Текст книги "Зачеркнутому верить"

– Смысл? – сказал я. – Не вижу смысла…

Аграриев пожал плечами.

– Следы заметают. Генерал все-таки был ликвидирован, не какой-нибудь сержант…

– А тебе, чтобы выкрутиться, следует меня ликвидировать…

– Я же обещал за тебя молиться, – ответил Анатолий с укором.

Боевой вертолет тем временем совершил круг, рыская носом, как собака, потом вышел на боевое пикирование и несколькими выстрелами из НУРСов[4]4
  НУРС – неуправляемый реактивный снаряд.


[Закрыть] размозжил наш «Bell 407». Стрелял прицельно и выверенно. Увидев это, я стал торопливо собирать гранатомет. Аграриев готовился зарядить тубу, как и полагается второму номеру гранатометного расчета. Я обратил внимание, что это была тупорылая термобарическая граната[5]5
  Тупорылая термобарическая граната – термобарическая граната отличается своей формой от других надкалиберных гранат для гранатометов тем, что имеет тупой передний конец.


[Закрыть].

Вертолет между тем завершал уже второй круг над горящим «Bell 407», но любоваться плодом своей работы дальше, кажется, не собирался.

– Нас в тепловизор ищет.

– Сейчас найдет, – согласился я, устраивая тубу на камне-валуне и прижимаясь глазом к резиновому наглазнику прибора управления огнем.

Тепловизор штурмовика увидел нас, вертолет увеличил скорость, стремительно сближаясь и выходя на позицию для атаки НУРСами. Я заметил, как на подкрылках шевельнулись кассеты с ракетами, отыскивая цель по нашему тепловому свечению, хотя светились у нас только лица и руки – костюм «Ратник» свечение скрывал.

Я опередил вертолетчика, может быть, на мгновение и послал гранату навстречу летящей машине. Наверное, в вертолете было чему взрываться и помимо термобарической гранаты. Вспышка была яркой, грохот был жутким, а осколки винтокрылой машины полетели в разные стороны. Наверное, далеко полетели. Хотя это зависело от тяжести каждого отдельного осколка. Так, одна лопасть упала на скалы, за которыми мы прятались, то есть далеко улететь не смогла, хотя сама по себе не такая тяжелая, как кажется. Лопасть делается из специальной пропитанной лаком и клеем пленки, намотанной на каркас. Но удар лопасти оказался ощутимым даже для каменной скалы, с которой полетели в разные стороны обломки камня и каменная крошка. Полетели, в том числе и мне в лицо, из-за чего пришлось зажмуриться. Но глаза не пострадали, и это было главное.

Однажды в детстве я видел сон, в котором полностью ослеп. С тех пор слепота для меня казалась самым страшным злом, какое может со мной когда-либо произойти. Я даже подполковнику Халидову мысленно посочувствовал, когда узнал, что пуля вошла ему в глаз, сделав одноглазым. И вообще я боялся любой травмы глаза, кроме, естественно, синяка или рассечения брови, что со мной время от времени случалось на тренировках по рукопашному бою. Бывало, даже солдаты, с которыми я занимался, умудрялись поставить мне синяк. Особенно если они имели предварительную подготовку боксеров или рукопашников. А такие встречались в нашем деле, как я убедился, все чаще и чаще. Хотя лично я обычно предпочитал брать к себе сначала во взвод, а потом и в роту не рукопашников, а лыжников или бегунов-стайеров, которые умели терпеть, умели превозмогать собственное «нет сил» простым усилием воли, умели заставлять себя.

Рукопашному бою лично я могу обучить любого, кто имеет хотя бы мало-мальскую спортивную подготовку, исключая, наверное, настольный теннис и шахматы с шашками. А вот научить бойцов терпению намного сложнее. А современные сроки службы слишком коротки, чтобы проводить полноценное обучение. Мы успеваем обучить солдат-срочников только самым азам службы в спецназе, как им уже подходит время увольняться в запас.

Другое дело – контрактники. Эти проходят полноценное обучение. А солдаты срочной службы, если почуяли вкус к работе спецназа, с удовольствием остаются служить по контракту. Жалко бывает, что не все этот вкус получают. У многих есть в жизни собственные приоритеты, и они отдают предпочтение им. Особенно жалко, когда в запас уходит человек, в котором открывается большой потенциал. А такое случается часто. Но сами эти парни видят свой потенциал в другом, и часто они оказываются правы, становясь успешными специалистами в гражданской жизни. Но это их собственная жизнь, и командиру не стоит в эту жизнь вмешиваться.

Я не думал обо всем этом, когда пыль и осколки камней ударили мне в лицо. Все промелькнуло одной цельной мыслью, в то время как старший лейтенант Аграриев за моим плечом просто перекрестился. Видимо, мысленно произнес «за упокой» душам погибших пилотов вертолета. Я тоже прекрасно понимал, что погибшие пилоты нам со старшим лейтенантом – не враги. Просто они получили приказ. Точно так же, как мы получали. И отправились его выполнять. Мы в данном случае вышли победителями в схватке с летающим чудовищем, только что уничтожившим вертолет «Bell 407» и готовым уничтожить нас. А зачем был уничтожен «Bell 407», мне было понятно. Если подполковник Сокуров поправится, если он решит попытаться понять, что с вертолетом произошло, почему вдруг потребовалась аварийная посадка в режиме авторотации, он будет в состоянии поднять на ноги немалые силы, и тогда, вполне возможно, всплывет подноготная уничтожения генерала Шарабутдинова и его племянника. По крайней мере, отдельные подробности этой операции всплывут. И кто-то за это получит не удар, а подзатыльник. Да и то не за то, что совершил, а за то, что не сработал чисто. Это обычное дело в нашей действительности. И тогда придется подчищать все и всех, чтобы некому было давать показания. Возможно, понимание этого и толкнуло Аграриева сообщить мне о приказе полковника Самокатовой о моей ликвидации. Если ликвидируют одного, следом обязательно будет ликвидирован второй и третий.

Старший лейтенант часто дышал у меня за плечом. Я сел за камень, поставив гранатомет между колен, ожидая, когда осядет пыль и дым после взрыва вертолета. Старший лейтенант смотрел на меня. Но не с испугом или сомнением во взгляде, а жестко, требовательно, с пониманием того, что мы с ним были вынуждены защищаться. И он готов был защищать свою жизнь не менее старательно, чем я свою.

– Так что еще тебе говорила Алевтина Борисовна? – спросил я.

– Больше ничего. Только коротко отдала приказ о твоей ликвидации. Переспросила, все ли я правильно понял, и осталась довольна.

– То есть других приказов не давала? И ничего не говорила про убитого мной подполковника Халидова?

– Нет, не давала. И ни про какого подполковника не говорила. Не упомянула даже.

– Приказала пристрелить меня… То есть, перед тем как отправить сюда боевой вертолет, она уже могла рассчитывать, что ты приказ выполнил?

– Естественно. И вертолет прилетел ликвидировать уже одного меня. Конечно, я горжусь, что на меня одного вертолет послали, тем не менее не сильно радуюсь. Гордость в гробу, если удастся куски мяса в гроб собрать, неуместна.

Сам я это только что понял. А старший лейтенант сообразил быстрее, поскольку дело касалось его напрямую. И потому потребовал встретить вертолет «Вампиром». С такой дистанции убойной силы хватило бы даже, думаю, у РПГ-7, который воевать начал, когда я еще пешком под стол ходил, а на вооружение был принят еще задолго до моего рождения[6]6
  Советский гранатомет РПГ-7 был принят на вооружение в 1961 году и до сих пор является основным гранатометом в армиях целого ряда стран, кроме России, еще 102 государства официально используют в своей армии РПГ-7, не говоря уже о различных незаконных вооруженных формированиях. Совершенствуются со временем в основном гранаты, но сам гранатомет, благодаря своей удачной конструкции, остается, как и прежде, востребованным оружием, хотя тоже время от времени модернизируется.


[Закрыть]. Но понял я и другое: и «Сектор «Эль» во главе с полковником, и ФСБ Дагестана в лице подполковника Саенкова намереваются нас всех троих ликвидировать вовсе не потому, что я застрелил следователя Халидова, а только как исполнителей расстрела генерала Шарабутдинова. Халидов здесь вообще выбран исключительно как причина. Из этого напрашивался вывод, что еще до начала операции нас было решено уничтожить. А уже из главного вывода можно было и еще кое-что вытащить.

– Хреновенькая у нас с тобой ситуация, – признал я. – Значит, на нас объявлена большая охота!

– Да, – согласился Аграриев. – Неприятно быть дичью. Но такие у нас законы. Правила игры, как говорит Самокатова.

– А если я не желаю играть по ее правилам? Если я желаю собственные установить?

– Это тоже следует суметь. Нужно суметь заставить ее принять твои правила. Проще, мне кажется, вообще играть без правил.

– Самое плохое в этой ситуации, что под ударом находится моя семья, – назвал я свою больную точку. – Не знаю, как у тебя. У тебя как вообще с семейным положением?

– Моя половина сразу после суда, еще до «зоны», сообщила мне, что замуж выходит, и попросила мирно дать ей развод. Я согласился. Пусть живет, как может. У сына сейчас другой отец, сын не знает, что отец не родной. Меня наверняка не помнит. Ему тогда семь месяцев было. С этой стороны я недосягаем для Самокатовой. И рад этому. А вообще я считаю, что женщина была создана исключительно для того, чтобы мужик не сдох от счастья. Без них живется куда как легче.

– Да, тебе проще, – согласился я. – А мне следует как-то спрятать и жену, и дочь. Майор Апухтин должен был сегодня утром их с поезда встретить. Самокатова обещала, что Служба квартиру выделяет. И новые документы для них и даже для собаки. С собачьими была какая-то временная неувязка, и Самокатова обещала дело с кинологической федерацией утрясти.

– Я не уверен, что она заранее не просчитывала наше уничтожение. Она умеет все просчитывать. И такими обещаниями просто усыпляла твою бдительность. Особенно в такой ситуации любая деталь на психику давит. Как с собачьими документами. А что, собака – жутко породистая?

– Да. Очень даже породистая. Всеми возможными титулами в России владеет. Чемпион пяти соседних стран. А насчет Самокатовой… Это возможный вариант. Но я бы связался как-то с майором Апухтиным, чтобы уточнить ситуацию. Дмитрий Евгеньевич показался мне человеком достойным. У него взгляд прямой. С таким взглядом трудно обманывать. Ему самому бывает трудно обманывать. Мне он показался хорошим офицером, которому не чуждо понятие чести.

– Не обольщайся насчет Дмитрия Евгеньевича. Он человек сложный, и сам часто не знает, что делает. И чрезвычайно жадный. Он свою высокую зарплату отрабатывает полностью. Когда жалованье получает, все до копейки пересчитывает.

– С этой стороной его характера я, к счастью, не сталкивался.

– Да, есть за ним такой грех. А позвонить ему можно. У меня есть его номер. Только лучше звонить попозже, когда он домой уедет, чтобы сразу с Самокатовой не поговорил. По простому телефону такие дела он обсуждать не будет. Апухтин службу знает. Да и Алевтина Борисовна сама не будет. Ей проще приехать. Она же понимает, что тоже находится под жестким контролем.

– Мне бы только узнать, давала Самокатова майору поручение мою жену встретить или это ее бредни. Только один вопрос, который все объяснит. Но ты прав, лучше спросить об этом ближе к вечеру. Он когда домой уезжает?

– Рабочий день у майора ненормированный, как у всех в «Секторе». Обычно до пяти работают, если нет каких-то срочных дел. И Самокатова не всегда на ночь остается. Как правило, ровно в пять уезжает. Она – человек пунктуальный.

– Где она живет, знает, наверное, только ее водитель?

– Я с водителем разговаривал как-то. Водитель сам рассказал, без моих вопросов. Он отвозит ее только до метро. А дальше она сама добирается. Осторожная.

– А ее муж?

– Майор Стукалов? Он у нас в «Секторе» отвечает за общую физическую подготовку. Бывший спортсмен. Мастер спорта международного класса по боевому самбо. Говорят, с ним лучше не связываться в серьезной ситуации. Но я на тренировке по «рукопашке» научился ему противостоять. Он хорошо себя показывает в стандартных ситуациях, когда есть возможность прием или удар провести. А любая нестандартная ситуация его из колеи выбивает – теряется иногда. Например, резкий разрыв дистанции с последующей быстрой атакой. Стукалов вообще быстротой не отличается, слишком тяжелые у него мышцы. Этим грех не воспользоваться, если вдруг придется столкнуться.

– Что-то долго Сережа не летит, – сказал я. – Пора бы уж ему…

– Есть у меня опасения, что он вообще не прилетит. Двигатель откажет.

– Автожир более приспособлен для авторотации, чем вертолет, – подсказал я выход, надел на голову шлем и включил внутреннюю связь. – Сережа! Сережа! Ты где?

Ответом мне была тишина. Наушники не донесли даже дыхания старшего лейтенанта Логунова. Аграриев тоже с вниманием прислушивался к своим наушникам, хотя шлем держал на коленях. Но и его наушники оказались «неразговорчивыми».

– Боюсь, ты прав, – согласился я и выключил свой коммуникатор. Это движение не осталось незамеченным старшим лейтенантом, и Анатолий выключил свой.

– Время вышло, – решил он. – Мой призыв к Логунову, скорее всего, прослушивался. Ему, я думаю, для отвлечения дали приказ расстрелять нас с тобой, если мы каким-то чудом убежим от вертолета. А сами тем временем что-то сотворили с автожиром. Сережа, думаю, приказ принял, хотя исполнять и не думал, но, как нас учили, возражать не стал и сделал вид, что согласился. Но он же главное действующее лицо в уничтожении генерала. Его никак не отпустят. Скорее всего, и не отпустили. Короче, командир… Пора нам отсюда уходить. А то высадят скоро взвод спецназа ФСБ. Да еще в придачу пару взводов спецназа МВД из местных, которые все тропы здесь животом изучали. От этих волков уйти будет трудно. Они не умением, так количеством могут задавить. Как обычно и делают. Двигать будем в сторону Моздока?

– Мы сейчас в Чечне находимся, – задумался я. – Было бы лучше в Махачкалу вернуться, хотя это намного дальше. Я Оглоблину верю. Он сумеет прикрыть и не сдаст… А через Чечню выходить опасно. Здесь слишком много постов, и все они будут предупреждены. Стрелять будут сразу на поражение. Надо подумать. Давай пока просто удалимся отсюда подальше. По дороге уже четыре машины одна за другой проехали. Могли видеть, как вертолет стрелял по вертолету на земле, потом могли видеть, как после нашего выстрела большой вертолет взорвался. Картина, конечно, интересная – не каждый день такое увидишь. Водилы могут ментам на ближайшем посту сообщить, а те по инстанции… И спецназ прилетит сюда. А мне им и сказать нечего. Уходим…

Анатолий вытащил из рюкзака последнюю гранату и зарядил гранатомет. Пустой рюкзак аккуратно сложил и придавил камнем. По большому счету нам не стоило бояться оставлять следы, поскольку обломки двух вертолетов сами место показывают. Тем не менее у Аграриева сработала привычка. И у меня тоже. Я не стал разбирать уже заряженный «Вампир» на две части, а просто положил длинную тубу себе на плечо и понес так. А рюкзак от гранатомета перед этим по примеру Аграриева засунул под камень.

Ушли мы не далеко, чтобы иметь возможность вернуться, если вдруг случится чудо и прилетит старший лейтенант Сережа Логунов. Изначально двинулись в сторону гор. Но чеченские горы сильно отличаются от дагестанских. Здесь только на юге республики настоящие горы, а в центре и на севере отсутствуют большие вершины, сами же горы и даже хребты густо заросли лесом. Мы, как я видел по карте, находились на самой границе горных и степных районов. Но даже те сравнительно невысокие горы, что были здесь, не давали обзора дороги. Требовалось еще какое-то время вести наблюдение, чтобы точно удостовериться в отсутствии автожира.

Наблюдать решили еще в течение часа, хотя время взяли, на мой взгляд, с большим, может быть, даже двойным запасом. Если бы Логунов имел возможность прилететь, он прилетел бы в течение ближайших минут. При этом мы договорились, что первые полчаса я сижу на дереве, потом полчаса проводит там старший лейтенант Аграриев. Осталось только дерево выбрать. Я выбрал старую елку. По елке взбираться чрезвычайно сложно. Ель – дерево с великим множеством ветвей. Но я, помню, читал как-то, что наши предки, новгородские словене, применяли для наблюдений именно ели, винтом срубая часть ветвей, начиная снизу, и делали что-то похожее на винтовую лестницу. Топора для работы у меня не было, но малая саперная лопатка, отточенная так, что позволяла использовать ее вместо бритвы, легко топор заменяла. Да и по весу была такая, что рука не уставала ее держать. Нижнюю часть лесенки мне помогал делать старший лейтенант, поскольку нижние сучья были самыми толстыми и крепкими. Дальше я уже полез сам. Не имея соответствующей сноровки, я все же, размахивая лопаткой, умудрился ни разу не свалиться. Впрочем, это было и не особенно сложно – так много на стволе было ветвей. Гораздо сложнее было бы свалиться. При этом забираться на самый верх я не собирался, потому что там был бы заметен мой силуэт. Я постоянно посматривал, оценивая возможности наблюдения. Одолев две трети ствола, я убедился, что уже могу видеть участок дороги, который меня интересовал, от одного поворота до следующего, и устроился боком на крепкой и гибкой ветке.

Анатолий стоял внизу. Но связь мы договорились не включать, чтобы не давать возможности определить свои координаты. Вообще-то, как нам когда-то доходчиво объясняли, координаты могли показать только планшетники, но никак не коммуникатор, тем не менее, не зная всех возможностей этой техники, мы перестраховались. Ведь нас предупреждали еще при испытании экипировки «Ратник», что прослушать переговоры внутри группы или подразделения невозможно. Тем не менее у Аграриева сложилось впечатление, что полковник Самокатова имела возможность нас прослушивать. И потому мы решили обходиться без электронной связи, обмениваясь только «живыми» словами и знаками. Оба мы не относили себя к болтунам, и потому коротких слов и понятных знаков нам должно было хватить. Тем более от дороги мы отошли километра, пожалуй, на три, и услышать нас оттуда, если там кто-то появится, конечно же, было нельзя. А появиться там какие-то недружественные нам силы должны были обязательно.

И они вскоре появились. Сначала подъехал грузовик и шесть боевых машин пехоты. Я поднял к глазам бинокль и увидел, как на обочину дороги выпрыгивают менты. Их было немногим меньше сотни. Вероятно, три взвода. Спецназ чеченской полиции. Серьезные и недобрые ребята, в свое время уничтожившие немало российских солдат, но потом перешедшие на нашу сторону и теперь уверяющие, что служат России.

Потом послышался звук вертолетного двигателя – одного, второго. В бинокль я рассмотрел два «Ми-8», но это были не стандартные боевые штурмовики, а военно-транспортные машины, хотя и имеющие на подкрылках круглые кассеты с НУРСами. Вертолеты летели не прямо над нами, а в стороне. И посадку совершили рядом с дорогой, недалеко от полностью уже сгоревшего «Bell 407».

Это прилетел, как я понял, спецназ ФСБ Дагестана. С чеченской полицией этот спецназ смешиваться не стал. Бойцы как приземлились в полусотне метров в стороне, так там же и построились, тогда как полицейский спецназ осматривал то, что осталось от «Bell 407» после нескольких неуправляемых ракет вертолета-штурмовика, а потом и то, что осталось от самого штурмовика, хотя от него остались только обгоревшие обломки. Сколько я ни пытался рассмотреть в бинокль, даже обгоревших тел пилотов найти мне не удалось. И раньше, когда мы находились близко, я этих тел не видел. Должно быть, взрывом их отбросило куда-то очень далеко. Может быть, даже за дорогу, где не было леса, но стояло множество столбообразных выветренных скал. Если тело забросит туда, оно запросто может застрять где-то наверху, и достать его без специального снаряжения будет проблематично.

Полицейский спецназ собирал, что мог, в большие пластиковые мешки и относил к дороге. Мешки загружали в грузовик. Искать нас со старшим лейтенантом Аграриевым, кажется, никто из ментов не собирался. Эту задачу, после разговора двух командиров, что произошел на обочине дороги, видимо, взял на себя спецназ ФСБ Дагестана. Мне даже показалось, что я узнал высокую худощавую фигуру командира спецназа ФСБ. Человек этот при изучении его в бинокль походил на майора Алексеенко, который желал помочь мне сбежать из СИЗО Махачкалы.

Когда-то я спас его старшего брата, и майор был мне благодарен за это. Оставалась надежда, что, если нас найдут и поймают, с майором удастся договориться. Хотя я и понимал прекрасно, что служба есть служба, и, если майору приказали ликвидировать нас, он нас ликвидирует. Иначе его самого могут ждать большие неприятности. Служба у нас такая! Возможно, что ликвидацией он лично заниматься не будет, но передаст приказ руководства своим подчиненным.

Но до того как нас ликвидировать, нас следовало еще поймать. А в этом была определенная сложность. И состояла она в том, что подготовленного человека сложно поймать, если он сам того не желает. А мы со старшим лейтенантом Аграриевым ничуть не походили на самоубийц, которые готовы прямо сейчас выйти из леса с поднятыми руками.

Время я контролировал привычно головой и собственными ощущениями. И потому посмотрел на часы только тогда, когда мне сидеть наверху оставалось только две минуты. Как раз в это время командир отряда спецназа ФСБ закончил инструктаж младших командиров и убрал карту в большущий карман на бедре. Наверное, кому-то нравится носить такие карманы и пользоваться ими. Но мне они обычно не подходят по той простой причине, что я ношу на бедре специально для этого сделанную кобуру. В гражданской одежде я прячу кобуру за брючный ремень на спине и прикрываю рукоятку пистолета курткой. И кобура у меня особая, купленная по случаю в одной научно-производственной фирме, которая ее и разработала. Но заказы на изготовление ни от армии, ни от полиции, ни от спецслужб получить ей не удалось. Не было в фирме людей, которые смогли бы обеспечить производство заказами. И тогда были распроданы опытные образцы. Вот такой опытный образец достался мне. Сама кобура была достаточно плотной, хотя и легкой, сделанной из легких полимеров. Но главное удобство заключалось в том, что пистолет держался в кобуре прочно и не норовил вывалиться. А чтобы вытащить оружие, требовалось только ухватить его за рукоятку, вдавить в саму кобуру, и сразу срабатывал механизм, отщелкивающий пистолет в руку. Более того, при нажиме пистолета предохранитель упирался в специальный выступ и передвигался в боевое положение. И сразу можно было стрелять. А патрон я всегда ношу досланным в патронник. И хотя в боевой обстановке мне не доводилось пользоваться пистолетом, на учебных практических стрельбах за счет быстрого извлечения оружия у меня появлялась пара лишних секунд на прицеливание. Кто знает, что такое практические стрельбы, поймет важность этой пары секунд.

Однако пока у меня не было необходимости браться за рукоятку пистолета. Я видел, что командир отряда спецназа ФСБ дал группам задание, после чего те разошлись в разные стороны. В нашу сторону, к счастью этих спецназовцев, никто не пошел. Людей в группе не хватало, чтобы все пространство охватить, и командир выбрал приоритетные направления.

– О! – позвал я стоящего под деревом Анатолия.

Старший лейтенант поднял голову, и я постучал пальцем по циферблату часов. Он понял и стал взбираться по подготовленной мной «винтовой лестнице». Причем делал это ловко, быстро переставляя ноги и перебрасывая руки с ветку на ветку. Я освободил ему сук, на котором сидел, и протянул свой бинокль.

– Тепловизором пользоваться умеешь?

– Доводилось…

– Спецназ ФСБ ушел на наши поиски. Но не в нашу сторону. Однако это не значит, что они потом не свернут сюда. Смотри внимательно. Особенно по сторонам.

И в это время в небе раздался негромкий шум двигателя. Я отчаянно вытянул шею и увидел, как с другой стороны дороги, как раз в направлении на Моздок, показался небольшой летательный аппарат. Это был автожир «Егерь», а управлять им мог только старший лейтенант Логунов. У дороги засуетились менты. Судя по тому, как они себя вели, они уже что-то знали и имели приказ относительно автожира и его пилота. Командир спецназа МВД сообщил что-то в переговорное устройство. От одной из боевых машин пехоты стремительно отделился коротконогий коренастый крепыш с длинной винтовкой в руках. Но только забрав у Аграриева бинокль, я утвердился в том, что подозревал. Это был снайпер, он нес крупнокалиберную антиматериальную винтовку[7]7
  Антиматериальная снайперская винтовка – как правило, винтовка калибром 12,7 миллиметра и больше, дальнобойная. Часто предназначается для уничтожения материальных средств противника – автотранспорта, РЛС, бензозаправщиков и тому подобного. Для стрельбы по людям такая винтовка используется редко, причем чаще всего стреляют по группам людей, находящихся на дистанции около двух километров.


[Закрыть] с оптическим прицелом.

От нас до снайпера расстояние было слишком велико, чтобы попробовать подстрелить его. Пистолет-пулемет «ПП-2000», даже имея оптический прицел, не приспособлен для такой стрельбы. Простой пистолет тем более бесполезен. Здесь могла бы помочь только снайперская винтовка старшего лейтенанта Логунова, но она была, я надеялся на это, у него в автожире. Но старший лейтенант был занят управлением летательным аппаратом и потому стрелять не мог. Автопилота, насколько я понимал, в «Егере» не было. Там управление простейшее, без «наворотов». Тяжело было чувствовать свою беспомощность и невозможность помочь товарищу.

Аграриев взял мой бинокль, не спросив согласия, – не до разговоров было. Посмотрел и сразу оценил ситуацию.

– Думаешь, сможет подстрелить? В летящий объект с оптикой стрелять сложно.

– Если снайпер опытный, может попасть… Там главное – правильно опережение взять. Скорость, если на глазок определять, около сотни километров в час. Может, чуть больше… Для опытного снайпера это нормальная скорость… Можно рассчитать и опережение. Если в вертолеты попадают, то уж в автожир и подавно. Хотя он и меньше размером. Это для «оптики» не проблема. Главное – опережение…

Мы сидели на дереве и нервничали. Еще больше занервничали, когда снайпер остановился, облокотился на крупный валун, получив, видимо, команду открыть стрельбу.

Я вспомнил про связь и включил коммуникатор «Стрелец» в надежде, что сам Логунов в это время в шлеме и с включенной связью. А как иначе он может искать нас, только через систему связи!

– Сережа! Сережа! – позвал я.

– Наконец-то! Слушаю, командир!

Голос старшего лейтенанта был радостным.

– Снайпер внизу, в тебя прицеливается…

– Я его давно наблюдаю. И готов скорость резко добавить. Пусть сначала пристроится. А я постараюсь момент поймать. Он на встречном курсе стрелять собирается. Это сложно… Пора!

Даже нам, на земле, было видно, как резко прибавил скорость автожир.

– Какая у «Егеря» максималка? – забыв, что я на связи, обратился я к Аграриеву.

Старший лейтенант плечами пожал. Он никогда на автожирах, как и я, не летал. Ответил Логунов, услышав вопрос и считая, что спрашивают его:

– Сто пятьдесят. Жму на полной. Первые два выстрела – мимо.

Ментовский снайпер стрелял из «громкой» винтовки, тем не менее расстояние звук выстрелов скрадывало. Но сам Логунов каким-то образом определил их. Может быть, по вздрагиванию ствола, потому что крупный калибр ствол всегда подбрасывает.

Нам оставалось только ждать, что произойдет в дальнейшем, не имея возможности хоть как-то помочь старшему лейтенанту Логунову. А «Егерь» тем временем резко лег на крыло и ушел в сторону, покинув зону обстрела. При этом Сережа летел на предельно малой высоте, рискуя зацепиться за придорожные скалы, которые одновременно его и скрывали.

Я включил «планшетник», чтобы глянуть на карту. При этом предварительно выключил коммуникатор «Стрелец», чтобы избежать возможности определить нас со старшим лейтенантом Аграриевым на местности. «Планшетник» и без коммуникатора легко справлялся со спутниковой системой навигации. Видя мои действия, Анатолий тоже свой коммуникатор выключил, но «планшетник» включать не стал, а только ко мне приблизился, чтобы в монитор через плечо заглянуть. Ветка под нами согнулась сильнее, но не затрещала – ель всегда считалась выносливым и гибким деревом. Но садиться на ветку Аграриев не стал и даже с той ветки, на которую опирались мои ноги, переступил на новую. И все это вслепую, продолжая рассматривать в мониторе карту. И сам показал мне пальцем на карте место, подходящее для посадки «Егеря». Место это было достаточно ровным. Единственным недостатком была близость дороги. Те же ментовские боевые машины пехоты за пару минут окажутся рядом. Но другого подходящего места поблизости не просматривалось.

Я вытащил лопатку и обрубил еще несколько ветвей, чтобы подняться выше. Так мне стало видно автожир «Егерь», который совершил круг и, как мне показалось, собирался вернуться к месту, которое осматривали чеченские спецназовцы МВД.

Я включил коммуникатор.

– Сережа! Видишь под тобой вдоль дороги ровную полосу?

– Вижу! Для посадки место удобное.

– Вот и садись там. Отъехать до леса своим ходом сможешь?

– Без проблем.

– Действуй. В лесу жди нас. Мы бегом к тебе…

Я начал торопливый, но аккуратный спуск. Не глядя, чувствовал, что старший лейтенант Аграриев спускается следом.

Я спрыгнул с высоты метра в два и сразу отошел в сторону, чтобы освободить место напарнику. Аграриев спрыгнул со своей высоты, выше меня еще на пару метров. Но завершили прыжки мы удачно. Прыгать с высоты оба обучены хорошо, колени у нас не старческие, прыжки выдерживают. И сразу, перебросив пистолет-пулеметы в боевое положение для бега, то есть удерживая их на груди и опирая на оружие руки, мы побежали. Анатолий слышал, как я пообещал Логунову, что мы выдвигаемся к нему бегом. И потому действовал без задержки. Те три с половиной километра, что отделяли нас от третьего члена нашей группы, мы преодолели стремительно, хотя в лесу приходилось лавировать между деревьями и кустами, кое-где пришлось перепрыгивать через лежащие стволы старых деревьев, а где-то пригибаться, чтобы не разбить лоб о горизонтально растущую толстую ветвь. Хорошо, что лес был в основном хвойным, и горизонтальные ветви принадлежали только редким здесь березам.

Бежали мы быстро и добежали скоро. Застали Логунова в момент, когда он, загнав машину в кусты на опушке леса, уходящего в гору, вытаскивал из багажного контейнера своего «Егеря» большое полотно и маскировочную сетку, которыми укрывал автожир на хребте рядом с аулом. Предосторожность не лишняя – автожир мог еще нам службу сослужить, и мы с Аграриевым вдвоем принялись энергично помогать Сереже.

Вместе справились быстро и, как оказалось, вовремя, потому что командир чеченского ментовского спецназа, видимо, связался с командиром дагестанского спецназа ФСБ, и тот поднял в воздух оба вертолета, на которых дагестанцы прилетели. Вертолеты, скорее всего, имели тепловизионные приборы, они летали вдоль дороги, не удаляясь далеко, делали круги, но найти автожир не могли. Ткань надежно защищала «Егеря» от назойливого взгляда приборов, несмотря на то, что двигатель автожира был, вне всякого сомнения, горячим и, возможно, даже перегретым, потому что пилот гнал машину на предельной скорости, уворачиваясь от выстрелов снайпера.

Но и нам следовало спрятаться от тепловизоров вертолетов. Наши костюмы не пропускали тепло. Но у нас не оказалось с собой ни специальных масок, которые оставляют открытыми только глаза, ни перчаток, сшитых из той же ткани. И потому слабое свечение тепловизоры могли обнаружить. Конечно, такое свечение легко принять за бегающую по лесу мышь. Тем не менее поберечься стоило. Если Логунов забрал с собой свою попону, сшитую из двух плащ-палаток, и его увидеть было невозможно, потому что он с приближением хлопающего шума двигателей набрасывал попону на себя и продолжал движение, то мы с Аграриевым в опасные моменты вынуждены были ложиться лицом в землю, прятать под грудь руки и прижимать лицо к локтевым суставам. Причем эту позу мы придумали одновременно, каждый сам по себе. Я на всякий случай старался засунуть куда-нибудь за камни заряженный гранатомет «Вампир».