Текст книги "Бытие и сознание"

Аналогично конкретно-различный смысл приобретает в восприятии и мышлении также положение о субъективности (и объективности) познания. Восприятие объективно в том смысле, что его объектом являются сами вещи и явления действительности (см. об этом ниже); но при этом в рамках восприятия выступающий в нем суммарный эффект взаимодействия субъекта с объектом познания не может быть расчленен так, чтобы чувственный образ вещи и ее свойств был однозначно определен только самой вещью. Так, например, ощущение тепла, которое дает рука, прикасающаяся к какому-нибудь телу, не однозначно характеризует тепловое состояние этого последнего, поскольку это ощущение определяется не только тепловым состоянием тела, а зависит и от состояния субъекта, его воспринимающего аппарата, от того, к каким – более теплым или более холодным – телам прикасался человек до того. Невозможность в рамках только чувственного познания до конца расчленить суммарный эффект взаимодействия субъекта с объектом и прийти, таким образом, к однозначному, инвариантному определению свойств объекта, зависящему только от них самих, и обусловливает объективную необходимость перехода познания к отвлеченному мышлению.

Можно, конечно, дать общее определение объективности познания, распространяющееся на все формы, на все ступени познания: объективность познания в этом общем ее значении – это адекватность познания бытию; можно указать и общий для всех ступеней или форм познания критерий объективности: этот критерий – практика. Но вместе с тем на каждой ступени познания по-иному выступает объективность и субъективность. Восприятие в его первичных формах – это по преимуществу созерцание более или менее непосредственно данного объекта; процесс восприятия как таковой в сознании не выступает (если не включать в восприятие целенаправленное наблюдение, которое является, собственно, чувственным мышлением). Мышление скорей выступает как мыслительная деятельность человека, субъекта мыслительной деятельности; в этом смысле в мышлении в большей мере, чем в восприятии, выступает его «субъективность» – в первом из выше выделенных, более общем значении этого слова; вместе с тем по содержанию абстрактное мышление достигает такой объективности, которая недоступна ощущению и восприятию.

Для того чтобы проблема субъективного – объективного (а также идеального) выступила в своих конкретных формах, надо обратиться к анализу самого процесса познания.

Познание, начинаясь с ощущений и восприятий и продолжаясь отвлеченным мышлением в понятиях, представляет собой единый процесс. Поскольку ощущение и понятие существенно отличаются друг от друга, есть все основания различать в этом процессе разные звенья и даже констатировать известный «скачок», который совершает познание, переходя к отвлеченной мысли. Однако нельзя все же – как это нередко делают – обособлять и внешне противопоставлять друг другу чувственную и логическую или рациональную ступень познания. Их внешнее противопоставление не выдерживает критики и не соответствует действительному ходу процесса познания.

Нетрудно убедиться, что чувственное и абстрактное взаимосвязаны. Прежде всего никакое отвлеченное познание невозможно в отрыве от чувственного. Это верно не только в том смысле, что любое теоретическое мышление исходит, в конечном счете, из эмпирических данных и приходит даже к самому отвлеченному содержанию в результате более или менее глубокого анализа чувственных данных, но и в том, более глубоком смысле, что то или иное, пусть очень редуцированное чувственное содержание всегда заключено и внутри отвлеченного мышления, образуя как бы его подоплеку. Во всякое понятийное обобщение, как правило, вкраплена чувственная генерализация. Чувственные элементы, включенные в отвлеченное мышление, то и дело выступают в виде чувственных схем, интуитивных решений отвлеченных проблем и т. д.

С другой стороны, в ходе познавательного процесса и чувственная его сторона непрерывно обогащается. С включением исходных чувственных данных во все новые связи восприятие непрерывно преобразуется и углубляется. Для того чтобы в этом убедиться, стоит только сопоставить восприятие показаний какого-нибудь научного прибора человеком, ничего не знающим о явлениях, которые показания этого прибора сигнализируют, с восприятием ученого, умеющего эти показания прочесть: те же чувственные впечатления приобретают в последнем случае новое значение, в них воспринимается новое объективное содержание.

По мере того как воспринимаемое включается в новые связи, оно выступает во все новых характеристиках, фиксируемых в понятиях, все более глубоко и всесторонне раскрывающих его сущность. В силу этого весь процесс познания, включая его отвлеченное содержание, раскрываемое мышлением, непрерывно как бы возвращается в сферу чувственного, откладывается в нем. Не приходится, значит, представлять себе процесс познания как состоящий из двух отдельных отрезков, лежащих на одной прямой; неадекватным будет даже представление о нем как о единой прямой линии, один конец которой все дальше отходит от другого; ближе к истине представление о линии, по которой движется процесс познания, переходя от чувственного к абстрактному и от абстрактного к чувственному, как о бесконечной спирали: за каждым удалением от чувственного следует новый возврат к нему, но точка, к которой при этом возвращается познание, все время перемещается вперед в результате непрерывного откладывания в чувственном, в восприятии действительности того, что открылось в ходе отвлеченного познания. Все абстракции отвлеченного мышления, в конце концов, служат для того, чтобы понять и объяснить то, что прямо или косвенно выступает на чувственной поверхности действительности, в которой мы живем и действуем. Дистанция, на которую теоретическая мысль отдаляется от того, что так или иначе, как угодно косвенно и отдаленно контролируется в сфере чувственного познания чувственными данными практики, служит мерой не только продвижения научной мысли, но и ее отхода от требований, которым научная мысль должна удовлетворять.

Вместе с тем научное, теоретическое знание и чувственное познание никак, конечно, непосредственно не совпадают (если бы они совпадали, не было бы никакой нужды в научном, теоретическом, отвлеченном познании). Более того, они иногда приходят в прямое противоречие: чувственное познание повседневно демонстрирует нам движение Солнца вокруг Земли; научное познание утверждает, что движется не Солнце вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца.

Чтобы иметь полную и адекватную картину процесса познания, надо, следовательно, рассматривать его как единый процесс во взаимосвязи его частей. Но это не значит, конечно, что не нужно дифференцировать его составные части. Напротив, без анализа различных звеньев познавательного процесса в их специфических особенностях и процесс познания в целом не выступит в своей конкретности, в реальной взаимосвязи своих звеньев.

* * *

Ощущение и восприятие, взятые так, как они существуют в действительности, – это прежде всего реальные процессы. В результативном выражении они выступают как чувственные образования, которые в своем гносеологическом отношении к вещам и явлениям, к объективной реальности выступают как ее образ, отражение, познание, как знание о ней. Мы различаем понятия: а) ощущения и восприятия как функции органа, взаимодействующего с раздражителями, и б) чувственного опыта человека, взаимодействующего с объективным миром. Понятия ощущения и восприятия в вышеуказанном смысле – это категории психологические. Чувственный опыт, чувственное познание, чувственные данные практики человека – категории гносеологические. Чувственный опыт, чувственные данные практики – это ощущения и восприятия как образы, включенные во взаимодействие человека с миром, в его практику.

Процесс чувственного отражения действительности начинается с различения и дифференцировки раздражителей.

В ходе эволюции лишь для минимального числа раздражителей у животных и человека выработались специальные приборы («органы чувств»), приспособленные к рецепции именно данных раздражителей. Чувственный образ целого ряда других свойств действительности, как-то: форма, величина предметов, их отдаленность друг от друга и от наблюдателя и многие другие – формируется в результате взаимодействия этих рецепторов, посредством взаимосвязи их показаний. Как первые, так и вторые чувственные свойства связываются сигнальными связями с другими жизненно важными свойствами предметов – сначала главным образом с такими, которые оказывают непосредственное влияние на жизнь организма, на его биологические функции, а затем – у человека все в большей мере – с теми, которые играют ту или иную роль в практической деятельности людей[97]97
  Сигнальная связь – это, как известно, связь между индифферентным раздражителем – явлением или свойством предмета – и свойством, значимым для потребностей индивида и деятельности, направленной на их удовлетворение. В результате установления такой связи явление, само по себе индифферентное для индивида, становится сигналом существенного.
  В ходе павловских исследований сигнальных связей обнаружились два факта, имеющие, мы полагаем, особенно существенное значение для теории восприятия. Первый из них заключается в том, что сигнальная связь устанавливается особенно легко, почти мгновенно, между свойствами одного и того же предмета, в то время как установление сигнальной связи между двумя разными предметами или явлениями требует длительной выработки (опыты Вартанова). Этот факт дает основание предположить, что сигнальные связи входят в самое восприятие предмета, что посредством них в восприятие предмета включаются не только свойства физических агентов, непосредственно действующих на анализаторы, но и свойства, которые ими сигнализируются. Это предположение находит себе косвенное подтверждение в другом факте. И. П. Павлов неоднократно отмечал, что собака лизала электрическую лампочку, ставшую в ходе опытов сигналом пищи. Лампа становилась для собаки пищевым предметом. В тех случаях, когда сигналом подачи пищи в опытах был звук, собака лапой пыталась уловить его: пищевым предметом становился звук. В этих фактах в искусственных условиях опыта получила, можно думать, свое извращенное выражение одна из основных закономерностей восприятия. Свое нормальное выражение эта закономерность имела в тех случаях, когда сигнализирующее и сигнализируемое суть свойства одного предмета. В этом нормальном случае поведение собаки, отмеченное И. П. Павловым, утратило бы всякую парадоксальность. Реагировать на предмет, обладающий признаками пищевого, как на пищевой предмет, более чем нормально. По этому принципу строится всякое поведение и всякое восприятие.


[Закрыть]. Для правильного раскрытия гносеологического содержания чувственного отражения действительности надо учитывать и эти сигнальные связи, так как они существенным образом определяют объективное содержание чувственного образа и ту реакцию, которую он вызывает со стороны индивида.

Чувственное различение раздражителей осуществляется приспособленным для соответствующей рецепции чувствительным прибором в силу наследственно закрепленных структурных и функциональных свойств этого последнего, выработавшихся в ходе эволюции под воздействием раздражителей, жизненно важных для организма. Результатом чувственного различения является то, что можно было бы условно обозначить как первичное чувственное впечатление – в отличие от собственно ощущения, с которым оно обычно отождествляется. Тогда под ощущением в более узком, специальном смысле можно разуметь результат чувственной дифференцировки раздражителей, т. е. их анализа, осуществляемого через синтетический акт их соотнесения с ответной реакцией организма, через замыкание условных связей. Ощущение в этом специфическом смысле слова образуется по мере того, как непосредственно закрепленная, безусловно-рефлекторная основа впечатления обрастает условными связями[98]98
  Только при условии такого расчленения обычного понятия ощущения на два образования – одно более примитивное, менее дифференцированное, которое мы условно обозначили как впечатление, и ощущение в более узком, вышеуказанном смысле – можно сохранить выдвигавшийся К. М. Быковым тезис, согласно которому ощущение существует только там, где есть условный рефлекс. См. Быков К. М., Пшоник А. Т. О природе условного рефлекса // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – 1949. – Т. XXXV, № 5. – С. 509—524. В противном случае этот тезис должен неизбежно вовсе отпасть, так как трудно сомневаться в том, что чувственное различение раздражителей осуществляется приспособленным для этой рецепции прибором уже в силу наследственно закрепленных структурных и функциональных свойств этого последнего, т. е. безусловно-рефлекторно.


[Закрыть]. Благодаря этим условным связям ощущение, образовавшееся в результате дифференцировки определенного свойства раздражителя в его отношении к другим свойствам этого и других раздражителей, начинает сигнализировать другие свойства этого или других жизненно важных раздражителей. В силу этого объективное гносеологическое содержание ощущения в этом специальном смысле уже не ограничивается отдельным свойством раздражителя, отраженным в соответствующем чувственном впечатлении, а включает и его отношение к тому более существенному свойству раздражителя, с которым оно по ходу жизни и деятельности индивида связывается; это последнее определяет сигнальное значение ощущения и, соответственно, ту объективную реакцию, которую оно вызывает.

Переход от ощущения к восприятию совершается по мере того, как чувственные впечатления или ощущения начинают не только функционировать в качестве сигналов, но и в виде образа предмета. Под образом в собственном, гносеологическом смысле надо разуметь отнюдь не всякое чувственное впечатление, а лишь такое, в котором явления, их свойства (форма, величина) и отношения предметов выступают перед нами как предметы или объекты познания. Это и составляет основную характеристику восприятия в собственном смысле слова[99]99
  Сеченов писал: «Когда на наш глаз падает свет от какого-нибудь предмета, мы ощущаем не то изменение, которое он производит в сетчатке глаза, как бы следовало ожидать, а внешнюю причину ощущения – стоящий перед нами (т. е. вне нас) предмет». Сеченов И. М. Избр. филос. и психолог, произв. – М., Госполитиздат, 1947. – С. 433.
  Еще у Маркса читаем: «Световое воздействие вещи на зрительный нерв воспринимается не как субъективное раздражение самого зрительного нерва, а как объективная форма вещи, находящейся вне глаза» (Маркс К. Капитал. – М.: Госполитиздат, 1953. – Т. 1. – С. 78).


[Закрыть]. Таким образом, понятно, в частности, почему в области интеро– и проприоцепции мы имеем лишь ощущения, а восприятия составляют преимущественный удел экстероцепции. В экстероцепторах тормозятся и не доходят до сознания все импульсы, сигнализирующие об изменениях в состоянии самих приборов, т. е. интероцептивные импульсы от экстероцепторов. Поэтому в сознании возникает лишь образ стоящего перед нами предмета. В силу этой же необходимости – отражать прежде всего внешний мир, чтобы успешно действовать в нем, – в значительной мере тормозятся и остаются в сфере подсознательного все импульсы от интероцепторов (рецепторов, принимающих импульсы из внутренней среды организма).[100]100
  См. Быков К. М., Пшоник А. Т. О природе условного рефлекса // Физиологический журнал СССР им. И. М. Сеченова. – Т. XXXV, № 5.


[Закрыть]

Переход от ощущения к восприятию – это переход от анализа, в частности дифференцировки раздражителей, к анализу (и синтезу) отраженных в ощущении чувственных свойств объектов. Восприятие есть чувственное познание более высокого уровня. Об этом свидетельствует ряд данных. Исследуя деятельность зрительного анализатора, И. П. Павлов[101]101
  Павлов И. П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга // Поли. собр. соч., т. IV. – М.; Л., 1951. – Лекция восьмая.


[Закрыть] выделял «предметное зрение» (зрительное восприятие) как высший уровень зрительного анализа и синтеза. К этому выводу его привело изучение случаев, когда (у собак) сохранялась довольно тонкая дифференцировка световых раздражителей различной интенсивности, а «предметное зрение» было нарушено.

Данные патологии и процесс восстановления (у людей) функций зрения, нарушенных в результате различных травм, свидетельствуют о том, что предметное зрение первым нарушается и последним восстанавливается. В последнюю очередь нарушается и в первую очередь восстанавливается светоощущение: человек различает свет и тени и не различает формы предметов; позже восстанавливается различение цветов (сначала ахроматических, а затем хроматических). При восстановлении предметного зрения (зрительного восприятия предметов) образ предмета имеет сначала неустойчивый, как бы мерцающий характер. Постепенно предмет, сначала слабо очерченный, видимый смутно, как бы в тумане, выступает отчетливо, становится ясным контур предмета, обособляющий его в пространстве[102]102
  См.: Преображенская Н. С. К вопросу о нарушении и восстановлении зрительных функций при травматических повреждениях затылочных долей мозга // Вопросы физиологии и патологии зрения. – М., 1950. – С. 173—175; Ананьев Б. Г. Некоторые вопросы восприятия // Ученые записки Ленингр. гос. ун-та. Серия философских наук, вып. 3. – Л., 1949. – С. 7—9.


[Закрыть]. В восприятии внешнего мира существенную роль играют пространственные свойства и отношения предметов, их пространственная характеристика. Предмет выступает как обособленная в пространстве вещь во взаимосвязи своих свойств. И. М. Сеченов специально отметил значение контуро-разграничительной линии двух разнородных сред – как первую важнейшую черту зрительно-осязательного восприятия предметов внешнего мира[103]103
  Сеченов И. М. Впечатления и действительность // Избр. филос. и психол. произв. – М.: Госполитиздат, 1947.


[Закрыть]. Пространственная обособленность предмета и взаимосвязь свойств, благодаря которым он выступает как единое целое, – важнейшие особенности восприятия.

Мы воспринимаем вещи как находящиеся вне нас в тех или иных пространственных взаимоотношениях к нам и к другим вещам, воспринимаем их форму, контур, рельеф, величину, отстояние от других предметов и от нас.[104]104
  Нейродинамической основой восприятия вещей в их пространственных свойствах и отношениях являются связи, объединяющие разные раздражители в один комплексный раздражитель. Так, нейродинамическую основу восприятия величины предмета образуют связи на комплексный раздражитель, состоящий из величины сетчаткового образа и мышечных сигналов от приспособления глаза к отстоянию предмета, подкрепляемых осязательно проверяемой величиной предмета. Восприятие пространственных свойств и отношений вещей, или вещей в их пространственных свойствах и отношениях, осуществляется благодаря тому, что восприятие включает чувственный анализ и синтез, дифференцировку раздражителей и объединение их связями в единое целое.


[Закрыть]

Пространство и время не могут восприниматься обособленно от восприятия предметов и явлений, как это сплошь и рядом представлялось в психологии под прямым влиянием кантовского понимания пространства и времени как априорных форм, которые накладываются на непространственное многообразие ощущений и образуют вместилище, где затем размещаются вещи. Такой разрыв пространства и предмета противоречит фактам; он прямо направлен на то, чтобы оторвать чувственность от внешнего мира. Восприятия предмета внешнего мира и его пространственных свойств неотделимы друг от друга, так же как восприятия времени и изменяющихся во времени явлений.

Сопротивляемость, плотность, непроницаемость и т. п. свойства воспринимаются нами первично посредством осязания[105]105
  С этим связано значение теории осязания для общей теории восприятия. Разработка теории осязания в вышеуказанном духе проводилась в советской психологии Л. А. Шифманом. См. Шифман Л. А. К вопросу о взаимосвязи органов чувств // Исследования по психологии восприятия. – М.; Л., 1948.


[Закрыть]. Именно они составляют ядро восприятия предмета как материальной вещи[106]106
  Еще Кондильяк, как известно, подчеркивал роль осязания в связи с тем, что именно в осязании прежде всего выявляется материальность вещей как противостоящих нам; в осязании выступает основное свойство всех тел – непроницаемость. Кондильяк писал, что ощущение твердости отличается от ощущений звука, цветов и запаха, которые душа, не знающая своего тела, воспринимает естественно как модификации, в которых она находится и в которых она находит только себя; так как специфическая особенность ощущения твердости заключается в том, чтобы представить одновременно две вещи, которые исключают друг друга, то душа не сможет воспринимать твердость как одну из тех модификаций, в которых она находит только себя самое. Отмечая роль контура в восприятии предмета, И. М. Сеченов правильно подчеркивал, что контур выступает при этом как «раздельная грань двух реальностей». «Чувствование контура, – писал Сеченов, – предполагает две вещи: различение двух соприкасающихся разнородных сред и орудие для определения формы пограничной черты между ними. Различию сред, чувствуемому глазом, соответствует так называемая оптическая разнородность веществ, а разнице, определяемой осязанием, – разные степени плотности или, точнее, сопротивляемости веществ давлению» (Сеченов И. М. Впечатления и действительность // Избр. филос. и психол. произв. – 1947. – С. 335).


[Закрыть]. Эти осязательно воспринимаемые качества вещи включаются и в зрительное восприятие, проступая в ее фактуре. Только благодаря этому, между прочим, возможно изображение вещей на картине: мы зрительно воспринимаем, видим осязательные качества предмета как материальной вещи.

Слитие данных различных «модальностей», в силу которого мы через одну из них воспринимаем качества, относящиеся к другой, является существенной чертой в структуре восприятия.[107]107
  Так, например, музыкант, читающий ноты «с листа», зрительно воспринимает музыкальные звучания. Внутренний слух – это, собственно, и есть «слышание глазами». С другой стороны, у музыканта, композитора и дирижера слышимые звучания выступают в сознании зрительно в виде нотной записи.


[Закрыть]

Объединение зрительных и осязательных ощущений осуществляется посредством условно-рефлекторных связей, образование которых само по себе не осознается. В сознании поэтому выступает не зрительное качество плюс осязательное, плюс связь между ними, а единое слитное зрительно-осязательное образование, отражающее свойство определенного предмета.

Взаимосвязь данных зрения и осязания основывается на том, что зрительные и осязательные ощущения отражают в разных модальностях – по крайней мере, частично – одни и те же свойства предмета (его форму, величину и т. д.). Зрение и осязание не остаются поэтому обособленными сферами (модальностями) чувствительности: они имеют общую основу в свойствах отражаемого ими предмета. Зависимость той или иной системы межанализаторных связей от подлежащих отражению предметов является первичной, зависимость отражения предмета от сложившейся в результате предшествующего опыта системы связей – производной, вторичной. Поэтому по-настоящему понять деятельность анализаторов можно только, отправляясь от необходимости, которая их закономерно породила, – от необходимости отражать мир, чтобы жить и действовать в нем. Тогда и только тогда становятся понятными и биологическая роль и гносеологическое значение анализаторов.

Нейродинамической основой образа предмета является система корковых связей, в которой объединяются различные анализаторы. В зрительный образ вещи осязательно воспринимаемые ее свойства включаются благодаря тому, что в основе восприятия лежат центральные корковые связи, образующиеся не только внутри одного, но и между разными анализаторами. В основе зрительного восприятия вещи лежит не сам по себе сетчатковый образ; он образует лишь отправную точку формирования зрительного восприятия вещи. «Сетчатковая», т. е. периферическая, психология зрения, как и всех других органов чувств, потерпела крах.[108]108
  Рубинштейн С. Л. Учение И. П. Павлова и проблемы психологии и Соколов Е. Н. Взаимосвязь анализаторов в отражении внешнего мира // Учение И. П. Павлова и философские вопросы психологии. – 1952. – С. 209, 287—290.


[Закрыть]

В систему корковых связей, образующих нейродинамическую основу чувственного образа предмета, включаются не только наличные раздражения, но, посредством условных связей, и следовые раздражители – результат прошлого опыта. Верно писал А. А. Ухтомский: «…в зрительной рецепции предметов человек руководится отнюдь не исключительно тем диоптическим построением, которое получаем мы в отдельной камере глаза, но прежде всего проекцией сетчаткового образа на кору полушарий и затем теми связями, которые входят в кортикальный образ по мере его формирования, со стороны одновременных рецепций слухового, вестибуляторного, тактильного и проприоцептивного аппарата. Окончательный зрительный образ есть плод разнообразной практической корреляции и проверки» [[109]109
  Ухтомский А. А. Очерки физиологии нервной системы. Собр. соч. Т. IV. – Л., 1954 – С. 175.


[Закрыть]. Поскольку зрительное восприятие предмета – не просто субъективная модификация зрения, зрительной чувствительности, а восприятие предмета, оно закономерно вбирает в себя и включает в единое образование то, что характеризует не специально и исключительно зрение как форму чувствительности, а воспринимаемый предмет. Формирование зрительного образа предмета – результат не обособленной деятельности зрительного рецептора, а опыта и практики человека.

В осуществлении адекватного восприятия действительности существенную роль играет так называемая константность восприятия. Константность восприятия величины, формы предмета и т. д. заключается в том, что мы воспринимаем остающуюся постоянной величину, форму предмета и т. д. в соответствии с его собственной величиной, формой и т. д. независимо от изменения – в известных пределах – условий их восприятия (их удаленности от нас, угла, под которым мы их видим, и т. п.), хотя отображения их на сетчатке при этом изменяются. Последняя формулировка обнаруживает, в силу чего факт константности превращается в проблему. Проблемой, притом, собственно, неразрешимой, константность восприятия предметов (их величины, формы и т. д.) становится, как только мы начинаем непосредственно соотносить образ предмета с периферическим, сетчатковым образом. С изменением отстояния предметов от глаза и угла, под которым предмет расположен по отношению к нему, проекция предмета на сетчатку изменяется. Поэтому с позиций периферической теории необъяснимо сохранение при этом неизменного (константного) восприятия нами действительной величины и формы предмета.

Проблема константности становится разрешимой лишь при переходе к концепции «анализаторов», согласно которой периферический рецептор, проводящие пути и центральный корковый его конец функционируют как единое целое.[110]110
  О восприятии действительной величины и глубины в этом плане прежде всего см. Павлов И. П. Естествознание и мозг. Поли. собр. – Т. III. Кн. 1.
  См. также Соколов Е. Н. Проблема константности восприятия в свете учения И. П. Павлова // Советская педагогика. – 1953. – № 4. – С. 67—77.


[Закрыть]

Старая концепция искала решения этой проблемы в своего рода теории двух факторов, согласно которой ощущение, возникающее в результате действия периферического рецептора, «аконстантно»: оно изменяется с каждым изменением изображения, проецируемого на сетчатку, и не соответствует действительной величине и форме воспринимаемого предмета. Этот «аконстантный» образ затем корригируется, «трансформируется» и т. п. центральными факторами уже не чувственного, а интеллектуального порядка, присоединяющимися к периферическим. Такова, по существу, «классическая» точка зрения, которую можно найти уже у Гельмгольца. В тех или иных вариациях она держалась до сих пор. Такая точка зрения органически связана с дуалистической двухфакторной теорией восприятия, согласно которой восприятие есть продукт двух разнородных факторов – периферического и центрального, чувственного и интеллектуального. Вместе с этой дуалистической теорией восприятия отпадает и связанное с ней «объяснение» константности.

Вопреки попыткам отнести константность исключительно за счет внешнего вмешательства интеллектуальных факторов[111]111
  Такую точку зрения высказывал Выготский, пытавшийся подтвердить ее онтогенетически. Хотя некоторыми авторами наблюдается небольшой рост константности восприятия в возрасте от двух до четырех лет, но целый ряд исследований (Франка, Бейрля, Климпфингера, Брунсвика) свидетельствует о том, что в основном константность восприятия величины, формы и цвета есть уже в двухлетнем возрасте. Согласно тем же исследованиям, в возрасте 16—18 лет она падает. См. 9. Klimpfin-ger. Die Entwicklung der GestaltKonstanz vom Kind zum Erwachsenen (в серии работ: Brunswick E. Untersuchung über Wahrnehmungsgegenstande) // Archiv fur die gesammte Psychologie. – Heft 88,3-4.


[Закрыть], надо признать, что она есть отвечающее действительности восприятие пространственных и других (чувственных) свойств предмета и обусловлена первично самой организацией чувственного процесса восприятия. Чтобы это понять, надо учесть, что, как выше отмечалось, чувственный образ предмета строится в результате сложной корковой деятельности и является продуктом многообразных связей с рецепциями других аппаратов – осязательного, проприоцептивного и др., в которые включается проекция сетчаткового образа, и разнообразной практической корреляции и проверки.

Интеллектуальные факторы (узнавание предмета, знание его свойств на основании прошлого опыта) благоприятствуют константному восприятию (как об этом, в частности, свидетельствуют данные Бейн в отношении восприятия величины предметов)[112]112
  См. Бейн Э. С. К вопросу с константности воспринимаемой величины // Исследования по психологии восприятия. – М.; Л., 1948. – С. 167—199.


[Закрыть]. Однако 1) нельзя отнести константность восприятия величины, а также формы и других свойств предметов, только за счет этих интеллектуальных факторов; взятые обособленно, они не в состоянии объяснить явление константности в целом и 2) эти интеллектуальные факторы – представления, знания о свойствах воспринимаемого предмета, сложившиеся в результате практики, опыта, – обусловливают константность восприятия не тем, что они извне «трансформируют» чувственные восприятия, первично якобы аконстантные, а в принципе так же, как и данные других рецепций, – включаясь посредством образующихся в коре связей в единый процесс восприятия предметов.

Комплекс зрительно-осязательных свойств образует остов восприятия вещи. Осязанием первично познаются – как уже отмечалось – основные свойства предмета как материальной вещи. Активное осязание движущейся руки помимо того проверяет, контролирует показания зрения о других, в частности пространственных, свойствах вещей. Вместе с тем исследование показывает, что данные, получаемые осязанием при ощупывании вещи, входят в образ вещи, предварительно визуализируясь, получая зрительное выражение. Образное восприятие действительности человеком носит по преимуществу зрительный характер. Зрительный образ вещи как бы вбирает, синтезирует, организует вокруг себя данные остальных органов чувств. Основные показания, которые вбирает в себя зрительный образ, составляют данные осязания.

Данные всех остальных рецепций организуются вокруг этого центра, выявляют свойства очерченной таким образом вещи. Так, например, слуховые ощущения ориентируются по зрительно данному предмету как источнику исходящих от него звуков.

Такая организация восприятия формируется в ходе онтогенетического развития, по мере того как у ребенка образуются соответствующие условно-рефлекторные связи. Приблизительно на втором месяце жизни у детей уже начинает наблюдаться перенесение зрительных осей на звучащий предмет, звук начинает вызывать у ребенка зрительные поиски этого предмета.

Показания всех видов чувствительности организуются вокруг данных той «модальности», в которой наиболее отчетливо выступает предмет восприятия. Об этом определенно свидетельствуют многочисленные факты. Так, наблюдения над локализацией звуков речи в радиофицированном зале показывают, что звук, который локализовался в ближайшем громкоговорителе, пока слушающий не видел говорящего, тотчас же переносится к последнему, как только говорящий показался в поле зрения слушателя[113]113
  См. описание запротоколированного нами наблюдения в «Основах общей психологии» (М.; Л., 1946. – С. 222), которое было экспериментально проверено в исследовании Кулагина, изучавшего условно-рефлекторный механизм этого явления.


[Закрыть]. Смысл этого факта не в том, что слуховые восприятия подчиняются зрительным, а в том, что любые восприятия, в том числе и слуховые, ориентируются по предмету, выступающему наиболее отчетливо в чувствительности того или иного рода (зрение, слух, осязание и т. п.).

Суть дела в том, что локализуется не слуховое ощущение, а звук как отраженное в слуховом образе физическое явление, воспринимаемое посредством слуха; поэтому звук локализуется в зависимости от зрительно воспринимаемого местонахождения предмета, являющегося его источником[114]114
  См. Кулагин Ю. А. Попытка экспериментального исследования восприятия направления звучащего предмета // Вопросы психологии. – 1956. – № 6.


[Закрыть]. Подобно этому, зрительно воспринимаемый предмет в свою очередь локализуется там, где он выступает для активного осязания, для направленного на него действия. Локализуются, как и воспринимаются, собственно, не зрительные образы, а зрительно воспринимаемые предметы, материальные вещи, так как и само восприятие – это восприятие не образов (что значило бы восприятие восприятия), а предметов – материальных вещей.

То же наблюдается и в области осязания, кинестезии. Когда мы двигаем кистью руки, в движение приводятся также мышцы плеча и предплечия, но осознаются нами не сигналы от мышечных перемещений, а те предметы, которые обусловливают движения. Действуя рукой, вооруженной орудием, мы ощущаем особенности того материала, к которому прикасается орудие. Так, когда мы пишем, мы ощущаем сопротивление, которое поверхность стола оказывает при нажиме карандашом; хирург ощущает сопротивление органов, к которым прикасается скальпель. Подобно этому при ходьбе мы осознаем не импульсы от сокращающихся мышц, а характер поверхности, по которой ступаем.

Для понимания природы и механизма локализации очень поучительны так называемые «фантомы» – ощущения, локализуемые в ампутированной руке или ноге. На самом деле они локализуются в пространстве, там, где рука обычно соприкасалась с предметами. Люди с ампутированной ногой, пользующиеся протезом, соприкасаясь им с землей или полом, протезом чувствуют особенность поверхности, по которой они ступают, неровность на ней и т. д. При этом в мозг поступают импульсы от различной степени сгибания тазобедренного и коленного суставов, определяемой неровностями почвы: осознаются же не эти сгибания суставов, а посредством них те изменения почвы, которые их обусловливают[115]115
  См. Лебединский М. С. К вопросу о природе фантома ампутированных // Ученые записки Моск. гос. ун-та. – Вып. 111. Психология. Вопросы восстановления психофизиологических функций. – М., 1947.-С. 112—115.


[Закрыть]. Центральный механизм локализации приспособлен к тому, чтобы по сигналам, поступающим из органа, осознавать и локализовать предмет, который вызывает изменения в органе. Посредством сигналов, поступающих в мозг из глаза или конечности (руки, ноги), локализуются в пространстве зрительно и осязательно познаваемые нами предметы – вещи и явления материального мира. Проблема локализации образов (зрительных, слуховых и т. д.) – это, собственно, проблема локализации отраженных в них материальных предметов и явлений. Только поняв это, можно полностью покончить с путаницей в этом вопросе. Принять это положение – значит решительным образом покончить с идеализмом в теории восприятия.

Целый ряд чувственных качеств нельзя и определить иначе, как через предмет, свойства которого они выражают. Так обстоит дело со всеми запахами (запах мяты, ландыша, фиалки, розы и т. д.), с большим числом вкусовых качеств – помимо четырех обобщенных – сладкого, кислого, горького и соленого; с тембровыми характеристиками звука по тому предмету (инструменту), который их издает (звук скрипки, флейты, органа и т. п.); с некоторыми цветами (сиреневый, бирюзовый, кирпичный и т. д.), в настоящее время выражающими главным образом оттенки основных цветов. Первоначально, по-видимому, все цвета обозначались по предмету, для которого они были характерны. Отвлеченные от предмета, которому они принадлежали, обобщенные названия цветов[116]116
  Наиболее поздно возникшие названия цветов – оранжевый и фиолетовый – до сих пор сохраняют свою предметную отнесенность (orange – апельсин, violet – фиалка); то же относится и к таким обозначениям цветов, как розовый, малиновый и т. п.; зеленый также явно связан с зеленью, с растительностью.
  Древнеиранское suxra (красный) содержит корень suk – огонь, гореть (см. Абаев В. И. О принципах этимологического словаря // Вопросы языкознания. – 1952. – № 5. – С. 56). Красный цвет в русском языке раньше обозначался словом червленный. В древнерусском «червь» означало не только червяк, но и красная краска. Это связано с тем, что в средние века красная краска добывалась из червеца – одного из разрядов червяков (см. Иссерлин Е. М. История слова «красный» // Русский язык в школе. – 1951. – № 3).
  Русское слово белый, согласно А. И. Смирницкому (Хрестоматия по истории английского языка. – М., 1953), – произошло от слов bale, beil, обозначающих в разных северных языках костер, в частности погребальный. Слово голубой происходит от «голубь» и т. д.


[Закрыть] и других чувственных качеств появились лишь впоследствии. Таким образом, многие, а первоначально, вероятно, и все чувственные качества определяются как свойства вещей[117]117
  «Подлинные предпосылки для возникновения в мысли категории свойства-признака, а в языке – синтаксической категории определения и, далее, прилагательного создаются лишь по мере того, как говорящие научаются воспроизводить те или иные свойства предметов, т. е. делать что-либо круглым, красным, горьким и т. п. Так как свойства предметов раскрываются через другие предметы, то первоначально названия тех или иных свойств – это не что иное, как название предметов, которые с точки зрения говорящих являются преимущественными носителями этого свойства или признака. Так, первоначально свойство твердого выражается тем же словом, что и „камень“, которое с точки зрения говорящих становится преимущественным носителем признака „твердости“; то же нужно сказать об обозначении „красного“ через кровь или „голубого“ через небо или же через другие предметы. Отсюда ясно, что на первоначальном этапе развития определения нет и не может быть речи об особой категории слов, выражающих признаки предметов, – выразителем свойств является та же грамматическая категория имен, названий предметов. Отсюда ясно также, что в своем генезисе все прилагательные являются относительными, семантически производными от какого-то названия предмета, через отношение к которому характеризуются другой или другие предметы. Достаточно проанализировать любое качественное прилагательное, чтобы, при наличии соответствующего материала, открыть в нем отношение к какому-то конкретному предмету. Так, русскому качественному прилагательному крутой (др. – русск. крутъ, ст. – сл. кржтъ) в литовском соответствует существительное krantas – „берег“; понятие „крутого“ строилось в данном случае на основе образа „крутого берега“, ср. русск. берег, ст. – сл. бръгъ и нем. Berg – гора. Лишь постепенно, с развитием отвлеченного мышления, признак обособляется как таковой и мыслится отдельно. Тогда образуется качественное прилагательное, в котором образ предмета уже отсутствует». См. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. – Учпедгиз, 1953. – С. 210.


[Закрыть]. Все качества, выступающие в процессе ощущения и восприятия, суть отраженные свойства вещей[118]118
  Различные чувственные качества трактуются иногда как свойства различных видов (модальностей) чувствительности (красный, зеленый и т. д. как свойства зрения; кислый, сладкий и т. п. как свойства вкуса и т. п.). Это явная логическая путаница: отношение красного к цвету или кислого к вкусу это отношение частного к общему, красное и белое суть разнообразные цвета, кислое и сладкое – разновидности вкуса; свойствами они являются лишь по отношению к соответствующим вещам.


[Закрыть]. Существенное гносеологическое значение имеет выше отмеченный, экспериментально устанавливаемый психологический факт, что ощущения и восприятия различных «модальностей», например зрительные и осязательные, отражают те же свойства вещей. То, что ощущения и восприятия разных модальностей выражают те же свойства вещей, имеют одно и то же гносеологическое содержание, исключает возможность сведения гносеологического содержания ощущения и восприятия к чувственному впечатлению, исключает возможность подстановки ощущения или восприятия на место свойств самих вещей. Поэтому дальновидные идеалисты стремятся обособить ощущения друг от друга, разорвать их взаимосвязь в познании вещей. Путь в этом направлении проложил еще Беркли; намеченным им путем и по сей день идут представители различных толков современного эпистемологического монизма.

Обычному понятию восприятия, объектом которого являются внешние объекты, Беркли противопоставляет восприятие «в истинном и строгом значении слова». Из него Беркли первым делом исключает все пространственные свойства предметов – расстояние, положение, величину. «В истинном и строгом значении слова, – пишет он, – я не вижу расстояния самого по себе, и ничто из того, что я воспринимаю, не находится на расстоянии» [[119]119
  Беркли Дж. Опыт новой теории зрения. – Казань, 1913. – С. 25.


[Закрыть]. То же затем утверждается о величине и о положении[120]120
  Там же. – С. 29—50, 51 и cл.


[Закрыть]. В итоге Беркли утверждает: видимый объект существует только в сфере духа.[121]121
  См. там же. – С. 68.


[Закрыть]

Беркли объявляет объектом восприятия само его чувственное содержание. Восприятие в берклеанском понимании – это прообраз ощущения в трактовке последующей идеалистической психологии, превращающей его в объект познания. Свойства объектов – вещей понимаются как особые «объекты» или «вещи» [[122]122
  Беркли в различных изданиях своего «Опыта» употребляет то один, то другой термин – то object, то tiling.


[Закрыть], ощущение или восприятие этих свойств подставляется на место последних – в результате: ощущается – ощущение, воспринимается – восприятие! Восприятия теряют свое основное качество – быть знанием о бытии, о вещах как о чем-то существующем вне их.

Обособляя ощущение от объекта и подставляя его на место последнего, Беркли неизбежно приходит и к обособлению ощущений – зрительных, осязательных и т. д. – друг от друга, к отрицанию возможности зрительно и осязательно воспринимать те же свойства вещей.