Текст книги "Осень для ангела"

Он подхватил пальто, отряхнул от снега и оделся спешно, чтобы самому не подцепить простуды. Чертыхаясь и хмыкая, пошел дальше, но не тут то было. Откуда ни возьмись со всех сторон привидения поплыли к нему, закружились хороводом, заглядывая в глаза. Невесомые, полупрозрачные, безмолвные. Не так чтобы много их было, но иному человеку и одного хватит, чтобы с ума сойти от страха.

Иван Васильевич не сразу осознал, что страха то в душе и нет. Поначалу, правда, припустил крупными прыжками, стуча зубами от страха, но на удивление быстро справился с собой, замедлил ход. Решил ничему не удивляться, сделал вид, что его это не касается, и ровным спокойным шагом продолжил путь к остановке, поминутно оглядываясь на преследующих его посланцев того света.

– С ума сошел, не иначе, – мысленно сокрушался он. – Надо бы ко врачу сходить, пусть процедуры назначит. Говорят, лечение грязью всякие глупости организма излечивает напрочь.

Он представил себя лежащим в грязевой ванне, словно покойник в сырой земле и мысль показалась ему неудачной. Тут процедурами не обойтись, тут с головой проблемы, их грязями, да примочками не вылечишь. Кому же признаешься, что у тебя крыша поехала? Позор то какой!

– Не может такого быть, чтобы я с ума сошел! – успокоил сам себя Иван Васильевич. – С ума в одночасье не сходят, для этого время требуется. Днем нормальным был, а к ночи с ума сошел, да не может такого быть!

От такой мысли ему стало веселее, плечи расправились, шаг стал увереннее, четче ударяла подошва о стылую землю. Ать-два, ать-два, словно на плацу вышагивал Иван Васильевич.

Привидения сопроводили его до границы кладбища и замерли у забора. Он обернулся пару раз из любопытства, туманные фигуры смотрели ему вслед до тех пор, пока он не сел в автобус. Даже через окошко автобуса Иван Васильевич видел их удаляющиеся фигурки.

– Чепуха какая! – отмахнулся он и выкинул из головы вечернее происшествие.

Только дома заснуть удалось не сразу, мерещились ему всякие ужасы, неизменно включающие в себя призраков и чертей. И снилось ему не меньшая глупость, отчего проснулся он в состоянии похожем на глубокое похмелье.

На следующий день он работал, находясь в необычном для себя возбуждении. Все валилось из рук, отвечал невпопад на вопросы сослуживцев, странно засмеялся во время церемонии прощания, чем смутил присутствующих.

Наступил вечер, кладбище опустело, Иван Васильевич окончательно понял, что работы сегодня не получится. Решительно захлопнул гроссбух, спрятал в ящик стола сатиновые нарукавники и вышел из кабинета, надежно закрыв его на ключ.

Выходить на улицу не хотелось. Иван Васильевич, сам того не осознавая, всеми силами тянул время. Необычно долго прощался с ночным сторожем Петровичем, чем изрядно удивил его.

– Скажи, Петрович, как на духу, помирать боишься?

– Чего же, Иван Васильич, бояться? От нее родимой не убежишь, так что бояться смысла нет.

– А как считаешь, со смыслом жил?

– Врать не буду, с бабой жил, а про смысл не знаю! – ухмыльнулся сторож в усы.

– Как же, Петрович, жить, когда не знаешь в чем смысл твоей жизни?

– Да на лешего мне то знать? Чай не велик барин, чтобы об том думать.

– Всякий человек должен свое предназначение выполнить! – упирал директор.

– Должон, значит выполнит! – не возражал сторож.

– Как же выполнит, когда вон ты и не задумываешься о своем предназначении! – сердился Иван Васильевич.

– Кому надо, тот и направит на путь истинный.

– Кому надо-то, кроме тебя самого?

– Мое дело жить-поживать, детей наживать! – уперся сторож. – Некогда мне голову глупостями забивать. У бога голова большая, пусть и думает, что мне и как делать.

– Бог один, а нас много, что же ему разорваться? Когда бы каждый озаботился смыслом своего существования, жизнь другой была бы.

Сторож промолчал, задумчиво сопя в усы.

Разговор о смысле жизни, затеянный Иваном Васильевичем, обещал растянуться на час, а то и больше. Директору особо спешить некуда, дома ревнивая жена не ждет.

А перед мысленным взором Петровича маячила заманчивая картина, в которой он откупоривал бутылочку, наливал стопочку до краев, мелкими глоточками выпивал, потом закусывал все это селедочкой и… Петрович не в такт разговору крякнул в досаде.

Иван Васильевич почувствовал, что его разговор сторожу не в тему, скомкал прощание и вышел на улицу. Плюнул через левое плечо, едва заметно перекрестился и пошел отмахивать строевым шагом по аллее, ведущей к автобусной остановке.

– Вдруг показалось? Привиделось! Временное помутнение вышло или чего в мозгу с сосудами. При нынешней экологии, – убеждал он сам себя, – чего не бывает со здоровьем.

Затаив дыхание, вышел на аллею, ведущую к остановке автобуса и… замер в изумлении. Вдоль аллеи стояли, явно поджидая его, знакомые по вчерашнему вечеру туманные фигурки.

Они не кинулись в хоровод, точно боясь испугать его. Просто стояли, улыбались, помахивали ему руками, словно здороваясь. Они здоровались с ним!

С ума сойти! Иван Васильевич снял шапку, вытер вспотевший лоб и, прижав ее к груди, кивками приветствовал странных гостей, с болезненным интересом вглядываясь в туманные образы…

Не привиделось, однозначно. Однозначно в том смысле, что видение устойчивое. И что из этого следует, любезный товарищ директор? А следует из этого одно из двух. Или ты на самом деле их видишь или на самом деле сошел с ума. Второе вернее, потому что понятнее.

Иван Васильевич не стал поддаваться панике, сцепил зубы, и пошагал к остановке, как солдат сквозь строй, почти физически ощущая на себе взгляды призрачных существ.

На следующий день он пришел на работу лишь для того, чтобы отпустить самого себя собственным приказом в отпуск. Нельзя в таком состоянии работать, работники начнут оглядываться, слухи поползут. Нужно время, чтобы обдумать ситуацию, принять правильное решение.

Случившееся, по зрелым размышлениям Ивана Васильевича, можно было отнести к ненормальности, к паранойе, шизофреническому бреду наяву, навязчивым галлюцинациям. Любой из вариантов звучал неприятно, но лучше знать врага в лицо, чем гадать и думать невесть что.

Он сходил в городскую библиотеку и взял несколько книг по психиатрии для подробного изучения, чем немало позабавил молоденьких библиотекарш.

Иван Васильевич вдумчиво вчитался в сухие строчки учебников и четко осознал, что его случай к психиатрии не относится никоим образом. Нет вторичных очень важных признаков ненормальности, многократно описанных в книгах.

Он четко осознает ненормальность своего состояния, живет с этим состоянием в равновесии и его обычный мир от тех видений не страдает. Он выглядит, как нормальный человек, разговаривает, как нормальный человек и рассуждает, как нормальный человек.

Имея привычку всякое дело доводить до логического конца, он сходил к психиатру и, не объясняя причин, попросил проверить себя на нормальность всеми, доступными современной науке, способами.

Убеленные сединами доктора его настойчивой просьбе удивились не менее молодых библиотекарш. Но, учитывая особенность профессии пациента, справедливо предположили, что он может иметь к тому все основания.

Посмеиваясь в душе над странным пациентом, доктора измерили все возможные физиологические и психические характеристики, добросовестно прогнали кучу тестов и сделали заключение – здоров и нормален. На том и точка, решил Иван Васильевич.

Здоров, значит привидения это реальность, что бы по этому поводу не говорила современная наука. Он их видит, никто другой не видит. По этой причине рассказывать о своем открытии ему некому – сочтут психом и мигом отправят в желтый дом.

Если он не собирается в ближайшее время менять работу, нужно найти способ мирного сосуществования с призраками. Но мыслимое ли дело, дорогие сограждане, смириться с тем, что ты хранитель невыносимой тайны?

Дай человеку чемодан денег и запрети их тратить, что с тем человеком будет? Правильно, с ума сойдет, сидя на богатстве! Так и с этим непонятным случаем – вижу, а сказать никому не могу. И с ума, что очень важно, сходить не хочется.

Подумал Иван Васильевич так, подумал эдак и принял Соломоново решение. Чего самому гадать, пусть виновники его несчастья сами выскажутся. Пусть объяснят причину и изволят убираться к такой то матери!

Хотя нет, к такой то матери невежливо получается. Пусть улетают с миром куда положено. На тот свет, на небеса, под землю, есть же у них место постоянной прописки. Не дело это разводить призраков на образцово-показательном кладбище. Вдруг комиссия нагрянет, а тут…

– Какая комиссия, о чем это я? – спохватился Иван Васильевич. – Никто не увидит! Никто-о-о! За что же мне такое наказание? Чем я перед богом провинился?

Вопрос повис в воздухе, повисел немного и ответ сам собой в душе родился. А помнишь, любезный Иван Васильевич, как в морге санитаров пугал? Кто бы тебя в морг положил прохладиться, коли ты живой был?

Стало быть, помер ты тогда и обратно к жизни вернулся непонятным образом! По этой причине в чем-то ты тем привидениям родней приходишься, точнее земляком. В том смысле, что хоть чуток, но на том свете побывал.

Давай, Иван Васильевич, иди, знакомься с новыми приятелями. Из первых, так сказать рук, узнавай причину и следствие. Если повезет, то и договориться можно с теми призраками, чтобы особо его не тревожили. Мало ли с кем тебя судьба сведет, не с каждым же будешь каждый день встречаться.

Прям на душе полегчало, когда решение принял. Хуже нет той маеты, которая от неопределенности. Лучше один раз принять неправильное решение, чем всю жизнь сомневаться, да не решаться.

Чего он испугался, от чего в панику ударился, чего испугался? Призрак по сути своей, что есть? Правильно – душа упокоенного человека, ни веса, ни плотности не имеющая. По башке не стукнет, с должности не прогонит. Общайся и живи себе, как жил, дорогой товарищ директор.

Интересно даже выходит, разнообразие в жизни получается. Что-то вроде передачи «В мире непознанного». Одно дело такое по телевизору смотреть, да счастливчикам завидовать, которые с чем-то непонятным встретились. Совсем другое самому лицом к лицу столкнуться. Будет что рассказать.

Хотя об этом лучше не думать. Всякий рассказ нужно фактами подтвердить, фотографии приложить, свидетельства прочих очевидцев, записи научных приборов. А что он может показать высокому суду? Собственные, отдельно взятые видения и ощущения?

Несерьезно получается. Опять же на навязчивые галлюцинации похоже, по всем статьям, к бабке не ходи. Вместо телевизора мигом окажешься в психушке, будешь Наполеонам да царям Соломонам про тех призраков лекции читать.

Бабка вспомнилась Меланья. Из далекого босоногого детства. Слушал ее маленький Ванька открыв рот. Бабка чего только не рассказывала. Про колдунов и ведьм часами могла рассказывать, покойники у нее прям в добрых знакомых ходили, а всякие чудеса чуть ли не собственными руками творила.

Добрая была бабка, жаль померла рано, Ванька не успел еще опериться и разувериться в ее сказках. Так и вышел во взрослую жизнь, с трепетом вспоминая бабкины рассказы. Когда в город переехал, бабка Меланья из памяти выпала, другими заботами голова заполнилась. А тут вспомнилось, не к ночи будь сказано, всякая рассказанная ей чертовщина.

Главное, что в тех сказках было, Иван Васильевич помнил твердо. При любом раскладе верь в себя, помни родню, поступай, как сердце подскажет. Если от сердца, с чистой душой, да искренней верой, то никакой черт тебе не страшен. Иди смело хоть в самое пекло.

Директор отпуск прервал и неожиданно для расслабившихся работников явился в контору. Молча прошел в кабинет, сел за стол и по-новому осмотрел свое рабочее место.

Народу на кладбище похоронено много, а всей отчетности тоненькая папочка. Фамилию покойника узнать можно, а кто он сказать нельзя. Чай не отдел кадров, чтобы всю подноготную о человеке узнавать. Фамилия и номер участка – вот тебе и вся анкета покойника.

Непорядок. Нам… точнее мне с тем народом встречаться, а я ни уха ни рыла. Безобразие, срочно все изменить и в порядок привести. Заказал директор множество скоросшивателей, повесил полки книжные на стены и начал вести свой личный архив – подробный.

К вечеру усталый, но довольный Иван Васильевич вышел на крыльцо, легко сбежал по ступенькам и решительно направился к достопамятной аллее. Он улыбался, излучал уверенность и спокойствие, хотя в душе таилась неясная тоска.

Призраки обрадовались его появлению, ринулись поближе, закружились в хороводе, лица их осветила улыбка, и в душе Ивана Васильевича родилось неожиданное светлое чувство. Он был счастлив. Его не интересовал источник счастья, главное, что ему это все ужасно нравилось.

Каждый вечер, с предчувствием радости, Иван Васильевич выходил к своим новым друзьям, приветствовал их и делился новостями. Каждый день он отмечал, что друзей становится все больше. Потом его цепкий взгляд уловил сходство туманных образов с недавно похороненными гражданами.

Не трудно было смекнуть, что есть четкая связь между упокоившимися гражданами и привидениями, живущими на его кладбище. Связь простая и понятная – тело упокоилось, а душа осталась жить сама по себе.

Иван Васильевич не задумывался о причине, по которой души не спешили покидать место успокоения тела. По всем правилам через сорок дней после смерти человека душа должна окончательно расстаться с телом и улететь в мир иной. Но и через сорок дней большая часть душ продолжала встречать Ивана Васильевича на вечерних аллеях.

Что-то особенное, непонятное возникало в атмосфере с появлением Ивана Васильевича на вечерних аллеях. Для постороннего глаза выглядела странно та чопорность, с которой он шествовал по аллеям, раскланивался неведомо кому, помахивал рукой, отпускал воздушные поцелуи или поглаживал кого-то мелкого по голове. Для самого же Ивана Васильевича это было выходом в свет.

Он не беседовал с душами, точнее беседа носила односторонний характер, так как Иван Васильевич не мог слышать души. Тому он имел понятное и убедительное объяснение. Физически человек производит звук, прогоняя воздух через голосовые связки и управляя им языком, губами, небом.

А раз душа есть суть нематериальная, то откуда ей тот воздух взять? Нет воздуха, нет голоса, все логично. Иван Васильевич делился с душами своими мыслями о жизни и событиях в мире, рассказывал о том, что произошло в городе интересного. Ведь по большей части души были некогда уроженцами этого города.

Так и повелось с тех пор. Годы шли, души множились, но это обстоятельство Ивана Васильевича нисколько не обременяло. Неким странным образом находил он путь к каждой душе, делился с ней частичкой своей радости и получал взамен ощущение счастья.

***

Вполне может быть, что именно по этой причине Иван Васильевич отличался редкостным психическим и уж тем более физическим здоровьем, хотя недавно разменял восьмой десяток.

С методичностью маятника швейцарских часов он каждое утро, в промежутке между приходом на работу и планеркой, совершал пробежки по аллеям кладбища, неустанно удивляя собственных работников.

Пробежки решали сразу две задачи. Во-первых, и в главных – укрепление здоровье. А во-вторых, неторопливо труся по аллеям и тропинкам, Иван Васильевич осматривал угодья, собирая факты к разбору полетов на планерке.

Каждый знал, что врать Ивану Васильевичу бессмысленно, он словам редко верил, всякое обещание проверял, всякое рукомесло лично осматривал. Чтобы не стыдно было перед родственниками усопших и, так сказать, перед самими усопшими.

Светло грустя о заводских временах, Иван Васильевич установил похожие правила и для своего нового места работы.

А чем, собственно говоря, не производство, чем оно от того же завода отличается? Немного понятия другие, заказчик чаще заплаканный, чем веселый, да продукция однообразная, как и сама работа. Но при творческом подходе, все меняется.

С приходом Ивана Васильевича на место директора правилом стали утренние планерки и совещания, рассматривались предложения по рационализации и оптимизации труда. Лучшие работники удостаивались «Доски почета», а передовики производства получали премию лично из рук Ивана Васильевича на общем собрании коллектива.

Работники втихомолку посмеивались и шутили, крутя у виска пальцем, но от премий не отказывались. Премию пропивали, желая директору долгих лет жизни и неизменности характера. А директор работал истово, словно надеясь пятилетку в четыре года выполнить.

Естественно, не выполняя план по погребениям, а неустанно улучшая бытие кладбища. В заботах и мыслях Иван Васильевич все чаще задерживался на рабочем месте допоздна. Трудно отыскать более тихое и спокойное место чем вечернее кладбище.

Редкая парочка надумает устроить романтическую прогулку между крестами и оградками, несмотря на обилие цветов и красивых памятников. Как-то к вечеру мысли нормального человека сходятся на том, что кладбище более подходит мертвецам и духам, и менее всего людям живым и здоровым.

Да и днем нельзя сказать, чтобы по аллеям кладбища прогуливались толпы отдыхающих граждан. Пройдет редкий посетитель, тихонько у могилки посидит, что нужно поправит и тишком-молчком домой отправится. Покойники народ неразговорчивый, слова им не слышны. Может мысли наши им доступны, но про то никому не ведомо.

Уединение на кладбище служит главной валютой, мерилом всех ценностей и единственно значимой важной сущностью. Право дело, кому придет в голову приставать к одинокому путнику, скорбно бредущему по кладбищенской аллее с предложением купить «этот чудный набор пластмассовых кружечек». Торгаши и мошенники не спешат на кладбище, ибо знают, что стоит им ступить туда одной ногой, как черт уцепит их и утащит целиком.

Упоминая черта в контексте мошенников, автор ни в коей мере не утверждает, что черти живут именно на кладбище. Черт может жить где угодно и человека сгубить может хоть за обеденным столом в собственном доме за семью замками. Но так уж повелось, что любит наш человек всякую чертовщину с кладбищем связывать.

Мол, где покойник, там и черт! Не ангела помянут на кладбище к ночи ближе, а именно его родимого, как средоточие всех бед этого мира. Нелогично поступают, клевещут на черта и не помышляющего ни о чем подобном. Забывают о светлых ангелах, что в заботах о душе нашей незримо летают рядом с нами при жизни и после смерти.

Но стоит ли пенять на необразованность человека в жизни потусторонней, когда и сами мы особыми познаниями в этой туманной сфере похвалиться не можем. Коли знаешь что, так и радуйся своему знанию втихомолку, не тащи другого в свою веру, не навязывай каждому свое видение мира, словно ты истинный пророк, а все прочие проходимцы и обманщики. Видишь мир не так как все, радуйся этому и соответствуй.

Различные религии по-разному трактуют сущность того мира, но все сходятся в одном, что именно там должны пребывать души, не место и не дело им оставаться в мире живых.

Как говорилось в книжках, для души бесплотной мир живых холодный и тусклый, она испытывает в нем тоску и печаль, выплескивая копящееся раздражение различными хулиганскими способами. То завоет ночью, то явится в самый неподходящий час, скорчив ужасную рожу, то пустит воду из стен или запалит старую ветошь в подвале. Чего не сделаешь, пребывая в тоске и раздражении.

Но души, многие годы живущие на кладбище Ивана Васильевича, не имели пакостных намерений, были веселы и довольны своей жизнью, радовались встречам друг с другом и со своим любимым «папочкой» Иваном Васильевичем.

Очень странно было осознавать себя «папочкой» для душ, усопшие владельцы коих были порой вдвое старше его. Но душа, расставшись с телом, чувствует себя молодой и полной сил, ей нужна лишь моральная и энергетическая поддержка, кои мы и получаем обычно от своих старших родственников.

Кладбище, опекаемое Иваном Васильевичем, представляло собой, по его философским размышлениям некое подобие того мира, куда души обычно попадают после смерти. А сам Иван Васильевич был для них тем, кто заботится о душах на том свете.

Нечто грешное промелькивает в тех размышлениях, гордыней великой попахивает, уподоблению себя, человека смертного и грешного, безгрешной сути отца нашего вечного. Но ни в коем разе нельзя того сказать про Ивана Васильевича. Богом он себя не считал и прав на души с ним соседствующие не заявлял. Ему было приятно их соседство и души платили ему тем же.

Хорошо здесь было, душевно, если удобно употреблять подобные эпитеты в отношении места, где хоронят мертвых сограждан. Но хорошо или плохо может сказать лишь тот, кто подолгу пребывает в каком-либо месте. И раз Ивану Васильевичу было хорошо на кладбище, значит, и мы можем с чистой совестью сказать, что все на кладбище было хорошо.

***

События, описанные в этой книге, произошли, как и положено всякой чертовщине в ночь с четверга на пятницу тринадцатого числа. Небо заволокли черные тучи, луна скрыла свой светлый лик, над городом разразилась страшная гроза.

Молнии раз за разом ударяли в землю, сотрясая все вокруг ужасающим громом. Казалось, бог за что-то решил наказать город и горожан, напомнить о бренности жизни, заставить грешников усомниться в правильности своего пути.

Затем, словно по мановению волшебной палочки, дождь и гроза прекратились. Яркая полная луна снова выплыла на ночной небосклон, радуясь со всей прочей природой чистоте и свежести.

Обращая мысли к богу, можно было бы сказать, что господь омыл и очистил место предстоящих событий от всякой пакости. Или разогнал по домам возможных случайных свидетелей. Не всякое дело нужно в компании делать, советами глупыми замучают.

Хотя на самом деле вышеописанные природные явления были не более чем простым совпадением событий. Истинные причины были прозаически просты. Но простота та происходила не от земной жизни.

Источник происшествия находился где-то там, на небесах, за плотной завесой иного измерения, в мире вечного пребывания… святости и очищения… и прочая и прочая.

Автор не считает себя глубоким знатоком тех мест, а посему будем считать, что все мы знаем это место. Пусть каждый придумает свое, но какая нам разница, главное верить, что твое видение мира самое главное. И все будет путем.

Три темные фигуры возникли из ниоткуда и вошли на кладбище Ивана Васильевича прямо сквозь забор, не утруждая себя поисками ворот. Они шли уверенно, по-хозяйски, точно зная направление движения и конечную цель. Их было трое, но они не собирались выпить. Они шли работать, исполнять свой долг, устранять проблемы, хотя на самом деле все их мысли и желания были там, откуда они явились.

Днем ранее футбольная команда того света «Ацкий сотона» в пух и прах разгромила «Амурного пострела», закатив тринадцать мячей в бездарно оставленные вратарем райской команды ворота. По этой причине светлые силы того света едва не устроили темную вратарю, но архангелы безобразия не допустили.

В раздражении фанаты оккупировали ближайшие к стадиону пивнушки и хлестали божественный елей до полного помутнения сознания, пытаясь забыть позорный факт проигрыша.

Темные же пребывали в необычайно приподнятом настроении, по случаю первой победы за последние двести лет. Да еще какой победы, да еще с каким счетом! Результат, правда, мало отличался от состояния светлых – все упились до безобразия.

К означенному часу большинство из них с трудом могло открыть глаза и лишь некоторые были способны исполнять служебный долг, который никто ни по какому поводу с них не снимал. Ни с темных, но со светлых.

Чуть позднее, точнее в пятницу утром, в райских кущах должен был состояться ежегодный традиционный конкурс «Мисс ангельская ножка» и «Мистер адский остряк». Пропустить первое и второе было совершенно невозможным для лиц, ставших причиной истории.

Но дела не хотели ждать, точнее сказать, ждать не желал Святой Петр, обнаруживший странные огрехи в бухгалтерской отчетности. Согласно книгам за последние несколько десятков лет число умерших людей и поступивших душ сильно рознилось. И разница эта с каждым годом лишь увеличивалась. Небеса терпеливы, но события, повторяющиеся из года в год несколько десятилетий, стали мозолить глаза.

Срочно составили комиссию и отправили разобраться в ситуации. Комиссия, немало поругавшись, договорилась о дне ревизии, утрясла вопросы с командировочными и транспортными, составила список дел заместителям и с громом и молниями отправилась в мир живых.

Задача перед комиссией поставлена была как обычно невыполнимая, но за невыполнение могли последовать вполне определенные оргвыводы руководства. По этой причине члены комиссии были настроены весьма решительно и собирались решить проблему в малый срок.

Сие событие могло бы пройти совершенно незамеченным для Ивана Васильевича, и на следующий вечер он бы ощутил безмерную печаль, но, в силу непредсказуемых обстоятельств, грустно ему стало прямо в этот вечер.

***

Иван Васильевич закончил знакомство с делами не задолго до полуночи. Подобное было ему делом привычным, практически обязательным. Семьи или иной живности у него не водилось, так что нужды торопиться домой он не испытывал.

Он со вздохом сожаления закрыл последнюю папку, сложил их на краю стола аккуратной стопочкой и собрался было встать из-за стола, как произошло нечто необычное неординарное, да и просто неприятное событие.

Разгулявшийся под вечер ветер хлопнул приоткрытой форточкой, распахнув ее настежь. В кабинет с громким «Кар-р-р» влетела большая черная ворона и нагло уселась на краю книжной полки, кося черными бусинками глаз на Ивана Васильевича.

Иван Васильевич вопросительно посмотрел на ворону, но ничего, кроме того же «Кар-р-р» от наглой птицы не дождался. Пришлось ему брать газету и выгонять гостью в форточку, не оставлять же ночевать ее в кабинете. Выгнав нахалку, директор плотно затворил форточку, потрогал на всякий случай шпингалеты других окошек и вышел из кабинета.

Если бы Иван Васильевич был склонен к символизму, тогда появление вороны в кабинете поздним вечером он счел бы дурным знаком. К сожалению, он не обратил на это должного внимания, продолжив философские размышления о смысле жизни и ценностях души.

Хотя, обрати он внимание на дурной знак, что бы это изменило? Испортилось бы настроение, попавшее под пресс дурных предчувствий и черных мыслей. Покой и умиротворение ушли бы в туманные дали, оставив в душе разброд и смятение. Может быть, именно по этой причине Иван Васильевич предпочитал в приметы не верить.

Настроение было отличное, в воздухе веяло свежестью, душа пела. Закрыв кабинет, он отправился на вечернюю прогулку.

– Что, Петрович, не спится? – пошутил директор, отдавая ключи ночному сторожу.

– Скажете тоже, Иван Васильич, откуда тому сну взяться, сижу всю ночь как филин, прости господи.

– А наука, Петрович, утверждает, что сон у тебя все-таки есть, только ты его не замечаешь.

– Ага, тогда у меня и машина есть, только я ее не замечаю.

– Про машину не знаю, врать не буду, а сон штука тонкая. Бывай, Петрович, до утра, так сказать!

Иван Васильевич попрощался со сторожем и неторопливо зашагал по слабо освещенной центральной аллее кладбища, с наслаждением вдыхая свежий после грозы воздух.

Он насвистывал под нос веселую песенку, мысленно готовясь к приятной встрече со старыми друзьями. Но встреча как-то не начиналась.

В душе Ивана Васильевича появилась легкая тревога, он отогнал ее, пробормотав под нос «Чертовщина какая-то, может полнолуние виновато?». Тревога не захотела уходить.

Он ускорил шаг, торопясь увидеть побольше, убедиться, что где-то есть ожидающие встречи с ним, но никто не появлялся.

– Куда ж они запропастились? Экая досада! А вдруг…

Иван Васильевич отогнал от себя тревожную мысль о том, что души по собственной воле или велению свыше все разом отправились на тот свет.

– Конечно, не век же им тут куковать! – грустно вздохнул Иван Васильевич, готовясь к худшему.

Но в душе его таилась твердая уверенность, что никуда те души не улетели. Чувствовал он душой неразрывность связей с теми призраками. А раз чувствовал, значит тут они!

Эта мысль Ивану Васильевичу понравилась больше. Нужно искать, нельзя просто так взять и уйти домой. Непорядок сам собой не возникает и уж тем более сам собой не пропадает. Причину нужно найти и устранить.

– Тум-ту-ту-рум-там-там-там-тарам… – замурлыкал он под нос бодрый марш и пристально оглядел окрестности.

Где-то вдали, за деревьями и памятниками Иван Васильевич увидел странное сиянье, словно луна покинула небосклон и опустилась отдохнуть на шелковые травы его кладбища. Но Иван Васильевич не чурался естественных наук и знал, что тела небесные не могут без серьезной катастрофы опуститься на Землю.

С другой стороны дополнительного освещения в той части кладбища, куда был устремлен его взор, не планировалось. В душе трепыхнулось беспокойство, разом вспыхнули тревожные мысли о хулиганских действиях и диких шабашах новоявленных колдунов или шаманов. Лучше всего в такой ситуации вызвать милицию, пусть приедут и разберутся. Но вдруг это не хулиганы? Неудобно получится.

Светиться может прожектор трактора, роющего в неуставное время яму для очередного клиента. Приедет милиция, а там свой же человек трудится в поте лица. Может быть не совсем это законно по ночам могилы копать, но не магазины же грабить, чтоб лишнюю копейку в дом принести.

Только кто именно решил проявить трудовой энтузиазм в столь позднее время? Глупо выглядеть не хотелось, а бездействовать Иван Васильевич не привык. Он откинул сомнения, и решительно зашагал навстречу своему нежданному приключению.

Кабы ему знать истинную причину того свечения и отсутствия душ, быть может он обошел бы стороной то место. Только знать все, дано лишь богу, а нам смертным приходится пребывать в неведении. И бредем мы в полутьме неведомо куда, надеясь, что именно там находится светлое будущее или, на крайний случай, оброненный кем-то кошелек.

Первым делом, подойдя поближе к серебристому сиянию, Иван Васильевич увидел пропавшие души. Они стояли толпой, обращенные лицом куда-то в сторону сияния. При этом ни один из призраков даже не обернулся, когда Иван Васильевич робко покашлял за их спиной.

– Безобразие! – рассердился Иван Васильевич. – Форменное безобразие! Я стою, жду их там на аллее, а они изволят кино смотреть по ночам!

Говорил он негромко, но надеялся, что хотя бы сзади стоящие призраки отзовутся на его призыв. Объяснят причину неожиданного собрания и извинятся, в конце концов, перед ним. Пустые хлопоты – призраки не обратили на слова директора ни малейшего внимания.

– Даже так? – возмутился директор. – Не хотите разговаривать? Даже взглянуть не хотите? Тогда я сам… я не гордый… могу и сам повернуться к народу лицом, если народ не хочет…