Текст книги "Падение"

3

– Димка, тебе посолить? – спросил, когда мы обедали, Иван Михайлович. Он пришёл раньше меня.

– Нет, нет, нет! – грозно проговорил я, наблюдая, как Иван Михайлович берёт в руки большую солонку.

– Как же без соли есть можно? Ну, не хочешь – не надо, нам же больше останется, – улыбаясь, сказал он, щедро посыпая солью жареную картошку. – Даже салат не будешь солить? У, как ты живёшь.

Иван Михайлович отложил солонку и начал перчить еду так же усердно.

– Дядя Вань, вы же всё знаете. Как мне лучше доехать до Синцовых? Наталья Сергеевна упоминала, что третий автобус до них идёт и четырнадцатый где-то рядом останавливается.

– Ходил раньше, а теперь – у нас же месяц назад многие маршруты изменили – теперь он за реку идёт. Даже не думай на него садиться. Четырнадцатый… Так, четырнадцатый вообще полностью изменили – он теперь где-то в центре круги наворачивает. У нас на него ты никак не сядешь. Троллейбус же какой-то ещё был. Да, точно, двадцать второй, – Иван Михайлович вдруг громко закашлял, видимо, из-за перца.

– Будьте здоровы. Двадцать второй тоже изменили? – спросил я.

– Спасибо. Ой, как наперчил я. Нет, его не поменяли, просто сам же видел, по каким пробкам вчера ехали, а он как раз там же и идёт. Вроде бы у двадцать второго рога тогда и отлетели. Сорок пятый остался, только на нём ты замучаешься ехать. Хотя он, может, и быстрее доедет. Дороги там всегда пустые. Деревни одни да кладбища. Да, на нём, наверное, даже и быстрее будет. Насколько я помню, он в два часа отправляется, успеешь. Главное, чтобы тебе повезло, и пенсионеры не ехали на свои огороды…

Не повезло. Автобус был набит людьми, направляющимися на свои дачные массивы. Тесно, душно, кругом рюкзаки, доверху наполненные не пойми чем, но, очевидно, чем-то тяжёлым, разговоры о кабачках, помидорах и болезнях… Поездка запомнилась мне надолго.

Ещё подходя к автобусной станции, той самой, которая была рядом с железнодорожной платформой, я заметил, что количество людей стало возрастать. На самой же станции уже было достаточно много народу. В автобусе пришлось ехать стоя. Все полтора часа. Раньше я думал, что пенсионеры едут на свои массивы утром, но оказалось, что пассажиропоток, состоящий из них, не прекращается и днём. На каждой остановке в автобус заходило всё больше людей. Приходилось уплотняться. Автобус проезжал по нешироким улочкам, петляя, и иной раз казалось, что мы едем кругами. Создавалось впечатление, что он заезжал в каждый двор. Нужно отдать должное водителю, который профессионально вписывался в повороты на узких перекрёстках и не резко тормозил.

В автобусе было многолюдно. То ли это были огородники, которые любили поспать до обеда, то ли те, кто уезжал утром и, вернувшись домой и пообедав, вновь отправились на свои участки. И, разумеется, каждый что-то нёс с собой. Рюкзаки, различные пакеты, сумки – всё было объёмное. Один мужчина, крепенький, невысокого роста перевёз старую советскую чугунную батарею. Как он её собирался тащить до домика, я не представлял, потому как мне казалось, что и я вряд ли бы поднял её. А ещё говорят, в старости сил нет. Не сомневаюсь, что русский пожилой человек может и танк из болота достать, если он потом ему пригодится на даче. Вот зачем ему понадобилась эта старая срезанная тяжеленная батарея? И почти у каждого было что-то своё… несуразное. Металлические ржавые трубы, бездонное ведро, проволока, торчащая во все стороны и едва не ослепившая пол-автобуса… Резкий запах, появившийся вдруг, остановил моё наблюдение за огородной утварью. Навоз. В автобус зашли двое мужчин, тащивших на себе большой мешок. Да, хорошо, если у тебя есть друг, который согласится помочь тебе перенести мешок навоза. По автобусу вместе с запахом прокатилась волна негодования, превратившаяся затем в спор о том, какой сорт навоза лучше. Очевидно, мы доехали до какой-то большой остановки, потому что наконец люди стали выходить. Но поток выходящих смешался с теми, кто заходил в автобус, и этот круговорот зацепил и меня. Сам не зная, как, я оказался на площадке рядом с окном. Благодаря открытой форточке наконец-то можно было зачерпнуть хотя бы горсточку свежего воздуха. Терпение водителя, наверное, закончилось, потому как начал движение он резко, перед этим закрыв двери, не дожидаясь бежавших, очевидно, на этот автобус на другой стороне людей. Наконец можно было рассматривать пейзажи, а не лица пенсионеров.

Солнце, оказывается, скрылось за тучами, и по колышущейся листве можно было сделать вывод, что на улице ветрено. Мы действительно проезжали по сельской местности. Пока что мимо мелькали достаточно милые избушки с ухоженными оградками. На приусадебных участках люди что-то делали, причём в их движениях угадывалось одновременно и какое-то наслаждение от процесса, и желание поскорее закончить все дела перед новой бурей. По улице пробежали три собаки: две весьма упитанные и одна совсем уж тощая. Перед одним из домов школьник – так мне показалось, потому что не успел его детально рассмотреть – ремонтировал, а точнее сказать, возился со своей машиной. Битая, с половиной бампера, в ржавчине на правом крыле – глядя на неё, нельзя было сказать, что этот агрегат способен передвигаться самостоятельно. Очевидно, что парень очень дорожил ей, раз пытался починить то, что, на первый взгляд, не подлежит ремонту. Как много по всей стране таких же парней, которые от безысходности должны передвигаться на том, что представляет серьёзную опасность как для пешеходов, так и для самого водителя? Автобус заметно замедлился. По дороге ходили козы. Один козёл, чёрный и с большими рогами, запрыгнул на какую-то кучу строительного мусора. Большая женщина, весьма пожилая, руганью пыталась его прогнать.

Началось кладбище. В этот раз оно было не такое заброшенное, как то, в лесу. Аккуратный заборчик, ровные, не покосившиеся кресты и свежие цветы говорили о том, что за этим кладбищем следят. Впрочем, если состояниям кладбища и отличались, то размером точно нет. Это было такое же большое и продолжалось даже тогда, когда автобус сделал ещё одну остановку. Оно закончилось только перед перекрёстком, на котором мы долго стояли. Не понятно, зачем нужно было ставить светофор на неширокой дороге, которую пересекала ещё более узкая. Машин на примыкающей дороге не было, однако эта узкая дорога, что обуславливалось с одной стороны кладбищем, а с другой стороны зарослями, половина которых была недавно спилена, была хорошо заасфальтирована. Приглядевшись, я увидел, что дорога уходила в коттеджный район. Дома были далеко, но очевидно, что они были большие, дорогие. Сразу после перекрёстка началась плохая дорога. Автобус и пассажиров в нём хорошо трясло. Из того мешка что-то начало сыпаться.

Поле. Проезжали большое распаханное поле. Вороны кружили над ним, изредка садясь то на линии электропередач, проходившие над полем, то на него самого. После поля начинался лесной массив, состоящий из берёз и кустарников. Лес был красивый и даже как-то выделялся среди всего остального. Неожиданно стало темно и пошёл дождь. Сначала на окно упала пара капель, но затем спустя почти мгновение начался настоящий ливень. Стоящий рядом мужчина ударил меня в локоть черенком от лопаты. На следующей остановке автобус встал так, что люди не могли допрыгнуть то него и были вынуждены наступать в большую лужу. Ругань и грязь заполняла автобус. После остановки мы заехали в густой лес и стало ещё темнее.

Резко потянуло в сон, но петляющая дорога не позволяла уснуть. Поехали под горку, и все пассажиры невольно стали наваливаться друг на друга. Всё также было достаточно многолюдно. Что-то покатилось по салону. Судя по окружению, мы должны были приближаться к речке. Но реки не оказалось – был маленький ручеёк, и то созданный, наверное, силами дождя. Мост через этот ручеёк был односторонним, и поэтому нам пришлось ждать, когда проедут встречные автомобили. В гору автобусу подниматься было тяжело. Народ стал наваливаться друг на друга, только теперь уже в другую сторону. Что-то опять покатилось по полу и, судя по крику, задело ногу одной из пассажирок. Дождь всё усиливался и, казалось, лил сплошной стеной. Шума капель не было слышно, да и по стеклу вода лилась потоком. Снова заехали на кладбище. В каком оно состоянии, было трудно разобрать из-за дождя, да и у меня порядком уже слипались глаза…

Проснулся я по причине того, что автобус въехал в яму, достаточно глубокую. Дождь так и не прекратился, впрочем, как и кладбище. Я не знал, прежнее ли это кладбище или уже началось новое, но тянулось оно ещё минуты две. Да что же у нас так много кладбищ и все они такие огромные? Автобус остановился у, как мне показалось, заброшенных домов. Избы были какие-то покосившиеся, чёрные, хотя отчётливо разобрать, как они выглядят, было проблематично. Лишь в одном из домов светилось окно, на котором сидела то ли кошка, то ли игрушка. На небе вдалеке, как бы прорываясь сквозь облака на землю, падали линии солнечного света.

Вот зачем одному водителю захотелось обогнать автобус на повороте, в темноте и в сильный дождь? Я не понимаю, какая должна быть причина, чтобы так рисковать. Хорошо, что дорога была пустая и навстречу никто не ехал, но сколько раз уже мимо нас проезжали большие чёрные грузовики, которые практически сливались с окружавшей нас темнотой.

Следующее поселение было гораздо больше встречавшихся до этого. Напротив остановки даже было серое двухэтажное кирпичное здание с магазинчиком на первом этаже, перед входом которого курили трое пожилых людей. Дождь стал ослабевать и становилось ярче. На выезде из поселения был завод. Действующий, и даже очень. Из двух его труб вырывалась какая-то серая масса, создающая впечатление явно ядовитой и опасной для живого. На разгрузочной площадке под крон-балкой без касок работало пятеро человек. Перегружали из бортового грузовика что-то тяжёлое и несуразное. Как оказалось, этот завод заполнял пространство между тем поселением и городом. Город начался как-то резко, неожиданно, сразу после перекрёстка с круговым движением. На нём в левый бок автобуса чуть не врезался внедорожник, пытавшийся со внутренней полосы выехать из круга и, видимо, не заметивший большой жёлтый автобус. Я уже немного отвык от пятиэтажек, мимо которых мы вдруг стали проезжать.

После нескольких остановок (да когда же я доеду) мы выехали на большой проспект, но водитель не хотел ускоряться. Странно: по загородной дороге, по кочкам и ямам мы как будто неслись, а по хорошей широкой дороге ехали медленно. По улице шли напрочь вымокшие люди без зонтов, без дождевиков, как будто смирившиеся с дождём, они проходили мимо луж, как ни в чем ни бывало. Наконец-то мы добрались до нужной остановки, хотя ощущение, что я приехал не туда, оставалось. Между автобусом и тротуаром была лужа, которую пришлось перепрыгивать. Зонта у меня не было, так что, как и большинству, мне пришлось смириться с тем, что я вымокну до нитки. До дома Синцовых нужно было пройти пару кварталов. Я доверился своей памяти и попытался дойти до Синцовых, не используя карту. Скверное решение. В какую сторону идти, я прекрасно знал, но я два раза попадал в тупики и один раз, обходя забор, вообще сделал большой крюк. Дома в этом районе были новые, построенные по индивидуальным планам, но на парковках перед домами машины стояли такие же, как и в районе с хрущёвками. В основном были представители отечественного автопрома, произведённые в десятых годах. С особым контрастом смотрелся большой чёрный седан иностранного производства, по бокам которого стояли две отечественные машины. Я заметил, что в районе были правильно сделаны и наклоны дорог, и ливнёвки. Лужи не образовывались. Не доходя пятидесяти метров до дома Синцовых, я отметил, что мне как будто чего-то не хватает в окружении. И верно, не хватало деревьев, больших, с объёмными кронами, как в старых районах. Были только маленькие деревца, огороженные лентой. Да, зелени точно не хватало в этом новом районе.

Дом Синцовых охранял не только шлагбаум, но и высокий железный забор с калиткой. Мне не пришлось звонить через домофон, чтобы мне открыли калитку, так как со мной в дом Синцовых бежали трое ребят, очевидно, спешащих домой из школы. Перед подъездом под козырьком сидела весьма упитанная белая и, несмотря на дождь, чистая кошка, а точнее, кот по имени Бася, с которым поздоровались дети и пустили в подъезд. Наконец-то можно было обсохнуть. Я нажал на звонок в квартиру Синцовых. Да, промок я порядком. Не зря Иван Михайлович не отпускал меня из дома, пока я не надел джинсовку. Хоть в ней и было жарко в автобусе, сейчас она хорошо защитила меня от ветра. Послышались громкие голоса, затем шаги, и наконец дверь мне открыла Надя, радостная и какая-то слишком активная, впрочем, как всегда.

4

– Привет, Димка! У-у-у, как ты вымок, – сказала Надя, разглядывая меня.

– Привет. К вам пришла болотная жаба. Ква!

– Раздевайся, жаба. И как же тебя сушить теперь?..

– Здорово, Димка! – из Костиной комнаты вышел Виктор Синцов.

Внешностью, статностью и выражением лица он очень сильно походил на своего отца. Лишь взгляд, может быть, был более удивлённым. Немного юношеское лицо его не совсем гармонировало с возрастом. Толстеть, очевидно, он не собирался, а даже если бы и захотел, что весьма характерно для мужчин возраста тридцати пяти – сорока лет, то вряд ли бы у него это получилось из-за его вечной занятости на даче и стресса на работе. Суровости в его взгляде я не встретил. Пока не встретил.

– Здравствуйте! – мы пожали руки. – Говорят, вы вечно на даче пропадаете, дом всё строите?

– Так а что делать, если заварили мы такую кашу? Стройка – она же, как ремонт, пожизненно длится. Вы завтра с нами же едете? – я кивнул головой на вопрос Виктора. – Вот, правильно, посмотришь, как я крыльцо сделал и лестницу. Весь день вчера работал. Хорошо, что погода позволила, солнечно было, не то что сегодня. Какой ливень, а? А завтра опять солнце обещают.

– При том, что творится на улице, вы верите прогнозу погоды? – скептически спросил я.

– А чему ещё верить? Коленки перед бурей у меня ещё не болят.

– А у меня болят, – заохала Надя.

– У тебя они всегда болят. Делами надо заниматься, тогда ничего болеть не будет. Почему у Кости в комнате беспорядок? – во взгляде Виктора появилась суровость.

– Я, что ли, должна убирать? Я ему говорила: приберись. Он не захотел. Костя, убрал всё живо! – громко прокричала Надя.

– Почему у меня всё всегда на своих местах, а у вас вечно беспорядок?..

Надя и Виктор стали спорить и доказывать друг другу, кто из них аккуратнее. Я зашёл в Костину комнату. Костя сидел на кровати и собирал настольную игру.

– А я папу победил! – сказал он довольный. – И в следующий раз побе… Выиграю!

– Молодец! – потрепал я его по волосам. – Я всегда знал, что ты смышлёный парень. Уроки, что ли, уже сделал? – спросил я, когда увидел, как Костя стал собирать тетрадки в портфель.

– Ага, там же всё просто!

– Это хорошо, что тебе просто. Слушай, а Саша завтра на дачу поедет? Как я помню, в субботу школьники учатся, это только второклассники, как ты, отдыхают.

– Да, поедет. Она по субботам около десяти приходит. А родители раньше этого времени всё равно не встают.

– Что, бандит, беспорядком своим хвастаешься, да? – улыбаясь, спросил зашедший в комнату Виктор. – Вот сейчас я тебе покажу!

С этими словами он подхватили на руки сына, стал подкидывать и, щекоча, изображать, будто кусает его. Костя смеялся.

– Хорошо быть вот таким маленьким. Все тебе рады, все обнимают, любят, – сказал я.

– А взрослых не любят, что ли? – удивился Виктор. – Как твои родители, кстати? Как учишься? У тебя же вроде золотая медаль? – сделал акцент Виктор.

– Живы, здоровы родители. Работают, огород копают. Что им ещё делать? Учусь… Нормально учусь, – мне как-то стало неудобно говорить, что я пропускаю пары, да и результаты за последнюю сессию у меня неважные. Вдруг Виктор сурово посмотрит. Страшно же!

– Вот видишь, у дяди Димы золотая медаль за учёбу, – обратился Виктор к радостному сыну. – Надо, чтобы и у тебя то же самое было. Чтобы потом пойти в университет и найти хорошую работу, а не сидеть целыми днями дома, как мама.

– Я вообще-то не просто сижу, я уборку сделала, мы уже это выяснили, – сказала Надя через открытую дверь.

В квартире Синцовых действительно было как-то более прибрано и чище. Даже в комнате Кости не было того вчерашнего беспорядка, который мы оставили после игр с детьми. Да, некоторые вещи всё же были разбросаны.

– Я вижу, – окинул серьёзным взглядом комнату Виктор. – Чего хочешь, Кость? Булку? Ну, пошли на кухню. Кстати, Дим, ты обедал?

– Да, обедал. Дядя Ваня пытался меня закормить солью.

– О, это, видимо, все мужики любят. Мой тоже вечно всё солит, да, муж? – спросила Виктора Надя и слегка обняла его.

– А как же без соли есть? – удивился Виктор. – Дим, я надеюсь, ты нормально ешь? Или, как мелкие, только булку да огурцы? – улыбаясь, спросил он. – Я помню, раньше ты тоже ничего не ел. На свадьбе, я помню, твоя мама долго искала, чем бы тебя накормить.

Мы зашли на кухню.

– Ест, как конь, сейчас. Вон как вырос, – сказала Надя.

– Это хорошо. Значит, можем поэкспериментировать. Я на ужин рыбку хочу сделать, по дороге домой вот купил, – Виктор показал на большую рыбину, отмокавшую в раковине. – А цены, цены-то какие? Ну ладно, можем себе позволить. Кстати, лосось, говорят…

Тут он начал описывать полезные свойства лососёвых рыб, совсем позабыв о сыне, который пришёл на кухню за булкой. Но Надя, увидев, как Виктор, увлёкшись, подробно всё описывает, сама нарезала Косте батон и огурцы. Ребёнок был доволен.

– …Одним словом, полезно, – закончил монолог Виктор. – О, огурец, спасибо, Надюх. – Виктор взял ломтик огурца с тарелки и макнул в солонку. Глядя на отца, то же самое повторил и Костя.

– Вы чему ребёнка учите? – спокойно спросил я, округлив глаза.

– А чего плохого? Так вкуснее же, – сказал Виктор. Костя, взяв тарелку с огурцами и ломтиками булки (хорошо, что хотя бы солонку на месте оставил), убежал в свою комнату. – Это же только гипертоникам, язвенникам, диабетикам вредно. А на нас, простых смертных, это не действует.

Хорошо было бы, если б не действовало. Но я не стал ничего отвечать, не стал развивать тему про здоровье. Я чувствовал, что Синцовы могли бы удивиться тому, что я разговариваю на эту тему в столь юном возрасте и стали бы искать причины. Можно было бы всё это свести к общению с мамой-медиком, но вдруг я бы проговорился насчёт своего здоровья, чего делать мне совершенно не хотелось?

– Так, ну-ка посмотрим, что тут показывают, – Виктор Синцов сел на диван и включил большой плазменный телевизор, висевший на кухне. – Тут новости, всё понятно. Здесь опять спорят и судятся; зачем это вообще показывают? Вредительство же в чистом виде. Запретить такие передачи надо. Садись, садись, Дим, угощайся, – он показал на миску с арахисом, разумеется, солёным. Но устоять перед таким я не смог.

– А говорил, солёное не ешь. Всё, перешёл на чёрную сторону, точнее, на белую, – сказала Надя, зачерпнув тоже горсть орешков. У неё зазвонил телефон. – Привет, Лерусь! Да, всё хорошо. Какие скидки? Где? Нет, не знаю, рассказывай давай, – она убежала в соседнюю комнату.

– Вечно в телефоне. Либо болтает, либо переписывается, чему и дочь научила, – сказал Виктор. – Семь гигабайт интернета истратила за месяц, который ещё только начался. Подсели на эту иглу. Всех зомбировали уже. О, опять, что ли, этот сериал показывают? Постоянно, как ни включу этот канал, он идёт. Вот всё хорошо: и актёры классные, и душевно снято, но весь сериал же – пропаганда алкоголизма и идиотизма в скрытой форме. Хотя даже не в скрытой.

– Как вы критичны, – заметил я, пережёвывая орешки.

Может, плюнуть на эту бессолевую диету, и пусть глаза на лоб от давления полезут? Зато вкусно.

– А что, разве я не прав? С одной стороны, принимают законы, направленные на повышение культуры, с другой, с этим безобразием ничего не делают. О, а вот это уже интересно, – Виктор включил передачу, на которой показывали падение самолёта. – Авиакатастрофы показывают. Объясняют, как они произошли. Ты посмотри, как круто пикирует. На части разваливается, мелкие кусочки отлетают. До земли осталось всего ничего.

Самолёт на экране, большой, четырёхмоторный и двухэтажный, приближался к земле. Он стремительно падал. От самолёта отлетали части обшивки. Съёмка перешла внутрь салона, а точнее в кабину пилотов. Штурвал взял молодой, лет тридцати, серьёзный мужчина. Он нажал на несколько кнопок на приборной панели, подвинул ручки управления двигателями и потянул штурвал на себя. Самолёт медленно, но всё же стал поднимать нос. Показали, как раскручиваются и набирают мощность двигатели. Самолёт перешёл в горизонтальный полёт, а затем и вовсе стал набирать высоту. Пилот сообщил диспетчеру, что они смогли вернуть себе управление самолётом, производят набор высоты, пускай поначалу и медленно, и запросил дальнейшее сопровождение полёта. Затем по громкой связи объявил пассажирам, что экипаж контролирует самолёт, ничего их полёту не угрожает, и попросил бортпроводников помочь успокоить пассажиров и сохранять спокойствие. Кто-то зааплодировал. Казалось бы, катастрофа миновала, но со временем самолёт стал всё сильнее задирать нос, как говорили в передаче, увеличивал угол атаки. Дальше самолёт начало трясти, пилот немного опустил нос, но затем машина опять начала набирать угол. После это стало видно, как всё больше различных частей отлетает от самолёта. Они были довольно крупные. Самолёт всё сильнее задирал переднюю часть. Камера перешла в пассажирский салон, внутри которого была жуткая тряска и весь интерьер разваливался.

– Страшно-то как, наверное, находиться в такой ситуации, – сказал заворожённый Виктор Синцов.

Странное дело, но обшивка самолёта не разрушалась полностью, несмотря на заметные трещины. Показали, как трещина образовывалась примерно посередине салона. Некоторые люди отстёгивали ремни безопасности и, несмотря на хаос, творившийся на борту, и негоризонтальное положение самолёта, старались перебраться поближе к первому классу. Они толкались, шли в прямом смысле по головам, выталкивали людей из прохода и кресел – обезумевшие от ужаса, они, похоже, готовы были на всё, лишь бы не оставаться в середине и хвосте самолёта. Как будто думали, что если самолёт разорвёт на части, то упадёт только хвостовая часть, а передняя чудесным способом продолжит полёт. Обороты двигателя падали, самолёт бросало из стороны в сторону, казалось, что пилоты не контролируют его. Из-за запредельного угла тангажа носовой части на самолёт перестала действовать подъёмная сила. Самолёт перешёл в сваливание. Тряска усиливалась, обшивка стала рваться на части…

Внезапно отключилось всё электричество в доме.

– Ну как так-то, на самом интересном месте же, а! Как обычно. Из-за дождя, что ли, этого провода оборвались? – Виктор Синцов негодовал. – Эх, не узнаем, разбились они или нет. Ситуация страшная, почти безвыходная, но тут бывают репортажи, что тоже, казалось бы, уже нет никакой надежды, но катастрофы не происходило. Так, вроде относительно светло в комнате. Пошли рыбу делать; что ещё нам остаётся? Газ, надеюсь, не отключили.

– Свет, что ли, вырубили? – громко спросила Надя. – Лерка, представляешь, у нас ещё и электричество отрубили в доме. Как льёт-то сильно! Бедная Сашка. Как она дойдёт до нас? Слушай, я вот что хотела спросить… – она снова ушла в свою комнату.

– О, смотри, какая красота! Так, берём нож и начинаем резать. Как же это делается? Ой, в первый раз, Димка, делаю, – Виктор стал разрезать рыбу, причём весьма уверенно и профессионально.

– Поздравляю с премьерой, – сказал я.

– Спасибо. Я вот что хочу спросить: у тебя никаких мыслей не возникло после этого сюжета по телевизору? Ничего не напоминает? – уточнил Виктор.

– Самолёт падает, разваливается… Что это может напоминать? – не понимал я, про что он спрашивает.

– А у меня вот какие соображения появились. Понимаю, что это всё сильно утрировано и притянуто за уши, но что-то в этом есть. Что мы видели вначале? Самолёт падает. Весь разваливается и стремится прямо в землю. Потом управление берёт молодой пилот и выравнивает этот самолёт. С усилиями, тяжело, но всё же выравнивает. А потом показывают, что вроде и как двигатели даже стали раскручиваться, и вообще, самолёт стал набирать высоту. Все довольны, все счастливы, все думают, что всё обошлось. А потом раз, и самолёт всё выше и выше задирает нос. Трещина появляется посередине и как бы готовится разломить самолёт. На борту вообще ужас, что творится. Люди в панике, люди бегут, некоторые даже пытаются эту заднюю часть самолёта оторвать, наподобие балласта, мол, скинуть её, и мы избежим падения. И затем самолёт переходит в сваливание. Не знаю, как тебе, но мне всё это напоминает историю России за последние тридцать лет. Траектория полёта как будто сопоставима с тем, что происходило и происходит, если поделить на отрезки примерно по десять лет: резкое падение, стабилизация и некоторый рост, и снова переход в снижение. Даже повреждения самолёта и обстановка на борту очень соответствуют. Например, то, что разные части вначале отлетают, кстати, как самолёт летел после того, как у него элероны и закрылки поотрывало вместе с хвостовым оперением, этого я не понимаю, это очень напоминает разграбление и истощение нашей страны. Это же все признают, это же очевидно. Вот я в тайге был по долгу службы, в Сибири, в Красноярске, в Иркутске – везде на грузовых станциях стоят железнодорожные вагоны, доверху набитые древесиной. Газ тот же, ещё, например. В деревнях рядом с газовой магистралью газа нет. Это как? Про обстановку с заводами тебе очень хорошо расскажет Иван Михайлович. Ему есть с чем сравнивать. Потом, во второй фазе всё действительно стало налаживаться и принимать конкретную форму. Вроде не разбились, за что спасибо тому молодому «пилоту». Ты понял, о ком я говорю. Все на борту успокоились. А потом же самолёт нос задирать начал, расстояние между кабиной пилотов, первым классом и остальной частью самолёта стало гораздо больше, если смотреть в вертикальной плоскости. Не напоминает разрыв между первым классом – элитой и остальными – хвостом? Мне вот очень сильно напоминает. А ещё сильнее о неравенстве напоминает тот факт, что когда пошла трещина, понимай, как разлад в обществе, то те, кто был в середине пытались пробраться наверх и бросить, отцепить этот хвост. Каждый хочет урвать место. И разобрать самолёт, на котором летит – самолёт же продолжал разваливаться. Точно так же до сих пор смотрят в сторону Китая вагоны с древесиной, газа в деревнях до сих пор нет, хотя и деревень-то самих тоже уже не осталось. Территории многих заводов переоборудовали в парковки и торговые центры. Двигатели и экипаж уже не могут поднять этот самолёт. Падает он!

– Действительно, определённое сходство есть. Но опять же, это зависит от того, как воспринимать историю.

– Да мне кажется, все одинаково представляют траекторию полёта. Только у кого-то в понимании она более резкая, а у кого-то поплавнее. Направление же сходится. А общая ситуация чем ещё страшна? Хотя с другой стороны, может, и хороша. Хорошо тем, что этот самолёт ещё можно починить. Если абстрактно представлять. Салон – условия жизни, культуру, благосостояние – можно исправить? Да, конечно, можно, условия и ресурсы есть. Надо только перестать всё уничтожать и не допустить той фазы, когда всё само уже разваливается. Расслоение социальное можно исправить? Нос можно опустить? Да, конечно, можно! Но, самое главное, мы способны запустить двигатели – образование, промышленность, медицину, опять же, культуру, потому как всё связано. Можем, всё можем. Топливо, как в прямом смысле, так и в виде людских ресурсов, есть! Я согласен с всеобщей дебилизацией, но светлые умы, гении, да и просто способные люди ещё есть в нашей стране. Есть трудолюбивые граждане. Есть те, кто готов всё стерпеть и пойти на многое, лишь бы завести эти двигатели. Потенциал у русского народа во все времена был огромен! Пусть камнями меня закидают, кто не согласен со мной. Я полстраны объехал, я общался со многими, я знаю, о чём говорю. И если кто-то не согласен со мной, не встречал таких людей, тогда мне их просто жаль. Только нужно как-то… дать им работать, что ли. Не мешать. Ну, может самолёт лететь! Он способен на огромную высоту взобраться!

– Вы чего расшумелись? —на кухню зашла Надя.

– Но будет это только тогда, когда мы все поймём, что мы все летим, падаем, в одном самолёте. И никто с него никуда не денется, – закончил свой монолог Виктор. – Не шумим мы, просто репортаж один обсуждаем.

– Понятно. М-м-м, как вкусно выглядит, – показала Надя на стоящий на столе противень с рыбой.

Я и не заметил, как Виктор успел разделать рыбу и посыпать её специями.

– Вот, осталось только поставить в духовку и подождать.

– Ждём – не дождёмся. У тебя рыба всегда вкусно получается. А говорят, мужчинам не место на кухне, – Надя обняла мужа.

– Хм, странно, а мне Виктор сказал, что впервые готовит.

– Приврал немного, что тут такого? – улыбнулся Виктор.

Неожиданно включился свет. В комнате Кости послышалось радостное «ура». По включившемуся телевизору уже шла передача про автомобили.

– Наконец-то, не прошло и столетия, – сказал Виктор. – О, только сейчас заметил, вы вчера фотки смотрели что ли? – он указал на три фотоальбома, лежащих на тумбочке рядом с диваном.

– Да, сначала с Димкой свадьбу нашу с тобой вспоминали – все такие молодые были, не то что сейчас – а потом мама захотела ещё два альбома полистать. Ты, оказывается, в четырнадцатом году толстенький был. Сейчас найду фотку, – Надя стала листать один из фотоальбомов.

– Не было такого! Может, немного лишь потолстел, но потом же я похудел обратно, – Виктор немного заволновался.

– Ой, посмотри, как встрепенулся сразу, а! Хорошо, хорошо, ты всегда форму держал. Вот какой был, – Надя показала фотографию, на которой Виктор и правда был немного полноват.

– Да я и сейчас в форме. О, Димка, пошли выясним, кто подтянется больше, – обратился Виктор ко мне.

Мы зашли в Костину комнату. Ребёнок сидел и играл в компьютерную игру, в которой надо было что-то конструировать.

– Папа, посмотри, какой корабль я сделал! А я ещё только начал. Компьютер вылетел, и у меня ничего не сохранилось! – ребёнок был немного расстроен, но всё же с энтузиазмом продолжал собирать большой корабль.

– Вот это здорово у тебя получается! – сказал Виктор. Я тоже отметил сильное воображение у ребёнка. Похоже было, что он сам всю конструкцию продумал, а не скопировал откуда-то. – Смотри, сынок, сейчас папа мастер-класс покажет. А нет, сначала давай ты, Дим.