личностного характера о социальных, психологических, физиологических и иных свойствах и состояниях лиц, вовлеченных в процесс раскрытия и расследования преступления, получаемые посредством исследования используемых ими биологически и социально обусловленных неязыковых средств общения¹⁰⁸.

Мы же, наоборот, пытаемся вложить в термин «невербальный» наиболее широкий смысл, распространив его на все варианты установления обстоятельств уголовного дела, сопряженные с формированием в сознании дознавателя, следователя, судьи (присяжных заседателей) мысленных образов материальных объектов, основанных на чувственном (наглядно-образном) перцепте, и подразумевающие оперирование зрительными и любыми другими сведениями, не выраженными в вербальной (условно-сигнальной) форме. В подлобном контексте мы солидарны с теми учеными, которые называют «невербальными» следственные действия, связанные с личным восприятием дознавателем или следователем обстоятельств объективной реальности: следственный осмотр, освидетельствование, обыск, выемка, следственный эксперимент и т. д¹⁰⁹. Вместе с тем очевидно, что с учетом многообразия толкований невербальности в контексте процессуального познания использование данной терминологии в предложенном нами широком значении является несколько условным и не может претендовать на абсолютную непогрешимость. В этой связи термин «невербальный», употребляемый в настоящем исследовании, в дальнейшем будет преднамеренно заключаться в кавычки.

Итак, механизмы вербального и «невербального» познания – это принципиально разные способы установления дознавателем, следователем, судом обстоятельств уголовного дела. Причем они отличаются друг от друга не только характером поступающей информации и особенностями ее восприятия и осмысления. Их различия обусловлены биологическими и нейропсихологическими закономерностями работы человеческого мозга, связанными с так называемой межполушарной асимметрией. Как отмечал американский психофизиолог Д. Хэссет, между двумя половинами мозга имеются биологические различия, с которыми, по-видимому, связаны разные типы мышления¹¹⁰. Результаты многолетних научных опытов и испытаний, проводившихся отечественными и зарубежными учеными, в числе которых А. Р. Лурия¹¹¹, на протяжении XX в., показали, что при переходе человека от «невербальных» заданий к вербальным происходит уменьшение правополушарного доминирования реакции активности или смена правополушарного доминирования на левополушарное. Таким образом был сделан вывод о функциональном значении различных отделов левого полушария головного мозга в организации речи и других психических функций и правового полушария в «невербальных» персептивных формах¹¹². Однако самые последние исследования вопросов межполушарной асимметрии несколько пошатнули концепцию абсолютного разделения вербальных и «невербальных» функций соответственно в левом и правом полушариях мозга. На смену пришли новые научные представления, согласно которым левое полушарие относительно доминирует в ходе вербальных психических процессов, а правое – при «невербальных». Причем у левшей относительное доминирование полушарий мозга организовано с точностью до наоборот¹¹³.

Очевидно, что подобная биологическая дифференциация механизмов вербального и «невербального» познания оказывает достаточное влияние на существующие различия между формируемыми мысленными образами. Как уже отмечалось выше, современная наука еще не смогла выработать каких-либо аргументированных позиций, определяющих устойчивую связь между объективно существующей сенсорной системой и возникающими в ходе познания перцептами и мысленными образами. Поэтому в настоящее время научное обоснование четких критериев различия вербального и «невербального» познания не представляется возможным. Вместе с тем на сегодняшний день сам факт существования подобных различий вполне подтверждается индуктивным путем с помощью накопленного эмпирического материала. По этому поводу французский философ-экзистенциалист, специалист в области феноменологии М. Мерло-Понти приводил ряд интересных примеров. Так, он писал, что слепой мальчик великолепно определяет параметры зрительного восприятия, прекрасно знает, что такое ветви, листья, руки, пальцы и т. д. Однако после операции по восстановлению зрения он видит мир отличным от того, который ожидал увидеть¹¹⁴. В качестве еще одного примера ученый говорил, что звуковое кино, в отличие от немого, не только добавляет зрелищу звуковой аккомпанемент, но и изменяет содержание самого зрелища¹¹⁵.

Полагаем, что все сказанное в полной мере относится и к уголовному судопроизводству. Очевидно, что мысленные образы дознавателя, следователя, судьи, формируемые посредством вербальных способов процессуального познания, так же отличаются от результатов наглядно-образного восприятия, как представления о мире слепого и зрячего человека. Слова и другие вербальные средства общения, передают образ объективной действительности в том ракурсе, в котором она представлена в сознании свидетеля, потерпевшего, обвиняемого, эксперта и других лиц, и с учетом того смысла, который вкладывает в содержание этих слов сам субъект познания. «Невербальные» средства связаны с ощущением и восприятием фрагментов объективной реальности в первозданном виде, но с учетом еще малоизученных наукой связей между сенсорной системой и процессами формирования мысленных образов. Каждый из этих способов познания имеет большое значение для установления обстоятельств, входящих в предмет уголовно-процессуального познания (доказывания). И вместе с тем у каждого из них есть своя «ахиллесова пята». В рамках настоящей работы с учетом ее тематики мы не ставим перед собой задачу детального анализа достоинств и недостатков вербального способа процессуального познания. Тем более что указанные вопросы были достаточно подробно рассмотрены нами в других публикациях¹¹⁶. Поэтому здесь мы ограничимся рассмотрением достоинств и недостатков «невербального» способа процессуального познания.

Так, важнейшим преимуществом «невербального» способа процессуального познания, несомненно, является первичный объективизм тех фрагментов реальности, тех элементов вещной обстановки, которые попадают в непосредственное поле зрения дознавателя, следователя или суда. В отличие от показаний, заключений эксперта, специалиста или вербальных документов, в данном случае субъекты познания взаимодействуют с материальными следами: вещественными доказательствами, местом совершения преступления, обстановкой какого-либо помещения или сооружения, отображениями пальцев рук, обуви, орудий взлома, протекторов транспортных средств и т. д. Дознаватель, следователь или суд в данном случае воспринимают обстоятельства уголовного дела не через призму сознания соответствующих свидетелей, потерпевших, подозреваемых, обвиняемых, экспертов и других лиц, не через фильтр их зрительного, слухового или иного гнозиса, механизмы формирования которого наукой до конца не исследованы. Появление материальных объектов процессуального познания обусловлено законами и закономерностями физики, химии, биологии, иных естественных и технических наук¹¹⁷. Причем в отличие от механизмов формирования идеальных объектов современный уровень владения этими науками вполне достаточен для практического определения четкой материальной взаимосвязи между обстоятельствами, подлежащими установлению по уголовному делу, и соответствующими следами. Следовательно, «невербальный» способ процессуального познания лишен ошибок и неточностей, допущенных участниками уголовного процесса и иными лицами вследствие неправильного ощущения или восприятия предмета познания, а также фактов умышленного искажения информации и тому подобных негативных обстоятельств. Таким образом, «невербальное» познание характеризуется абсолютной адекватностью отражаемого предмета и отражающего объекта познания. А возникающие в связи с этим ошибки могут быть связаны только с некорректным представлением (гнозисом) воспринятой информации или неправильной оценкой полученных результатов.

Еще одним достоинством «невербального» способа познания является наглядно-образный характер перцепта, который выступает в качестве основы для формирования соответствующих мысленных образов. Конечно, как уже отмечалось выше, перцепт – это всего лишь промежуточное звено; его образование не обуславливает окончание соответствующей гностической процедуры. Однако чувственная трансформация персептивного образа в полноценный мысленный образ – это процесс, хотя достаточно абстрактный и малоизученный, но, тем не менее, явно более примитивный, чем механизмы рационального мышления, связанные с представлением (гнозисом) вербальных сведений. Следовательно, «невербальный» способ процессуального познания не зависит от неверного осмысления дознавателем, следователем или судом сообщенных сведений. Наглядно-образное восприятие не характеризуется большими различиями существующего в натуре фрагмента объективной реальности и его мысленного образа; в данном случае нет и проблемы оперирования оценочными понятиями и категориями (например, «большой», «богатый», «известный», «умный» и т. д.). Более того, наглядно-образное восприятие в некотором роде является универсальным механизмом познания, не зависящим от существующего многообразия языков, отдельных диалектов и наречий, специфических терминов, специальных кодов и символов, обуславливающих серьезную опасность непонимания (неправильного понимания) дознавателем, следователем или судом отдельных сведений, имеющих значение для уголовного дела. Поэтому «невербальный» способ познания не требует использования дополнительных и далеко не безграничных процессуальных гарантий (участия переводчика, допроса эксперта или разъяснений специалиста), вносящих еще большую долю субъективизма соответствующих сведений. Таким образом, «невербальный» способ уголовно-процессуального познания обусловлен сравнительно небольшой степенью гностической погрешности. По сравнению с вербальным познанием его результаты в целом более адекватны обстоятельствам, подлежащим установлению по уголовному делу.

Среди недостатков «невербального» познания прежде всего следует отметить относительную невоспроизводимость сформированных доказательств. Физический, химический, биологический и тому подобный характер возникновения материальных объектов познания имеет и свою обратную сторону – их подверженность таким же физическим, химическим, биологическим и тому подобным разрушениям, обусловленным диалектической закономерностью движения материи. Разрушения объектов «невербального» познания могут носить как естественный, так и искусственный характер. В первом случае следы преступления подвергаются воздействию различных природных явлений (например, в результате дождливой погоды были уничтожены следы обуви на месте происшествия; вследствие биохимических процессов происходит постепенное разложение трупа; изменились погодные условия, при которых проводился следственный эксперимент и т. д.). Искусственное разрушение связано с участием в этом процессе человека. В частности, материальные объекты могут полностью или частично лишиться своих познавательных свойств непосредственно в ходе выполнении соответствующих следственных или иных процессуальных действий (в ходе осмотра или обыска следователь изымает необходимые предметы, документы или ценности из тех мест, где они находились; в процессе экспертного исследования расходуется представленное на экспертизу вещество и т. д.). Вместе с тем искусственное разрушение объектов «невербального» познания может иметь место и вне рамок уголовного судопроизводства (после осмотра места происшествия потерпевшим был наведен порядок в квартире; осмотренный труп был перевезен в морг и т. д.). Хотя при этом следует обратить внимание, что некоторые материальные следы преступления все-таки обладают относительной устойчивостью и практически могут сохранять неизменный вид на протяжении всего уголовного судопроизводства. Среди них в первую очередь необходимо выделить приобщенные к материалам дела вещественные доказательства (орудия преступления, предметы, на которые были направлены преступные действия; вещи, нажитые преступным путем и т. д.). К ним также можно отнести какие-то целые помещения, сооружения, участки и тому подобные объекты.

Отмеченный недостаток «невербального» познания в уголовном судопроизводстве влечет за собой еще одно негативное обстоятельство, касающееся досудебного производства – относительную субъективность формирования результатов соответствующих следственных действий. Как отмечалось, в этом случае гностическая функция дознавателя или следователя заключается в создании мысленного образа каких-либо фрагментов объективной действительности на основании собственно воспринятого чувственного (наглядно-образного) перцепта. Очевидно, что данные мысленные образы как раз и обуславливают результаты тех следственных действий (следственного осмотра, обыска, выемки, следственного эксперимента), посредством которых осуществляется «невербальное» познание. Они же путем перевода в словесную вербальную форму составляют содержание протокола следственного действия. Эта проблема не представляет особой актуальности во время собственно досудебного производства, так как дознаватель или следователь, по существу, формируют доказательства сами для себя, понимая при этом, какой именно мысленный образ обусловил указанные в протоколе результаты. Однако для последующего судебного разбирательства представленный в письменной (речевой) форме протокол следственного действия – это уже вербальный способ подачи информации. Кстати, аналогичным образом протокол следственного действия следует расценивать и при передаче уголовного дела из органов дознания следователю, а также при замене одного следователя другим. После того как протокол следственного действия, предполагающего чувственный способ восприятия информации, попадает в производство другого субъекта процессуального познания, он фактически меняет свою сущность и переходит в разряд вербальных доказательств, так как впредь зафиксированные в нем сведения будут восприниматься в словесной форме посредством рационального мышления. В частности, в судебном заседании протокол следственного действия превращается в доказательство, по сути близкое к оглашаемым показаниям, заключениям экспертов, специалистов или документам. И следовательно, он приобретает весь «шлейф» рассмотренных выше недостатков, свойственных для вербальных способов познания.

В качестве определенных гарантий адекватности результатов «невербального» познания в досудебном производстве выступает право участников следственных действий на ознакомление с соответствующими протоколами и на внесение в них замечаний (ч. 6 ст. 166 УПК РФ). Причем особая роль в этом вопросе, безусловно, принадлежит институту понятых, постепенно меняющему метод своего правового регулирования с предписания на дозволение. И еще одной гарантией относительной адекватности результатов «невербального» познания является возможность (в некоторых случаях необходимость) использования дополнительных средств фиксации хода и результатов следственных действий, в частности видеозаписи (ч. 6 ст. 164, ч. 8 ст. 166, ч. 1.1 и 3 ст. 170 УПК РФ).

Итак, нами были рассмотрены основные достоинства и недостатки «невербального» способа познания в уголовном судопроизводстве. Данный процессуальный механизм, безусловно, вносит существенный вклад в установление обстоятельств уголовного дела и, таким образом, в решение задач уголовно-процессуальной деятельности. Вместе с тем он далеко не безупречен, по-своему уязвим, что, несомненно, предполагает свои особенности проверки, оценки и использования соответствующих доказательств. Указанный способ процессуального познания характеризуется своими собственными гностическими механизмами, исключающими возможности создания неких параллелей между его результатами и другими доказательствами, обусловленными восприятием вербальных сведений. Вербальные и «невербальные» доказательства по своей сути несравнимы, поскольку основаны на совершенно разных, в некотором смысле противоположных закономерностях познания дознавателем, следователем, судом фрагментов объективной реальности. Вместе с тем для полноценного установления обстоятельств, входящих в предмет познания (доказывания), все доказательства по уголовному делу должны быть приведены к «общему знаменателю», т. е. объединены в общий доказательственный материал и оценены в своей совокупности. Такой принцип заложен в самом основании современного типа российского уголовного процесса. Как мы пролагаем, неоценимую помощь в решении данного вопроса органам дознания, предварительного следствия и суду оказывает следственная и судебная практика. Выработанные годами практические умения и навыки по расследованию и судебному разбирательству уголовных дел, по обоснованию и принятию процессуальных решений помогают соединить разнородные вербальные и «невербальные» доказательства в единую логически выстроенную совокупность и при посредстве чего решить задачи, стоящие перед уголовным судопроизводством.

§ 1.3. Сущность результатов «невербальных» следственных и судебных действий в системе средств процессуального познания

Уголовно-процессуальное законодательство Российской Федерации в качестве одного из видов доказательств предусматривает протоколы следственных действий и судебного заседания¹¹⁸ (п. 5 ч. 2 ст. 74, ст. 83 УПК РФ). Как известно, эти средства процессуального познания сопряжены с непосредственным восприятием дознавателем, следователем или судом сведений, имеющих значение для уголовного дела. Нередко с их помощью удается установить и обосновать такие обстоятельства и факты, имеющие значение для уголовного дела, которые не могут быть доказаны никаким иным способом.