Текст книги "Теоретические основы социологического изучения социально-демографической структуры общества"

Сергей Андреевич Сорокин
Теоретические основы социологического изучения социально-демографической структуры общества

© Сорокин С.А.

© Издательство ООО «Когито-центр»

Теоретико-методологические основы социологического изучения социально-демографической структуры общества

Для человека во все времена стремление понять механизмы, лежащие в основе социальных процессов, найти ответы на вопрос о совей роли и месте в жизни социума составляли предмет его наиболее серьезных размышлений. Научное постижение основ жизни общества имеет глубокие исторические корни. Но социологическое знание представляет собой качественно новый этап в истории научного осмысления общественных явлений. Социология, рожденное в ее недрах социологическое видение, в своеобразной форме выражает некоторые важные особенности современной цивилизации. Цивилизации, для которой характерны особый акцент на человеке, многообразии его потребностей и способностей, принципе рационализма, доказательности знания, самостоятельности и критичности мышления.

В содержательном плане социология осмысливая, описывая социальную реальность, всегда в качестве предпосылки имеет ту или иную более общую философскую идею, которая определяет исходные подходы социолога к исследуемой проблеме.

Особенно важен анализ субъектов социально-демографической политики при рассмотрении глобальных проблем, затрагивающих судьбы многих десятков и сотен миллионов людей на планете. В этой связи необходима разработка единой теории человеческого измерения международных социально-демографических отношений, с учетом действия тенденций к созданию общечеловеческой цивилизации. Основу целостности правильнее всего искать в человеческом измерении общественной деятельности, в том, что реально объединяет живых людей в пределах определенной исторической эпохи. Индивид, с одной стороны, и всечеловечность – с другой – вот то, что нельзя упускать из виду как неразъединимые стороны одного великого идеала.

Парадигма человеческого измерения социально-демографической политики предполагает снятие редукционизма классового и формационного подходов, сопряжение их с цивилизационно-культурологическим анализом оснований политического бытия, рассмотрения личности в качестве первичного субъекта политических отношений, изучения отражения и выражения в ней всей реальной совокупности общественных отношений. Иначе говоря, стоит задача уйти, как от «растворения» индивида (личности) в массе, так и от его гиперболизации, рассмотрения в качестве некоей внесоциально-цивилизационной силы. Необходимо попытаться увидеть в личности и через личность всю сеть общественных отношений, понять диалектику взаимозависимости и взаимовлияния личности и общества, человека и цивилизации.

Все процессы в человеческом обществе двойственны, диалектичны, биологическая природа человека опосредована социальными условиями, в которых человек живет и действует. И любое отдельное явление, любой процесс, в котором участвуют люди, имеет социально-биологическую структуру, в которой, однако, чаще всего социальная, культурная сторона преобладает над биологической. Следовательно мы живем в большей степени в искусственной среде созданной и создаваемой самим человеком (населением), именуемой культурой, которая оказывает решающее влияние на все поведение, деятельность людей, зачастую даже подавляя их биологическую природу.

В подлинно цивилизованном обществе человек представляет собой высшую социальную ценность, а его духовные и физические блага – смысл и цель общественного развития. Историческое время поставило задачу гуманизации всех сторон человеческого бытия, выдвижения человека в центр общественной жизни. По этой причине мера развития человеческой личности является важнейшим критерием и формой оценки социально-демографической политики.

Понятие, сущность и содержание социально-демографической структуры общества

Демографические проблемы в настоящее время все чаще обсуждаются на заседаниях различных представительных комиссий. Между тем сегодня назрела острая необходимость общественного управления демографическими процессами. Именно общественного, а не только государственного.

В первой половине 90-х годов Россия вступила в стадию демографической катастрофы. Эта катастрофа выражается прежде всего в беспрецедентно низкой рождаемости (уровень который сегодня вдвое ниже, чем в самые тяжелые годы Великой Отечественной войны), в очень высоком уровне разводов (по которому мы сегодня на втором месте в мире после США), в относительно низкой продолжительности жизни населения, особенно мужского и сельского. С 1992 г. население России сокращается очень быстрыми темпами. С 1992 по 2000 г. оно сократилось на 1,3 %. Однако при этом надо учесть, что убыль населения в некоторой мере компенсировалась миграционным притоком населения из-за рубежа. В последние десятилетия аргументы демографического толка постоянно используются политиками. Выражения типа «вымирание нации», уничтожение генофонда» и т. п. стали расхожими клише. Это пробуждает естественную потребность разобраться в том, что же в действительности происходит с демографическими процессами, все ли так катастрофично, как рисуют некоторые идеологи, и как соотносится демографическая ситуация в нашей стране с общемировыми тенденциями. Кроме того, сама проблема взаимосвязи демографии и политики имеет другую сторону. Политика не только использует демографические аргументы, но и сама нередко формируется под воздействием демографических процессов. Большинство исследователей¹ признают ведущую роль социальных факторов в демографических процессах. Непрерывный процесс возобновления населения (который математически может быть как со знаком плюс, так и со знаком минус) происходит всецело под воздействием законов развития общества, является неотъемлемой частью общественной жизни и потому имеет социальный характер.

Демографическая сфера является составной частью (подсистемой) общественной жизни, результатом деятельности людей. Поэтому вместо возобновления населения правильнее говорить о его воспроизводстве, что подчеркивает и его социальный характер, и активную роль социальных механизмов в изменениях численности населения и его структуры.

Рождаемость и смертность – извечные процессы, обеспечивающие непрерывное круговращение жизни, продолжение человеческого рода, веками и тысячелетиями находились в состоянии относительного равновесия между собой и потому не привлекали к себе большого внимания. В XIX века появились лишь первые признаки существенных нарушений такого равновесия, но во второй половине XX века устранение этих нарушений превратилось в одну из серьезнейших глобальных проблем. Невозможное в прошлом увеличение численности населения Земли на несколько миллиардов за столетие, социальные, политические, экономические, экологические последствия такого роста заставляют с новым вниманием взглянуть на природу демографических процессов, порождают широкий общественный интерес к тому, что происходит в демографической сфере.

Этот интерес усиливается еще и тем, что проблемы, вызываемые нарушением равновесия рождаемости и смертности, существуют не только в большинстве стран мира, но и на глобальном уровне, причем в экономически развитых странах они связаны не со слишком быстрым, а, напротив, со слишком медленным ростом населения. С указанной тенденцией связано растущее стремление к более четкому теоретическому пониманию особой области социальной реальности, в которой протекают эти процессы – социально-демографической структуры общества.

Возможны различные подходы к вычленению этой области; один из наиболее плодотворных, связан с осмыслением специфических социальных отношений, по существу конституирующих ее, выступающих в качестве системообразующего фактора, который позволяет рассматривать социально-демографическую структуру общества как нечто целостное, как самостоятельную подсистему общества. Исходя из того, что в обществе можно выделить специфические подсистемы, состоящие из одних и тех же элементов – людей, но различающихся типом соединяющих их отношений, можно выделить категорию «демографические отношения» и отметить первостепенное значение этой категории для научного понимания сущности социально-демографической структуры общества.

Привести конкретные примеры чисто демографических отношений нелегко. Они не поддаются выделению «в чистом виде» даже там, где, казалось бы, их следует искать в первую очередь. Лишь мысленно можно разграничить, например, демографическую и экономическую стороны семейных отношений. В то же время ясно, что демографические отношения, так же, как и производственные, первичны, тогда как семейные отношения вторичны, производны. Они есть следствие объединения в рамках возникшего на определенном этапе истории института семьи ряда первичных социальных функций, которые выполнялись и тогда, когда семьи не было. Семейные отношения исторически преходящи, демографические – вечны, хотя их характер на протяжении истории меняется². Конкретные формы семьи и брака, нормы брачно-семейного поведения не могут быть осмыслены до конца, если не понятны эти меняющиеся демографические отношения и стоящие за ними объективные условия производства и сохранения жизни потомства, заботы о человеческой жизни вообще. Сколько бы мы ни пытались объяснить различия в семейных отношениях, скажем, в современной городской и в старой крестьянской семье, ссылаясь на экономические, социальные, культурные перемены, наше объяснение будет неполным, если мы не укажем на то, что прежняя семья должна была обеспечить рождение большого количества детей, а к современной семье это требование объективно не предъявляется и что, стало быть, отношения между членами семьи, связанные с этим аспектом их жизнедеятельности, должны были стать совершенно иными, чем прежде.

Отбор адекватных условиям существования того или иного населения демографических отношений – дело длительного исторического развития. Но когда такой отбор уже произошел, люди ведут себя, как правило, в демографической сфере в соответствии с этими не зависящими от воли каждого из них отношениями, образуя вместе с ними особую подсистему общества – социально-демографическую структуру.

В результате различные возможные поступки людей, имеющие демографическое значение, оказываются не равновероятными, а упорядоченными таким образом, что те из них, которые соответствуют объективным требованиям функционирования системы как целого, намного более вероятны, чем те, которые им не соответствуют. В этом смысле можно говорить об управлении демографическими процессами как о самоуправлении, потому что в обычных условиях демографические отношения (то есть то. что находится «внутри» системы) оказывают на демографическое поведение людей гораздо большее влияние, нежели любые внешние воздействия, даже такие катастрофические, как войны, эпидемии, экономические кризисы и т. п.³ Пока демографические отношения сохраняют свою целостность, они почти непроницаемы для таких воздействий, служат своеобразным информационным фильтром, не пропускающим несоответствующих этим отношениям управляющих сигналов. Они образуют постоянную «внутреннюю среду» сферы производства самого человека, обеспечивают ее гомеостаз, делают колебания количественных параметров воспроизводства населения существенно меньшими, чем они могли бы быть, если бы представляли собой простые реакции на изменения «внешней среды».

Необыкновенная прочность демографических отношений и их относительная независимость от экономических, социальных и прочих воздействий достигается благодаря тому, что над этими отношениями надстраиваются соответствующие взгляды и представления людей, культурные нормы, социальные ценности и институты. Вся эта надстройка вместе с демографическими отношениями, над которыми она возвышается, играет в жизни общества чрезвычайно важную роль, и притом роль двойственную: средства и цели.

С одной стороны, они обеспечивают такую упорядоченность поведения людей, при которой отклонения от объективно заданного равновесия рождаемости и смертности оказываются как можно меньшими. Собственно, они и нужны для того, чтобы такое равновесие постоянно поддерживалось и воспроизводилось, а потому и сами они должны постоянно воспроизводиться⁴. Воспроизводство населения, стало быть, – это в равной мере и непрерывное физическое воссоздание поколений людей и столь же непрерывное воспроизводство устойчивых исторически определенных демографических отношений, без которых невозможна стабильность количественных характеристик процесса возобновления поколений. В этом смысле демографические отношения – средство.

Но, с другой стороны, это такое средство, которое само по себе значит для общества и для человека неизмеримо много. Демографические отношения, в которых непосредственно реализуется взаимодействие людей в вопросах индивидуальной жизни и смерти, перерастают свою «инструментальную» роль, приобретают самоценность и воспринимаются прежде всего сквозь призму целей исторического движения человечества. Каждому типу демографических отношений соответствует своя система ценностей, которая увековечивает отобранные историческим опытом отношения: предписывает, исключает или ограничивает детоубийство, кровосмешение, прелюбодеяние, многоженство, аборт, контрацепцию, безбрачие, развод, повторный брак, бездетность и многое другое, что вполне возможно биологически и не всегда бессмысленно экономически, но вызывает непреодолимый внутренний протест у людей, воспитанных в рамках данной системы ценностей, становление которой неразрывно связано со становлением новых демографических отношений⁵. На первых порах весьма хрупкие, с трудом завоевывающие право на существование, эти ценности по мере достижения демографическими отношениями зрелости все более полно интегрируются в общую систему социальных ценностей и постепенно приобретают прочность, становятся частью того духовного, нравственного богатства, которое прежде всего защищают люди и в своей обычной, повседневной деятельности и в критические минуты истории. Поэтому, когда в воспроизводстве населения происходят крупные перемены, подобные тем, какие совершаются в наше время, то это ощущается обществом не только и даже не столько через влияние новых демографических условий на экономические и связанные с ними процессы, как иногда полагают, сколько непосредственно, через прямое влияние на образ жизни.

Но такие перемены совершаются не часто. В обычных условиях демографические отношения и образ жизни – в той мере, в какой он определяется этими отношениями, относительно слабо реагируют на различные неблагоприятные экономические, политические и другие ситуации. Подобные ситуации способны вызвать определенный разлад демографических отношений с условиями жизни населения, нарушить сбалансированность воспроизводственного процесса, привести демографическую систему в состояние кризиса. Разлад, вызванный случайными, преходящими причинами, может, конечно, оказаться фатальным для населения, привести к его вымиранию. Такие случаи в истории бывали. Но, как правило, кризис оказывался временным, рано или поздно соответствие демографических отношений условиям демографического бытия восстанавливалось, и он преодолевался. Войны, эпидемии, голодовки, экономические потрясения, просто очень тяжелые условия «нормальной» жизни большинства населения могли в прошлом, могут и сейчас сильно ухудшать демографическую обстановку, нарушать естественную пропорцию полов, подрывать здоровье населения, приводить к повышенной смертности детей, гибели молодежи и т. п.⁶ Но они не способны подорвать стремление людей к вступлению в брак, к созданию семьи, рождению детей, существенно нарушить стереотипы демографического поведения, соответствующие сложившимся в данном обществе демографическим ценностям, установившимся в нем демографическим отношениям, ибо все достаточно вероятные внешние ситуации учитываются в историческом процессе формирования этих отношений.

Иное дело, когда соответствие демографических отношений условиям демографического бытия того или иного населения подрывается «изнутри», самим историческим развитием. В результате прогресса производительных сил и изменения всех условий жизни в демографических отношениях накапливается множество мелких, частных количественных изменений, и наступает момент, когда их целостность нарушается необратимо. Начинается быстрое разрушение системы ценностей, так и охраняемых ею прежних демографических отношений. Они теряют свою прочность и постепенно исчезают, уступая место совершенно новым демографическим отношениям, происходит демографическая революция.

Указание на внутреннее противоречие как на главный источник саморазвития демографической системы не означает отрицания ее зависимости от внешних условий. Речь идет лишь о том, что к значимым для нее изменениям этих условий система приспосабливается путем внутренней перестройки. В установлении равновесия рождаемости и смертности находит выражение временное, хотя и длящееся иногда тысячелетиями, разрешение противоречия этих двух противоположных по смыслу процессов: система адаптирована к среде. Но если среда изменяется (например, в сторону достаточно крупных сдвигов в производительных силах, позволяющих снизить смертность), то согласованность рождаемости и смертности необратимо нарушается⁷. Демографические отношения, отражающие эту утрачиваемую согласованность, какое-то время продолжают существовать, все чаще вступая в конфликт с изменяющимися условиями демографического равновесия. Несмотря на то, что первопричина этого конфликта внешняя, сам конфликт развивается внутри демографической системы, и в этом смысле и можно сказать, что прочность, целостность демографических отношений подрываются изнутри. Демографические отношения перестают соответствовать не экономическим условиям, не производственным отношениям и т. п., а условиям поддержания равновесия рождаемости и смертности. Только в этом случае возникает упомянутый конфликт, который приводит в конечном счете к общему кризису старых демографических отношений и замене их новыми.

Гибель Римской рабовладельческой империи и возникновение на ее развалинах европейского феодального общества были связаны с огромными экономическими и социальными переменами. Но факторы смертности судя по всему, остались в основном прежними, средняя продолжительность жизни существенно не изменилась и прежнее равновесие рождаемости и смертности сохранилось. Поэтому не претерпели больших изменений и демографические отношения или, что то же самое, та сторона общественных отношений, которая регулирует демографическое поведение людей. И только когда в конце XVIII века развитие производительных сил в Западной Европе достигло такого уровня, что стало возможным начавшееся тогда быстрое снижение смертности, равновесие рождаемости и смертности резко нарушилось и возникли новые требования к регулированию демографического поведения людей, которые и ¹⁰ вступили в острый конфликт с прежними демографическими отношениями.

В XIX веке в России в целом еще господствовали унаследованные от далекого прошлого традиционные демографические отношения. Но в пореформенную эпоху уже происходила их сильная эрозия. В частности, в сознание людей (первоначально в среде зажиточных классов) стала проникать казавшаяся совершенно еретической прежде идея внутрисемейного регулирования рождаемости. Столкновение старых и новых взглядов на демографическое поведение в эту эпоху хорошо показал Л.Н. Толстой, ясно понимавший, сколь глубока пропасть, отделявшая новое, зарождавшееся (и осуждаемое им) демографическое сознание от традиционного⁸.

Всякий раз, подойдя к известному историческому рубежу, общество ощущает глубокие перемены, которыми чреват переход к новым демографическим отношениям, и первоначально, как правило, протестует против них устами своих крупнейших идеологов. Руссо во Франции задолго до Толстого или Ганди в индии много лет спустя после него писали по поводу воздействия супругов на рождаемость примерно то же, что и Толстой⁹.

Но их позиция, направленная в данном случае на защиту старого нравственного идеала, не выдерживала столкновения с действительностью, ибо она совершенно не учитывала необратимых изменений в условиях демографического бытия населения России, Франции или Индии, в частности совершенно нового соотношения рождаемости и смертности.

Возникает вопрос: как связаны между собой рождаемость и смертность? Всякая женщина, прожив 45–50 лет, может родить некоторое число детей, образующее прокреационный итог, или прокреационный исход ее жизни. Можно считать, что в среднем, при хорошем состоянии здоровья, она способна родить не более 12 раз. Стало быть, все множество доступных ей прокреационных исходов (от 0 до 12, если пренебречь рождениями близнецов) содержит 13 возможностей¹⁰. В каждом отдельном случае прокреационный исход зависит от массы случайных факторов и событий, формирующих биографию женщины, и его нельзя предсказать заранее наверняка, но можно характеризовать с некоторой вероятностью. Если множество возможных исходов никак не упорядочено, то любой из 13 равновероятен. Но, как правило, мы имеем дело с иной ситуацией: сквозь кажущийся хаос случайных обстоятельств проглядывает вполне определенный порядок, и вероятность одних исходов намного превосходит вероятность других. Упорядочивающее воздействие на множество прокреационных исходов, ограничение их разнообразия, повышение вероятности одних исходов и снижение вероятности других составляет сущность социального управления рождаемостью, целям которого и отвечают в первую очередь существующие в обществе демографические отношения. Сами же эти цели объективно задаются уровнем смертности.

При высокой смертности прошлых эпох даже в относительно благоприятные периоды огромная доля родившихся детей умирала, не достигая возраста, который имели родители в момент рождения этих детей. В таких условиях, чтобы численность поколений детей не оказывалась систематически ниже численности родительских поколений, на смену которым они приходили, и чтобы население не вымирало, среднее число рождений на одну женщину не должно быть ниже 5–6. К этому надо добавить, что из-за плохого состояния здоровья, тяжелого труда и т. п. факторов прокреационные возможности женщины часто были существенно ниже упомянутого выше физиологического максимума – 12 рождений. В результате число возможных и допустимых в среднем прокреационных исходов сократилось до 4–5¹¹. С учетом же резервов, абсолютно необходимых в условиях слабой защищенности человека прошлого от частых колебаний природной и социальной среды, резких подъемов уровня смертности и других пертурбационных явлений в ходе воспроизводства населения число степеней свободы было и того меньше.

Таким образом, область свободного выбора в сфере прокреации как для отдельного человека, так и для всего общества, то, что можно назвать «областью демографической свободы», была чрезвычайно узкой. Когда же происходит снижение смертности и резко повышается выживание рождаемых детей (а одновременно благодаря улучшению здоровья населения повышается его плодовитость), границы этой области стремительно раздвигаются. Становятся возможными и допустимыми все прокреационные исходы от 3 до 12, иначе говоря, число степеней свободы увеличивается вдвое, втрое, а то и больше.

Господствовавшие во все прошлые исторические эпохи демографические отношения, равно как и соответствовавшие им идеология, система ценностей, структура и функции традиций, норм, институтов, которые управляли демографическим поведением людей, отражали факт неустранимости высокой смертности и неизменно были подчинены требованию высокой рождаемости, объективно вытекающему из ограниченности, узости области демографической свободы. Само снижение смертности не могло произойти без изменения демографических отношений в той их части, в какой они связаны с сохранением здоровья и жизни своих собственных, своего ребенка, человека вообще. Уже созданная человеческая жизнь обрела совершенно иную, чем прежде, ценность, и это не могло не наложить отпечаток на сознание и поведение людей, не могло не привести к возникновению совершенно нового типа отношений между ними¹². В отличие от того, что было в прошлом, отношения нового типа ставят человеческую жизнь на одно из центральных мест в системе ценностей и требуют соответствующего поведения от отдельных людей, человеческих коллективов, социальных институтов, государств и т. д.

Еще более очевидны те изменения в демографических отношениях, которые были вызваны влиянием стремительного расширения области демографической свободы на рождаемость. Прежние «отношения по детопроизводству», приспособленные к почти полному отсутствию такой свободы, конечно, не отвечали новым требованиям.

Попытаемся разобраться в этих требованиях. Рассмотрим вначале возможные линии прокреационного поведения в расширившейся области демографической свободы. С первого взгляда может показаться, что если все прокреационные исходы от 3 до 12 с демографической точки зрения равно допустимы, то они и равновероятны, и потому в принципе можно ожидать примерно равного числа, скажем, трехдетных и десятидетных семей. На самом деле это, конечно не так. Расширение области демографической свободы – лишь один из многих результатов сложного и разностороннего процесса развития общества и человека. Было бы наивно думать, что выигрыш, приносимый большими изменениями в смертности, весь остается «внутри» демографической сферы и выражается просто в увеличении числа рождаемых и выживающих детей. Истинное значение этого исторического переворота заключается как раз в обратном, том, что его плоды – расширение демографической свободы – пожинаются во всех сферах жизни общества, ибо социальная энергия не только высвобождается, но и становится универсально применимой.

Однако все то, что освобождается от давления такой «демографической» необходимости и становится областью демографической свободы, не становится областью свободы вообще, а попадает в сферу социально-экономической необходимости, связанной с расширением человеческих потребностей. И именно давление этой новой необходимости оказывает управляющее воздействие на разнообразие прокреационных исходов в зоне демографической свободы, снижая вероятность большинства из них почти до нуля.

Будучи ничуть не менее настоятельной, чем старая, новая необходимость, однако, во многом отличается от нее. Прежняя необходимость давила в основном «вверх», запрещала прокреационные исходы, выражавшиеся в малом числе рождений. Новая необходимость давит «вниз», понижая вероятность большого числа рождений. Очень важное различие заключается также в том, что прежняя демографическая необходимость непосредственно не осознавалась каждым, она вытекала из функционирования всего населения как целого, а не из жизнедеятельности отдельного человека или отдельной семьи. Семья, как и другие институты, была лишь транслятором управляющих воздействий от социума к индивиду, передатчиком воли общей социальной силы¹³.

Иначе обстоит дело с новой, социально-экономической необходимостью, управляющей его прокреационным поведением. Это необходимость его собственных потребностей, и потому она не может не осознаваться им с тем большей настоятельностью, чем более развиты эти потребности. Именно бесконечное разнообразие потребностей, интересов, сфер приложения сил современного человека, всегда располагающего лишь конечными ресурсами и возможностями, противостоит потенциальному разнообразию прокреационных исходов и «уничтожает» его. При этом чрезвычайно сильно повышается вероятность прокреационных исходов, выражающихся в минимальном (2–3) числе рождений. Формально ничто не воспрещает женщине родить и гораздо больше детей. Но фактическое число рождений – результат высказанных ею предпочтений, сделанного ею выбора, против которого нельзя ничего возразить¹⁴. Ибо мы находимся в области демографической своды.

Однако остается еще область демографической необходимости. Здесь сохраняет свое значение прежнее давление необходимости «вверх», недопустимость некоторых прокреационных исходов (таких как 0, 1 и отчасти 2 рождения). Новизна ситуации заключается в том, что уменьшение вероятности этих исходов уже не может достигаться с помощью старых механизмов, основанных на отсутствии свободы индивидуального выбора. Действенность этих механизмов подорвана небывалым расширением области демографической свободы. Ведь прокреационное поведение человека только мысленно, в анализе может быть подразделено на поведение в области свободы и в области необходимости, на самом же деле оно целостно, неделимо. Если свобода выбора вообще проникла в сферу этого поведения, то любой прокреационный исход становится прежде всего следствием осуществления такого выбора.

Следовательно в области демографической необходимости должен действовать механизм управления прокреационный поведением людей, подобный тому, какой действует в области демографической свободы вследствие давления социально-экономической необходимости: механизм управления выбором. Само разнообразие потребностей, в котором материализуется необходимость созданного природой и человеческой историей мира, должно включать в себя и «прокреационные» потребности такой силы и настоятельности, чтобы они могли конкурировать с любыми другими потребностями в той мере, в какой это диктуется демографической необходимостью. Только в этом случае разнообразие потребностей оказывается достаточным, чтобы управлять разнообразием прокреационных исходов в соответствии с объективными требованиями как демографического, так и общесоциального развития.

В отличие от прежних отношений, основанных на растворенности человека в локальной социальной группе (семье, общине), на жесткой однозначной регламентации его прокреационного поведения, на прямом принуждении, на отсутствии выбора, новые демографические отношения базируются на универсальности общественных связей индивида со всем социальным целым, на широкой взаимозаменяемости линий и актов поведения, на отсутствии прямого принуждения, насильственного навязывания ролей, на признании права свободного выбора любой из многих имеющихся альтернатив. Новые отношения так же, как и прежние, не зависят от воли отдельных людей, и хотя и допускают достаточно широкую свободу индивидуального прокреационного поведения, в конечном счете управляют этим поведением, блокируя в очень значительной степени любые другие внешние воздействия, лишая их управляющего значения¹⁵.