Текст книги "Про вчера"

Не доехал

Сибирь, зима, стройка. За полгода до сдачи этого завода заседания штаба стройки проходили два раза в сутки – незадолго до полудня и в час ночи, после разнарядки второй смены, без выходных.

В помещении вдоль стены стояли стулья и лавки. На стенах висели сваренные из трубы регистры отопления. В центре длинный стол. За ним устраивается начальство, человек шестьдесят-семьдесят руководителей: генподрядчики, субподрядчики, заказчики, наладчики и, конечно, партийные, профсоюзные, комсомольские активы. Обычно начальники управления и главные инженеры сидели в углу, подальше от президиума, ведущего заседания штаба. Там можно было вздремнуть.

В то время «штабы» проводил Пётр Петрович Сельский – заместитель министра строительства предприятий тяжёлой индустрии СССР. И заседания называли «сельский час». Человек он был горячий, но профессиональный и справедливый. Не докапывался до подчинённых забавы ради. Кстати, по его ходатайству через пять лет после этого я за сдачу завода был награждён автомобилем ГАЗ 24–10. По сегодняшним меркам это… даже не знаю.

Итак, штаб, зима, около двух часов ночи. Тихо заходит, пригнувшись, главный инженер управления «Сибстальконструкция» Вася Доценко, в свитере, без полушубка, трясётся от холода, спрашивает у нас шёпотом:

– Выпить есть? Согреться. А не то сдохну.

Тогда у нас было модно делать и носить самодельные фляжки в виде блокнотов или книг – из нержавейки. Были мастера. Я тихо дал Васе фляжку, он так же тихо отпил больше половины, отмяк, согрелся и принялся рассказывать. Ехал на заседание штаба из города, это примерно двадцать пять километров. У главных инженеров были машины – «Москвичи». Называли их по-разному: «шиньон», «пирожок», где как. В багажнике у них обычно валялись электроды, струбцины и всякая мелочь, необходимая инженеру-водителю. Дорогу перемело, Вася сам за рулём, один. Застрял в сугробе, дождался вахтового «Урала» с кунгом[3]3
  Кунг – закрытый металлический кузов.


[Закрыть]. А там внутри тепло, печка, бригада рабочих режется в домино или в карты. В общем, подцепили Васю, протащили через занос. А он сидит, из машины не выходит – греется. В кунге подумали, что Вася отцепил трос, сообщили водителю. Дверь кунга открылась, закрылась. Вася подумал, что трос отцепили вахтовики. И понеслось! Ночь, темно, метель. «Урал» притопил, «Москвич» болтается сзади на тросе, гудит, моргает. Кое-как разглядели. Вася догуделся, доморгался! Выскакивает из машины, подбегает к «Уралу», вытаскивает водилу, даёт ему пинка и орёт:

– Ты что, козёл, не видел, что тащил?! Завтра в контору, уволю без выходного пособия! А теперь пошёл на хер!

Водила сел и уехал… вместе с «Москвичом».

Полушубок остался в «Москвиче». Тьма. Вася побежал по дороге, не стоять же на ледяном ветру. Впереди неодолимые километры. И вот пока он дождался попутку, пока добрался – чуть не замёрз насмерть. В одном свитере.

Разбитый «Москвич» вахтовики оставили на площади перед диспетчерской. Увидели, что он болтается сзади, затормозили, и «Москвич» влетел под «Урал».

Эта история потом обросла домыслами и весёлыми подробностями.

Но, несмотря на такие вот случаи, завод сдали. Хороший получился завод. Современный. Потом пришло новое время, новые люди, владельцы, у которых есть, наверное, свои истории, как они что-то строили, что-то создавали, модернизировали производство. И сегодня мало у кого уже есть сомнения, что это именно они, новые хозяева, построили, запустили, отладили. Как-то увидел передачу: директор этого завода даёт интервью. Представляется чуть ли не героем-первопроходцем. Да… Может быть, новым хозяевам стоит как-то поскромнее рассказывать о том, как они пахали по шестнадцать часов в сутки… по уже вспаханному. Пахари…

Антифриз

Была довольно серьёзная ситуация, мы подошли с очень сжатыми сроками к завершению объекта. Объект значимый – Ачинск, установка каталитического риформинга, детали поймут только специалисты, одним словом – работа сложная.

Народу не хватало, нужны были хорошие монтажники, которые могли делать все эти газгольдеры, варить толстостенные трубы. Решили срочно выписать несколько бригад с других строек. Одна должна была приехать из Норильска, из Талнаха. Крепкие мужики, опытные, уже строившие и монтировавшие то, что нам нужно было построить и смонтировать.

Не скажу, что ждали мы их как спасителей, потому что уже сами были тёртые, привыкли доверять не рассказам о подвигах, а конкретике. Пижонов своих хватало. На каждой большой стройке были сибирские умельцы. Сварщики, которые могли «левой ногой сварить шов на потолке», а руками при этом либо курить, либо пить чай. Экскаваторщики, ковшом закрывающие спичечный коробок или разливающие бутылку по стопкам. То есть пижонили по праву.

А тем, кого мы ждали, как и принято в приличном строительно-монтажном сообществе, на предыдущем объекте устроили «отвальную». И всё бы ничего, если бы, как всегда, пили проверенный продукт – пищевой спирт с газировкой «Буратино» или на худой конец с «Крем-содой». Но тогда на Север начал поступать новый продукт – жидкость для заливки в радиаторы.

Чтобы каждую смену не мучиться – слил воду, ушёл, пришёл, разогрел эту воду, снова залил в радиатор, – технику старались вообще не глушить. А техники было много: бульдозеры, грейдеры, КрАЗы, МАЗы, ЗИЛы. Вот и жидкости было много, а раз она не замерзает – значит, на спирту. Значит, отметить «отвальную» можно, просто подставив кружку к сливному крану радиатора.

Конечно, всех предупреждали, что это яд, опасно, не вздумайте! Но кто же поверит, не попробовав, не проверив на себе! И проверили. Всей бригадой. И хорошо пошла!

На втором или третьем часу застолья бригадиру что-то заплохело. Он вышел из бытовки, с мучительным рыком изверг всё – и жареную картошку, и сало, и кильку в томате, и вечно зелёные помидоры. Добрёл до соседней бытовки, свернулся калачиком и, опустошённый, уснул.

Утром из двенадцати монтажников-спецов неостывшим был только он один. Один и приехал, с грустным для тех, кто знал эту историю, прозвищем Антифриз.

Стыдно

Стройка. Спешим, работаем даже по ночам. Из Москвы приехало очередное начальство. Ходит, высматривает. Контроль, едкие замечания, ценные указания – всё как всегда. Вечером штаб собрали. Разбор полётов. Мы все уже опытные, морально готовы.

Расселись. Ждём. Столичный начальник требовательно смотрит на меня. И спрашивает:

– Почему уже в течение недели срываете суточный план укладки кабеля? С подобными темпами вы загоните нас в ж… в безвыходную ситуацию!

Мне есть что сказать. Неторопливо, с удовольствием отвечаю:

– Мы кабель не кладём, это к электромонтажу вопросы.

Москвич переводит взгляд на Витю Зиненко:

– Я не с вами разговариваю, а вот с этим человеком!

Витя тут же возмущается:

– Мы вообще-то бетон заливаем!

Москвич опять уставился на меня:

– И не с вами!

Грех смеяться, но, когда мы поняли, что у москвича косоглазие и смотрел он совсем не на того, с кем разговаривал, было поздно и было стыдно.

Сдача

Сдача объектов, или просто сдача, – это всегда отдельная песня, всегда и везде. В советское время особенно. Потому что всегда чего-то не хватало, всегда это помехи начальства, всегда это окрики и решения из Москвы – партийных органов или Центрального Комитета как максимум. А как минимум – постоянное присутствие представителей крайкомов, обкомов, горкомов.

При сдаче всегда происходили весьма неожиданные события.

В 1985 году мы должны были сдать первую очередь Саянского алюминиевого завода. Сдать к концу года, в декабре, как и сегодня это делается. К этому всё постепенно и двигалось. Но в конце 1984 года совершенно неожиданно пришла директива, которая нынешнему поколению будет не совсем понятна, как и вообще любому нормальному человеку.

«Год предстоит юбилейный. Страна будет отмечать 115 лет со дня рождения Владимира Ильича Ленина. И было бы неплохо ввести завод в строй не в декабре, а в апреле» – смысл такой.

Приехала огромная бригада проектировщиков Всесоюзного алюминиево-магниевого института. В то время этот институт проектировал всё, что касалось цветной металлургии. И они начали просчитывать усечённую схему запуска. В связи с этой усечённостью произошло много курьёзов.

Не все знают, что такое глинозём. Вообще, он как пудра, даже легче пудры. Тракт подачи глинозёма – это четыре транспортёра, которые должны подавать эту пудру в цеха, поднимать на определённую высоту, всё это должно быть ограждено. Но оградить не успели. Потому что времени в обрез, потому что к апрелю, потому что день рождения вождя.

Естественно, запустить-то запустили, начали первую прокрутку транспортёров. И подул ветер. Вся площадка Саянского алюминиевого завода вокруг корпусов электролиза, строящихся и пускаемых, вокруг литейного производства, сделалась припудренной, белоснежной.

Это, конечно, мелочь. Потому что сокращали, усекали, отсекали всё, что некритично. Так было и на других объектах, и на других заводах. При пуске цементного производства в Ачинске, например, когда в пусковой комплекс не вставили газоочистку и половина города Ачинска была припудрена тоже. Только не белым глинозёмом, а серым цементом. Всё согласно расчётам, по розе ветров. Серые тополиные листья, серые тротуары, полное ощу щение, что это не асфальтовые дорожки, а отли тые из бетона. И вообще, как перекрашенная пес ня: «Оранжевые листья, оранжевые песни».

Идеальный шторм

Чем ближе госкомиссия, тем больше происходящее напоминает надвигающийся шторм. Неумолимый в своей мощи. Сначала лёгким ветерком приносило секретарей горкома. Ничего не понимая в этом деле, они начинали топать ножками, кричать: «Почему здесь не так? Почему тут не туда?»

Дальше ветер крепчал – появлялся заведующий строительным отделом обкома, пытался собрать какие-то совещания. В то время, когда шла напряжённая плановая работа, собирался штаб, в час ночи, в восемь утра, когда пересменки.

Мы не спорили. Раз сказано ввести в эксплуатацию ко дню рождения вождя – вводим ко дню рождения вождя.

В то же время присутствовали и настоящие специалисты – заместители министра цветной металлургии, министра специальных монтажных работ, много кто. Они всё это видели и относились снисходительно к таким наезжающим, которые, в полном соответствии с классической строительной формулой «наказание невиновных и награждение непричастных», постоянно присутствовали на объекте, чтобы потом награда не миновала героя.

И наконец, подходила уже волна девятибалльная, в виде союзных министров и другого крупного начальства. Конечно, каждый из них вёл себя по-своему. Но! Надо отдать должное, среди них были люди огромной жизненной школы, высочайшего профессионализма, понимающие всё. Понимающие сложность выполнения задачи, а иногда и невозможность выполнения и делающие всё, чтобы: а) мы эту задачу смогли выполнить; б) чтобы не пострадало то, что может пострадать, – само производство. Чтобы оно не получилось каким-то куцым, усечённым, кривоногим, одноглазым.

Последним ударом стихии в тот раз был приезд первого заместителя председателя Совета Министров СССР, председателя Госстроя СССР Дымшица. Меня ещё тогда очень удивило, когда он мне сказал: «У тебя сложное отчество, буду звать тебя просто Сергей».

Вениамин Эммануилович Дымшиц. Легенда в строительстве, человек, который восстанавливал Днепрогэс после Великой Отечественной войны.

К его приезду готовились тщательно. Как и к приезду любого большого начальства в то время. Во-первых, привезли «Чайку». Сегодня трудно себе представить, что по строительной площадке Саянского алюминиевого завода, когда дороги ещё не все закончены, ездит «Чайка». А там, как и на любой стройке, из земли ещё торчала арматура, и целая бригада ходила и срезала её по ходу движения предстоящей большой делегации.

Мы думали: «Под него “Чайку” привезли, арматуру срезают, сейчас приедет такой, с надутыми щеками, человек из Москвы. Слегка не выспавшийся, позёвывающий – ну, что вы тут?» Оказалось, всё совсем не так.

Он приехал с полным пониманием дела. Я встречал его на одном из объектов – в литейном цеху, куда поступает весь алюминий из всех корпусов электролиза, там два огромных миксера, которые разливают металл по формам, а дальше подъезжают два железнодорожных состава и в них всё грузят. Можете себе представить масштабы, если два состава входят в этот цех?

Как и в любом литейном цеху, пол там делался из чугунных плит. И вот укладываются эти плиты, где-то сбоку заканчивается остекление, и Дымшиц говорит: «Да, неплохо, неплохо. Но боюсь, что вы не успеете, Сергей». Без сложного отчества.

– Серёжа, вот, знаешь, мой тебе совет: ты бы поставил сюда бригадку, человек семьдесят-восемьдесят, дал бы им хороший аккордный наряд.

Это означало, что люди «берут аккорд», то есть деньги им платят за результат, не разделяя его на этапы. То есть бригада может хорошо заработать, надбавка сорок процентов, если делает то, что от неё требуется, в срок и качественно.

– И они тебе аккурат ко дню рождения Ильича литейку и сделают, – показывает он на чугунные полы, которые кладут день и ночь.

– А семьдесят человек всего или семьдесят ещё? – спросил я удивлённо.

– Сколько у тебя здесь?

– Примерно полторы тысячи.

Он постоял, посмотрел на снующих людей, на то, как работа кипит, и говорит: «Постарел. Пора уходить». Сел в машину и уехал. Но на этом всё не закончилось. Было подведение итогов, разные слова, лозунги. Делегация улетела в Москву. А ещё через две недели он подал в отставку. Ну или его «подали»… Тогда мы там не знали о тутошних играх.

Я не хочу верить в то, что этот короткий эпизод повлиял на его решение. Но это человек, который работал при Сталине, который восстанавливал нашу страну, который вывел промышленность на довоенный уровень. Естественно, он это делал не единолично, но в 1949 году наша промышленность вернулась на довоенные показатели. А к 1954 году мы перекрывали их почти в два раза.

И это делали вот такие люди. Общение с ними, короткое, всего четыре-пять часов, если сложить все встречи, – это школа жизни, которая заменяет пару курсов института.

Бюрократия как наука

Ещё одна личность такого масштаба – зампредседателя Совета Министров СССР, министр энергетики, человек, возглавлявший строительство газопровода Уренгой – Помары – Ужгород, Борис Евдокимович Щербина. Позже он командовал ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Эти люди – глыбы. Не знаю, какие силы могли бы сдвинуть их с намеченных целей, позиций. Щербина тоже прилетел в Саяногорск. Та самая «волна» перед сдачей. Но он прилетел одновременно проверить Саянский алюминиевый завод и на Саяно-Шушенскую ГЭС.

Ситуация выглядела так. Гидростроители брали на себя повышенные обязательства. И запустили две турбины. ГЭС уже вырабатывала энергию. Но, поскольку свыше шестидесяти процентов энергии любой ГЭС идёт на производство алюминия, нужно было эту свободную энергию куда-то подавать. А подавать ещё некуда. Суп есть – нет тарелки, чтобы налить.

И решено было собрать большую бригаду со всей Сибири, нас было девятнадцать человек, в один день сменивших почти всё руководство строительства Саянского алюминиевого завода. Потому что там ввели агрегаты, здесь надо получать алюминий. И сам алюминий был не просто так – тогда у Союза были проекты, которые назывались компенсационными стройками. Мы получали самое современное французское оборудование, немецкое на компенсационной основе, то есть платили мы за него металлом, произведённым на этом оборудовании.

И чем раньше мы получим металл, тем раньше начнём рассчитываться. Позже получим – позже начнём рассчитываться. Но гарантийный срок оборудования идёт в любом случае всё это время. То есть, если мы позже вводим, гарантия кончается и нам говорят: ребята, вы сами виноваты, работало – не работало, неважно. Мы же вовремя вам всё поставили, это вы сами не смогли сделать.

И вот про Щербину. Для гигантских строек был создан небольшой аэродром, потому что там были одновременно три большие стройки – Саяно-Шушенская ГЭС, Майнская ГЭС, Саянский алюминиевый завод. К нам летали самолёты небольшие – «Як-40». Борис Евдокимович прилетел на таком самолёте, мы его встречали в стороне, строители. А у главного входа его встречали партийные руководители. И меня тогда очень удивило, что он сошёл с трапа и спросил: «А другой выезд отсюда есть, прямо с полосы?» И один из моих старших товарищей, из руководителей КрасноярскГЭСстроя, сказал: «Есть». И Щербина ответил: «Поехали». Прямо с трапа сел в машину, минуя всех партийных встречающих, и уехал на Саяно-Шушенскую ГЭС. А мы поехали ждать его на алюминиевом заводе.

Мы должны были срочно завершить огромный объект – фактически несколько заводов на одной площадке, блок ремонтных цехов. И это не то, что там ремонтируют оборудование. Это то, что действует в постоянном режиме.

Катод, анод, воздействие электромагнитного поля на глинозём – он плавится и получается алюминий. Катодные ванны в ходе производства выгорают. Их вынимают, ремонтируют и ставят назад. То есть завод на заводе фактически. Огромное производство, почти километр в длину.

И вот идёт большая делегация, впереди Борис Евдокимович, за ним остальные, и по пути начальник этого цеха возмущается: «Посмотрите, строители, вот там оборудование поставлено, оно до сих пор не подлито, там виброподушка не доделана, тут кабельные выводы не сделаны, труба не подрезана, тут не отрезано». Весь этот почти километр он не закрывал рта. И, когда мы вышли на другой конец этого цеха, пройдя именно весь цех, думал, что сейчас Щербина разделает строителей под орех после всех этих «не отрезано», «не подрезано». И вот тут опять о великих учителях.

Борис Евдокимович Щербина повернулся к директору завода:

– Мы куда сейчас?

– Обедать, Борис Евдокимович!

– Хорошо. Пока мы обедаем, вы успеете подготовить приказ об увольнении этого человека?

И показывает на начальника блока ремонтных цехов, который весь этот километр пел ему песню про плохих строителей, наладчиков, монтажников.

Директор всего строящегося комбината Василий Стрига не решился спросить за что:

– В принципе, да.

– Хотелось бы.

Поехали перекусить, какой обед на стройке… Щербина спрашивает, за столом прямо:

– Ну что, подготовили?

– Да, подготовили.

И тут уже сам начальник цеха, увольняемый, не выдержал:

– Как же так… За что? Мы ещё работать не начали, ещё мне не сдали этот цех, а вы меня увольняете!

Щербина объясняет:

– Там стоит дорогое импортное оборудование, немецкое, французское, мы за него ещё даже не начали рассчитываться. Тебе его привезли, ты его должен был сохранить. А у тебя оно уже потрёпанное, как будто работает пятилетку. Оно у тебя ржавое, как будто станки лежали на дне водохранилища. Значит, ты думаешь не о том, как быстрее начать работать, а о том, как снять с себя ответственность за то, что вы до сих пор не запустили объект, так что по заслугам.

И уже директору:

– Если сочтёте нужным, решите его восстановить после исправления ошибок – на ваше усмотрение, меня спрашивать не надо.

Естественно, Щербина прекрасно понимал, как работает бюрократическая машина: если кого-то уволил зампредсовмина СССР, значит, восстановить его можно только после долгих хождений и писем ему же: «Исправился, стал хорошим, ручаемся». Поэтому специально сказал громко: «На ваше усмотрение». А всевидящие, слышащие и фиксирующие перья помощников из аппарата Совмина сразу вписали это в свои блокнотики. Это тоже наука такая.

Безбилетник

Мы пытались сдать завод фтористого алюминия, но не успевали закончить, потому что оборудование нам не привезли в срок. Соответственно, не могли это оборудование установить. Подогнать по месту. Произвести сборку. И уж точно не успевали всё это испытать – провести комплексное, а значит, окончательное опробование, прокрутку.

В то время алюминиевая промышленность была одним из основных потребителей энергии сибирских рек, вырабатываемой ГЭС на Ангаре и Енисее. И фтористый алюминий требовался для производства самого алюминия – стратегического металла для оборонной промышленности и многого другого.

План мы сорвали. Открытие завода откладывалось. А план был священным в стране плановой экономики, где планировалось всё, включая количество клиентов районного вытрезвителя.

Дальше последовал простой и неумолимый вопрос: кто виноват?

Приехало много партийного начальства, в том числе заведующий строительным отделом городского комитета КПСС товарищ Юрчик. Человек вспыльчивый, но отходчивый и понимающий разницу между «реально» и «нереально».

Драли всех. Звучали слова «нарушение трудовой дисциплины», «безответственность», «строгий выговор», «позор».

В какой-то момент очередь дошла до меня. Юрчик молвил:

– Завтра приедете в город Красноярск, в крайком КПСС, и сдадите партбилет! С такой мерой ответственности вам в партии не место!

Это было уже третье исключение из партии беспартийного меня. В таких же обстоятельствах. Я огрызнулся:

– Вы сначала хотя бы один раз примите, а потом исключайте.

– Как? – Юрчик обвёл всех недоумённым взглядом матёрой идеологической лисицы. – Как вы могли допустить на такой ответственный пост – начальника строительного управления – беспартийного? Немедленно принять!

Пытаясь найти логику, я спросил:

– Зачем принимать, если исключать? Может быть, проще не принимать?

Да, получилось дерзковато, но Юрчик сделал вид, что не услышал. И велел секретарю парторганизации:

– Послезавтра доложите о приёме кандидатом в члены КПСС.

Юрчик хотел решить вопрос относительно меня кардинально – и сумел это сделать.

Запомнил это событие основательно. Столько анкет не заполнял никогда. Рука устала. А самое главное – пришлось отдать месячную зарплату, комсомольские взносы за пять лет. Зато заслужил право быть исключённым.

Завод, кстати, сдали уже в другом городе, на другой стройке. И даже вручили за него орден «Знак Почёта» – второму секретарю ГК КПСС, как водится.