Текст книги "Время «Ч»"

Сергей Соболев
Время «Ч»

Не бывает времен хороших и времен плохих. Есть только время, в котором мы живем.

Древняя поговорка

За четверо суток до времени «Ч»

Ассалам алейкум, братья и сестры!

Господа, приостановите свое суетное движение по жизни! Да-да, я именно к вам обращаюсь. Уделите мне минуту вашего времени, хорошо? Хочу сказать вам кое-что важное.

Давайте познакомимся. Меня зовут Фатима, Белая Фатима. Мне двадцать семь, я не ношу хиджаб – я и прежде не носила мусульманских одеяний, – мне разрешено пользоваться косметикой, надевать под плащ короткую юбку и почти прозрачную блузку, разговаривать с незнакомыми мужчинами и даже посещать увеселительные заведения. Короче, я готова на все ради нашего общего дела.

Нет, не надо в ответ рассказывать всю свою биографию. Мне это совершенно не нужно и не интересно.

Я нахожусь в Москве уже около полумесяца. Вы сами знаете, сколь отвратителен и уродлив ваш город. Приходится как-то приспосабливаться. Но мне не хватает здесь, как глотка чистого воздуха, протяжного, переливчатого зова азанчи[1]1
  Азанчи – муэдзин, призывающий правоверных к молитве (ислам.).


[Закрыть]… Ну и ну! Берите хотя бы пример с Лондона, которому уже вскоре суждено стать главным мусульманским городом Европы: как красиво, звонко, мощно, усиленные динамиками звучат – пять раз в сутки! – азаны, призывы к молитве, в окрестностях Финсбери-Парка и некоторых других, заселенных нашими единоверцами районов некогда чопорной британской столицы…

Ну что, жители Златоглавой, вы уже поняли, каков в действительности главный недостаток вашего города?

Вынуждена была ненадолго прерваться: только что мне позвонили по сотовому и сообщили важную информацию. Времени у меня теперь совсем в обрез, но кое-что, пожалуй, я все же успею вам сказать.

Груженая «Газель» уже заняла свое место в самом начале переулочка, одну сторону которого занимают прошедшие реконструкцию двух– и трехэтажные здания с небольшим паркингом для транспорта руководства этих офисов, а другую, северную, почти целиком – забранная лесами и предохранительной сеткой стена реконструируемого православного храма (когда-нибудь он будет перестроен в мечеть)…

Я вижу, самые сообразительные из вас уже развернули карту города и шарят по ней глазами, пытаясь вычислить, где именно, в какой точке города я сейчас нахожусь.

Некоторые, предполагаю, даже схватились за сердце.

Ладно, позволю себе небольшую подсказку.

Нет, не ищите меня в «местах массового скопления людей», потому что я не «черная» Фатима, я не какая-то там рядовая шахидка-смертница. Я, Белая Фатима, нахожусь сейчас в Центральном округе. Да-да, в самом сердце вашего города… но в относительно тихой его части. Я спокойно себе иду по тротуару, по улице, впадающей в пространство Красной площади… я всего в двух или даже полутора кварталах от восточного входа в ГУМ. Красноватую, как будто облитую подсохшей людской кровью зубчатую стену и одну из кремлевских башен я тоже отсюда вижу вполне отчетливо.

Теперь я должна умолкнуть, но думаю, что вы обо мне еще услышите.

…Двое мужчин, одетые в чистые спецовки и оранжевые каски, один из которых является бригадиром отделочников, а другой и вовсе состоит здесь прорабом, застыли в легком недоумении возле тентованного грузовичка марки «Газель», на кабине и бортах которого, кстати говоря, красовались эмблемы их родной организации – «Горспецстрой».

Прораб подергал ручку со стороны водителя. Заперто. Он хмуро посмотрел на бригадира.

– Что это еще за хрень? Не помню, чтобы я что-то заказывал. Кстати, куда подевался водила?

– А я шо, знаю, дэ вин дився? – почесав в затылке, сказал хохол-бригадир. – Я тильки его в спину видал! Может, хиба за сигаретами пошел? Или в кебабницу за углом занырнув… щоб шо-то покушать?

– П…а его родила! – выругался прораб. – Сколько раз уже было говорено шоферюгам, чтобы подъезжали, значит, с другого боку, а не здесь! Мне осточертело собачиться с местной охраной!..

Как на грех, из дверей ближнего офиса появился упитанный, с изрядной ряшкой, охранник. Лениво покрутил головой по сторонам, остановившись чуть дольше взглядом на двух уже знакомых с виду строителях, базаривших о чем-то своем у затянутой темно-синим тентом грузовой «Газели». В какой-то момент показалось, что он подойдет к этим двоим и устроит прорабу выволочку из-за того, что работающие на реставрации храма строители опять припарковали свой транспорт в неположенном месте. Но нет… охранник широко зевнул и стал прохаживаться вдоль парковки, как будто он вышел на улицу лишь для того, чтобы слегка размять ноги.

– О-го-го! – сказал бригадир, подергав рукой тугой узел на кормовой стяжке (он решил посмотреть, что находится в кузове «Газели»). – Не-е, ну ты дывысь! Як же можно такж вузлы на креплении накручувать?!

– Нич-чего не понимаю! – задумчиво почесав подбородок, сказал прораб. – На сегодня еще утром по наряду все привезли…

– Тут каки-то мешки, – подал реплику бригадир, которому удалось, чуть ослабив шнуровку, просунуть руку под тент. – Цемент, что ли, подвезли? А на кой лях он нам нужен?..

– Ну нет, тут какая-то ошибка, – нашаривая рукой у пояса чехольчик с сотовым, сказал прораб. – Наверное, водитель по ошибке не на тот объект зарулил! Сейчас, Петро, я прозвоню в контору… заодно и фамилию шофера выясним!..

– Сколько раз вам говорилось… дятлы долбаные!.. Чтоб не ставили тут свои тачки! – крикнул им с другой стороны переулка рыжий охранник, одетый в простеганный свитер и распахнутую на груди форменную куртку с эмблемой ЧОП. – А ну-ка отгоните вашу «Газель»… к едрене фене!..

Он полез было в карман куртки за сигаретами, но тут же отдернул руку: с Никольской, мягко притормаживая, в переулок важно вкатил лаково-черный, слегка лоснящийся на дневном свету, как породистый скакун, седан «Mercedes W220»…

Молодая светловолосая женщина, одетая в плащ цвета беж от «Донны Каран», купленный в лондонском бутике известного модельного дома, увидела этот транспорт несколько раньше, чем охранник: как и предполагалось, «мерс» двигался по Никольской со стороны Лубянской площади…

Машина на мгновение поравнялась с магазинчиком дамской обуви, мимолетно отзеркалившись в витрине рядом с женским силуэтом… Стекла седана слегка тонированы, но все равно она успела засечь, что в салоне, помимо шофера, как минимум двое людей. Госномера? Все совпадает. Расстояние до поворота, к которому приближается седан – водитель уже включил левый поворотник, – не менее шестидесяти метров… «Газель» стоит еще глубже в переулке… вроде бы не должно зацепить!..

Все эти мысли промелькнули в ее голове, подобно вихрю.

Ее длинные наманикюренные пальчики к этому времени уже прощелкали цифровой набор на мобильном «Эриксоне». На первом же «гудке» замкнулась цепь взрывателя, заставившего сдетонировать без малого центнер гексогена. Земля под ногами чуть покачнулась; где-то за спиной, заглушая доносящийся со стороны Красной площади полуденный бой курантов, что-то визгливо-скрежещуще лопнуло… послышалось объемное, слегка надавившее на барабанные перепонки «Ф-Ф-Ф-ЮЮЮЮИ-И-И-РРРР!!!»… а следом уже зашлись в истошных воплях сигнальные датчики припаркованных в округе легковых автомобилей…

Спустя несколько секунд женщина уже была в фойе станции метро «Площадь Революции», под сводами которой тревожные, грозные звуки, центром которых был переулок у обнесенного лесами храма, практически не слышны.

Она глянула в зеркальце, которое достала из своей дамской сумочки: все ли в порядке с прической и макияжем?

Кажется, всевышний на их стороне…

Молодая светловолосая женщина спускалась на ленте эскалатора в чрево московского метрополитена; она была спокойна, все видела и слышала вокруг себя, что не мешало ей беззвучно читать про себя избранные места из девятой суры Корана…[2]2
  9-я сура Корана называется «Покаяние». Это единственная сура, которая не начинается со слов «во имя Аллаха, милостивого и милосердного», поскольку содержит в себе объявление войны.


[Закрыть]

Слово «невозможно» встречается только в лексиконе дураков.

Наполеон Бонапарт

Ожидайте лучшего. Готовьтесь к худшему. Принимайте то, что придет.

Народная мудрость

Глава 1

На следующее утро после крутой вечеринки в ресторане «Пушкинъ», где компания матерых застройщиков и риелторов обмывала очередной распил высвобождаемых под строительство площадок, адвокат Крупнов – он оказался среди приглашенных – испытывал одно, но очень острое желание: взять пистолет и застрелиться.

Адский сушняк, дикая головная боль, тошнота… б-р-р-р!

Но пистолета под рукой не оказалось. Огнестрельного оружия в его доме вообще не было, он это точно знал. Года три назад, когда Крупнову стукнул тридцатник, ему надарили по случаю юбилея разной всячины… Любимый тесть, к примеру, презентовал «растущему молодому человеку», мужу своей старшей дочери, два этажа в одном из зданий Бульварного кольца с видом на храм Христа Спасителя – под офис юридической фирмы «Крупнов и партнеры», специализирующейся на правовых аспектах рынка недвижимости. Чтобы у зятя, значит, было все, «как у нормальных людей». Среди подарков оказались ключи от «трёхи» в новом корпусе «Алых парусов», в натуре преподнесенные юбиляру на блюдце из чистого золота (подношение от крупнейшего столичного застройщика, славного сына грузинского народа). Чета Крупновых, надо сказать, и без того не испытывала недостатка в жилплощади… но все равно приятно – щенок «президентской» породы лабрадор, а также именное, сделанное по особому заказу, «бауэровское» ружье.

А спустя какую-то пару недель после юбилея едва не случилась беда. Дело было так. День выдался трудный, головоломный; он «сифанул»[3]3
  Искаженное от английского «sniff» – шмыгать носом.


[Закрыть] у себя в офисе, воспользовавшись короткой паузой: следовало как-то встряхнуть мозги, заставить серое вещество работать как следует. Вечером, когда водитель доставил его в Шервуд,[4]4
  Элитный поселок в Подмосковье по Новорижскому шоссе.


[Закрыть] Юрий Алексеевич поначалу ощущал себя тонкостенным стеклянным сосудом. Что характерно, совершенно пустым. Чтобы заново наполнить сосуд – то есть самого себя – хоть каким-то содержанием, заперся, как был, в пальто и в нахлобученной на брови ондатровой шапке, в ванной комнате. Жена Ириша, хотя и не просекла поначалу, что это вдруг стряслось с ее муженьком, редким умницей и статным красавцем, все ж догадалась тормознуть шофера и цыкнуть на няню, чтобы убрала их четырехлетнего отпрыска Игорешку с глаз долой, в детскую…

Крупнов пробыл взаперти недолго, минуты две или три; если бы дольше, то вышибли бы к чертям дверь, а этого не случилось. Выгребся из ванной комнаты с белыми от «кокса» ноздрями и «бешеным лицом» (так ему впоследствии рассказывали). Отмахнулся от шофера – а заодно и от встревоженной «половины», – прошел к себе в кабинет, где попытался вскрыть «витрину» с подаренной ему на юбилей навороченной двустволкой. К счастью, на помощь водителю подоспел местный поселковый охранник. Отобрали у хозяина незаряженное ружье, кое-как скрутили в четыре руки. «Я все равно вас пристрелю! – хрипел Крупнов. – И тебя, Ириша… алчная, похотливая сучка, и твоего папашу… морального урода… клопа, досыта попившего чужой кровушки!..»

Этот инцидент, понятное дело, заглох внутри семьи. Дорогое ружье исчезло куда-то с концами. После того случая Крупнов зарекся впредь стимулировать себя высокоочищенным «коксом». Приходится, правда, иногда неслабо выпивать, но строго в интересах дела. И еще общаться по роду занятий черт знает с кем. Но что поделаешь. Если кто-то думает, что деньги и положение в этом гребаном мире ему преподнесут на блюдце с голубой каемочкой, то он полный, конченый мудак.

В половине седьмого утра безжалостные трели будильника, нетерпеливый, с легким подвывом скулеж лабрадорши Маши, в обществе которой он обычно совершает утреннюю пробежку, – о-о, нет, только не сегодня! – и ласковые уговоры жены сделали-таки свое дело: Крупнов встал с одра, слизнул с Иришкиной ладони какие-то антипохмельные пилюли, жадно запив их стаканом воды «Эвиан», после чего поплелся в ванную истязать грешную плоть контрастным душем…

Спустя минут сорок Юрий Алексеевич спустился в столовую, где для него уже был накрыт завтрак. Яичница с беконом, напоминающая чьи-то вытаращенные, чудовищно расширенные от ужаса глаза с кровавыми прожилками, вызвала в горле новый спазм тошноты. Определенно, он вчера перебрал. Такое ощущение, что минувшим вечером он хлебал паленую водку или еще какую-нибудь дрянь, вроде политуры, а не пятнадцатилетней выдержки «скотч», изготовленный из отборных сортов солода, на мягкой, кристально чистой воде из окрестностей реки Спей, что протекает в шотландском графстве Мори.

– Что это было, Ириша? – спросил он у жены, стараясь не смотреть на тарелку с чьими-то расплющенными глазами-яблоками. – Это я не буду есть. Стакан апельсинового сока и пару тостов… без масла… что-то у меня сегодня нет аппетита.

Лицо у Ирины было какого-то зеленоватого цвета. Приглядевшись, Крупнов понял, что супруга после душа сделала себе утреннюю маску. Ирина кивком отправила экономку – она же нянька – в детскую, будить Игорька, которого они ежедневно, кроме выходных, возят в детский спецсад. После чего сказала:

– В половине девятого вечера ты позвонил мне и сказал, что сорвешься с «тусняка» и приедешь домой пораньше. В одиннадцать я перезвонила, но сотовый у тебя был отключен. Шофер привез твое тело в половине первого ночи. Он рассказал, что ты и вправду собирался ехать домой и даже надел верхнюю одежду…

– Но?..

– Тебя перехватил… этот… как зовут того чернявого, через которого азербайджанцы проинвестировали новострои в районе Южного Бутова? Османов, кажется? Он ведь азер, так?

– Усманов, – поправил Крупнов (теперь-то кое-что из вчерашнего наконец всплыло у него в мозгу). – Он вообще-то выходец из Махачкалы… кажется. Черт! Башка трещит… Извини меня, Ириша.

– Сегодня вторник, – напомнила жена. – У тебя приемный день… если ты еще не забыл, что ты не только руководитель фирмы, но и практикующий адвокат.

Черт знает, из чего Ириша делает свои утренние маски: после того как Крупнов, прежде чем выйти к поджидавшей его машине, клюнул жену в щечку, на губах еще долго чувствовался мерзкий привкус перетертых в кашу морских водорослей…

Услуги адвоката Юрия Крупнова стоили недешево. Почасовая ставка – пятьсот долларов США (или по курсу в рублях). Но Крупнов, строго говоря, не был «почасовиком» – зачем отбивать хлеб у младших партнеров. Он, во-первых, руководил фирмой, а во-вторых, имел прямые выходы на тех, кто наделен властью решать вопросы.

Именно поэтому попасть на прием лично к Крупнову могли только избранные, из числа самой интересной клиентуры. Проще говоря – «свои». Юрий Алексеевич консультировал клиентов по вторникам и четвергам, в среднем по четыре-пять человек за день. Рабочий график расписан так, что палец некуда втиснуть.

Каково же было удивление Крупнова, когда вдруг выяснилось – уже по приезде в офис, – что отлаженный механизм дал сбой…

– Я не понял, Анна Николаевна, – убирая в шкаф-купе свой длиннополый плащ, сухо сказал Крупнов, – а что это еще за гражданин сидит в приемной? Сейчас только начало десятого, a первый клиент, если мне не изменяет память, в расписании стоит на половину одиннадцатого!..

Анна Николаевна, сорокалетняя многоопытная секретарша, уставилась на шефа с немым изумлением.

– Юрий Алексеевич, вы же сами назначили… этому господину!

Секретарша поставила перед ним кружку с крепким горячим кофе. Крупнов достал из бара початую бутылку «Хеннесси». Налил половину серебряной рюмки, но пить не стал, влив бренди в кофе.

– Вы уверены, Анна Николаевна?

– Ну как же, Юрий Алексеевич! Вы позвонили мне на домашний…

– Когда это было?

– Вчера, примерно в половине одиннадцатого вечера. Вы распорядились, чтобы я вставила в сегодняшнее расписание господина Назира Адыгова и оформила для него на девять утра гостевой пропуск. Клиент прибыл минут за десять до вашего приезда и уже внес в кассу наличными плату за часовой визит…

Крупнов с усилием потер пальцем точку чуть выше переносицы, где головная боль ощущалась сильнее всего. Припомнилось, что богатый азер Усманов – или все же он дагестанец? – пристал к нему вчера на мероприятии, как банный лист к ж… Слезно просил помочь каким-то его знакомым решить вопрос с зависшей сделкой по недвижимости. Клялся Аллахом – даром что сам бухает, как лошадь, – что гонорар за посредничество может составить до полулимона «зеленью». Деталей Крупнов не помнил, хотя, возможно, Усманов попросту их не сообщил, выбив согласие принять его протеже.

Юрий Алексеевич сделал пару глотков кофе, затем распечатал пластинку мятной жвачки и отправил ее в рот.

– Добро, Анна Николаевна, пригласите этого Адыгова ко мне.

Визитеру с виду было лет двадцать восемь или около того. Рост чуть за сто восемьдесят, короткая аккуратная стрижка, цепкие, с желтоватым переливчатым цветом, как у тигра, глаза. Лицо со смуглинкой, гладко выбрит, нижняя часть, раздвоенная ямочкой челюсти, выглядит чуточку бледнее, нежели скулы и лоб – похоже, этот человек еще недавно носил бороду. Одет в добротный темно-синий костюм; под пиджак пододета черная рубаха с глухим стоячим воротом – такие носят священнослужители различных конфессий. И еще такая деталь: у этого странного визитера не было при себе ни портфеля, ни даже тонкой папки с бумагами…

– Присаживайтесь, господин Адыгов. – Крупнов кивнул на стоящее по другую сторону стола кресло. – Чай? Кофе? Ничего не нужно? Вы от господина Усманова, верно? Итак, чем могу вам помочь?

– Да, вы можете нам помочь, – веско сказал незнакомец, говорящий по-русски чисто, с едва заметным слуху южным акцентом. Кстати, вы пишете наш разговор?

– У нас не принято писать клиентов, господин Адыгов, так что можете говорить свободно, без обиняков. Итак?

– Сначала маленькая прелюдия, Юрий Алексеевич, чтобы вы лучше поняли, на какую тему я здесь появился. Как там говорится в ваших народных сказках?.. Однажды… в тридевятом царстве, в тридесятом государстве…

– Переходите к сути дела, – сухо произнес Крупнов.

– …случился так называемый банковский кризис, – спокойно закончил фразу гость. – Нынешним летом лопнуло несколько контор, связанных с кредитованием рынка недвижимости. Должно быть, вы в курсе? В нашем случае речь идет о Ситибизнесбанке и 3-м Московском ПИФе.[5]5
  ПИФ – паевой инвестиционный фонд.


[Закрыть] В свое время мы серьезно вложились в обе эти структуры… своими инвестициями. И теперь, если совсем коротко, хотели бы получить обратно вложенные нами средства…

– Э-э-э… Уточните, господин Адыгов, чьи интересы вы пытаетесь представлять? – Несмотря на спокойный тон, которым был задан вопрос, Крупнов в этот момент весь внутренне подобрался (он был в курсе, кто и зачем спалил Ситибизнесбанк, а во-вторых, как минимум двое господ из числа тех, кто провернул это дельце, присутствовали вчера на междусобойчике в ресторане «Пушкинъ»…). – Вы ведь пришли от Усманова?

– Усманов? Этот человек помог организовать нашу встречу, в остальном он не при делах. Так вот. Мы вкладывались в столичную недвижимость через легальные фирмы, но я не буду морочить вам голову подробностями, потому что эти данные, господин адвокат, вы и без моей помощи легко добудете.

Визитер выложил на стол глянцевую визитку, обрамленную, как орнаментом, золоченой вязью арабских письмен, с двумя телефонными номерами посередке, городским и сотовым.

– Я представляю местный филиал исламского банка… – Он гортанно произнес какое-то слово, которого Крупнов толком не расслышал. – Меня прислал к вам инвестор, господин Магомедов.

– Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, – торопливо перебил его Крупнов, – я не занимаюсь составлением судебных исков…

– А мы и не собираемся судиться с нашими должниками, – чуть растягивая гласные, сказал незнакомец. – Нам остались должны около сотни ордеров.[6]6
  Здесь: квартира в новостройке с полным пакетом документов (жарг.).


[Закрыть] Если быть предельно точным – девяносто четыре. Преимущественно в новостройках Южного округа: Братиславская, Ясенево и Южное Бутово. Сначала нас просили обождать до первого сентября. Потом попросили еще «две-три недели». Мы проявили понимание и терпение. Между тем приближается Рамадан… вторая половина октября. С нами не хотят встречаться, придумывая разные предлоги, чтобы увильнуть от серьезного разговора. Это что, нормально, по-деловому, да?

– Похоже, господин Адыгов, вы не слышали, что я вам сказал, – стараясь говорить предельно вежливо, заметил Крупнов. – Я не занимаюсь решением проблем, подобных вашим. У вас ко мне все?

Визитер какое-то время – глядя чуть наискосок – рассматривал две фотографии в рамочках, на одной из которых были засняты сам Ю.М. (в одной из своих кепок) и начальник Департамента жилищного строительства г. Москвы г-н Преображенский – на фоне квартала разноцветных, как кубики «Лего», новостроек. На другой: любимая дочь столичного «министра-зодчего» г-на Преображенского Ирина, она же супруга адвоката Юрия Крупнова.

– Господин Преображенский, насколько я понимаю, ваш близкий родственник? – глядя адвокату в переносицу, сказал гость. – Мы готовы премировать, скажем так… суммами от пяти до семи тысяч долларов за каждый отбитый ордер. Условие такое: весь пакет должен быть наш не позднее конца месяца!..

– Вы с ума сошли… – процедил Крупнов.

Заметив, что адвокат потянулся к кнопке селектора, визитер криво усмехнулся, после чего сам поднялся на ноги.

– У вас и ваших партнеров есть двое суток на размышление, – сказал он, напоследок еще раз взглянув на адвоката своими желтыми переливчатыми глазами. – За это время процесс должен быть сдвинут с мертвой точки! Если мы поймем, что нам не собираются возвращать долги… «решать вопросы» будут другие люди…

– Мне это неинтересно, – сказал адвокат, глядя на появившуюся в дверях секретаршу. – Анна Николаевна, проводите господина Адыгова… на выход! И скажите, чтобы ему вернули деньги за визит!

Оставшись наедине с собой в кабинете, Крупнов выругался.

«Чертов Усманов… хитрожопый… азер! Удружил, мать его! Хотя он только посредник… – Крупнов принялся искать в «меню» номер сотового одного из своих хороших знакомых, в недавнем прошлом, кстати, вице-президента этого самого погоревшего летом Ситибизнесбанка. – Ну и на хрена, спрашивается, мне вся эта головная боль? Я, что ли, брал беспроцентное бабло… черт знает у кого?! Кто заварил эту гребаную кашу, вот тот пусть ее и расхлебывает!..»

В двухэтажном доме из красного кирпича, обнесенном глухим высоким забором, расположенном на окраине небольшого подмосковного городка, минутах в сорока езды от Кольцевой, все еще царила зыбкая тишина, хотя время уже приближалось к полудню.

В просторной гостиной – пол и стены были убраны вывезенными с Кавказа вековыми коврами ручной работы – находились двое мужчин: пятидесятитрехлетний хозяин дома Гаджи Магомедов и его шофер Махмуд, рослый, плечистый кавказец лет тридцати с небольшим, последние три года отвечающий за безопасность «сборщика закята».[7]7
  Закят – практикующийся в некоторых исламских общинах налог.


[Закрыть] На одной из стен поверх ковра укреплено двухметровое полотнище с эмблемой джамаата,[8]8
  Джамаат – здесь: отдельная мусульманская община, существующая параллельно со светскими властями на определенной территории.


[Закрыть] к которому они оба себя относят Волею Всевышнего: на общем зеленом фоне два вытканных золотым шитьем квадрата, размещенные под углом таким образом, что вместе они, переплетенные, составляют восьмиконечную звезду, символ истинных ревнителей веры в Аллаха. Немного правее, ближе к резной лестнице, чьи ступени ведут на второй этаж, где находятся скромные жилые помещения, стоит подставка из красного дерева, на которой, развернутый примерно посередине, лежит Коран, драгоценная Книга Книг…

В доме тихо, непривычно тихо. После того как Магомедов овдовел, а две его подросшие дочери вышли замуж и отделились, он целиком посвятил себя служению джамаату и Всевышнему. Сразу после ранней утренней молитвы Махмуд наголо обрил голову хозяину; при этом острейший, заточенный не хуже какой-нибудь «золингеновской» бритвенной стали кинжал работы одного из известных дербентских мастеров позапрошлого века не коснулся порядком заросших за последние несколько недель жестким седеющим волосом щек «брата Гаджи»…

Иногда звонил городской телефон, раза два или три давал о себе знать музыкальной заставкой сотовый. Трубку снимал Махмуд; он обменивался со звонившим скупыми репликами на русском или ломаном арабском, клал на место трубку, затем, ощущая на себе вопросительный взгляд брата Гаджи, отрицательно качал головой.

Первый месяц после краха Ситибизнесбанка и связанных с ним ПИФов руководство джамаата, включая специально прилетевшего в Москву закордонного куратора, предпочло не вмешиваться в ситуацию, поскольку считалось, что казначей и сборщик закята Магомедов способен сам, через свои местные связи и знакомства решить возникшую проблему. Потом накинули еще месяц: казалось, средства общины, приумноженные благодаря опыту и умению вести дела Гаджи Магомедова, вот-вот вольются в казну джамаата… Потом дали еще неделю, благо казначей заслужил эту отсрочку и своим авторитетом, и своими прежними делами…

Все предпринятые меры и усилия оказались напрасными, они не принесли нужного результата. На Кавказе говорят: «Золото дороже там, где оно добывается». Кто бы что ни говорил, но он, казначей Магомедов, действовал в своей сфере правильно, хотя ему и приходилось лавировать между нормами шариатского свода законов. Он сам ни разу не преступил строгих норм шариата – разве что в мелочах, сугубо для пользы дела, – и тем не менее он допустил тяжкую ошибку, сродни преступлению.

Его ошибка заключается лишь в одном: он доверился не тем людям. Грязные подлые собаки, алчные людишки, тупые идиоты, живущие одним днем. Возможно, они все же собираются – как не раз уверяли Магомедова – вернуть инвестиции, но поздно, слишком поздно, дело уже приняло фатальный, смертельный оборот.

Эти люди не только подлы без меры, но и не наделены большим умом: кажется, они так и не поняли, с кем – или чем– имеют дело и каковы могут быть последствия их неразумных действий.

Сорок восемь часов, отведенные казначею Магомедову с тем, чтобы он еще раз попытался уладить возникшие финансовые проблемы, истекли, растаяли, как горсть соли, брошенная в океан вечности.

Незадолго до полудня у ворот посигналили: приехали двое «братьев», молодой Адыгов и куратор, сорокалетний неразговорчивый мужчина, как и все они, выходец из небольшой кавказской республики, перебравшийся года три назад в Москву, владелец нескольких пекарен в ближнем Подмосковье, которому, вероятнее всего, и предстоит вскоре стать новым казначеем.

Махмуд впустил гостей в дом. Эти двое вошли, разулись у порога гостиной, сняли верхнюю одежду. Старший поприветствовал хозяина:

– Ассалам алейкум, брат!

– Ва алейкум ассалам ва рахмату Ллахи, братья! – поприветствовал вошедших хозяин.

Не перекинувшись более ни словом, раскатали молитвенные коврики, ополоснулись в принесенном Махмудом тазу, встали на колени: время полуденного намаза.

«Во имя Аллаха милостивого, милосердного!..»

Гаджи Магомедов понимал, что он творит свой последний в жизни намаз. Он виноват в случившемся и должен понести наказание. Такова, видно, воля Аллаха (муфтий и совет старейшин, применяя в отношении «брата» Гаджи столь строгую фетву,[9]9
  Фетва – здесь указание, приказ (ислам.).


[Закрыть] лишь четко следовали Его законам). Самоубийство для правоверного – тяжкий грех. Но его, Магомедова, несмотря на допущенные им тяжкие ошибки, спасибо Всевышнему, никто к этому и не склоняет…

Магомедов нараспев произнес вдохновенные, божественные слова первой суры, «Открывающей Книгу». Затем он прочел по памяти «Покаяние», айаты с шестьдесят пятой по шестьдесят восьмую…

Спустя примерно два часа после совершения полуденного намаза Гаджи Магомедов умер от остановки сердца. Вскоре к дому подкатила вызванная Махмудом карета «Скорой», чуть позже подъехал участковый. Врач «Скорой помощи» заключил, что смерть гражданина Магомедова Гаджи Гаджиевича наступила в результате перенесенного им «обширного инфаркта миокарда». Медэксперт подтвердил заключение коллеги и выписал «гробовую справку». Ни родственники, ни власти на вскрытии не настаивали; крошечное отверстие от укола под левой лопаткой умершего от «сердечного приступа» мужчины так и осталась никем не замеченным…

На следующий день, еще до заката, человека, об истинных делах которого даже внутри джамаата знали лишь единицы, похоронили на мусульманском Даниловском кладбище в Москве, в полном соответствии с обычаями. Проводить Магомедова в последний путь пришло совсем немного людей, их всех засняли на видео какие-то мужчины в штатском… тупая, запоздалая реакция каких-то не слишком умных и дальновидных личностей.

В тот же день, так и не появившись на Даниловском кладбище, сразу несколько молодых мужчин, входящих в ядро джамаата, переменили свое местожительство – кое-кто сменил не только адрес, но и комплект документов, – а еще двое «братьев», лучшие из лучших, отправились на юг с миссией, известной только очень узкому кругу посвященных…