Текст книги "Соколиная охота"

Глава 5
Юдифь

Этот небольшой домик на окраине Парижа, притулившийся едва ли не у самой городской стены, Юдифь посещала уже далеко не в первый раз и всегда испытывала при этом чувство беспокойства. Обычно она делала это ночью, дабы не вызвать пересудов как собственной дворни, так и святых отцов, невзлюбивших дочь графа Вельпона с первого же дня ее появления подле императора Людовика. Пока был жив император, Юдифь почти не обращала внимания на шипение завистников и недоброжелателей, но сейчас положение изменилось, слово церкви могло очень многое решить и в ее судьбе, и в судьбе ее сына Карла. Пока епископ Драгон держит слово, данное единокровному брату, но если он узнает о том, к кому порой взывает вдова императора, то ей не поздоровится. Об этой стороне ее жизни не знает даже отец, не говоря уже о прочих сеньорах, которые спят и видят, как бы заключить Юдифь в монастырь и вырвать короля Карла из-под влияния матери.

Если бы Юдифь была уверена в том, что Карл устоит без ее поддержки, то она с радостью уступила бы сеньорам и укрылась бы где-нибудь в укромном месте, вдали от ненавидящих глаз. Увы, у Карла были слишком ненадежные союзники и слишком могущественные враги. И едва ли не главным из этих врагов считался папа Евгений, без колебаний вставший на сторону клятвопреступника Лотаря. Словно это и не он именем своего бога благословил договор, втоптанный ныне в грязь. И христианский бог не покарал отступника, проявив при этом непонятную и непростительную слабость.

В Париже пошаливали по ночам, но Юдифь боялась не разбойников, а соглядатаев, и потому довольно долго стояла под кроной большого дерева, каким-то чудом проросшего через каменную мостовую. Верный Геррик вместе с полудюжиной мечников стерег ее покой, но под крышу этого дома она должна была войти одна, ибо вход сюда мужчинам был строго запрещен.

В окне дома вспыхнул светильник. Сигнал предназначался ей, и Юдифь наконец решилась. Неслышной тенью она скользнула под кров, который сулил ей спасение или погибель. За дверью было темно, как в склепе, но она все-таки нащупала руку, протянутую из мрака, и шагнула вперед. Ее провели темным коридором в комнату, где мерцал слабый огонек. Юдифь с трудом разглядела фигуру женщины, стоящей у окна.

– Ты принесла? – раздался из темноты встревоженный голос.

– Да, – едва слышно отозвалась Юдифь.

– Тогда идем.

Светильник вспыхнул ярче, осветив лицо женщины, в которой вдова императора без труда узнала благородную даму Хирменгарду, дочь коннетабля Виллельма и супругу графа Гонселина Анжерского. Впрочем, Хирменгарда была лишь проводницей в тот мир, куда Юдифь стремилась попасть.

Чьи-то невидимые руки отодвинули в сторону сундук, и взору императрицы открылся провал, ведущий вниз, возможно, даже в преисподнюю. Впрочем, из открытого люка пахнуло сыростью, а отнюдь не серой, наверное, поэтому Юдифь последовала за Хирменгардой почти без страха. Спустившись по крутым ступенькам вниз, они двинулись по узкому тоннелю. Юдифь шла по этому пути не в первый раз, но, пожалуй, никогда еще ее сердце не билось так гулко и часто. По ее расчетам, они уже миновали стену и ров и находились сейчас вне пределов Парижа.

Кто и когда прорыл этот потайной ход, Юдифь не знала, но если судить по внутренней кладке, то сделано это было очень давно. Тоннель закончился большим залом, в средине которого стояла статуя Великой Матери, той самой, у которой они сегодня пришли испрашивать совета. У ног статуи в огромной медной чаше пылал огонь, а подле этой чаши кружилась в танце обнаженная женщина. Кажется, она была в трансе, и Юдифь не осмелилась окликнуть ее.

Внезапно ведунья остановилась, дрожь прошла по ее телу, и она открыла глаза, почти осмысленно глянув при этом на вошедших.

– Белый Жеребец и Белая Кобыла, – произнесла она довольно громко. – Я видела их.

– Свершилось? – с надеждой спросила Юдифь.

– Нет, – покачала головой ведунья. – Все еще только предстоит.

Юдифь и Хирменгарда сбросили с себя одежду и подошли к чаше. В двух шагах от полыхающего огня стоял столик из дерева и кости, а на столике – золотое блюдо, украшенное тонкой резьбой. Юдифь положила на это блюдо локон светлых волос.

– Это его волосы? – строго спросила ведунья. – Ошибки не может быть?

– Я посылала к нему в ложницу свою служанку. Она все сделала, как я ей приказала.

Ведунья опустила в горящую чашу руку и плеснула на золотое блюдо огнем. Локон вспыхнул, и через мгновение на блюде осталась лишь щепотка пепла.

– Нужна кровь, – тихо сказала Хирменгарда, протягивая Юдифи острый жертвенный нож.

– Из руки? – спросила та, оборачиваясь к жрице.

– Рана должна быть как можно ближе к сердцу.

Юдифь приподняла левую грудь и провела ножом по упругой коже. Капли крови пролились на золотой поднос, образовывая причудливый узор.

– Крест? – испуганно спросила Хирменгарда.

– Лилия, – строго поправила ее ведунья. – Точно такая же должна быть у него на груди или на спине.

– И что тогда? – спросила Юдифь хриплым голосом.

– Белая Кобыла отдастся Белому Жеребцу, и золотой дождь удачи прольется на всех, кто кровно с ней связан, – ответила ведунья.

Огонь в чаше при словах ведуньи вспыхнул так ярко, что Юдифь невольно отшатнулась, и на ее тень, отброшенную на стену, вдруг пал силуэт большой хищной птицы.

– Сокол, – тихо сказала ведунья. – Я была права.

Юдифь вошла в большой зал королевского замка, когда там уже находились графы и капитаны. Карла пока не было. Видимо, он проспал начало совещания, которое сам же и назначил вчера вечером ближним людям. Возможно, его задержала Тинберга, но тогда следовало бы признать, что дочь графа Герарда Вьенского делает успехи.

Для Юдифи не было секретом, что сын не любит свою жену. Этот брак состоялся по воле императора Людовика, пожелавшего привлечь на свою сторону сильного человека, однако счастье Карлу он не принес. Но если у Тинберги не хватает ума, чтобы пробудить чувство в сердце мужа, это вовсе не означает, что она не способна разбудить его плоть. Кроме коннетабля Виллельма, графа Вельпона, графа Бернарда Септиманского, графа Адаларда Парижского в зале присутствовали капитаны Раймон и Гарольд Рюэрги, а также викинги во главе с ярлом Воиславом.

Викинги были молоды и хороши собой. Во всяком случае, графиня Хирменгарда, сопровождавшая императрицу, слишком долго и пристально разглядывала одного из них, чем вызвала даже некоторое замешательство среди мужчин. Юдифи пришлось подтолкнуть графиню локтем в бок, дабы напомнить ей, как следует вести себя замужней женщине во время королевских приемов.

Карл появился, когда терпение Юдифи готово было уже лопнуть. Выглядел он смущенным и, проходя мимо матери, бросил на нее виноватый взгляд. Капитан Гарольд Рюэрг прикрыл за опоздавшим государем двери, и на этом инцидент можно было считать исчерпанным. Карл первым опустился в кресло и кивком предложил присутствующим последовать его примеру. Юдифь сидела во главе стола, рядом сыном, графы, капитаны и викинги расположились вдоль стола на широких лавках.

Все было почти так же, как и при императоре Людовике, за исключением того, что первое слово сказал все-таки коннетабль Виллельм:

– Епископы Драгон и Венелон встретились с Людовиком Баварским и подписали с ним предварительный договор, который государю Карлу еще предстоит скрепить своей печатью. Нейстрия, Франкия и Аквитания остаются за Карлом, но Фрисландия и Бургундия отойдет к Людовику. Впрочем, у тебя, государь, еще будет время подумать.

Виллельм вскинул на Карла подслеповатые глаза, но тот никак не отреагировал на слова коннетабля. Юдифь тоже промолчала. Союз с Людовиком был слишком выгоден для Карла, чтобы всерьез скорбеть о потерянных территориях, которые еще нужно будет вырвать из рук жадного Лотаря.

– А что думает по этому поводу папа Евгений? – осторожно полюбопытствовал граф Бернард Септиманский.

– Папа поддерживает императора Лотаря, но архиепископы Агобард Лионский и Эббон Реймский с папой не согласны. Они считают, что лишь полюбовное соглашение между всеми сыновьями покойного императора спасет империю от смуты. Агобард Лионский даже отправился в Рим, дабы уговорить папу и умиротворить воинственно настроенного императора.

– Сколько людей сможет выставить Людовик Тевтон? – спросил ярл Воислав.

– Тридцать тысяч. Из них семь тысяч всадники.

– А сколько способны выставить вы?

– Приблизительно столько же. При пяти тысячах всадников. Не считая твоих людей, ярл, коих, вероятно, следует причислить к пехоте.

– Мои люди умеют биться верхом, – возразил Рерик. – И если вы найдете нам лошадей, то конница Карла сравняется по численности с конницей Людовика Тевтона.

– Есть одна неприятная новость, – вздохнул граф Вельпон. – Капитан Ингоберт по приказу императора Лотаря захватил крепость Дакс. Это может помешать нашему соединению с армией Людовика.

– А каков гарнизон крепости? – спросил Рерик.

– Около тысячи человек.

– Это серьезное препятствие, – высказал свое мнение граф Бернард. – Мы не можем выдвинуться навстречу Лотарю, оставив в тылу такое количество вооруженных и на все готовых людей.

– Крепость надо вернуть, – согласился Рерик.

– Так, может быть, ярл Воислав возьмет на себя решение столь трудной проблемы? – вежливо полюбопытствовал граф Септиманский.

– Хорошо, – кивнул Рерик. – Крепость будет нашей.

– Но мы вряд ли сможем оказать тебе поддержку, ярл, – засомневался коннетабль. – Графы Турский, Орлеанский и Анжерский будут готовы к выступлению только весной, а граф Герард Вьенский пока колеблется, не зная, чью сторону принять. Что же касается аквитанцев, то среди них немало сторонников юнца Пипина. На их горячую поддержку мы вряд ли сможем рассчитывать. Правда, если ярл Воислав возьмет крепость Дакс, то многие ныне колеблющиеся сеньоры сделают выбор в пользу государя Карла.

– Я уже сказал, что возьму крепость еще до начала большого похода, – пожал плечами Рерик.

– Ну что ж, – развел руками граф Бернард. – Давайте пожелаем успеха ярлу Воиславу.

Граф Септиманский был доволен умело проведенной интригой. Крепость Дакс – очень крепкий орешек, а капитан Ингоберт – опытный полководец. У горделивого викинга появилась прекрасная возможность обломать зубы о франкскую твердыню. Графу Бернарду не нравилось усиление позиций Воислава Рерика при дворе младшего сына императора Людовика. Благородные сеньоры Нейстрии, Франкии и Аквитании хоть и обещали поддержку Карлу, но в Париж почему-то не спешили. Даже графы Турский, Орлеанский и Анжерский покинули столицу Нейстрии, отбыли в свои владения, и Бернарду Септиманскому приходилось практически в одиночку противостоять наглым викингам-язычникам, ибо рассчитывать в этой борьбе на графа Вельпона или коннетабля Виллельма не приходилось.

Эти два старых дурака, накликавших на Нейстрию большую беду, смотрели в рот викингу и с готовностью подхватывали все его предложения. Карл тоже был очарован варяжским выскочкой, не говоря уже о Юдифи, чье откровенно выказываемое расположение к Воиславу Рерику уже вызвало волну сплетен в Париже. Все-таки вдове императора следовало вести себя сдержаннее в отношении пришлого авантюриста.

Граф Бернард и раньше уделял достаточно внимания слежке за своенравной Юдифью, пытаясь проникнуть в тайны этой во всех отношениях опасной женщины, но в нынешней непростой ситуации он удвоил количество соглядатаев. От Юдифи можно было ожидать чего угодно, даже брака с варягом, которому, правда, в этом случае пришлось бы перейти в христианство. Однако Воислав Рерик никакого интереса к истинной вере не проявлял, и с этой стороны вроде бы не ожидалось никакого подвоха. Оставалась любовная связь, которая могла возникнуть и без благословения церкви.

И такая связь возникла, правда, не между Юдифью и Рериком, а между благородной Хирменгардой, супругой графа Гонселина Анжерского, и заезжим молодцом по имени Драгутин. Сведения об этом были получены графом Бернардом, можно сказать, из первых рук, и ему ничего не оставалось, как только сетовать про себя на распущенность нынешней молодежи.

Справедливости ради надо сказать, что граф Септиманский попытался намекнуть коннетаблю Виллельму на недостойное поведение его дочери, но старый мерин, похоже, не понял доброжелателя и в ответ только пожал плечами. Возможно, муж прекрасной Хирменгарды по-иному отреагировал бы на намеки благородного Бернарда, но, к сожалению, графа Анжерского не было в Париже, и влюбленные могли предаваться блуду, не думая о последствиях.

Граф Септиманский уже и сам был не рад, что с головой погрузился в любовные интриги королевского двора, ибо вал сплетен, обрушившийся на его голову, мог бы подорвать веру в добродетель у любого, даже самого благочестивого человека. Ну кто бы, например, мог подумать, что супруга юного Карла, благородная Тинберга, дочь истового поборника веры Герарда Вьенского, подарит свое расположение заезжему викингу по имени Лихарь. Правда, осведомитель графа Бернарда не был уверен, что грехопадение благородной Тинберги уже состоялось, зато у него не было никаких сомнений в том, что сам Карл проводил ночи напролет в объятиях прекрасной Володрады, и это при полном попустительстве ее братьев, Раймона и Гарольда Рюэргов, которые таким способом, похоже, пытались приручить государя.

За всем этим, безусловно, стояла интрига с далеко идущими последствиями. Похоже, Меровинги надеялись использовать легкомыслие молодого государя, подорвать влияние сеньоров южных провинций, Аквитании и Прованса, и укрепить свое положение в Нейстрии, где христианская вера подвергалась постоянному давлению со стороны хранителей языческих культов. И ради этого они решили не стесняться в средствах. Однако мало подложить в постель Карла Володраду, надо еще бросить тень на его нынешнюю супругу Тинбергу. Конечно, связь с залетным молодцом могла дискредитировать юную королеву в глазах мужа и двора, но ее причастность к языческим культам сделает это с куда большим успехом. За таким скандалом почти наверняка последовало бы отлучение ее от церкви, развод с Карлом и великое посрамление графа Герарда Вьенского, который сразу же потерял бы доверие папы Евгения и всех епископов.

Впрочем, граф Септиманский не стал торопиться с выводами и уж тем более бить во все колокола. Никаких доказательств измены Тинберги ни собственному мужу, ни христианской вере у него не было, а слухи и сплетни и в Париже, и в империи мало кого волновали.

– А ты уверен, что этот тайный домик действительно существует? – пристально глянул Бернард на верного центенария. Вообще-то, этот самый Гуго, поднятый графом Септиманским из самых низов, был верным человеком, но уж слишком невероятными казались сведения, которые он донес до ушей своего сеньора. Одно дело – любовные шашни благородных дам с любезными кавалерами, и совсем другое – тайный культ Великой Матери, расцветший пышным цветом под боком у епископов Драгона и Венелона.

– Этот дом тщательно охраняется, и все мои попытки туда проникнуть оказались безрезультатными, – вздохнул Гуго. – Однако мне удалось выяснить, что хозяйкой дома является некая Сенегонда, вдова мечника Изенбера, верой и правдой служившего императору Людовику Благочестивому.

– И что с того?

– Ничего, сеньор. Только эта Сенегонда свободно посещает королевский замок и встречается не только с графиней Хирменгардой, но и с императрицей Юдифью. Более того, сама Юдифь неоднократно посещала дом на окраине. Правда, делала она это исключительно в ночную пору, в сопровождении мажордома Геррика и нескольких мечников. Последний раз это было два дня назад. К сожалению, моему человеку не удалось близко подобраться к окну. Он был убит ударом кинжала и сброшен в сточную канаву.

– Может, нарвался на грабителей?

– Нет, сеньор, грабители обходят это место стороной не только днем, но и ночью. Конечно, я мог бы собрать достаточно крупную шайку, чтобы силой прорваться туда, но не рискнул это сделать без вашего дозволения.

– Ни в коем случае, Гуго, слышишь! Я запрещаю тебе нападать на этот дом. Иное дело, если тебе удастся внедрить в окружение Сенегонды своего человека.

– Это может быть только женщина, сеньор.

– Неужели у тебя нет под рукой расторопной служанки?

– Боюсь, что простолюдинку к таинственному дому просто не подпустят. Конечно, я мог бы использовать для этой цели свою дочь Анхельму, которая служит в свите благородной Тинберги, но она христианка, сеньор. И я опасаюсь за ее душу.

– Скажи Анхельме, что долг каждой христианки – бороться с ересью, разъедающей истинную веру, и если она по нечаянности совершит грех, то я лично добьюсь его отпущения у епископа Драгона. Ты меня понял, Гуго?

– Понял, сеньор. Я сделаю все так, как вы приказали.

– Скажи, Гуго, а ярла Воислава Рерика ты возле этого дома не видел?

– Нет, сеньор, он не покидал ночью королевского замка. Об этом мне сказала служанка Юдифи Сибелла.

– Это та смазливая девчонка, которая вечно трется подле сильных мира сего? – усмехнулся Септиманский.

– И смею вас уверить, сеньор, не без пользы для себя. Вчера она разорила меня на пять денариев.

– Вот уж не думал, Гуго, что и тебя попутает бес распутства, – сокрушенно покачал головой Бернард.

– Я заплатил ей за ценные сведения, сеньор.

– Ну что ж, если эти сведения действительно ценные, Гуго, то я возмещу тебе убытки.

– Судите сами, сеньор. Эта потаскушка отрезала прядь волос с головы спящего Рерика и передала ее императрице Юдифи.

– Ты уверен, что она не лжет?

– Уверен, сеньор. Юдифь поручила Сибелле соблазнить Рерика и добыть прядь его волос, чтобы сам ярл ничего не заметил.

– Это очень важные сведения, Гуго, – нахмурился Бернард. – Ты получишь не пять, а десять денариев.

– Всегда готов вам услужить, сеньор.

Граф Септиманский призадумался. До сих пор ему казалось, что помыслы Юдифи не идут дальше соблазнения варяга, дабы покрепче привязать его к себе, но, судя по всему, вдовая императрица рассчитывала на нечто большее, чем просто ублажение собственной плоти, иначе она вряд ли спуталась бы с ведьмой. Бернарду и раньше приходилось слышать о пристрастии дочери графа Вельпона к магии и чародейству, но он от этих сплетен просто отмахивался, ибо, для того чтобы очаровать немолодого супруга, Юдифи вполне хватало собственного прекрасного тела. Но не зря говорят, что дыма без огня не бывает. И этот дьявольский огонек, оказывается, тлел где-то в глубине порочной души императрицы, чтобы в один далеко не прекрасный момент полыхнуть на всю франкскую империю страшным дьявольским огнем.

– А из мужчин никто не выказывал внимания Сенегонде?

– Только капитан Раймон Рюэрг.

– Он посещал ее дом?

– Нет, это она его навещала. У Рюэргов в центре Парижа есть небольшой особняк, окруженный каштанами. Он достался им от отца, сеньора Фалькоальда. Я думаю, что Сенегонда – любовница капитана, иначе с чего бы она проводит в его палаццо ночи напролет.

– Но ведь Раймон, кажется, женат. И если мне не изменяет память, то женат он на благородной Радегунде, младшей дочери коннетабля Виллельма?

– Вы, как всегда, правы, сеньор, – склонился Гуго в подобострастном поклоне.

Насколько граф Септиманский помнил, эта Радегунда была еще девочкой лет семнадцати и целиком находилась под влиянием своей старшей сестры, что, впрочем, еще ни о чем не говорило. Подобные тихони бывают невероятно мстительны, когда кто-то посягает на их собственность. А Радегунда к тому же была дурнушкой, и появление подле недавно обретенного мужа красивой и распутной любовницы вряд ли доставило ей удовольствие. Бернард Септиманский будет уж очень плохим птицеловом, если ему не удастся заманить эту обиженную мужем пташку в свои силки.

Глава 6
Гороскоп

Звезды не сулили Карлу успеха в наступающем году. Юдифь еще раз глянула на гороскоп, составленный Герриком, и вздохнула. Не доверять майордому она не могла. Геррик был человеком, преданным как ей, так и Карлу, а его познаниям в таинствах древней магии могла бы позавидовать и сама Сенегонда. По всем расчетам Геррика, основанным на расположении звезд, выходило, что Лотарь станет полновластным хозяином франкской империи, в которой ни Юдифи, ни Карлу места уже не будет. Такой расклад никак не мог устроить гордую вдову Людовика Благочестивого, положившую немало сил для собственного возвышения и не брезговавшую прибегать для этого к таким средствам, которые повергли бы в ужас благочестивую христианку. И уж, конечно, Сенегонда и Геррик, не раз помогавшие Юдифи в делах, не одобряемых церковью, отлично это понимали.

– Есть средство, способное изменить неблагоприятную волю неба? – спокойно спросила императрица.

– Я тебе уже говорила о нем, государыня, – потупила глаза Сенегонда.

– И в чем заминка?

Сенегонда и Геррик переглянулись. Видимо, они не были уверены в том, что стены дома коннетабля Виллельма, в котором они сошлись для разговора, сумеют сохранить доверенную им тайну. Но сам коннетабль в этот вечер находился в королевском замке, в его доме хозяйничала старшая дочь Хирменгарда, которой Юдифь доверяла как самой себе. Надо полагать, графиня позаботилась о том, чтобы чужие уши не прилипли к двери, за которой императрица и преданные ей люди обсуждали серьезные проблемы.

– Говорите, – приказала Юдифь.

– В будущем году Великая Мать более расположена к Нуду Среброрукому, а не к Гвидону-Световиду.

– И что с того? – нахмурилась Юдифь.

– Мы не можем воззвать к Световиду, не ублажив при этом Нуда-Велеса, давнего покровителя рода Меровингов, – строго сказала Сенегонда. – Не забывай, государыня, что твой сын – Пипинид, а этим выскочкам суждено потерять власть очень скоро. Только истинный Меровинг может удержать империю от распада.

– Мне уже поздно рожать, Сенегонда, – раздраженно воскликнула Юдифь.

– Речь идет не о тебе, государыня, – успокоила ее Сенегонда. – К твоему сыну Карлу вернется удача только в том случае, если его наследником станет ребенок, зачатый при участии Нуда-Велеса.

– Но этот ребенок просто не успеет родиться, – возразила Юдифь. – Все может решиться уже весной или летом.

– Главное – успеть его зачать, – пояснил Геррик и развернул еще один лист, исписанный рунами. – Взгляните сюда, государыня. Этот ребенок повторит судьбу бога Гвина, сына Нуда Среброрукого. Вот его планета. Римляне называли Гвина Марсом, богом войны. Только он может даровать Карлу победу.

– Гвин – бог смерти и кровавой жатвы, – ужаснулась Юдифь. – Вы готовите страшную судьбу этому ребенку.

– Без крови не бывает победы, – пожал плечами Геррик. – Бог Гвин действительно потребует многочисленных жертв, но что с того. Главное, что среди людей, павших во славу кровавого бога, не будет тебя и твоего сына.

– Ты готов поручиться за это головой, Геррик? – строго глянула на майордома императрица.

– Готов, государыня, – слегка побледнел ликом астролог.

– Остается найти человека, в жилах которого течет кровь Чернобога, – спокойно сказала Сенегонда.

– Ты имеешь в виду Воислава Рерика?

– Нет, государыня. Ярл Воислав с юных годов посвящен богу Световиду. У него в мистерии своя роль. Нам нужен Лихарь Урс.

– Но ведь и Лихарь Урс ротарий?

– Лихарь Урс ведет свой род от лесного бога урсов, все того же Велеса, и его предки совсем не случайно именуются Шатунами.

– Откуда ты это узнала, Сенегонда?

– От ярла Сивара, государыня. Геррик составил гороскоп Лихаря. Вот он. Пути Урса и королевы Тинберги именно в будущем году сойдутся с планетой Марс, которая и есть Гвин, в его небесном воплощении.

– Нужно, чтобы эти двое, я имею в виду Урса и Тинбергу, встретились и здесь, в Париже.

– У них будут хорошие проводники, государыня, – сказала Сенегонда.

– Кто именно?

– Ведунья Великой Матери графиня Хирменгарда и ведун бога Велеса боготур Драгутин.

Юдифь задумалась. За удачу сына небо требовало с нее слишком большую цену. Какое счастье, что Карл не любит Тинбергу, иначе измена жены стала бы для мальчика слишком большим ударом. Жертвы Юдифь не пугали. Будет зачат ребенок под знаком Гвина или нет, но крови в этом году прольется немало, это императрица понимала и без пророчеств Геррика и Сенегонды.

– Скажите Тинберге, что ей предстоит зачать великого правителя, – строго сказала Юдифь, глядя прямо в глаза Сенегонде.

– Но этого нет в составленном гороскопе, – попытался возразить Геррик.

– Зато мне было виденье, – криво усмехнулась Юдифь. – Ты меня поняла, Сенегонда?

– Все будет сделано так, как ты пожелаешь, государыня, – склонила голову ведунья.

Сенегонде Юдифь верила даже больше, чем самой себе. Почти двадцать лет назад ведунья, рожденная в далекой Волыни, напророчила дочери графа Вельпона великую судьбу, если та посвятит себя служению Великой Матери, и Юдифь стала императрицей. Прибегала она к помощи Сенегонды и ее брата Геррика и потом. Эти двое ни разу не подвели свою государыню. С их помощью она одолевала всех своих многочисленных врагов, так с какой же стати ей сейчас сомневаться?

Хирменгарда не очень удивилась, увидев поутру в своей спальне Сенегонду. Когда-то жена королевского мечника Изенбера была няней дочери коннетабля Виллельма и открыла ей многие таинства того и этого мира. С тех самых пор они шли по миру рука об руку, доверяя друг другу все свои тайны. Узнай старый граф Гонселин Анжерский, чем порой занимается Хирменгарда, его наверняка бы хватил удар. Впрочем, это бесспорно досадное событие вряд ли огорчило бы его молодую супругу, обладающую горячим норовом и не склонную к постничеству.

– Ты должна соблазнить мужчину, сеньора, – спокойно сказала Сенегонда. – И пройти с ним по серебряной дороге бога Нуда.

– Что еще? – спросила Хирменгарда, потягиваясь роскошным белым телом.

– Тем же путем ты должна провести королеву Тинбергу.

– А как имя этого мужчины?

– Боготур Драгутин. Такова воля Великой Матери.

Хирменгарда засмеялась. Этого красивого юного викинга она уже успела приметить, и какое счастье, что вкусы Великой Матери совпали с ее собственными. Сенегонда в таких случаях обычно ссылалась на волю неба, и, возможно, она права. В конце концов, разве трудно Великой Матери направить мысли одной из своих ведуний в нужное русло, даже не прибегая к помощи кудесницы Сенегонды.

– Мне придется делить его с Тинбергой?

– Нет, сеньора, у королевы будет свой викинг. Его имя Лихарь Урс.

– Да свершится воля Великой Матери, – спокойно отозвалась Хирменгарда. – Я сделаю все так, как ты сказала, Сенегонда.

– Ты идешь сегодня в храм?

– Разумеется, – удивленно вскинула глаза Хирменгарда. – А что, викинг тоже будет там?

– Ярл Драгутин – ведун Чернобога, – строго сказала Сенегонда. – В храм Христа он не придет. Зато дом, в котором остановились варяжские гости, находится неподалеку от храма. Надеюсь, ты воспользуешься оказией и сумеешь привлечь к себе внимание ярла.

Сенегонда скромно поклонилась сеньоре и наконец покинула спальню.

Хирменгарда, поеживаясь от холода, ступила босой ногой на соломенную циновку. За ночь огонь в камине уже погас, и ей пришлось позвать слуг, чтобы окончательно не замерзнуть. День сегодня предстоял трудный, и следовало позаботиться об одежде, чтобы привлечь внимание привередливого варяга.

Служанки услужливо распахнули сундук перед призадумавшейся сеньорой. С рубашкой у нее не было трудностей. Она выбрала самую белоснежную из них, расшитую серебряной нитью у горловины и понизу. Зато с блио возникли проблемы. После продолжительного раздумья Хирменгарда выбрала темно-синее, из тончайшей шерсти, с расширяющимися от локтя рукавами. Блио, плотно облегающее фигуру графини, доходило только до средины икр, оставляя открытым расшитый узорами подол рубашки, доходящей до лодыжек. По случаю наступивших в Париже холодов Хирменгарде пришлось натянуть шерстяные шоссы, которые сильно обезобразили ей ноги, а вот подвязки были хороши. Жаль, конечно, что видят их только служанки, одевающие свою госпожу. Впрочем, Хирменгарда очень надеялась, что в Париже найдется отважный сеньор, который все-таки осмелится заглянуть даме под подол.

Служанки уже заканчивали заплетать ей косы, а Хирменгарда все никак не могла совладать с поясом в виде шнура из серебряных нитей, которым следовало дважды обернуть талию, завязав один узел на спине, а другой – внизу живота. Наконец и с этим было покончено, к большому облегчению сеньоры. Осталось выбрать обувь и отороченный мехом плащ. С этим Хирменгарда справилась довольно быстро. Зато она затратила много времени, выбирая накидку на голову, ибо идти по улице простоволосой да еще в храм знатная дама не могла даже летом, не говоря уже о зиме. Накидку она выбрала шелковую и увенчала голову шапкой из меха белки. Служанки, оглядев сеньору, восхищенно зацокали языками, но Хирменгарда лишь махнула на них рукой.

В храм она отправилась пешком, отчасти из смирения, но большей частью потому, что до него было рукой подать. Сопровождали ее две служанки и мечник отца, взятые скорее для чести, чем из острой необходимости.

Хирменгарда горделиво шествовала по мощеной камнем улице и оплошала именно там, где и следовало. То есть на виду у гордого варяга, который как раз в это время выезжал из ворот усадьбы на горячем коне. Именно этот вороной жеребец заставил Хирменгарду споткнуться. Падала она очень изящно, сохраняя при этом достоинство знатной сеньоры. К чести ярла Драгутина, он оказался очень расторопным человеком и успел не только спрыгнуть с седла, но и подхватить сеньору на руки, прежде чем она соприкоснулась с холодными камнями.

– Нога, – простонала Хирменгарда.

– Какое несчастье, – посочувствовал ей ярл Драгутин.

– Несите ее в дом, – закричали перепуганные служанки. – Что вы, сеньор, стоите столбом посреди улицы?!

Варяг себя упрашивать не заставил и почти бегом внес в дом графиню, пострадавшую от его неосторожности. К сожалению, сидеть в кресле Хирменгарда не могла по причине невыносимой боли, и ярлу Драгутину пришлось отнести ее в спальню, на широкое ложе.

– Вы себе представить не можете, сеньора, как я огорчен, – сказал варяг, глядя на Хирменгарду красивыми зелеными глазами.

– Пустяки, ярл, – утешила его Хирменгарда. – Сейчас служанки сбегают за повозкой, и я избавлю вас от хлопот.

– Ну что вы, сеньора, я готов хлопотать о вас вечно.

Сказано это было с большим чувством, и Хирменгарда по достоинству оценила слова молодого варяга, то есть ответила ему вздохом и застенчивой улыбкой. Служанки уже покинули ложницу, оставив хозяйку на попечение варяга, слегка озабоченного этим обстоятельством.

– Кажется, я все-таки сломала ногу, – уронила слезу Хирменгарда.

– Будь вы мужчиной, сеньора, я, пожалуй, мог бы вам помочь.

– Вы лекарь, сир? – вскинула на варяга лучистые глаза коварная дочь коннетабля.

– Во всяком случае, в сломанных костях я знаю толк.