Текст книги "Хрустальная армия"

Сергей Соболев
Хрустальная армия

© Соболев С., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Глава 1

Уральский федеральный округ

У подошвы Медвежьей гряды, в том месте, где к пробитому в скальной породе тоннелю ведет узкоколейка, – ее полотно нынче разобрано – царит особенная тишина. Не слыхать веселого щебета оживившегося по случаю прихода весны птичьего племени; сюда не долетают промышленные шумы, не доносится рокот автомобильных двигателей, не слышно даже шелеста ветра в верхушках деревьев…

Хорошо различимые в погожий день соседние кряжи и увалы обильно, по макушку, заросли разлапистыми елями, прозванными здесь «волками»; общий серо-зеленый фон разбавлен светлыми пятнами березовых рощиц. Вдоль подошв этих горных складок тянутся застывшие плотными рядами высокие сосны. Впрочем, ближе к местным дорогам они изрядно прорежены лесодобытчиками. Самый что ни на есть обычный пейзаж для расположенной несколько в стороне от промышленных городов северной части Среднего Урала.

А вот эта сдвоенная гора, прозванная в народе Медведь-камень, напоминающая очертаниями и даже цветом улегшегося посреди приуральской тайги бурого топтыгина, почти лишена растительности. Восточную вершину называют еще Медной горой: со времен купцов Строгановых здесь добывали медную руду. На склонах Медной, высота которой составляет шесть с половиной сотен метров, произрастает лишь цепкий мелкий кустарник. Да еще кое-где встречаются хвойные деревья, неприкаянный вид которых способен служить иллюстрацией к поэтической строчке «На севере диком стоит одиноко…».

Саму Медвежью гряду понизу окаймляет полоса леса. Но деревья в этой местности мелкие, нездорового вида, напоминают с виду растительность приполярной зоны. Встречаются обширные участки сухостоя, подлесок тоже чахлый. Зато далее, по обе стороны гряды, таежный лес постепенно поднимается, краски становятся более сочными, естественными, и уже на некотором удалении от Медной ландшафт вновь принимает обычный для этой местности вид.

До шоссе отсюда километров восемь, если брать по прямой. Дорога от бывшей станицы Полевая – нынче райцентр Полевской – до медеплавильного завода, давно уже закрытого, проложена через таежный массив еще в середине восемнадцатого века. Идет она вдоль берега местной реки Малая Полевая, по замерзшему руслу которой когда-то с наступлением зимы торили санный путь для вывоза готовой продукции. В середине двадцатого века дорогу заново разровняли грейдерами, полотно расширили, а в семидесятых и заасфальтировали. Эпоха близкая, многим довелось в ней родиться и даже порядком пожить. Но с того времени тоже утекло немало воды. Дорожное полотно покрылось густой паутиной глубоких трещин; образовывающиеся по весне, после таяния снегов или после летних ливней промоины и колдобины едва успевают засыпать песком и щебнем. Объект, в ворота которого упирается эта старая дорога, называется нынче так: «ФКУ ИК-55-б УФСИН России по Свердловской области».

В промзоне колонии, включающей в себя пилораму, ангар, склад № 1 для бревен, склад № 2 – готовой продукции, погрузочную платформу и небольшой пошивочный цех, сразу после обеда – «хавка», как тут говорят – возобновилась работа. Из почти шести сотен заключенных здесь ежедневно трудятся от восьмидесяти до ста человек. Неошкуренные бревна в колонию доставляют на открытых платформах по узкоколейке из расположенного примерно в десяти километрах на юг поселка, носящего немудреное название Леспромхоз Два. Туда же, на станцию, соединенную проложенной в послевоенное время колеей с райцентром Полевая, из колонии отгружают готовую продукцию. А именно: «сырую» доску, «тарную» доску, бруски и брус, поддоны, а также, когда поступают такие заказы, деревянные катушки для кабеля.

В сложенном из бруса и щитов ангаре, оборудованном сдвижными воротами, сегодня трудятся семеро заключенных – бригада пильщиков. Двое обслуживают ленточную пилораму и «фрезу», один работает на многопильном станке, пара «грузчиков» доставляет через проем с эстакады бревна. Оставшиеся двое курсируют с нагруженной готовой продукцией металлической «каталкой» между ангаром и расположенным встык к нему складом.

За «пильщиками», как их здесь зовут, а также за теми з/к, что работают на погрузочно-разгрузочном дворе и на складе, присматривают трое сотрудников УИН, младшие инспекторы отдела охраны. Эти находятся непосредственно в промзоне – двое в сторожке, построенной внутри ангара, третий – в «шлюзе» за эстакадой. Другие их коллеги, заступившие утром в суточную смену, дежурят на двух КПП, следят за локальными зонами, где находится большинство отбывающих срок, и в двух бараках «особого» режима. Вооруженные автоматическим оружием сотрудники караулят также на двух вышках – той, что правее от главных ворот колонии, и на другой, в южной части периметра, оборудованной ближе к промзоне, находящейся рядом с другими воротами, в которые упирается узкоколейная дорога от Леспромхоза.

В ангаре раздается звонкий, вибрирующий, пробирающий от макушки до пят звук пилорамы. Сквозь звон зазубренного металла по сырому, а порой и промерзшему дереву слышны короткие команды: «подай!», «цепляй!», «увози!». Почти все избавились от ватников и треухов – верхнюю одежду свалили на поддон. И только один из работяг зэков, а именно бригадир – он же самый старший по возрасту, – остается в телогрейке.

Работают «пильщики» слаженно; состав этой бригады не меняется, почитай, уже три месяца. Никто не волынит, не «косит», не перекладывает часть работы на ближнего. Но и выматывающей жилы гонки не устраивают: ведь не столько на себя они здесь трудятся, хотя что-то платят, сколько на казну. Да и работа эта не из легких: к четырем часам, а именно во столько они обычно заканчивают, от визга пилы уже начинает звенеть в черепушке…

Один из заключенных, кряжистый мужчина лет тридцати пяти, ловко управлявшийся на многопильном станке, придержал за рукав «крючника» – одного из двух, доставляющих в ангар с эстакады порядком отсыревшие бревна. Не опасаясь, что их в этом шуме еще кто-то услышит, спросил:

– Ну че, Малой? Не рассеивается?

Рослый парень лет тридцати, с блестящим от пота круглым лицом, кивнул в сторону открытых ворот ангара, за которыми клубилась молочная пелена тумана.

– Не, Саныч, плотно стоит!

Саныч несколько секунд сверлил «крючника», удостоенного за свои крупные габариты и почти двухметровый рост шутливого прозвища Малой, острым испытующим взглядом.

– А вышку с эстакады видишь? – спросил он.

– Не, кака тут вышка?! – Здоровяк усмехнулся щербатым ртом. – Я свой корень не видел, когда решил помочиться!.. Туман как кисель.

– А «шлюз» с вертухаем? Его видно с эстакады?

– Ну, я посматриваю туда тоже. Но там токо че-то смутно угадывается… Да и то моментами.

«Пильщик» помолчал еще несколько секунд. Затем, тяжело роняя слова, велел:

– Цынкани Дюбелю, что пришло время!..

– Когда начнем? – Кривая усмешка с лица Малого не сошла даже в эти тревожные мгновения. – Чо, прям счас?

– Распустим еще десять бревен.

– Ага.

– Как подадите десятое, начинайте с Дюбелем действовать!

– Угу…

– Затихарьтесь у сторожки, ждите там… Ну, а дальше – как уговаривались.

– Понял, Саныч.

– Скажешь Дюбелю, чтобы готов был быстро вскрыть нычку!

– Передам… Да он и сам знает.

– Еще раз скажи! А то потом, братец, уже не сможем переиграть обратно.

– Лады.

– А Монах? – спросил Малой. – Ты сам ему скажешь?

Оба, дружно повернув головы, посмотрели на бригадира – тот, воспользовавшись небольшой паузой, сгребал деревянной лопатой к стене, в кучу, пахучую стружку и опилки.

Он из их «второго» отряда, как и вся их бригада. Фамилия его Степанов – указана с инициалами на нагрудной и нарукавной нашивках. Местное прозвище – Монах. Ему на днях стукнул полтинник. Среднего роста, не худой и не грузный, сутулится временами, как будто что-то давит на плечи. Если смотреть только на лицо – морщинистое, вечно заросшее клочковатой бородой, – то выглядит на все шестьдесят. Что-то старческое проскальзывает в нем и в те минуты, когда он, найдя укромный угол, молится или же просто отрешенно смотрит в пол или на свои мозолистые натруженные руки. Но вот что касается работы, то пахарь, каких поискать. Двужильный мужик – даже здоровяк Малой порой не мог угнаться за ним, когда бригадир подменял второго «крючника». Степанов сидит по «Сто пятой», часть вторая[1]1
  Статья 105 УК РФ «Убийство». Вторая часть этой статьи предусматривает уголовную ответственность за убийство двух и более лиц и совершение квалифицированного убийства (с отягчающими обстоятельствами). (Здесь и далее примечание автора.)


[Закрыть], срок ему определили в тринадцать лет. На сегодняшний день отмотал два года и пять месяцев.

– Сам скажу, – веско произнес старший. – Ну все, Малой, иди! Не забудь – десятое бревно.

Тот, кого «одноотрядники» в глаза называли уважительно, по отчеству, – Саныч – а за спиной, не все, правда, обзывали близкой к звучанию его фамилии кличкой Крюк, проводил здоровяка взглядом до проема ворот, затянутого комковатой грязно-белой кисеей тумана. Крупное, с развитыми надбровными дугами и широкими костистыми скулами лицо на какие-то мгновения застыло. Взгляд стал отрешенным; этот человек думал о том, что им сейчас предстоит провернуть; он в последнюю минуту мысленно взвешивал на невидимых чашах весов их шансы на успех.

Миновало уже дней десять, как сошел снег. Почва в тайге еще не успела просохнуть; в распадках и на северных склонах увалов кое-где еще сохранился ноздреватый, с ледяной корочкой снег, но ждать больше нельзя.

Начальник колонии вот-вот отдаст приказ произвести смену зимней формы на летнюю. В «Полста пятой «бис» с учетом климата сезонная замена экипировки происходит не шестнадцатого апреля, как положено по нормативу УФСИ для средней полосы, а во второй половине месяца. Здесь ведь не Сочи и не южный берег Крыма; ночи еще долго будут холодными. Опять же, в летней курточке и кепаре в укрывище, когда нельзя будет разводить огонь, когда не будет возможности приготовить горячую пищу, долго не высидишь…

Двадцать третье апреля, среда, начало второго. День выдался пасмурный; ночью и утром накрапывал дождь, но к полудню он закончился. Погода пока стоит не очень теплая. По ночам случаются заморозки, днем, правда, уже заметно припекает весеннее солнце. Утром и вечером ложатся густые туманы; еще не было дня, начиная с конца марта, чтобы округу не укутывала на время плотная молочная кисея. Это обстоятельство – особенность местности и климата – не просто важное, оно архиважное. И оно, данное обстоятельство, не в последнюю очередь учитывалось теми, кто втайне от местного кума, стукачей и горемык, тянущих в этой проклятой дыре отмерянный государством срок, еще в крещенские морозы договорились о своем. Четверо осужденных на большие – от «червонца» и выше – сроки почти три месяца готовились к тому, чтобы осуществить свой дерзкий замысел. При планировании учитывалось все, что только может помочь реализации их плана. И, наоборот, выявлялось и проговаривалось все то, что может привести их к провалу и, возможно, к гибели.

Подготовка закончена; все, что можно было сделать и предуготовить, сделано и подготовлено. Любая вылезшая, подобно шилу из мешка, мелочь может нарушить тщательно подготовленный план. А если начальство закроет промзону, где все четверо трудятся на лесопилке? Или кого-то из них назначат в другой наряд? Не в промзону, а, к примеру, в столовую или в клуб? Или еще что-то стрясется, из-за чего будет существенно усилен режим? Да и начальник оперотдела здешней зоны – «кум» – может что-то пронюхать по своим каналам. Сколько ни хоронись, как ни притворяйся, как ни осторожничай, а что-то может выдать – неосторожное слово, блеснувший взгляд, шмон или предательство того из них, кто дрогнет и передумает в последний миг.

«Решено, – подумал про себя тот, кого эти четверо, посовещавшись между собой, определили в их группе за старшего. – Уходить нужно сегодня, сейчас же! И чем сдохнуть в этой долбаной дыре, в этом распроклятом месте, лучше уж попытать счастья, вдохнуть еще раз пьянящий воздух свободы…»

Взгляды двух мужчин пересеклись. Монах ждал сигнала от старшего. В сторожке сейчас находится один охранник. Второй сотрудник ушел примерно полчаса назад – в столовку, обедать. Вообще-то его должен на время приема пищи подменять другой «вертухай». Но в их колонии существенный некомплект сотрудников – очень сложно найти желающих служить в этой дыре в должности младших инспекторов отдела охраны или в любой другой низовой должности…

Увидев поданный ему знак, заключенный с нашивкой «бригадира» мелко перекрестился, после чего направился в противоположный угол ангара.

В помещении сторожки промзоны дежурит сотрудник с десятилетним стажем работы. Ему тридцать пять; крупный, грузный, с бабьим лицом. Живет с матерью в поселке Леспромхоз Два. Большинство сотрудников ИТК проживают в этом населенном пункте; оттуда раз в сутки в колонию ходит служебный автобус, за исключением тех дней, когда водитель ремонтирует этот древний «пазик».

Человек он вредный, если не сказать – злой. Зэки придумали ему с десяток кличек, одна обиднее другой. Одно из наименее безобидных прозвищ такое – Ворошиловский стрелок. Рассказывают, что несколько лет назад в «промзоне» случилась драка. Причины кипиша называются разные, но все рассказчики сходятся в одном. «Пильщики» и «складские» стали мотыжить друг дружку подручными инструментами – в числе прочего баграми и «крючьями». Инспектор нажал тревожную кнопку. Тут был вопрос одной или двух минут – схватки уголовников, большей частью рецидивистов, имеющих сроки от «червонца» и выше, да еще «строгача», это не цирковые поединки и даже не бокс. Такие драки скоротечны, жестоки, зачастую не на жизнь, а на смерть. Конвойная команда и охрана с жилой зоны могли бы по прибытии застать трех или четырех жмуров, не говоря уже про изувеченных. И вот тогда, в случае такого крупного ЧП, не поздоровилось бы местному Топтыгину – начальнику колонии. А, может, досталось бы на орехи и начальству из областного УФСИН…

Так вот, когда пошел замес – дело было в этом ангаре, кстати, – из сторожки вынесся этот самый сотрудник, младший инспектор службы безопасности. Бабахнул из штатного «макарова» над собой – «предупредительный», строго по инструкции. Потом начал стрелять над головами взбесившихся зэков – чтобы уложить их на пол. Один выстрел сорвал – пуля попала в голову главному зачинщику этого разбора. И не просто в голову, а в глаз.

Когда примчались охранники, да и напарник очухался, выскочил из сторожки, зэки уже лежали мордой в пол… Труп списали с формулировкой «при попытке к бегству». Сотруднику, которого недолюбливали свои же коллеги, вынуждены были выписать премию. Вскоре ему присвоили очередное звание – старшего сержанта внутренней службы, а также вручили награду – медаль «За отличие в охране общественного порядка». Именно после того ЧП зэки придумали ему эту кличку – «Ворошиловский стрелок»…

Инспектор, опираясь сжатой в кулак рукой о столешницу, смотрел через армированное стекло дежурки на бригадира «пильщиков».

Ну вот, опять взялся за свое… Прислонил к стене лопату, подошел поближе к сторожке… Опустился на колени… Сняв шапку, замер в этой коленопреклоненной позе. Наверное, будет опять просить, чтобы он бросил в почтовый ящик в леспромхозе письмо. Или позвонил сестре – та вроде бы присматривает за его сыном, великовозрастным шалопаем. Он ему постоянно отказывает: «Не положено, гражданин!» И разговаривает с ним строго. Но Степанов все равно периодически лезет с этими своими просьбами.

Инспектор снял куртку и повесил ее на крючок справа от двери. Не жарко, но калорифер включать не хочется, потому что в небольшом помещении сторожки – семь квадратных метров всего – будет нечем дышать. Все время сидеть в верхней одежде – тоже запаришься. Одернул форменный свитер, поправил карточку-бейдж на нагрудном кармане – начальник, зараза, заставляет носить младших сотрудников эти похожие на зэковские нашивки метки, – после чего вновь уставился в окно.

По-хорошему этому человечку не в «строгом режиме» надо отсиживать, а лечиться. Прежде всего душу лечить… Он сам родом из Полевского, то есть из местных. И об этой случившейся в одном из окраинных домов райцентра трагедии прознали еще до того, как горемыку этапировали в их колонию из СИЗО № 1 Екатеринбурга.

В районе эта история прогремела. Жил себе тихий, спокойный человек по фамилии Степанов. По специальности он горный техник-маркшейдер, но, как рассказывали, умел и кафель класть, и печи дачникам, и паркет настилать – трудяга-человек. Заработанные деньги нес в семью. Ну а жена – вроде бы – спуталась с соседом. На этой почве они годами то сходились, то расходились. В какой-то момент, в какой-то не самый добрый день, этот тихий работящий человек, которого и в церкви часто видели, вдруг взял в руки топор. И зарубил обоих – и жену, и соседа…

В сторожке две прошитые металлическими рейками двери. Через одну можно войти извне, поднявшись по ступенькам с торца ангара. Через вторую проход непосредственно в ангар – в приступке те же три ступеньки. Сотрудник приоткрыл вторую дверь.

– Ну че тебе опять, Степанов?! – недовольно произнес инспектор. – Сказал же русским языком, писем от тебя брать не буду!..

Что-то острое вонзилось ему в ляжку! Еще один крюк, пущенный в дело уже с другой стороны, впился в руку! В следующую секунду, уже видя обоих таившихся до поры по сторонам двери «пильщиков», инспектор службы безопасности был вырван из открытой двери сторожки! Подобно тому как выхватывают баграми бревна из кучи кругляка, охранника «сдернули» и бросили на пол ангара, после чего навалились сразу втроем.

Прошло еще около десяти минут, когда в промзону вернулся второй охранник. Мужчина лет сорока с невыразительным блеклым лицом поднялся по цементным ступенькам. Обернулся: туман настолько сгустился, что взгляд вязнет в нем; даже сетку локалки, и ту едва можно различить.

Поправив свисающий с плеча на ремне АКСУ, младший инспектор грохнул кулаком в окованную железом дверь.

– Толя, это я… открой!..

В замке провернулся ключ. Распахнулась дверь; удивленно распахнулись и глаза «вертухая» – в них смотрел черный зрачок пистолета.

Две пары привычных к тяжелой работе рук втащили охранника в сторожку. Обезоружили, свалили на пол! Пока Дюбель, прижимая коленом, держал заточку у горла охранника, Малой связал тому руки за спиной. Ноги тоже спутали – у зэков для таких целей приготовлен моток металлической проволоки. Сунули кляп в рот. Действовали молча, быстро, стараясь ничего не упустить, но и экономя каждую секунду.

Выволокли охранника через вторую дверь и бросили его на доски. Там, на полу ангара, уже лежали четверо. Троим «соотрядникам», для которых случившееся оказалось неожиданностью, наказали держать пасть на замке. Этих быстро связали по ногам и рукам, благо ни один и не подумал сопротивляться. Связали, чтобы не бросились к «шлюзу», где дежурит еще один охранник. А если даже и не собираются выдавать, как один из них в страхе успел бормотнуть, то чтоб не носились перепуганные по промзоне. И чтоб лежали тут, в ангаре, тихо, как покойники в морге. Так же тихо, как лежит в натекающей лужице крови охранник по прозвищу Ворошиловский стрелок, – Малой нанес заточкой три мастерских удара, в горло, под ключицу и в грудь.

Здоровяк, вернувшись в сторожку, перерезал провод от внутреннего телефона в сторожке – на всякий пожарный. Тревожную кнопку эта глупая телка в форме не успела нажать, уж слишком быстро и неожиданно для нее все произошло.

Малой надел трофейную куртку, отобранную у вертухая. Застегнул молнию – оказалось, что хотя и чуть жмет в плечах, но, в принципе, особо не сковывает движения. И, конечно же, эта форменная куртка сотрудника УФСИН много лучше, чем старый ватник осужденного.

Поясную кобуру вместе с поясом он передал старшему. У охранника кроме автомата имелся при себе еще и «макаров». В кобуре запасная обойма. Реквизировали початую пачку сигарет и зажигалку. На полке нашелся фонарь, в ящике стола – второй. Оба рабочие. Их тоже решили прибрать – вещь нужная.

Малой отсоединил магазин АКСУ. Взвесил в левой руке, примял большим пальцем правой верхний патрон, после чего вставил обратно. Похоже, магазин снаряжен полностью. Жаль, нет «запаски»… Но хорошо уже то, что им удалось раздобыть «калаш». А то с заточками и баграми, если вдруг придется прорываться, особо не повоюешь.

– Приготовились, братцы! – скомандовал Саныч. – Теперь или на волю вырвемся, или все под землю ляжем! А третьего нам не дано.