Текст книги "Капитан Валар. Смертник номер один"

– Товарищ генерал, извините, но вы так размышляете, словно я уже написал рапорт о приеме меня на службу в Комитет… Вы меня, кажется, даже не спросили.

– Разве я так размышляю? – удивился Лукьянов и едва заметно улыбнулся.

Улыбка шла его грубому, словно из камня рубленному лицу, очеловечивая его и делая доступнее. Впрочем, я не знаю человека, которому не шла бы улыбка. У меня мама улыбается очень редко, но когда она улыбается, это для меня всегда праздник.

– По крайней мере, вы начинаете решать мои проблемы так, как обычно решают проблемы своих сотрудников. Мне так показалось.

– Не переживай понапрасну, Валар. Без твоего участия женить тебя не будем. Или тебе не нужно оружие? Или ты не участник локальных военных конфликтов и мой Комитет не обязан тебе помогать? С твоей же, естественно, помощью. Пока мы говорим с тобой только на этом уровне, не более.

– Слава богу, если это так.

– Но, раз уж ты встаешь в позу неприкасаемого, я вынужден буду сам задать тебе вопрос о дальнейших планах на жизнь. Во время и после оформления пенсии.

– Остановиться хочется. Осмотреться, подумать… Пока нет никаких планов. Мы все бежим, торопимся жизнь прожить – и не любим останавливаться, не любим задумываться, потому что после раздумий захочется переменить жизнь, а этого мы на подсознательном уровне боимся.

– Признаюсь, мне странно слышать такие слова от офицера спецназа. Пусть даже спецназа ГРУ… Я хорошо знаю, что вы там все себе на уме. Философы войны, грубо говоря. Но как можно останавливаться, осматриваться и задумываться, когда в тебя готовятся стрелять, когда противник уже ствол поднял и предохранитель опустил? Этого я не понимаю…

– В меня опять готовятся стрелять? – спросил я невозмутимо и даже с некоторым удивлением. Но удивление мое естественным не получилось – я прекрасно знал, что подстрелить меня желает очень много людей.

– А ты надеялся, что от тебя отстали и полностью переключились на меня? Напрасно. Я вообще с боку припека. Я не был даже в первоначальном варианте известного тебе списка людей, подлежащих уничтожению за хорошее выполнение своего воинского долга. Меня в этот список включили только потому, что я со своими людьми сумел защитить тебя. То есть так это выглядит, хотя в действительности ты сам себя защитил… Но торговаться и выяснять, кто играл первую скрипку, мы сейчас не будем. Поговорим о деле. Я объясню, в чем могу помочь тебе. Помимо всего прочего, тебе не обойтись без наших агентурных данных…

Глава вторая

Генерал говорил горячо и убедительно, кивая в такт своим словам. Я даже слегка задумался, оценивая его правоту. Но быстро нашел, что ответить:

– Извините, товарищ генерал, но эти агентурные данные не смогли предотвратить нападение на ваш офис и не предупредили о готовящемся нападении на вас. Значит, они неполные, и полагаться на них сложно. Это я не к тому говорю, что мог бы и раньше обходиться без них, а просто констатирую факт. И факт очевидный.

Генерал помрачнел и уже не улыбался.

– В этом ты прав. Наши агентурные данные были полными только тогда, когда все действия планировались там, на Северном Кавказе. А сейчас кто-то из организаторов всей этой охоты засел уже в Москве и руководит отсюда, хотя и согласовывает свои действия с нанявшим его руководством, и потому отголоски информации до нас все же доходят. Однако не в полном объеме, потому что организатор, насколько нам известно, не входит в их систему и полные отчеты и обязательные согласования делать не обязан. Понимаешь, к чему дело пришло?

– Менты с Кавказа кого-то наняли? – Я не скрывал своего удивления. – Менты наняли бандитов? То есть одни бандиты, не справившись, наняли других?

Удивление мое было понятным. Бандиты чаще воюют против своих же ментов, чем против других вооруженных формирований, даже созданных в глубине России, то есть состоящих из иноверцев и иноплеменников. Особенно это касается Дагестана, где менты уже всех достали и больше половины бандитов ушли в горы и в леса только потому, что менты их к этому принудили. Это не домыслы, это статистика допросов сразу после задержания, если таковое было все же произведено. Ведь и сами местные менты, и вооруженные формирования стараются обходиться без пленных, хорошо зная, что скоро эти пленники снова появятся в том же лесу, из которого их извлекли силой.

– Вывозить тела убитых во время прошлых операций мы им не мешали, да и не планировали. Помешали менты. Ты сам видел, как бегал и суетился твой участковый. Взрывы и выстрелы слышали многие, но кто там, рядом с деревней, воевал, – до сих пор не выяснено. Однако после твоих успешных действий потери у противника были такие значительные, что скрыть их было невозможно. Все убитые рядом с твоей деревней были без документов и остались неопознанными. Но, по данным ментовских сводок, в ряде республик Северного Кавказа ситуация вдруг стала слишком опасной. По сообщениям местных правоохранительных органов, резко возросла террористическая угроза. Один за другим стали взрываться ментовские автомобили. Причем взрывались так, что опознать тела было невозможно. Кого взрывали в действительности, мне неизвестно. Я знаю только, что так «списывали» погибших рядом с твоей деревней ментов. И потому инициаторы акции – те, кто составлял список, – решили, что будет лучше, если в следующий раз погибнут бандиты. Не знаю, каким образом, за деньги или шантажом, но они смогли заставить выбраться из леса и перебраться в Москву настоящих подготовленных бандитов-террористов, не знающих жалости парней. По крайней мере, один из тех, кого я подстрелил сегодня утром, давно уже в федеральном розыске за то, что убил главу сельской администрации в Дагестане, а потом вырезал всю его семью вместе с детьми. И таких вот отморозков натравили на нас. Им все равно уже нечего терять, и они прекрасно знают, что жизнь им сохраняет только один лишь случай. В конце концов, их достанут и перебьют. И они к этому готовы, потому за себя будут драться до конца. Это не менты…

– И даже не полицейские, – добавил капитан Магомедов.

– Да, милиционеров стали называть полицейскими, – поправился генерал. – Но и те, и другие так ментами и остались – и по сути своей, и по названию. Пока ничего нового не придумали. А те, местные… От бандитов они отличаются только тем, что воевать, как бандиты, не умеют, потому что привыкли бить тех, кто сопротивления оказать не может. А бандиты готовы воевать со всеми. И даже с нами. У них есть одна черта, которая делает их достаточно опасными, – отчаяние. От него, говорят, даже города берут минимальными силами, потому что отступать некуда. Отчаяние заставило Наполеона победить под деревней Маренго – и это определило всю его личную дальнейшую судьбу и судьбу Европы на многие годы вперед. И нам тоже необходимо с этим считаться…

В чехле на поясе Лукьянова зазвонила трубка мобильника. Он вытащил ее, посмотрел на определитель и ответил:

– Генерал Лукьянов. Слушаю, Виктор Сергеевич. Мы как раз о вашей братии говорили. Если вы раньше все были ментами, то как вас теперь называть? Не понтами же. Хотя тоже колоритно… Ладно, придумаем сами… Ты по делу? Я слушаю тебя, Виктор Сергеевич…

Мне не было слышно, что там этот мент-понт говорит генералу, и потому я просто ждал. Разговор закончился достаточно быстро, после нескольких генеральских вопросов и долгих ответов на них. Но беседа эта была явно деловой, что я сумел понять из нескольких фраз Лукьянова, и имела прямое отношение к нашим общим делам. Так и оказалось. Попрощавшись, Николай Владимирович убрал трубку и довольно долго что-то обдумывал. Лицо его при этом было сосредоточенно и мрачно.

– Неприятные новости, товарищ генерал? – наконец не выдержал я, напомнив Лукьянову о своем присутствии в кабинете.

– Как сказать, приятные или неприятные… Просто информация к размышлению. Произведена первичная баллистическая экспертиза пули, что прошла через мою руку и застряла в центральной стойке машины. Пуля, попав в пластик, сохранилась достаточно хорошо, и потому результат экспертизы выдали быстро. Так вот, три дня назад на Ярославском шоссе было совершено нападение на автозаправочную станцию. Информация о готовящемся нападении была получена несколькими днями раньше. И на всех ближайших к Москве заправках были выставлены засады. Нападавшие на такую засаду и нарвались. Их было шесть человек. На всех – три пистолета, обрез и автомат. Водитель был безоружным. Двоих бандитов убили в перестрелке, трое сдались, а один, с автоматом, сумел убежать в лес. Отстреливаясь, ранил двух ментов, потому и не смогли догнать. А теперь и пуля, и автомат выплыли… О чем это говорит?

– Лишь о том, о чем мы с вами только что разговаривали: менты наняли настоящих бандитов из леса. А по национальности задержанные кто?

– Жители Дагестана. А по национальности – кто их знает… В Дагестане куча разных национальностей живет. Все они – просто дагестанцы, и все.

– Это меня и смущает, – заметил я. – Или сами менты из отъявленных бандитов и поэтому дружат с себе подобными, или эти бандиты не настоящие, а так, новички. Я бы, товарищ генерал, склонился ко второму мнению.

– Почему? – вяло, вроде бы думая о чем-то своем, спросил Николай Владимирович.

– Все просто. Две акции, и обе провалены. К тому же, как вы говорите, в первом случае их кто-то сдал. Настоящих бандитов не сдают.

– Сдала женщина, которая приютила у себя одного из них. Рассчитывала на короткую связь, на развлечение, а потом опомнилась, когда избавиться от него никак не могла. Убить грозился, потому и сдала.

– Опять-таки несерьезно. Это дилетанты. Серьезный бандит не мог бы допустить, чтобы женщина, которую он запугивает, узнала о готовящейся акции.

– К двум твоим вариантам я добавил бы третий. Менты там, в Дагестане, взяли бандитов на чем-то – и не стали доводить дело до суда. Предложили выполнить задание и в этом случае все материалы дела уничтожить. Я с такими вариантами на Кавказе уже несколько раз сталкивался.

– Возможно, – согласился я. – Но если уж идти в эту сторону, я бы еще и четвертый вариант добавил, с которым тоже сталкивался. Был уже в моей практике случай, когда, ликвидируя банду, мы подстрелили бандита, у которого были при себе документы. Правда, не паспорт, а только военный билет и водительское удостоверение. На фотографиях – он. Фотографии не вклеены, изначально там были. Экспертиза подтвердила – «родные». Стали проверять дальше, надеялись выйти на его связи; оказалось, мужик в это время должен срок отбывать. Стали других убитых из той же банды проверять, кто без документов был. И всех удалось опознать. Все они в это время официально отбывали срок в колонии строгого режима. Не знаю уж, чем дело закончилось – мы передали материалы в прокуратуру, – но факт остается фактом: банда сформировалась в «зоне», возможно, кем-то и с определенной целью, и отправлена на выполнение задания. Наверное, планировали вернуться в «зону», иначе как бы тамошнее начальство отчитывалось. Впрочем, отчитываться они умеют…

– Это тоже вариант, – согласился генерал. – Но у меня другая мысль в голове сидит. Отношение к нашему списку… Я вот вообще ни разу в Дагестане не был, ни одной командировки туда. Практически по всем республикам проехал и прошел, а вот в Дагестан как-то не заносило, хотя именно там сейчас самая сложная обстановка. А ты?

– Дважды бывал официально, а один раз нас в помощь из Ингушетии вертолетом перебрасывали. Прилетели, отстрелялись – и снова в Ингушетию, свои дела заканчивать… А другие – бывали?

– Нет у меня пока данных. Прикажу подготовить на всех, чтобы иметь точную картину. Но мне все же кажется странным тот факт, что дагестанцы первой жертвой выбрали меня, хотя я в Дагестане не был. О чем это говорит?

– Это говорит о том, что планирование осуществлялось каким-то общим центром. Хотя бы первичное, в общих чертах и директивах. А потом уже на месте кто-то прорабатывал планы в деталях, с привязкой к местности. Кроме того, вероятно, плавает информация о том, что Комитет занимается защитой людей из списка. И бандитам есть резон начинать именно с руководителя, чтобы парализовать деятельность организации и беспрепятственно расправиться с остальными.

– Вот именно, – согласился генерал. – А твоя мысль о том, что банда состоит не из бандитов-боевиков, а из уголовников, мне нравится. Когда в меня стреляли, почему я сумел так удачно от них избавиться?

– Почему?

– Потому что они и засаду делают, как уголовники, дурных фильмов насмотревшиеся. С рисовкой, с выходом в полный рост, как Терминатор или, что еще глупее, Рэмбо. Так только уголовники могут. Боевики из леса сработали бы более аккуратно и безопасно для себя.

– Спасибо ментам за это. Но вообще-то, между уголовниками и боевиками разницы мало. По крайней мере, для тех, на кого они охотятся.

– Разница в подготовке… Хочешь, рассмешу? Около месяца назад ФСБ задержала какого-то кабардинца, который изготавливал взрывное устройство. Его вместе с этим устройством и прихватили на съемной квартире. И знаешь, что было в этой машинке самым главным?

– Что?

– Таймер с крупным табло. Цифры по пять сантиметров – видимо, на случай, если слепой попадется…

Я и в самом деле хохотнул. Меня всегда умиляли тупые голливудские боевики, где взрывное устройство всегда имеет таймер с табло и сообщает жертвам-героям, когда им предстоит взлететь на воздух – чтобы успели помолиться и исповедоваться, наверное. Ни один нормальный специалист не будет ставить такую дурость на взрывное устройство. Зачем усложнять и без того сложную технику? Только ради того, чтобы режиссер фильма имел возможность выпендриться и закрутить сюжет, как ему кажется, покруче? Я вообще киношные боевики стараюсь не смотреть. Ни наши, ни американские. Разве что фильмы со Стивеном Сигалом. Как специалист могу оценить его способности в рукопашном бою. Это не какой-нибудь бывший балерун ван Дамм, вызывающий своим умением только смех. Сигал – настоящий боец, и не заметить этого нельзя.

– Так вот, – продолжил генерал, – этот взрывотехник был чистым уголовником. Он не теракт готовил, а хотел взорвать стену сбербанка. Правда, тот был на первом этаже жилого многоэтажного дома, и к чему это могло привести, если там было полтора килограмма взрывчатки в тротиловом эквиваленте…

– Стена дома рухнула бы, причем ровно на сбербанк, и подойти к внутренним помещениям было бы невозможно, – сделал я вывод. – Следовательно, взрыв был простым баловством. Своего рода мелким хулиганством с отягчающими последствиями, оцениваемыми по статье о терроризме. То есть тянущими на пожизненное заключение.

Дверь открылась, и вошел старший лейтенант Сережа.

– Я чай свежий заварил. Приглашаю в свой кабинет.

– Отказаться от твоего чая я не смогу, – сказал генерал.

– А я тем более, – заметил я, – потому что товарищ генерал не догадался меня угостить.

Встали мы дружно и одновременно, и я не заметил, что Лукьянову после двух ранений навылет и сопутствующей этому неизбежной потери крови было сложно передвигаться. Впрочем, он, наверное, хорошо умел собой владеть.

К генеральскому столу мы вернулись через десяток минут, поговорив о жизни с другими офицерами Комитета взаимопомощи в большой общей комнате, где поставить еще один письменный стол было бы просто невозможно. И если раньше я удивлялся, как Лукьянов обходится без отдельного кабинета, что вообще-то не вяжется с его воинским званием, то после чаепития мне стало казаться, что генерал устроился очень удобно. Тем более что офицеры-соседи стараются ему не мешать, а при необходимости он просто отсылает их.

Капитан Магомедов с нами в кабинет не вернулся. Он и чай не пил, и неизвестно куда исчез. Впрочем, передо мной Магомед отчитываться был не обязан, хотя я надеялся, что он вместе с Сережей сопроводит меня до дома мамы. Впрочем, генерал Лукьянов всегда был предусмотрительным человеком и наверняка кого-то со мной отправит. Однако для того, чтобы мне отправиться в деревню, необходимо было закончить разговор и принять хоть какое-то совместное решение.

– А теперь вернемся к истокам твоего недовольства, – сказал Николай Владимирович. – Если ты, конечно, не против.

– Я не против, – сказал я. – Я всегда за то, чтобы точки над «ё» расставлять сразу.

– Тогда я задам тебе традиционный и естественный в твоем положении вопрос о планах.

– Нет никаких планов. Я хотел бы пообщаться со своим командованием – и только после этого принимать решение.

– Извини, но я уже пообщался вместо тебя и с вашим командующим, и даже позвонил командиру бригады, как и в прошлый раз. Правда, попал на начальника штаба, но это, как я понял, ситуацию не меняет. Ты теперь в инвалидах, и даже при всем желании твое командование не вправе вернуть тебя на службу. Диагноз поставлен. Что касается твоего желания осмотреться и подумать, то я уже высказал свою точку зрения по этому вопросу. Нет у нас времени на раздумья, поскольку мы находимся в боевой обстановке.

– А каковы ваши предложения, товарищ генерал?

Я спросил, еще не будучи уверенным, что соглашусь на что-то, связывающее меня обязательствами, вместо простого сотрудничества. Но если упираться лбом в стену, так у этой стены навсегда и останешься. Следует всегда искать дверь. А если Лукьянов эту дверь мне показывает, почему, собственно говоря, я должен продолжать толкаться в стену? Нужно хотя бы выглянуть за дверь и посмотреть, что там за ней делается. Вполне возможно, что через нее можно выйти, блюдя собственные интересы.

Вообще-то мои интересы всегда были тесно связаны со службой в спецназе ГРУ, и ни с чем другим. В этом отношении я был, наверное, перфекционист, уважающий только свою службу, не желающий знать другую и стремящийся быть образцовым во всех отношениях офицером. Но один из главных законов военного разведчика учит нас мимикрии. По большому счету, она может быть не только маскировочного характера, но и общественного, и нравственного, и даже бытового. И служебного тоже. Занимаясь чем-то другим, я могу внутренне оставаться все тем же офицером спецназа ГРУ. Вплоть до того, что оставаться им, работая воспитателем в детском саду. И потому любое предложение генерала Лукьянова я должен принять и рассмотреть, поскольку собственная служба меня уже принять не в состоянии. Генерал не обманывал меня, это я чувствовал. И раздумывать сейчас мне было не о чем.

– Признаюсь, изначально я намеревался предложить тебе длительную командировку в курортную зону. У меня есть письменное обращение терских казаков с просьбой выделить им офицера запаса, который сумел бы подготовить их к активным боевым действиям, научил методам ведения разведки, рукопашному бою и прочему. Я уже дал обещание, сразу подумав о тебе. Тем более что у тебя там должен быть высокий авторитет. Терские казаки хорошо знают, что такое «валар», и капитан Валар пришелся бы им по вкусу. А в каких условиях они сейчас живут, ты сам догадываешься. Постоянные конфликты с кавказцами и полное предательство со стороны собственной власти. Во всех спорных вопросах последняя поддерживает кавказцев. Дело доходит уже до того, что у казаков отнимают земли и передают кавказцам. А земли эти терцам еще царь жаловал. Просто сидеть и наблюдать, как их грабят, они не желают и намерены готовить отряды самообороны. Поэтому просят опытного человека, который будет способен обучить их.

– Дело хорошее, – согласился я. – Думаю, у меня могло бы получиться, хотя мои жесткие методы воспитания бойцов не всем понравятся. Но я своих солдат всегда готовил так, чтобы они и через десять лет оставались теми же солдатами спецназа.

– Терцы – народ особый. Они веками воевали с горцами – и закалились. Но сейчас об этом говорить не стоит. У нас есть ближайшая задача, и с ней мы должны справиться вместе. Здесь, в Москве…

– То есть вы предлагаете мне поступить на службу в Комитет взаимопомощи?

– К сожалению, Комитет взаимопомощи – это не военизированная организация, а только общественная, хотя большинство членов Комитета официально находятся на службе в различных частях Вооруженных сил и внутренних войск, даже полиции. Исключение составляем я, ты, капитан Магомедов и старший лейтенант Сережа. Все мы инвалиды и находиться на службе не можем по состоянию здоровья.

– Вы тоже? – удивился я.

– Все мы – инвалидная команда. И с нами не слишком считаются те, кто это знает. С одной стороны, это хорошо, потому что и противник, если он в курсе дела – а он в курсе, – тоже думает, что легко с нами справится. Мы даже умышленно это афишируем. Своего рода прикрытие и дезинформация. С другой стороны, на нас и высшие инстанции смотрят как на инвалидов, а у нас в стране, сам скоро почувствуешь, к инвалидам отношение как к отработанному материалу. Мы для власти – мусор, который можно вымести, но можно и оставить, если не слишком мешает. Потому положение наше двоякое, и при этом сложное, потому что делать мы должны много, без официальной помощи и даже вопреки официально декларируемому общественному мнению, которое, как тебе, конечно, известно, складывается из указаний сверху. Хорошо еще, что неофициально нам оказывают помощь все силовые ведомства. Однако кое-кто из политической элиты, краем уха уловив наши цели и задачи по самозащите собственных жизней и жизней своих товарищей, считает нас экстремистами. Откровенно, кстати, так и говорят – даже с трибуны Государственной думы. Сейчас в политической элите с подачи правящей партии пошла такая тенденция: если человек открыто и гордо называет себя русским или православным, его сразу обвиняют в экстремизме. С общественной позиции поведение политиков вполне понятно: они хотят придавить всякое иное мнение, которое может мешать им хорошо жить. Разных пройдох, что питаются западными деньгами и толкают прозападные идеи, тоже сдерживают, но именно сдерживают, а не придавливают, опасаясь западного общественного мнения, консервации своих вкладов в тамошних банках и всяческих прочих осложнений. А основное население страны придавливают жестко. Так что рай и правительственные награды я тебе не обещаю. При нашей деятельности возможно встретиться со множеством неприятных моментов, но это все на моей совести, и разгребать неприятности предстоит мне. Хорошо, что нам удалось добиться негласного сотрудничества с правоохранительными органами. Однако только на среднем административном уровне. На высоком уровне на поддержку рассчитывать не приходится. У нас денег не хватит, чтобы оплатить такие услуги…