Текст книги "Аномалия"

Чтобы сократить срок пребывания американцев в Афганистане и, соответственно, свой срок пребывания в Пакистане, полковник Самарканди довольно часто сам или с помощью своих младших командиров возвращался на родную землю, чтобы нанести неожиданный удар и уйти туда, куда американцев не пускают. И только в последние два месяца американцы стали жить чуть-чуть спокойнее. Северо-Западный Пакистан залило ливнями, вышли из берегов все реки и ручьи, смыло множество населенных пунктов, деревень и небольших городов, и миллионы людей, как говорили, остались без жилья и без средств к существованию. И беженцы-афганцы, устроившие свой лагерь в таком месте, где их никакое наводнение достать не смогло бы, находились в лучшем положении, чем местные жители. Конечно, с продовольствием и у афганцев стало хуже. Но все же они имели собственные склады с запасами. И держались пока без голода. А в последний свой поход на родину полковник вернулся с целым караваном продовольствия, добытого с правительственных складов. Этих запасов хватило бы надолго, но Самарканди умел ценить доброе к себе отношение, оставил месячный скудный запас, а все остальное приказал раздать местным жителям, которые когда-то поддержали его. Да и находились местные пуштуны сейчас в гораздо худшем положении, чем пуштуны афганские. Помощь им требовалась незамедлительная, а крупные государства и даже сам Пакистан слишком долго раскачивались с помощью официальной, словно не понимали, что пустой желудок ждать не умеет. И если помощь не подоспеет вовремя, то она и вовсе никому уже не понадобится.

Эти затяжные ливневые дожди делали мир вокруг неузнаваемым. По времени года следовало бы, скорее, ждать сильной и привычной засухи. Так было всегда, из года в год. А тут вдруг все в природе перевернулось, и в самые обычно жаркие летние месяцы солнце не сумело пробиться сквозь пелену туч.

Впрочем, такая погода вовсе не мешала полковнику Самарканди заниматься теми делами, которыми он привык заниматься. Правда, сейчас он вел подготовку к делу намного более сложному, чем привычные уже вылазки в родные земли, где старался доставить как можно более крупные неприятности натовским солдатам и их подставной власти. И подготовка входила уже в завершающую фазу. Правда, дело это было не его личной инициативой; тем не менее полковник Самарканди со своими людьми намеревался сыграть в нем главную роль. Вернее, именно ему отвели главную роль люди, которые подготовили для него информацию и разработали операцию. Начаться операция должна была вот-вот, и Харун Самарканди ждал только сигнала. Ждал, по сути дела, в полной готовности. Ему и его людям даже самолет выделили, чтобы добраться до места, откуда возможно будет по заранее выписанным новым и чистым документам вылететь в Польшу. А пока полковник дожидался того, кто должен был дать ему последние наставления. Человек этот никогда не показывался на публике в том виде, в котором его знал Самарканди. И был при этом важной и публичной персоной у себя в Пакистане. И очень мало людей знало, что улем Садр ад-Дин, однофамилец иракского оппозиционного политического деятеля и тоже священнослужителя, является далеко не последним лицом в руководстве «Аль-Каиды». То, что два однофамильца в разных странах являлись священниками, не удивляло. С таким именем только священником можно и быть[13]13
   Садр ад-Дин переводится с арабского как «грудь веры» и носит смысл груди, вскармливающей веру.


[Закрыть].

* * *

Тяжелый звук изношенного двигателя старенького «Лендровер Дефендер» Харун Самарканди услышал издалека, узнал его сразу, хотя в этих местах несколько таких машин, и все с изношенными двигателями, и приказал готовить чай для гостя.

Улема Садр ад-Дина он встретил у полога палатки, поклонился, оценил встречный поклон и сам откинул полог, приглашая гостя и двух его сопровождающих войти. И лишь в палатке сказал:

– Только Аллах знает, как я рад такому дорогому гостю. Присаживайтесь, уважаемый.

– Аллах оценит ваше гостеприимство к его недостойному, но честному служителю, – ответил улем взаимной вежливостью и сел на раскладной походный стул.

Сопровождающие, по внешнему виду простые охранники, окинули взглядами палатку, переглянулись с улемом и, уловив в его взгляде приказание, вышли за полог, и слышно было, как они там разговаривали с женщиной, прислуживающей полковнику. Через несколько секунд она вошла с подносом, чтобы поставить на стол чайники с пиалами и конфеты к чаю. При женщине начинать серьезный разговор улем не стал и задал посторонний вопрос:

– Я давно хочу у вас спросить, уважаемый полковник: вы что, родом из Самарканда?

У пуштунов часто фамилия дается по месту рождения, и потому вопрос Садр ад-Дина удивления не вызвал.

– Мой прадед родился там. И ушел через Пяндж[14]14
   Пяндж – пограничная река, разделяла Советский Союз и Афганистан. Сейчас разделяет Афганистан с Таджикистаном и частью Узбекистана.


[Закрыть], когда в Самарканд пришли большевики. А мне фамилия досталась уже от него.

Женщина вышла, и полковник сел за стол, чтобы разлить чай по пиалам. Как и полагается, чуть меньше половины пиалы, показывая свое уважение гостю и готовность наливать как можно чаще. Этот обычай в хороших домах всегда соблюдается. И даже в том случае, если домом (хотелось надеяться, что временно) стала палатка, обычая ситуация не отменяла. Гость сделал два неторопливых глотка и только после этого посмотрел на полковника:

– Вы готовы, полковник?

– Я уже давно готов, уважаемый улем.

– Ваши люди все в сборе?

– Я на несколько часов отпустил в Чарсадду своего компьютерщика. Необходимо подзарядить аккумуляторы, а на нашей дизельной станции такие большие перепады напряжения, что…

– Но он вернется сегодня?

– На все, вместе с дорогой, ему потребуется пять часов.

– Это не он встретился нам перед лагерем? На «уазике».

– Да. Я дал ему свою машину. В дальней дороге аккумуляторы должны быть в порядке. В любом случае, как мне говорили, самолет не будет готов раньше вечера. К тому времени он вернется.

– Да, летите сегодня вечером. Но не забывайте, полковник, что вам еще следует добираться до аэродрома.

– Дорога не дальняя. 60 километров до Чарсадды, потом 30 километров до Пешавара. Машины у нас, слава Аллаху, всегда в порядке. Мой механик Хайдар предлагал, кстати, свои услуги, чтобы посмотреть ваш дизель. Говорит, что-то у вас с двигателем не в порядке. По звуку определяет. Он может наладить.

– Спасибо, полковник. Мою машину отлаживать поздно. Она слишком стара, чтобы тратить на нее время. У меня есть более новая, почти современная, но я привык к старушке и не хочу расставаться, пока она не встанет на дороге. А уж тогда… Ну ладно. Инструкции, когда вернется компьютерщик, прочитаете в почте. Там же будет точно указано время вылета. Не опоздайте, самолет ждать не будет. Документы и билеты получите перед пересадкой на гражданский самолет. Там же и оружие сдадите. Я только скажу, что полетите вы до Будапешта. Там вас встретит подполковник Хайрулла и автобусом отправит в Краков. Он же обязан вооружить вас. Оружие на место уже доставлено. К сожалению, с ним будут проблемы. Только пистолеты, и ограничен запас патронов. Но, может быть, Хайрулла расстарается и через польскую мафию добудет парочку автоматов. Впрочем, автоматы могут вам помешать, они слишком заметны. Но вы сами сориентируетесь. Подполковник уже провел предварительную разведку. Он вольется в вашу группу и будет помогать всеми доступными для него средствами.

– В качестве кого он вольется в мою группу?

Харун Самарканди всегда любил точность в формулировках. Недосказанность в таком простом, казалось бы, вопросе может иметь серьезные последствия, поскольку подполковник Хайрулла имеет собственный отряд и привык им командовать. Его отряд до операции не допустили, потому что у него нет таких опытных бойцов, как у Самарканди. Тем не менее разногласия между двумя командирами случиться могут. И потому следует заранее знать, кто какими полномочиями наделен.

– Только в качестве рядового члена вашего отряда, – улем Садр ад-Дин слыл мудрым человеком и сразу понял подоплеку вопроса Самарканди. – Если попытается лезть не в свое дело, можете просто пристрелить. Он вообще не только не наделен вашими, уважаемый полковник, полномочиями, он даже не знает всей сути операции. Подполковник Хайрулла с тремя своими людьми имел конкретное задание по отслеживанию указанного человека, по составлению графика его передвижений и сбора прочей подготовительной информации, которая может вам понадобиться в работе.

– Я понял, уважаемый улем. Люди Хайруллы тоже вольются в мой отряд?

– На ваше усмотрение. Информация собрана у него. Если вам нужны дополнительные силы, можете их взять. Тем более они там уже прижились, присмотрелись и могут что-то подсказать. Если считаете, что они будут мешать, можете их сразу отправить домой. Они уже ориентируются в Европе, наладили связи и с живущими там афганцами, и с пакистанцами и сумеют добраться до дома без поддержки извне. Еще один момент… Почему вам лучше не отправлять домой подполковника Хайруллу. Он связан с несколькими агентами и специалистами, которые могут оказаться полезными в вашей операции. Отсюда, издалека, сложно сразу сказать, кто может вам понадобиться. Передавать вам всех, со всеми знакомить смысла, естественно, нет. Чем меньше людей вас знают, тем лучше. Пусть уж они будут знать Хайруллу, а вы будете просто приказывать. Сам подполковник уже получил приказ о безоговорочном подчинении вам. Я не думаю, что у вас могут возникнуть конфликты.

– Мы с ним определимся на месте, – решил Харун Самарканди. – Если вы, уважаемый улем, не будете возражать…

* * *

Сарбаз вернулся даже на час раньше, чем обещал. Он не докладывал полковнику, полностью ли зарядил аккумуляторы для своей техники. Сарбаз вообще докладывал только тогда, когда в этом возникала необходимость, и старался не лезть на глаза командиру, показывая свою активность, как это делают некоторые. Но полковник Харун Самарканди умел понимать людей и потому правильно оценивал отношение компьютерщика к своей работе. Давно прошли те времена, когда компьютер в отряде считался ненужной вещью и вообще чем-то чуть ли не с недобрыми и нечистыми силами связанным. Хотя есть еще командиры отдельных отрядов, которые компьютеры не признают, предпочитая воевать по старинке. Но если уж они так за старину держатся, так и воевали бы не автоматами, а саблей и луком, и ездили бы не на машинах, а верхом на лошадях и верблюдах. Полковник Самарканди умел пользоваться плодами научно-технического прогресса, и всегда с успехом. Конечно, не сам, но привлекая специалистов. Причем нюх на людей позволял ему отыскивать для себя именно хороших специалистов, хотя таковые, как правило, знали себе цену и имели весьма неудобный для других характер. Но Харун Самарканди был командиром уживчивым и ладил со всеми подчиненными, хотя и умел любого поставить на место, если тот начнет переходить грань.

Компьютерщик Сарбаз был не просто компьютерщиком, то есть он не документы для командира готовил и не хорошие или плохие новости из Интернета отлавливал. Он один со своей телефонной трубкой спутниковой связи и неизменными двумя ноутбуками обеспечивал отряд устойчивой связью со всеми, с кем необходимо было ее поддерживать, причем делал эту связь шифрованной. Второй ноутбук именно для шифрования и расшифровки текстов и предназначался. С него Сарбаз в Интернет никогда не выходил, опасаясь хакерской атаки, могущей повредить шифры и вообще прочитать документы, которые читать никому, кроме полковника Самарканди, не полагалось. Это был еще и архив переписки. Но в этой переписке было столько материалов, способных заинтересовать многих людей в спецслужбах разных стран, что Харун Самарканди приказал выделить Сарбазу – вернее, не ему самому, а его ноутбукам – двух охранников. Таковых не было у самого полковника. Зачем ему охранники, если он всегда находится в окружении своих людей, и лучшей охраны быть не может. А вот для ноутбуков с архивом переписки, в том числе и переписки с «Аль-Каидой», охрана требовалась. Более того, планируя поездку в Польшу для участия в сложной операции, Харун Самарканди, долго размышляя о том, как ему сократить состав группы, все же предпочел опытным бойцам одного из охранников для ноутбука. Данные в архиве слишком интересные для специалистов, чтобы ими можно было рисковать.

А в отсутствие самого Сарбаза даже во временном лагере отряда в его палатке постоянно находился один из охранников. При этом всем гражданским, даже женщинам и детям, запрещалось подходить к палатке компьютерщика близко. Конечно, с точки зрения Харуна Самарканди, присутствие в военном лагере женщин и детей, хотя они и жили в стороне, было непорядком. Однако это была мера вынужденная и в какой-то степени защищала от возможной авиационной или ракетной атаки со стороны американцев. Хотя, говоря по правде, надежда, что женщины и дети американцев остановят, была достаточно слабой. Этих варваров не останавливало ничто, и в жестокости они могли сравниться только с дикими зверями. Но звери эти имели самое современное вооружение, и оттого их зверства были многократно более варварскими…

* * *

Сарбаз пришел в палатку полковника после вечернего намаза.

– Есть сообщение? – спросил Самарканди.

– Есть, господин полковник. Только что пришло. Я расшифровал. Самолет через три часа. Инструкции я распечатал, но все основное мы получим в Кракове от человека, с которым сведет нас подполковник Хайрулла.

– Кто такую глупость придумал?! – высказал полковник свое недовольство. – Очень непредусмотрительно. А если с Хайруллой что-то случится? И где мы будем искать этого человека? И вообще мне не нравится, что на Хайрулле слишком много завязано. А если он не встретит нас в Будапеште? Какой-нибудь пустяк – автомобильная авария, или элементарные бандиты нападут на него, попытаются ограбить, или какие-нибудь фашисты… Всякое может случиться, и мы останемся ни с чем.

– На этот случай, господин полковник, у нас предусмотрена экстренная связь. Видимо, Хайруллу есть кому заменить. В инструкции все это предусмотрено. Прочитайте, – Сарбаз положил на стол перед Харуном Самарканди три страницы распечатки на английском языке.

До этого вся переписка шла на арабском. Инструкция на английском полковника слегка смутила. Ему не нравилось применять в работе язык своего основного противника; хотя американский английский существенно отличается от английского классического, особенно в устной форме, суть у них все же одна. Инструкция, несомненно, была написана американцем.

– Так и пришло на английском? – поднял Самарканди брови.

– Да. Я не стал без приказа переводить, потому что при переводе может что-то потеряться и вообще случаются неточности.

Полковник надел очки и стал внимательно читать. Он достаточно хорошо владел английским языком, чтобы сразу определить, что это писал человек, не владеющий арабским. У арабов фразы всегда бывают более красочными, замысловатыми, хотя и не всегда конкретными.

В принципе, кроме нескольких мелочей оперативного порядка, инструкция нового не несла и повторяла то, что уже сообщил улем Садр ад-Дин. Закончив чтение, полковник вернул листы с распечаткой компьютерщику, который обычно все бумажные документы сжигал самостоятельно, и сказал:

– Хайдара позови. И будь готов. Через час выезжаем.

Механик Хайдар ждал, видимо, неподалеку, потому что вошел в палатку меньше чем через минуту. Вежливо склонил голову.

– Через час выезжаем. На двух грузовиках. Будь готов.

– Нас всего 18 человек, господин полковник. Достаточно будет одного грузовика.

– На случай, если застрянем или с машиной что-то случится. Выезжаем на двух грузовиках, – повторил Самарканди уже более жестко.

Механик поклонился, приложив руку к груди, и попятился к выходу. Когда полковник что-то повторял таким тоном, уговаривать его было бесполезно…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. США. Штат Нью-Мексико. Проект «Жара»

На горизонте стали появляться пылевые тучи. Еще не оформившиеся, только недавно поднявшиеся с земли, они не над ней летели, а терлись о камни своими округлыми боками, однако присаживаться, как это бывает с клубами пыли позади автомобиля, не собирались, потому что сила ветра заставляла тучи передвигаться в направлении, только одному ветру ведомом, и с целью, только одному ветру понятной.

Традиционное для здешних мест невысокое окно выходило в сторону перевала, через который, извиваясь серпантином, пролегала дорога. Впрочем, за пылевыми тучами и сам перевал уже было видно плохо. Полковник Лиддел ушел в свой маленький кабинетик на первом этаже, где соседствовал с другими представителями Вооруженных сил, а профессор Фил Кошарски остался стоять в задумчивости у окна, протирал замшевым лоскутком стекла очков и смотрел на эти пылевые облака, все замечая, все констатируя и даже запоминая, но думая при этом о своем.

Здесь, в районе авиационной базы, всего-то в трех милях от перевала, ветра в настоящий момент не было вообще. Была только изнуряющая жара, которая в это время года ежедневно приходит согласно собственному жесткому графику около десяти часов утра. После десяти окна в помещениях никогда не открывались, чтобы не свести на нет все титанические усилия кондиционеров. И потому ветра всегда хотелось бы. И даже такого вот, красноватого мутного цвета. Этот ветер обычно несет пыль впереди себя и быстро уносит ее вдаль, а за пылью уже идет обычный ветерок, пусть и теплый, тем не менее содержащий в себе большую прохладу, чем застывшая жара. Но из опыта ранних ожиданий Кошарски хорошо знал, что, перекатившись через перевал, ветер, как обычно, уйдет дальше вдоль хребта, не затронув базу военно-воздушных сил, обреченную, казалось, страдать от жары все годы своего регламентированного уставами существования. Естественно, только от жары летней, потому что зимой здесь бывает достаточно прохладно, хотя и не слишком холодно. Нью-Мексико все-таки не Аляска. Вот другой ветер, прорвавшийся с юга, этот может иметь и почти штормовую силу, и потому его очень не любят пилоты с авиационной базы. Но с юга, с Мексиканского залива, ветер приходит только ранней весной или поздней осенью, когда уже не ищешь возможности защититься от утомившей жары. Однако окна кабинета профессора Кошарски выходили на север, и приближение южного ветра он в окно увидеть не мог. Да ему и безразлично было, какой ветер на улице, поскольку из здания лаборатории профессор выходил редко, да и то лишь на короткие мгновения, за которые добирался до машины. Отношения профессора Кошарски с погодой строились только на основе внимания к отдаленным от «лаборатории Филипса» регионам. Местная же погода никак его не трогала и не волновала.

Но сильно волновало то, что сейчас происходит в России. Спроектированная в лаборатории установка, которая проходила сейчас полевые испытания, как это обычно называется, хотя испытания проходили вовсе не в поле, а в космосе, была слишком маломощной, чтобы дать такие результаты, какие приносили каждый день сводки новостей из России, Пакистана, а в последнее время и из Европы. Установка, при наличии соответствующих туч, могла вызвать только достаточно сильный дождь, даже дождь проливной, но никак не целый каскад ливней. И, конечно, Фил Кошарски сильно рисковал, обещая соответствующее действие своей установки командованию инженерного корпуса американских Вооруженных сил. Но предложение его было настолько заманчивым и многообещающим в случае успеха, что военные спецы не могли отказаться от такого предложения. А суть его была в том, что пакистанские власти выступали против бомбардировок талибов, перешедших афганскую границу и нашедших убежище в соседнем Пакистане. При этом сама пакистанская армия справиться со своими-то талибами никак не могла и, по сути дела, не контролировала северо-западные районы страны. Что же тогда говорить об объединенных силах пакистанских талибов с опытными и проверенными в боях талибами афганскими?

И американские войска в Афганистане тоже не могли ничего поделать с постоянно переходящими границу летучими отрядами. После коротких боевых действий эти отряды быстро возвращались в Пакистан, но успевали нанести урон и натовским войскам, и официальным афганским Вооруженным силам, и местным административным органам. Что с этой бедой делать, в американском объединенном комитете начальников штабов не знали. И выход предложил профессор Кошарски. Выход простой. В общих чертах все звучало так. Кошарски брался с помощью своей установки, способной со спутника посылать достаточно сильные лучи в высокочастотном радиодиапазоне, создать где-нибудь севернее «района поражения», например над центром России, искусственную, но достаточно сильную нивальную воронку, которая, пролившись дождями, обретет способность вызвать образование антициклональной линзы. А дальше процесс будет развиваться по принципу домино, и сама антициклональная линза начнет образовывать нивальные воронки. Установка на спутнике по указанию с Земли будет только время от времени давать короткие посылы, грубо говоря, производить подпитку необходимых процессов, которые будут в дальнейшем вызывать более сильные эффекты. В результате чего от засухи, вполне вероятно, пострадает Россия, что тоже может быть использовано с пользой для Соединенных Штатов, но, главное, от ливней сильно пострадает Северо-Западный Пакистан. Причем профессор пообещал создать не просто несколько ливней, но продолжительные ливневые дожди, которые вызовут массовые наводнения. В этой обстановке талибам будет просто не до вылазок в Афганистан.

Конечно, предложение Кошарски вызвало множество вопросов. Он эти вопросы предвидел и готов был ответить соответствующим образом. А там, где ответить вразумительно не мог, ссылался на климатические прогнозы своего суперкомпьютера и его же математические расчеты. Вопрос состоял только в одном: необходимо было финансирование, чтобы запустить спутник, на который следует установить оборудование лаборатории. Профессор к тому времени уже знал, что к запуску готовится беспилотный космический корабль, на который оборудование «лаборатории Филипса», хотя и с других направлений, будет установлено обязательно. Себе он просил отдельный спутник, понимая, что ему предложат воспользоваться оказией. И ему предложили. И дело пошло. И пошло настолько явственно, что сам Кошарски начал уже бояться. Нет, не того, что эксперименты с погодой непредсказуемы и могут обернуться глобальной катастрофой. Боялся уже, что привлек к себе слишком много внимания. Сам он хорошо понимал, что его установка не способна на подобное. Даже если бы включили на полную мощность все поля ХААРП, и то неизвестно, каким был бы результат. Но внимание к исследованиям по проекту «Жара» обязательно должно вызвать и многоуровневую проверку. Разговоры об этом уже начались, и начались они внутри «лаборатории Филипса», где завистников ничуть не меньше, чем в любой другой научной лаборатории. А установка такую проверку выдержать сможет едва ли. Она гораздо более проста, чем об этом говорилось, и в гораздо меньшей степени опирается на помощь суперкомпьютера лаборатории, чем это декларировалось. Да, военные поверили в предложение с удовольствием, потому что им хотелось поверить и они надеялись на успех. А если проверку будут проводить ученые, они поймут, что установка просто работала синхронно с какими-то другими явлениями, а сама по себе большого интереса не представляет.

Конечно, и это был бы не крах. Финансирование уже получено, и многое уже достигнуто. Но в любом случае встречаться с нелицеприятным мнением коллег профессору Кошарски не слишком хотелось, хотя даже доказать, что он преднамеренно ввел в заблуждение комитет начальников штабов, было, кажется, и невозможно. Ну, ошибка, ну, стечение обстоятельств. А каждый ученый желает верить в то, что он не ошибся, и потому ошибка принимается за реальность. Это все возможно и простительно. Но раньше, чем спохватились коллеги-ученые, всегда готовые подвергнуть любого из своих собратьев обструкции, деятельностью направления, руководимого профессором Филом Кошарски, заинтересовалось ЦРУ. В пятницу вечером некий старший агент Джон Джонс позвонил и напросился на разговор. Естественно, сотрудник ЦРУ и должен был иметь такое неприметное имя. И сегодня человек из этой одиозной даже для американцев организации должен был приехать. С какими-то вопросами он приедет? Не хотелось бы, чтобы этого Джона Джонса интересовал проект «Жара», хотя думалось, что именно это его и интересует, как и многих сейчас. Но гадать Фил Кошарски не любил и предпочитал ждать…

* * *

От раздумий профессора оторвал вид машины, только что миновавшей перевал и торопливо покинувшей красное пылевое облако. Машина могла идти и в другие корпуса «лаборатории Филипса», и вообще могла бы направляться на базу ВВС, но что-то говорило Кошарски, что машина едет именно к нему. Что это было, предчувствие или что-то другое, например способность к анализу на уровне подсознания, он не задумывался. Машину в Лос-Аламос, куда должна прилететь профессор Троицки, он послал другую. И вообще, в здешних краях редко можно было встретить маленький спортивный «Порше 911». А известный контур и размеры именно этой машины профессор, страдающий дальнозоркостью, отчетливо различил вдали. Может быть, даже не различил, а просто по скорости и стремительности, с которой спортивный автомобиль приближался, опять же на подсознательном уровне подумал, что это именно «911»-я. Подумал и потом уже понял, что не ошибается. Из обслуживающего персонала авиабазы никто на такой машине не ездит. Не по карману обслуживающему персоналу подобные транспортные средства, хотя все они любят, кажется, скорость не меньше, чем пилоты военных истребителей. А уж вдумчивые по природе своей научные сотрудники лаборатории тем паче на «Порше» ездить не будут. Эта машина отражает характер владельца. И это абсолютно не научного склада характер. Она, скорее, больше настоящим летчикам подходит. Но и среди летчиков, насколько Кошарски знал, не было таких, кто мог себе позволить иметь «Порше».

Машина приближалась. Теперь уже точно было видно, что это «911»-я. И она свернула от КПП авиабазы к КПП «лаборатории Филипса». Откуда-то вдруг пришла уверенность, что это приехал тот человек из ЦРУ, что звонил в пятницу вечером – Джон Джонс. О его предполагаемом визите профессор Кошарски ничего не сказал полковнику Лидделу, представляющему Отдел перспективного вооружения Пентагона, хотя тот одновременно с другими обязанностями выполнял и обязанности по сохранению секретности проекта «Жара». Все равно человек из ЦРУ пожелает разговаривать, что называется, тет-а-тет. И вообще неизвестно, что интересует Джона Джонса. Может быть, у него вопросы вообще по другому проекту направления…

* * *

Ожидания Фила Кошарски подтвердились, чему он, впрочем, не сильно удивился, потому что обычно умел как-то предвидеть события. То ли интуитивно, то ли за счет умения сопоставлять факты и делать из этого правильные выводы. На «Порше 911» приехал, затратив на дорогу от перевала до КПП втрое меньше времени, чем тратят обычно другие машины, тот самый старший агент Джон Джонс, о чем вскоре предупредили профессора звонком дежурные охранники.

– Проводите его ко мне, – попросил Фил. – Мы договаривались о встрече.

Охрана ФБР, пожалуй, самая дотошная в исполнении своих обязанностей и самая надежная из всех видов охраны. И охранник, не пропустив «Порше» на территорию лабораторного двора, самого гостя проводил прямо до рабочего стола профессора и при этом, уходя, смерил того ощупывающим взглядом от затылка до высоких каблуков, задержался взглядом на левом плече, слегка стянутом под джинсовой курткой ремнем подмышечной кобуры, но под взглядом Кошарски вопросов задавать не стал и удалился.

Джон Джонс оказался уже не молодым человеком, что как-то не вязалось с его спортивной машиной и не менее спортивной манерой езды. Впрочем, он и сам смотрелся человеком спортивным, энергичным и уверенным в себе, в движениях был стремителен и при этом полностью раскован, словно бы расслаблен. Носил ковбойскую шляпу и короткие ковбойские сапоги на высоком каблуке. Правда, обходился при этом без шпор, что и понятно, поскольку пришпоривать «Порше» удобнее было простой подошвой. И выглядел вовсе не таким незаметным, каким должен быть, по мнению Кошарски, агент ЦРУ и вообще агент любой разведывательной службы мира. Но Кошарски в данном случае мыслил сложившимися стереотипами, понимал это и старался избавиться от общепринятых понятий, как всегда старался избавиться от них в науке.

После короткого представления Фил показал рукой на свободное кресло и сам сел за рабочий стол:

– Я слушаю вас. Мы вчера как-то не обговорили цель вашего визита…

– Цель моего визита такова, что обговаривать ее в телефонном разговоре не рекомендуется. Да это, практически, и невозможно сделать. – Джонс положил на колени алюминиевый кейс, принесенный с собой, раскрыл и выложил на стол перед Кошарски несколько листков принтерной распечатки. – Поинтересуйтесь вот этим…

И не забыл уже на поверхности стола перевернуть листы так, чтобы профессор смог читать.

Кошарски достал очки, придвинул распечатку ближе к себе и, начиная с первых строк, уже задержал дыхание.

– Что это такое? – спросил, прочитав первые полстраницы.

– Вы меня спрашиваете? – вопросом на вопрос ответил Джон Джонс. – Я хотел бы вас спросить, насколько это интересно для вас и для вашего проекта.

– Для моего проекта, если считать это новым материалом, не интересно, поскольку наша установка работает именно по данному принципу. Изначально я даже подумал, что это просто утилитарное описание принципа работы моей установки. Только потом увидел некоторую принципиальную разницу.

– Так вы не видите здесь ничего для себя полезного? – старший агент Джон Джонс слегка удивился.

– По сути дела, это уже пройденный моей лабораторией этап. Пройденный за много лет, тем не менее уже оставшийся за плечами. Если бы эти материалы попали к нам, скажем, в конце прошлого века, они помогли бы нам существенно. Скажу даже больше: они позволили бы нам тогда уже совершить скачок во времени-пространстве. Сейчас, скорее всего, они только дублируют то, что мы сами наработали. А что это такое вообще?

– Это часть материалов Института физических проблем, что были когда-то вывезены из Советского Союза.

– Да, часть тех материалов нам в руки попала, – согласился Кошарски. – К сожалению, в них не хватало многих ключевых моментов.

– Это еще одна часть, – подтвердил Джонс.

– А почему она сразу к нам не попала? – не понял профессор.

– Потому что была похищена частными лицами, покидающими лабораторию по принципу крыс, бегущих с тонущего корабля. Но вы дочитайте до конца. Может быть, в дальнейшем будет что-то более интересное. Или вы огульно считаете весь материал вчерашним днем?