Текст книги "Горный стрелок"

– Первый, а откуда ты узнал, что эти разведчики появятся здесь именно сейчас?

– Все разведки мира, в общем-то, имеют «засвеченных» сотрудников. Если сотрудник «засвечен», его уже трудно использовать. Значит, пора в отставку. И в каждой разведке существует каталог «засвеченных» разведчиков разных стран, чтобы иметь возможность их использовать. Я предварительно подготовился к нынешней нашей операции. И уже знал, кого искать. Эти люди вчера появились. Два дня мы искали место, откуда сможем увидеть картину их задержания. Сегодня мы пошли полюбоваться уже на сам процесс. Это я вам в качестве обучения открываю секреты. Чтобы хотя бы в теории знали систему подготовки к операции.

Полковник вздохнул. Пусть его нынешние курсанты и не самые интеллектуальные люди, но схватывают они все сразу и понимают его быстро. С ними полковник Валентино Мартинес готов был пойти на самую сложную операцию, на которую не рискнул бы идти со своими соотечественниками, прошедшими только такой же подготовительный курс. Эти были воины по крови и по мышлению, они были дерзкими и бесстрашными. Они не заботились о том, что будет позже, а думали, как выполнить поставленную задачу.

* * *

Трое ползунов преодолели еще около ста метров. Ушел у них на это почти час. Полковник Мартинес часто поднимал бинокль к глазам.

– Первый, эти так и лежат без движения? – с легкой усмешкой спросил Второй на середине пути. Переговорное устройство работало настолько хорошо, что даже оттенки голоса передавало без искажения.

– Лежат. И не шевелятся, – серьезно ответил полковник.

– Как только не замерзнут…

– Если уже не замерзли, – авторитетно сказал Третий. – Столько времени лежать без движения… Уже в ледышки, наверное, превратились. Только тронь, зазвенят. И зазвенят, когда их охрана обнаружит. Тогда уже поздно будет помогать. Я человек не злой, но лично я бы разбудил их. Застрелить человека всегда легче, чем дать ему вот так замерзнуть. Это для меня лично.

– Ты не прав, Хамид. – Мартинес проявлял в разговоре терпение. – У них натовские термокостюмы с подогревом. На поясах за спиной аккумуляторы висят, я видел. Знаю я такие аккумуляторы. Термокостюм не позволит даже насморк подхватить и прогревает все тело до естественной температуры тридцать шесть и шесть десятых градуса. А то, что не шевелятся, – это правильно. Это только говорит об их высокой квалификации разведчиков. Они вычисляют периодичность прохождения охранников. Когда вычислят, тогда и шевелиться начнут. На этом их и накроют, я думаю.

– Ближе подползем, и мы вычислим, – согласился Второй.

– И другое вычислим, – подвел итог полковник Мартинес.

Подползли они через полчаса. И заняли позицию, которую занимали до этого два утра подряд. Позиция отлично подходила для наблюдения. Вот для действия – нет. Но действовать они намеревались только через несколько дней и потому не торопили события. Полковник Мартинес любил повторять, что успех любого дела зависит от правильного планирования. При правильном планировании и точном расчете малыми силами можно выполнить самую сложную задачу.

И уже на месте, когда они сами начали наблюдение, полковнику позвонили на спутниковый телефон. Разговор велся едва слышно и на английском языке, которого ни Второй, ни Третий не знали. Да они и не прислушивались.

– Мистер Валентино, объект прибыл. Расположился, как я и говорил, в шестом корпусе базы. С ним два человека, но это, мне кажется, не охрана. Я специально присматривался. Не похожи на охранников, которых я много повидал. Настоящих. Эти разместились в комнатах по другую сторону коридора, чуть дальше. Скорее всего, это просто его друзья или сослуживцы, которых объект хочет приучить кататься на лыжах, для компании. Пока они явно не лыжники. Сам объект тоже не мастер, но рядом с ними хорошо выглядит.

– Спасибо. Я понял. На сколько дней он прибыл?

– Я сам оформлял ему путевку. На двенадцать дней. День прибытия и день отбытия считается за один день. Это стандартный срок. Все путевки такие.

– Хорошо. То, что я просил…

– Я все сделал. Эту штуку я прикрепил под столешницей письменного стола. Туда горничная заглянет в последнюю очередь, когда отдыхающие уже уедут и будет генеральная уборка номера. Я до горничной успею снять. Горничную тоже я обычно посылаю. И номер при отбытии сам принимаю. Так по нашему графику работы получается: если я кого-то заселяю, я же его и провожаю. Значит, и этого провожу тоже.

– Спасибо. Продолжайте наблюдение. Отмечайте весь график передвижений объекта. Куда ходит? В какое время? Не всегда же он на лыжах…

– Я уже начал составлять такой график.

– Я сегодня к вам, Арсанак, загляну. Скорее всего, в середине дня. Поговорим.

– Хорошо, мистер Валентино. Я буду ждать. У меня смена уже закончилась. Буду дома.

Полковник отключил трубку. Его собеседник был простым информатором, завербованным полковником совсем недавно. На спортивной базе он занимал должность дежурного администратора. В России странное использование должностной терминологии. Для американцев само слово «администратор» уже значимо и, как правило, дает человеку определенный высокий социальный статус. В России же это просто мелкий менеджер. Но мелкие люди часто бывают самыми незаменимыми помощниками, как хорошо знал Мартинес из личного опыта более чем двадцатилетней работы в ЦРУ. И чем менее значим человек, тем легче бывает его завербовать. Любая вербовка уже предполагает, что она повышает самооценку человека. Это полковник знал хорошо, но своих подопечных из боевой группы он этому не учил. Для них он был полковником корпуса морской пехоты США, никакого отношения к ЦРУ не имеющим. Впрочем, они и с полковником ЦРУ, скорее всего, работали бы так же охотно, как работают с полковником корпуса морской пехоты…

* * *

Разговор завершился вовремя. В этом полковник Мартинес убедился сразу после того, как поднял бинокль. Да и Второй, обладающий таким зрением, что мог обходиться без бинокля, подсказал:

– Зашевелились наши ледышки…

Группе Мартинеса с их точки наблюдения не было видно большую часть маршрута, по которому охрана олимпийской горнолыжной трассы совершает обход. И потому приходилось следить за второй группой наблюдателей и ориентироваться по ее реакциям. С одной стороны, в таком положении была своя выгода. Группа Мартинеса оставалась недосягаемой и для взглядов охраны. С другой стороны, прохождение охраны тоже хотелось видеть. Но здесь полковник преследовал свои интересы. Он точно знал адрес фирмы, которая поставляла на олимпийский комплекс охранные системы, и знал, что опасаться следует не самих охранников, а этой системы. А вот ее-то увидеть он надеялся. Правда, готов был для этого и точку наблюдения сменить. Попросту говоря, лучшую точку наблюдения сейчас занимала вторая группа. И, как только она уйдет со своей позиции, полковник намеревался двинуться туда со своими помощниками, чтобы объяснить им преимущество высокотехнологичного военного оборудования перед всеми другими системами. Простой урок на будущее. Ребятам это пригодится, когда самого Мартинеса здесь уже не будет. У него самого и у вверенной ему группы, в принципе-то, совершенно разные задачи. Хотя помощь группы и ему всегда может понадобиться.

В бинокль было отлично видно, что тот из передней троицы, кто лежал посредине, что-то отмечает в «планшетнике». А вот это уже, как посчитал полковник, очевидный прокол. Лист бумаги всегда можно выбросить и незаметно уничтожить. А компьютер просто так не выбросишь. И данные из него вполне могут стать доказательством злонамеренных действий. Конечно, по закону наказать олимпийских разведчиков не смогут. Ни в одной стране мира нет таких законов. Есть законы против промышленного шпионажа, а вот против спортивного только еще вырабатываются в отдельных странах. Тем не менее, если эта разведгруппа попадется, то можно будет ожидать усиления режима охраны. А это другим не на руку.

Впрочем, сам полковник Мартинес хорошо знал психологию охраны. Он даже проходил специальный курс по этой дисциплине. И, согласно теоретическим выкладкам специалистов, в первые три-четыре дня после провала первой группы у любой охраны следует ждать расслабления. Как правило, шпионские группы не ходят толпами. Произведут задержание с конфискацией проб, олимпийских шпионов выставят за пределы страны или хотя бы за пределы охраняемой олимпийской зоны, и после этого охрана некоторое время будет почивать на лаврах победителей. Это самый подходящий момент для работы следующей группы. И Мартинес намеревался таким моментом воспользоваться.

– Внимание, – полковник снова включил переговорное устройство. – Приготовились. Они сейчас двинутся вперед, мы выходим на их место и будем наблюдать за их провалом.

– Они так хорошо готовились, такое терпение проявили, – сказал Второй. – Просто жалко будет, если провалятся. Что здесь за охрана. Я вчера рассмотрел их на базе. Впечатления не производят. Бывшие менты…

– Нет, Бексолтан, это не менты, это бывшие офицеры спецназа внутренних войск. Из тех, которых у вас в стране называют «краповыми беретами». Я слышал, что они хороши в задержании. Посмотрим, как сработают. Надеюсь, что вас задержать не смогут. Если вы, конечно, сами не «подставитесь», – Мартинес с трудом выговорил последнее, не слишком «удобное» для него слово. Он вообще все слова делил на удобные и неудобные. Удобные – это классическая речь. Неудобные – это разговорная речь с примесью жаргона.

– Посмотрим, – согласился Второй. – А откуда такая уверенность, что группа провалится?

– Из данных, которые я собрал. У меня налажена давняя связь с фирмой «Visonic» из Израиля. Именно «Visonic» поставляла сюда охранные системы. Эти парни надеются встретиться только с визуальным наблюдением. Лично охранники и видеоконтроль, который не в состоянии все охватить. Это они прошли бы. Но они не знают, с чем им предстоит встретиться. И нам впоследствии. Но мы-то знаем. Я лично знаю и вам покажу. Научу работать. Это то, что мы должны будем найти и обойти. Вернее, вы должны будете обойти, потому что на саму операцию вы пойдете без меня. Но как обходить охранную систему, повторяю, я покажу. Все. Вперед. И поторопимся, чтобы успеть вовремя.

Полковник Мартинес опять поймал себя на мысли о том, что он всегда предполагает, что неудача может ждать кого-то, но только не его. Знал за собой такую дурную привычку. Но ничего поделать с ней не мог. В себе он был уверен…

Глава вторая

– Случайно ко мне или специально? По какому поводу старика вспомнил? – поинтересовался Давид Вениаминович, разливая чай по чашкам. – В наши-то годы просто так, чтобы навестить, уже редко ездят. Чаще сугубо по делам.

Конечно, двум бывшим офицерам спецназа военной разведки полагалось бы пить чай из армейских больших металлических кружек, но таковых в доме Кольчугина не оказалось. Да и пьют из таких кружек чаще не чай. Габиани в этом вопросе быстро сориентировался.

– Может, вместо чая еще что-нибудь? – не ответив на вопрос, предложил гость. – Я чачу с собой привез. Настоящая. По десятку рюмочек… Как?

– Как можно, Анзор Георгиевич! Великий пост. Я стараюсь, по годам положено, грехи свои замаливать. Не знаю, как ты, а я свои грехи ощущаю на физическом уровне. Рана старая ныть начнет, и следом за этим воспоминания лезут. И в первую очередь не самые радостные. И пост вот держу. На исповедь езжу. Причащаюсь регулярно. И тебе советую. Ты, помнится, православным христианином был.

Грузия, насколько помнил Кольчугин, приняла христианство еще в четвертом веке и вообще была второй после Армении страной в мире, сделавшей христианство государственной религией. И православные корни сидят в грузинах крепко.

– А кто сказал, что чача – продукт животного происхождения? – вскинул на лоб брови от удивления Габиани. – Впрочем, настаивать не буду. Я сам теперь только изредка себе позволяю. Чай, так чай…

– Ты мне на вопрос не ответил, – настаивал на своем Кольчугин. – Какими судьбами в наших краях? Случайно или по делам?

– Случайно по делам, – расплывчато, но многозначительно ответил Габиани. – Долго думал, кто мне помочь сможет. И никого, кроме тебя, вспомнить не смог. К одному, к другому обратился, но с трудом нашел-таки твой адрес. Забрался ты в такую глушь…

– Для того и забирался, чтобы подумать можно было в одиночестве и без суеты о своей жизни. Чтобы не мешал никто, – сказал Кольчугин и тут же спохватился, опасаясь, что своими словами обескуражит гостя, которому требуется помощь не спящего спокойного пенсионера, а наверняка человека действенного и с боевой подготовкой, и этим оттолкнет от себя раньше времени, не успев ничего узнать. – Но честно признаюсь, общества мне часто не хватает. Тоска нападает, что-то срочно делать хочется.

Вообще-то это было неправдой. Своей отрешенностью от суетливого внешнего мира Давид Вениаминович нисколько не тяготился. И даже не потому, что всегда был человеком самодостаточным, а просто ему нравился такой ритм жизни, резко контрастирующий со всем предыдущим.

– Тогда, боюсь, мои надежды на твою помощь могут оказаться пустыми, – вздохнул Габиани.

– Ты рассказывай, а потом решим, что пустое, а что можно и обсудить. Я в помощи посторонним никогда не отказывал. А уж друзьям тем более. А я так понял, тебе помощь нужна, если уж до меня добрался, серьезная. Давай обо всем по порядку. Для начала скажи, откуда пожаловал.

– Сейчас с Украины. Еще одного старого друга найти хотел, но не успел. Умер месяц назад.

– Кто?

– Подполковник Дерибатько.

– Петро Лексеевич?

– Он самый. Ты его разве знал? Он не из нашей бригады.

– Знавал. Жалко человека. Хороший воин был.

– Мы с ним вместе в Афгане служили. Лейтенантами.

Давид Вениаминович закивал головой, соглашаясь со старой истиной, что никому не миновать уготованной для всех участи перехода в мир иной.

– Что с ним случилось?

– С кем-то не поладил. С какими-то политическими бандитами. Застрелили. Украинская политика – дело даже более крутое, чем политика грузинская. Там разговор короткий. Раз – и нет головы у человека. Однако не наше дело политика. Не надо ему было в это грязное болото соваться. Шел по улице, из проходящей автомашины – автоматная очередь. Три пули в голову. И вся политика…

Кольчугин плечами пожал, не высказывая своего отношения к этому вопросу.

– А на Украину прямиком из Грузии приехал, – продолжил Габиани. – Как там твоя родня у нас поживает? Давно не виделся?

– Лет двадцать. Раньше переписывались. Сейчас как-то и переписка прекратилась. Звонили как-то, на похороны звали. Тетка умерла. Но пока меня нашли, поздно было уже ехать. Без меня похоронили. Только послал соболезнования.

– А жена-то как? Марина, если мне память не изменяет.

– Мария. Она сейчас в монастыре. Пока послушницей. Надеется на постриг.

– Значит, ты один…

– С Валдаем.

– А сыновья где?

– Служат. Старший прошлым летом приезжал. Младший выбраться не может. Добираться дольше, чем отдыхать. Он на Камчатке. Погранец. Не каждый год «на материк», как они говорят, выбирается…

– А старший где?

– Миротворческий контингент. В Южной Осетии.

Кольчугин предполагал, что такое сообщение может не понравиться даже отставному полковнику грузинских вооруженных сил, тем не менее не посчитал нужным скрывать. Тем более, подозревал, что Анзор Георгиевич это может и знать. Если Габиани ехал с определенной целью, то вполне мог к поездке подготовиться основательно и навести соответствующие справки. Хотя бы для того, чтобы не совершить в беседе очевидного «прокола».

– Рядом с нами, – Габиани не сказал «у нас», хотя в Грузии по-прежнему считают Южную Осетию своей. Видимо, не хотел обострять отношения в момент, когда собирался попросить помощи. – Тоже грузинские корни чувствует? Или нет?

– Я за него не решаю и не знаю, что он чувствует.

Грузинские корни Кольчугина сводились к национальности его матери Мзии Автандиловны, которая с самого детства воспитывала в троих своих детях, двух дочерях и сыне, любовь к горам Грузии, к ее культуре и народу. Еще в советские времена Давид Вениаминович раз десять ездил отдыхать в Грузию к родственникам матери. Сначала вместе с самой Мзией Автандиловной, после ее смерти и со своей семьей, однако поездки прекратились после того, как стали опасными. Подполковник Кольчугин участвовал в составе российского спецназа при штурме дворца президента Гамсахурдиа и во время приведения к власти президента Шеварднадзе, и его участие каким-то образом стало известно современным грузинским спецслужбам. По крайней мере, родственников Давида Вениаминовича в связи с этой информацией многократно вызывали на допросы. При нынешнем грузинском режиме такие вещи могли не простить.

Знал об этой грузинской командировке Анзор Георгиевич Габиани или не знал, сказать было сложно. Скорее всего, не знал, иначе, вероятно, и не поехал бы к Кольчугину. Хотя дать на этот вопрос однозначный ответ было практически невозможно.

Габиани пил чай маленькими глотками, пил без сахара, со сладким печеньем.

– Ты в отставку, кажется, майором вышел?

– Из Российской армии ушел майором. В грузинскую пришел сразу подполковником. С таким условием и пригласили. Потом и до полковника дослужился. Пока из армии не попросили.

– Не поладил с кем-то? Или просто чистка всего российского?

Габиани энергично закивал, отчего усы его заколыхались грустной волной.

– Первое. Не поладил. С американскими советниками. Раскритиковал их систему подготовки наших коммандос. И формирования, и подготовки, хотя формированием занимались не американцы, но люди, тесно связанные с американцами. Я предлагал прекратить практику формирования личного состава из уголовников и желал вводить систему подготовки по проверенной методике спецназа ГРУ. А у америкашек при отборе личного состава все упирается в тест Купера. Я считаю это глупостью несусветной. Знаешь, что это такое?

– Если память мне не изменяет, а изменяет она редко, американский доктор Купер где-то, кажется, в 1968 году, подготовил тесты для набора бойцов в американскую морскую пехоту специально для отправки во Вьетнам. Тест на определение выносливости. Бег на 12 минут, плавание на 12 минут, езда на велосипеде на 12 минут. И выработал нормативы для возрастных групп. Укладываешься в норматив, значит, годишься. Глуповатая система, но в американской армии она, кажется, до сих пор функционирует. Я читал, как все проходило на этапе внедрения. Конкурсантам не сообщали, с какой целью проводится тестирование, но такое молчание могло пройти только на первичном исследовании, потом же, если учитывать нежелание простых американцев найти себе могилу во вьетнамских болотах, с тестами произошел полный провал. Американское общество пришло к мнению, что нация повально страдает дистрофией. Не помню, чем все закончилось, но для пополнения личного состава планировалось проводить тестирование среди заключенных с длительными сроками. Служба во Вьетнаме должна была сократить их срок или даже списать его полностью. После Вьетнама тестирование, кажется, стали проходить сначала эмигранты из латиноамериканских стран, желающие получить американское гражданство по окончании службы в армии, а потом и все остальные. Хотя упор на этот тест, и на мой взгляд, тоже дает сомнительное представление о кандидате в любой спецназ. Оценка способностей слишком узкая и дающая мало действительных характеристик человека.

– Вот-вот. Ту же систему американцы, как обычно, считая по великой своей глупости, что у них все самое умное и лучшее, пытаются внедрить у нас. А в высшем руководстве страны перед всем американским поклонение почти священное. Потому меня никто не стал слушать, сначала просто отодвинули от дела, потом и вовсе, грубо говоря, «задвинули». В дальний ящик стола, так, кажется, это называется. Не нужен стал. И это с моим-то опытом…

– Ситуация понятна, – согласился Кольчугин. – В иной интерпретации, но и у нас такое встречается.

Габиани добродушно усмехнулся.

– Ладно, не будем эти вопросы обсуждать. Я вообще-то не за тем прибыл.

– Вот-вот, наконец-то слышу разумные речи. Итак, Анзор Георгиевич, зачем ты прибыл? Давай уж сразу к делу, по-армейски, как мы привыкли. Я так понимаю, что нужна моя помощь. Чем я могу тебе помочь?

– Сын… Сын мой старший…

– Тенгиз? – спросил Кольчугин, и в памяти его выплыл образ кудрявого худощавого паренька, слегка угловатого и застенчивого.

– Помнишь его? Тенгиз… Капитан Тенгиз Габиани. Он с этими американцами, как я думаю, в беду попал. Или близок к тому, чтобы в беду попасть. А я этого допустить не могу.

– Конкретнее. Где он?

– По эту сторону границы.

– Так. Это уже становится интересно…

* * *

Молчали они долго, переваривая сказанное. И чай не трогали. Если бы пили чачу, разговор, возможно, оказался бы более оживленным. Но обошлись без чачи.

– По эту сторону границы… – повторил Кольчугин в раздумье. – Но у Грузии, согласно нашим российским понятиям, есть граница с Россией, есть граница с Абхазией и есть граница с Южной Осетией. Это все не считая границ с другими странами. Я только ваши северные границы считаю. Во всех трех вариантах будет по эту сторону границы. Где конкретно?

– Да в России же, – отчего-то рассердившись, сказал Анзор Георгиевич.

Пес, лежащий в дверном проеме, поднял голову и заворчал. Валдай не любил, когда разговаривали на повышенных тонах или жестикулировали, и всегда на это реагировал. Анзор Георгиевич посмотрел на собаку и опустил голову, словно бы в усталом отчаянии, хотя отчаиваться ему пока было не от чего. Единственная причина внешнего расстройства могла сводиться к тому, что в Грузии по-прежнему считали и Абхазию, и Южную Осетию своими территориями, а северной границей считали только одну границу с Россией. Но на это должны были реагировать политики, а никак уж не хорошие старые друзья. Тем более, боевые друзья.

– Это уже становится интересно… – повторил Давид Вениаминович произнесенную ранее фразу. – Хотя я, признаться, не слышал, что где-то на нашей территории воюют грузинские коммандос. Наверное, это вопрос не моей компетенции, иначе я что-то услышал бы.

– Ладно, Давид Вениаминович, – словно бы спохватился Габиани. – Давай, я все по порядку расскажу. Потом уже будешь решать, где твоя компетенция, где не твоя. Короче говоря, у нас в вооруженных силах моими стараниями был поднят вопрос о системе подготовки коммандос. Я выступал против американской системы как против устаревшей и не отвечающей современному уровню. Там есть, конечно, моменты, которые по уровню современности намного российский спецназ обгоняют. Я говорю о системе вооружений и личной экипировки каждого бойца. Этого у американцев не отнять. Но, как карабин М-4[8]8
  Американский карабин «М-4» создан на базе американской автоматической винтовки М-16 и содержит в себе все характерные недостатки этого оружия. Короткий ход затвора гарантирует скопление в рабочих отсеках пороховой копоти, и карабин обычно заклинивает после отстрела 10 магазинов. Точно так же как «М-16», карабин излишне подвержен воздействию окружающей среды и часто выходит из строя в разгар боя. По заказу штаба командования специальных операций на базе карабина «М-4» было создано несколько модификаций. Например, укороченная версия «Mk-18» СQBR (Close Quarters Battle Receiver) и снайперская винтовка «Mk-12» SPR (Special Purpose Receiver). Но все они сохранили принципиальные недостатки своих предшественников.


[Закрыть] не может конкурировать с «калашом» до тех пор, пока он не оснащен всякими электронными прибамбасами, так и общая система американской подготовки спецназа выглядит детской в сравнении с подготовкой спецназа ГРУ. Но кое чем американцы все же берут…

– Чем? – напрямую спросил Кольчугин.

– Они используют в тренировках стероиды. В частности, тестостерон. Это я точно знаю. Тестостерон на тридцать процентов повышает силу, выносливость и агрессивность. Хотя я не знаю, относится он к стероидам или еще к чему-то подобному?

– Я тоже с этим не сталкивался. Кажется, это мужской гормон, являющийся сильным стимулятором агрессивности и боевой активности. Кстати, стимулирует еще и рост волос. – Давид Вениаминович посмотрел на загорелую лысину гостя, тот улыбнулся и погладил себя по темечку.

Сам Кольчугин в ответ погладил себя по полностью седой, коротко стриженной голове.

– Я как-то с молодости с этой штукой сроднился, – сказал Габиани о своей лысине. – Привык и уже другого не желаю. Впрочем, Тенгиз из-за своей лысины страдает. Он рано лысеть начал. Кажется, раньше, чем я в свое время. Может, ему поможет. Но, если и не поможет, привыкнет. Я же привык…

– И правильно. Но мы, кажется, не о желаниях беседуем.

– И о желаниях тоже. Я, в частности, желал сам воспитывать своих солдат. Хорошо воспитывать, качественно готовить. И без американских штучек. А мне это не дают. У меня тоже немало друзей в командовании. Меня поддерживали. Но американское влияние было слишком велико, и перебороть его можно было только высшей государственной властью. А высшая власть была не на нашей стороне. Тем не менее кое-что нам сделать удалось.

Габиани выдержал артистическую паузу.

– Ты продолжай, продолжай… – проговорил Кольчугин.

– Главное я уже сообщил. Главное, что группа американского инструктора на вашей стороне. Осталось рассказать тонкости. Я, конечно, мог бы и просто послать сообщение, скажем, по электронной почте в адрес вашей ФСБ. С чужого, понятно, компьютера. Но я не ставлю перед собой такую задачу – стать предателем. И именно потому приехал к тебе. Знаю, что ты был человеком в спецназе влиятельным, к тебе прислушивались, тебя уважали. Надеюсь, что и сейчас тебя не забыли. Пойми меня правильно. Я не просто сдаю группу американца, потому что меня из-за противостояния с ним отправили в отставку. Я не мстительный человек. У меня другие цели. С этой группой наблюдателем пошел мой сын. Он должен составить отчет. Насколько я его знаю, отчет он будет составлять объективный, невзирая ни на что, невзирая на наше противостояние с американцем. Тем не менее я считаю, что группу вскоре «накроют» и без меня. А сына своего я очень хотел бы вытащить из этого дела. Это условие, которое я ставлю. Если договоримся, я дам координаты и еще кое-какие данные, касающиеся их деятельности. Группа настроена на серьезную диверсию, которую легко посчитать террористическим актом. Потому я сам считаю вопрос серьезным.

– Что за группа?

– Коммандос, как у нас их зовут. По-вашему, это будет спецназ. По профилю деятельности – диверсанты. По национальности – представители разных народов Северного Кавказа. Из этнических грузин там только один, как я сказал, капитан Тенгиз Габиани. И еще есть американец. Не негр, кстати, потому сразу его не выделишь. У нас есть еще несколько инструкторов – вот те чистокровные негры. Но не приведи Господи, их так в глаза назвать. Негр для них – страшное оскорбление. Они сами себя называют афро-американцами. Мой противник, повторяю, не негр, по-моему, латинос. Но таких в США море. Внешне, однако, его можно принять за кого-то из представителей ваших национальностей. По-русски разговаривает чисто. По-грузински внятно, но словарный запас у него маловат. Языков народов Северного Кавказа не знает.

– Зовут его…

– Полковник Валентино Мартинес. Корпус морской пехоты США. Старший инструктор.

– Хорошие данные, – спокойно отреагировал на сообщение Давид Вениаминович. – Но ты сам понимаешь, что мне потребуется время для того, чтобы дать тебе ответ. Не мне давать тебе гарантии безопасности твоего сына. Рылом, как у нас говорят, не вышел и ничего обещать не могу. Мне необходимо доложить командованию. Оно, как полагается, посовещается и через день даст решение.

– Как докладывать будешь? – строго спросил отставной грузинский полковник, не забывающий о конспирации. – На телефон надежды мало.

– У меня трубка «Блекберри», она с шифратором работает. Но, чтобы не прослушали, нужно и на другом конце такую же трубку. Потому вынужден буду в Москву съездить. Шестьсот километров в один конец. Не близко. Но для старого друга…

– Спасибо, Дато Вениаминович.

– Спасибо будешь говорить потом, когда все благополучно закончится. Где ты будешь меня дожидаться? Здесь?

– Я бы уже сегодня с вечерним поездом в Москву уехал. Мне еще кое-какие семейные дела утрясти нужно. Родственник у меня в московском СИЗО под следствием. Нужно с адвокатом поговорить. А потом требуется сразу в Тбилиси вернуться. Опять через Киев, потому что из Москвы улететь невозможно.

– Точно не знаю, но краем уха слышал, что авиасообщение восстановили.

– Это не важно. Что я скажу в Тбилиси, если там меня спросят, зачем я в Москву летал?

– Родственника в СИЗО навестить. С адвокатом поговорить. Уважительная причина.

– Она перестанет быть уважительной после провала группы полковника Мартинеса.

– Но, если начнется операция, ты сам будешь в ней участвовать?

– Мне бы очень не хотелось. Но, если возникнет необходимость, я готов.

– Но это тоже не я буду решать. Меня самого допустили бы, и то хорошо. Но на вокзал я тебя вечером отвезу. Сам утром на машине поеду. Мне собаку в поезде везти – дороговато. На него отдельное купе брать нужно.

– Буду ждать вестей.

– Хорошо. Давай координаты для связи.

Габиани продиктовал номера двух сотовых телефонов. И не удивился, что Кольчугин не записывает. Он хорошо, наверное, помнил, какая у отставного подполковника память, потому что в бригаде, где они вместе служили, только один подполковник Кольчугин мог запомнить после минутного рассматривания топографическую карту, а затем по памяти назвать отличия от другой такой же карты…

* * *

Вскоре представилась возможность связаться с генералом Кобылиным. Валдай начал поскуливать и беспокойно переходил с места на место.

– Что это он? Не болеет? – спросил Габиани.

– Время дневной прогулки подошло. У собаки режим. Извини, Анзор Георгиевич, временно оставлю тебя одного. Можешь отдохнуть. Ты же ночь в поезде провел. А наши местные поезда не самые мягкие. Хочешь, на диване ложись. Или на печку забирайся. Там тепло. Я с утра протопил. Мы обычно часа полтора гуляем. Можешь спокойно поспать. Потревожить тебя никто не должен.

– Я человек южный… – объяснил Анзор Георгиевич. – Солнца в себя за долгую жизнь набрал уже достаточно. Обойдусь без печки. Отдохнуть нужно, согласен.

Давид Вениаминович натянул куртку от своего охотничьего костюма.

– Я трубку с собой возьму. Если что-то случится, мало ли, приедет кто-то, звони.

– Хорошо.

Габиани не спросил номер. Значит, знал его, но раньше не хотел звонить и предупреждать о своем визите. И дело было вовсе не в желании сделать сюрприз. Сработала привычка разведчика – не давать возможности противнику подготовиться. Значит, Габиани чувствует в Давиде Вениаминовиче противника. Кольчугин сразу понял это, но вида, естественно, не подал.

Дверь он никогда не закрывал, если не уезжал на несколько дней. Воровать в деревне некому. Да и гостя закрывать некрасиво. Валдай радовался, первым пробежал через двор к калитке и тявкнул оттуда задержавшемуся на крыльце хозяину.

Но Кольчугин не стал торопиться и вернулся в дом.

– Забыл тебе сказать, Анзор Георгиевич. Если есть необходимость поработать на компьютере, он у меня в комнате стоит. К Интернету подключен.

– У меня в сумке свой ноутбук, – отозвался Габиани, уже устраиваясь на диване. С USB-модемом. Если нужно, я с него в Интернет выйду. Со своего привычнее.