Текст книги "Волчья тропа"

Старик Нажмутдинов пошел первым, толкнул калитку своего двора из тонкого профилированного стального листа. Калитка оказалась незапертой и легко поддалась несильному нажатию. Они вошли во двор, и за их спинами пружина калитку закрыла. Во дворе была полная темнота, сгущенная кронами ветвей. Уличные фонари еще не зажглись – датчики освещенности, как и датчики движения, в селе еще не вошли в обиход, и свет во двор проникал только от такого же темного неба, по большей части затянутого тучами, только две или три звездочки светились на горизонте, но их свет до двора старого Абдурагима не доставал. Старик громко постучал своим посохом в ворота из того же профилированного стального листа, и во дворе сразу же загорелась ярким белым светом светодиодная лампочка.

Абдурагим взошел на крыльцо под низким козырьком, поставленным на прогнившие и трухлявые укосины-упоры.

– Укосины сменить бы надо… – заметил Нариман словно бы между делом, наклоняясь при входе на крыльцо, чтобы не задеть головой почти падающий козырек. – А то ведь и свалиться на голову может. Зимой снегом сверху придавит, и все…

– Да тут столько сделать надо… – ответил старик. – Моей пенсии вместе с зарплатой Наби и на половину ремонта не хватит. Да и не зимой же ремонт делать. Сейчас вот надо дров купить. А то мерзнуть будем. Постоянно топить денег не хватит, но время от времени греться тоже надо. Особенно мне, старику. Не все же под одеялом лежать… – И Абдурагим снова надолго занялся кашлем. – А весной уже ремонтом займемся. Может, и денег подкопим…

В тесных сенях под низким потолком старик легко, на ощупь, привычным движением руки нашел выключатель, щелкнул им и показал гостю на низкую дверь, обитую старым изодранным одеялом, прибитым по периметру и через центр гвоздями через обычную дранку. Дверь тоже не говорила о богатстве хозяев. По крайней мере, в любом доме полуразрушенного Ирака или Сирии, даже если в доме отсутствовала самая необходимая мебель, дверь все равно старались поставить красивую, кто-то даже в зависимости от достатка ставил инкрустированную. Правда, Нариман не бывал в домах, где жили простые иракцы или сирийцы. Он по долгу службы навещал наиболее целые дома, где обосновалась различная инфраструктура «Аджнад аль-Кавказ» или самого ИГИЛ. Но туда вполне могли переставить любую дверь от любой квартиры. Поэтому его мнение было субъективным – судить Нариман мог только по тому, что он сам видел. И он не утверждал, что в Ираке и в Сирии жить лучше. Просто все везде живут в силу своих возможностей и потребностей. Если старый Абдурагим Нажмутдинов говорит, что на полный ремонт его пенсии и зарплаты Наби вместе не хватит, значит, дверь и на будущий год останется такой же непривлекательной. Они просто не могут себе позволить новую, даже при огромном желании. При этом Бацаев думал о том, что, привыкнув у себя в отряде разговаривать с моджахедами исключительно на «ты», он сейчас ощущал смущение и разговаривал со стариком только на «вы». Сказывалось его традиционное воспитание и непременное уважение к старшим по возрасту и жизненному опыту. Это было у эмира Наримана Бацаева в крови, а бороться против зова крови он не умел.

Нариман попытался вспомнить, какой была эта дверь раньше, когда он еще мальчишкой приходил в этот дом и открывал ее. Но память отказывалась ему служить. Казалось, что дверь и тогда уже была такой старой, только обита была другим одеялом, не настолько изношенным и ободранным. Он попытался вспомнить, зажигался ли свет во дворе при входе, но вспомнить не смог и пришел к выводу, что никогда не приходил в этот дом в темноте, хотя, скорее всего, и такое тоже бывало. Друзья-одноклассники часто навещали друг друга в разное время, а часто и школьные уроки делали вместе.

Эмир потянул на себя дверь, вошел и сразу оказался лицом к лицу с Наби, который желал, похоже, выйти, чтобы встретить отца. Друга он узнал не сразу. Наверное, сказались обильная седина в голове Наби и борода, которой раньше не было вообще, они делали друга детства старше своих лет. Но все же общие черты сильно вытянутого лица сохранились. Наби же, напротив, сразу узнал Наримана, который за семь лет тоже, скорее всего, изменился, и раскинул руки для объятий. Впечатление складывалось такое, что Наби знал о том, что Нариман обязательно зайдет к нему в гости, пожелает навестить друга детства. Одного из немногих, кто с ним действительно дружил, невзирая ни на что. Он значительно отличался от тех парней, что окружали Наримана в расцвете славы и пели ему дифирамбы, называя себя его друзьями. Наби был простым сельским парнем, незамысловатым что в словах, что в поступках. Но он был из тех, кто никогда не смог бы ударить в спину или отвернуться от человека, которому плохо. Даже от незнакомого бы не отвернулся и протянул руку помощи. А где сейчас все те, кто в расцвете славы окружал Бацаева? Он никого из них не позвал с собой, когда отправлялся за границу. Может быть, следовало кого-то позвать, с кем-то посоветоваться. Но он не позвал с собой даже Наби Нажмутдинова, хотя и поговорил с ним перед отъездом. Наби казался Нариману самым надежным из всех, кого он знал. Только ему можно было довериться. И Нариман доверился. Он хорошо знал привычку своей жены тратить деньги, которые есть у нее на руках. Как-то экономить и распределять средства на длительный срок она не умела вообще. Всегда была уверена, что Нариман еще заработает и даст ей столько, сколько она попросит. Но он сам приучил ее к такой жизни и с себя вину не снимал. Но деньги оставил не дома у жены, где они кончились бы чуть ли не сразу, а у своего товарища, будучи уверенным, что тот не потратит большую часть на себя. И даже распорядился, какие суммы выдавать жене и через какое время. Это должно было бы ее приучить к более рачительному расходованию средств. Жена, естественно, была в курсе, но ей этого не хватало, и она вынуждена была пойти работать.

Глава пятая

Капитан Одуванчиков, как и обещал своей жене Александре, уже на следующий день, прямо с утра, пригласил командира первого взвода в ротную канцелярию. Дождался, когда выйдет командир четвертого взвода, сапер, старший лейтенант Слава Скорогорохов, вздохнул и слегка невнятно и неуверенно, даже мягко, приступил к разговору:

– Сережа… Короче, что тебя с Александрой связывает?

– Мы же с ней, командир, в одной школе учились…

– Это она мне уже сообщила. И сообщила, что у вас в школе любовь была. Первая, такая легко забывается. Все, наверное, через это прошли. По крайней мере, я за собой такой грех тоже помню.

– Это хорошо, командир, – слегка смутившись, ответил старший лейтенант. – Вопрос только в том, помнит ли твоя первая любовь тебя и твои чувства.

– Не помнит, наверняка не помнит, – ответил Одуванчиков, – просто потому, что она об этом ничего не знает. Я никогда не говорил с ней о своих чувствах. И этим, видимо, отличаюсь от тебя.

– Да, наверное, – сразу согласился Анисимов.

– Ты так говоришь, словно знаешь еще одно отличие – главное.

– Про главное отличие я промолчу, – спокойно ответил командир первого взвода, – чтобы тебя, командир, не задевать за живое. Но ты можешь на меня положиться, я тебе никакой подлости не сделаю, это я могу твердо обещать. Я по своей натуре на предательство не способен.

Одуванчиков знал, в чем это отличие состоит. Александра рассказывала ему когда-то про свою школьную любовь, что она тогда считала, будто это на всю жизнь. А получилось все иначе. Анисимов уехал учиться и женился, будучи курсантом второго курса. И она в его отсутствие тоже вышла замуж. Даже раньше, чем он женился. И этим спровоцировала его на заключение брака. Сначала она вышла за своего однокурсника из медицинского института, с которым развелась, не прожив вместе и года, – не смогла вытерпеть его постоянной беспричинной ревности. Потом вышла за Василия, которого встретила случайно уже после развода. О Сергее она Василию рассказывала, но он даже не предполагал, что тот тоже служит в спецназе военной разведки. Александра только кратко упоминала, что тот окончил Рязанское училище воздушно-десантных войск, а какой факультет, она и не знала. Или не говорила, хотя Василий спрашивал. А ведь мало ли в такой большой стране офицеров десантных войск! Оказалось, Анисимов окончил факультет военной разведки, то есть был курсантом девятой роты, в которой учился и служил сам Одуванчиков, только двумя курсами старше, и знакомы они не были. И вот судьба свела их всех троих в военном городке.

– Ладно, Сережа, – произнес тогда Василий Николаевич. – Я тебе верю, и Александре тоже. Понимаю, что ни ты, ни она меня не предадите. Только у меня к тебе есть просьба. Это даже не моя просьба, а просьба Александры. Ты уж, пожалуйста, со своей женой поговори. Приструни ее, что ли. А то Александра боится даже в магазин выходить. Ты слышал, наверное, историю о том, что в магазине произошло?

– Не только слышал, но и синяк под глазом своей ненаглядной видел. Саня тоже в долгу не осталась, теперь уже моя пусть ее боится! И синяк пусть бодягой выводит. А поговорить я могу, но только это к обратному результату приведет. Моя Валентина – это же бестия! Она сама не знает, какой фортель через минуту выкинет. Вся на эмоциях живет. Уже девять лет с ней мучаюсь. А сейчас она вообще взбеленилась!

– Рассказал что-нибудь не то? Сравнивать начал?

– Примерно это, командир. Сказал, что на ней женился, потому что Саня замуж вышла…

– Но ты все же попробуй как-то помягче поговорить, иначе мне придется взять инициативу в свои руки. Припугни моей суровостью, что ли, у меня же репутация не самого мягкого офицера. Это я только с солдатами мягок…

– Попробую. Пообещаю ей свои неприятности по службе. Это, наверное, единственное, что может ее остановить.

В этот момент в дверь канцелярии постучали.

– Войдите! – крикнул командир роты.

Вошел старший сержант Горидзе, заместитель командира второго взвода:

– Товарищ капитан, разрешите взять из стола документы? Командир взвода лейтенант Громорохов прислал.

– Бери, Автандил Гочиевич, – разрешил Одуванчиков, которому доставляло удовольствие произносить имя-отчество старшего сержанта.

Старший сержант выдвинул верхний ящик стола и быстро нашел среди бумаг то, что ему требовалось.

– Разрешите идти?

– Иди. Только дверь за собой закрой, – ответил старший лейтенант, знающий привычку этого замкомвзвода оставлять дверь открытой. – А то дует…

Командир роты ожидал, что Анисимов потребовал закрыть дверь, желая еще что-то сказать, но тот молчал. Молчал и Одуванчиков, посчитавший разговор завершенным.

Но вопрос решен до конца не был. Оказалось, что даже в сводном отряде спецназа военной разведки, куда разведрота была просто прикомандирована, начальник штаба знает о взаимоотношениях командира роты и командира первого взвода. Знает, естественно, поверхностно, но тем не менее, если слухи дошли уже сюда, значит, в родной бригаде они на слуху и языках у сослуживцев. Это радовать, естественно, не могло.

* * *

Капитану Одуванчикову досталось в вертолете, с одной стороны, самое удобное место – все-таки кресло пассажирского самолета обладает определенными удобствами, с другой стороны, самое шумное, потому что за тонкой стенкой прямо за его спиной располагался двигатель и вращающиеся валы шумели беспрестанно.

Вертолет начал идти на снижение, и это капитана Одуванчикова разбудило окончательно. Командир роты убрал с коленей и отставил в сторону свой автомат, уперев объемный глушитель в спинку своего же кресла, и раскрыл кожаный офицерский планшет, чтобы заглянуть в просчитанное в оперативном отделе отряда боевое задание. После чего посмотрел на часы и знаком подозвал к себе сидящего среди бойцов взвода старшего лейтенанта Славу Скорогорохова.

Четвертый взвод, вместе с которым летел капитан, считался в роте саперным, хотя бойцы, помимо знания минного дела, мало чем отличались от простых солдат спецназа военной разведки – они и тренировались вместе с другими бойцами, и занимались вместе со всеми. Замкомвзвода в звании старшины и со значком специалиста первого класса на груди первым заметил знак командира роты, коснулся локтя своего командира взвода и что-то прокричал ему в ухо. Старший лейтенант Скорогорохов сразу поднялся и пересел в свободное кресло рядом с командиром роты.

Одуванчиков переложил планшет на колени к командиру саперного взвода и стал водить по раскрытой на нем карте пальцем:

– Смотри, Слава, вот дорога, по которой поедут наши три взвода. Вот здесь дорогу пересекает просека, по которой тянется ЛЭП. На просеке дорога круто поворачивает, делает петлю. Я не знаю, почему так, но думаю, что это из-за ландшафта. Предполагается, что именно здесь, на повороте дороги, будет выставлена засада эмиром Волком. В долгий бой Волк вступать не любит. Он просто подорвет передовую машину и обстреляет наши силы. А потом постарается исчезнуть. Попросту смыться. У него даже сил для мощной засады нет. Естественно, что-то он получит в ответ – наши парни тоже стрелять умеют. После этого Волк, как я уже сказал, сразу предпочтет отступить. Отступать он будет, предположительно, по опушке просеки, если не по самой. Но просека еще свежая, не успела зарасти лесом. Там укрыться будет негде. Отсюда и предположение, что Волк отступать будет по опушке. Даже по двум опушкам, скорее всего, по обе стороны просеки. Это самое удобное место для прохода и одно из немногих проходимых. И рассредоточиться есть где. Во всех других местах банде придется карабкаться по скалам, а это не всем бывает по вкусу. Тем более во время карабканья неудобно отстреливаться, а сами бандиты при этом будут прекрасной мишенью. Причем почти статичной, потому что скорость передвижения снижается. Задача твоего взвода – заминировать опушку леса вдоль просеки. На это тебе отпускается тридцать пять минут. Значит, все мины взвод должен приготовить еще в полете. Время остается только на то, чтобы их выставить. Приступай!

Скорогорохов только успел перебросить данные бумажной карты на свой офицерский электронный планшет и понимающе кивнуть.

– Задачу понял, – добавил старший лейтенант, но Одуванчиков понял его слова только по движению губ, потому что двигатель вертолета зашумел неимоверно, как всегда шумит при маневрах, а вертолет как раз сейчас маневрировал между двумя извилистыми горными хребтами. Но этот шум не помешал и капитану перебросить данные на планшет, по наличию которого, пожалуй, только и можно было снайперу противника определить офицера. Поэтому в бою офицеры зачастую предпочитали пользоваться своим планшетом только в укрытии, спрятавшись за каким-нибудь большим камнем или толстым пнем.

От выстрелов снайпера чаще всего спасал стандартный металлокерамический бронежилет шестого класса от костюма оснастки «Ратник-3». У бандитов чаще всего встречались снайперские винтовки «СВД», пули которых металлокерамический бронежилет выдерживает в отличие от старого, более тяжелого металлического бронежилета, передние пластины которого порой пропускают пулю в тело, и она пролетает насквозь и ударяется в заднюю стенку бронежилета, которую преодолеть не может, рикошетит и возвращается снова в тело, кувыркаясь и наматывая на себя внутренности человека. Это, естественно, означает смерть, и хорошо тому, кто погибает сразу, не мучаясь от переворотов пули. При попадании же пули в металлокерамические листы она, бывает, ломает ребра, но застревает в самих листах и в тело не проникает.

Еще снайперы бандитов любят стрелять на свет, идущий от офицерских электронных планшетов. При этом даже в темноте, без тепловизоров, легко вычисляют, где обладатель планшета должен находиться. Эти снайперы знают, что солдатские планшеты-приемоиндикаторы обычно носятся на руке наподобие часов, хотя их размеры ближе к большому смартфону, чем к часам. Но солдаты бандитских снайперов мало интересуют, поскольку им изначально ставится задача стрелять по офицерам. Без офицеров, как считается, любое воинское подразделение превращается в плохоуправляемое безголовое стадо. Обычно подразделение даже не знает собственной задачи, на выполнение которой их послали. А уж организованных действий от них ждать не приходится. Именно поэтому капитан Одуванчиков всегда наставлял командиров взводов особо доверять своим заместителям и готовить их к замещению офицеров в любой обстановке.

Капитан Одуванчиков был предупрежден о манере ведения боевых действий со стороны банды эмира Волка. И поэтому невольно думал о том, как ему уберечь себя и солдат своей роты. К чести капитана, за себя он не слишком опасался. Если уж выбрал себе профессию военного разведчика, то обязан быть ко всему готовым. И он был готов. Другое дело – отношение к жизням своих бойцов. Хотя каждый из них по своему характеру был точно таким же, как и командир разведроты, все же ответственность за их здоровье и жизни капитан предпочитал брать на себя. Он проявлял повышенную заботу об уровне их существования, не допускал никаких нарушений, главным из которых считалась пресловутая «дедовщина». Но с тех пор, как срок воинской службы был сокращен до одного года, за который настоящего спецназовца, говоря откровенно, можно подготовить только наполовину, о «дедовщине» в армии стало почти не слышно. Но покой и жизни своих бойцов Василий Николаевич все равно старался оберегать по мере своих возможностей. Частично настоящую «дедовщину» Одуванчиков в армии еще застал, хотя в подразделениях спецназа ГРУ она пряталась под личиной наставничества. Каждый боец за полгода до окончания своей службы брал на себя обязательства подготовить себе замену из тех бойцов, что прослужили еще только полгода. Одуванчиков, будучи еще командиром взвода, взял себе за правило прикреплять молодых солдат исключительно к «контрактникам». Молодой офицер, выбирая «контрактников» для наставничества, пытался облегчить службу «срочникам», за которых он чувствовал особую ответственность. А тут еще начальник штаба отряда на него попытался возложить ответственность за жизнь командира первого взвода старшего лейтенанта Анисимова. Даже не зная подробностей отношений двух офицеров, хотя выглядело это несколько смешно. Теперь капитан Одуванчиков в самом деле почувствовал личную ответственность за жизнь того, кого он считал своим полновесным заместителем. А заместителю следует доверять, потому что он в любой обстановке обязан заместить командира. И капитан Одуванчиков доверял старшему лейтенанту Анисимову, как доверял самому себе.

– Скорогорохов! – окликнул капитан командира взвода саперов, когда тот знаками, даже не пытаясь перекричать звук вертолетного двигателя, созывал в круг бойцов взвода.

– Слушаю, командир. – Старший лейтенант сразу оказался рядом.

– Как твой снайпер поживает?

– Который? У меня во взводе каждый боец – снайпер. Любой стреляет на девяносто девять из десяти.

Девяносто девять очков из десяти выстрелов по мишени – это, вообще-то, норматив снайпера. Отличному снайперу, конечно, полагается из десяти выстрелов выбивать сто очков. Но чтобы получить оценку «отлично» при выпуске из школы снайперов на экзамене по боевой подготовке, бывает достаточно выбить девяносто девять очков. А чтобы весь взвод, да к тому же еще и саперный, так стрелял – это было нонсенсом. Старший лейтенант пояснил:

– У сапера и снайпера характеры должны быть идентичны. Спокойствие, никакой суеты, если жить хочешь. Вот поэтому я своих мальчишек и «натаскивал» вместе со штатным снайпером. Он им свой, теоретический, опыт передавал, а я свой, практический. Я же тоже когда-то школу снайперов окончил. Постреливал, пока не пришлось за женщиной-снайпером охотиться. После этого и ушел в саперы, благо характер позволял. Но лицо вот ее долго потом снилось. Я ей в глаз попал. Вблизи снилась, без прицела… Красивая была, сука, а я ей в глаз…

– А почему же «сука»?

– Так столько парней стоящих положила!.. Так тебе, командир, какого снайпера из моих надо? Штатного?

– Да, который из «Корда»[23]23
  «Корд» – крупнокалиберная дальнобойная снайперская винтовка (официальное название «АСВК»), калибра 12,7х 108 мм. Создана на базе винтовок «КСВК» и «СВН-98». Название «Корд» расшифровывается как «Ковровские оружейники дегтяревцы».


[Закрыть] стреляет. Надеюсь, у тебя на него никаких планов нет? Ничего я не нарушаю?

– Нет, командир. Старший сержант Наруленко! – На сей раз старший лейтенант успешно перекричал двигатель винтокрылой машины, и снайпер услышал его, обернулся и по знаку капитана подошел к командиру роты вместе со своей длинноствольной винтовкой. Капитан показал на кресло рядом с собой, недавно покинутое старшим лейтенантом Скорогороховым. Старший сержант качнул мощным дульным тормозом винтовки и с невозмутимым, почти сонным видом, как и полагается снайперу, занял предложенное ему кресло.

– У меня для тебя отдельное задание есть, старший сержант. Можно считать это личной просьбой.

– Слушаю, товарищ капитан. Готов к выполнению и выполню, если это в моих силах. Обычно мне доверяют только то, что я сделать смогу…

– Вот и отлично, – согласился командир разведроты. – Дело, значит, такое. В банде есть два снайпера – специалиста по охоте на офицеров. У одного при себе «СВД» с французским прицелом. У второго – «ТКБ-0145К» с таким же прицелом. Знаешь такую винтовку?

– Слышал. Бронежилеты, говорят, запросто щелкает. Но самому стрелять из такой не доводилось.

– Я тоже про бронежилеты слышал. Как думаешь, наш бронежилет выдержит? – Капитан похлопал себя по груди выше верхней застежки «разгрузки», где виднелись налегающие друг на друга горизонтальные пластины бронежилета.

– Мой «Корд» проблем иметь не будет даже с полутора километров. Да, пожалуй, и с двух, если только попаду. А вот насчет «ТКБ» ничего не скажу. Просто не знаю. Но снайпер будет не в бронежилет стрелять, а в голову. Голова пулю точно не выдержит, это могу гарантированно обещать. И даже каска не спасет, она только на пистолет рассчитана [24]24
  Шлем от комплекта оснастки «Ратник» выдерживает пулю, выпущенную из пистолета Макарова с пяти метров, не говоря уже о том, что выдерживает удары осколков гранат, разорвавшихся на дистанции свыше одного метра.


[Закрыть].

– Вот этого я и опасаюсь. И поэтому именно к тебе с твоей винтовкой обращаюсь. Я не знаю, как бандиты вычисляют офицеров. Может, интуиция, может, еще что-то. Но факт тот, что они их словно носом чуют. Когда бандиты сядут в засаду, ты сразу должен будешь отыскать снайперов еще до того, как они остановят нашу колонну машин. А как только остановят, как начнется заварушка, ты сразу в дело и вступай. И помни: главная твоя задача – не дать снайперам подстрелить старшего лейтенанта Анисимова.

– Извините, товарищ капитан, но в роте поговаривают, что вы Анисимова… того… сами застрелить готовы… и все ждут этого… – Старший сержант, видимо, смягчил то, что у него уже вертелось на языке.

Похоже было, что и начальник штаба отряда думал точно так же. «Плохого же они мнения о командире разведроты», – подумал про себя Василий Николаевич. Но ответил старшему сержанту так, словно его слов и не слышал:

– Короче говоря, так, Наруленко. Головой своей отвечаешь за жизнь старшего лейтенанта Анисимова. Понял, старший сержант? Твоя задача – снять в первую очередь снайпера с «ТКБ», за ним – снайпера с «СВД». Твоя винтовка, кажется, так и называется – «антиснайперка»…

– Так точно, товарищ капитан. Я понял. Отработаю.

Наруленко, кажется, даже обрадовался нестандартному поручению.