Текст книги "Тайная полиция в России. От Ивана Грозного до Николая Второго"

Негодующий Шувалов, заручившись согласием императора, повторно взял под стражу почти всех оправданных, чтобы затем применить к ним административные меры и без лишнего шума отправить в ссылку. Неожиданный исход дела, безусловно, отрезвил министра юстиции, возмущенного количеством оправдательных приговоров и обвинившего всех судей в необъективности, которая помешала им вынести справедливый приговор.

Царь разделял эту точку зрения и 7 июня 1872 г. подписал закон, ограничивающий гласность при слушании политических дел и требующий обязательного их рассмотрения в Сенате, за одним исключением: менее опасные преступления, состоящие в хранении нелегальной литературы (без ее распространения), по-прежнему рассматривались в обычном суде. Как и прежде, прокурор судебной палаты должен был следить за жандармами при проведении предварительного дознания.

Завершив дело нечаевцев, Шувалов вряд ли подозревал, что «Народная расправа» – предвестница новых конспиративных обществ, куда более опасных и решительных. В борьбе с ними Третьему отделению было суждено закончить свое существование.

Глава 3
От Третьего отделения к Департаменту полиции

После процесса нечаевцев в общественной жизни наступил кратковременный спад, который можно было назвать затишьем перед бурей. К середине 70-х годов оформилось революционное народническое движение. Его костяк составила интеллигенция, провозгласившая своим священным долгом служение трудовому народу, под которым участники движения подразумевали в основном крестьянство. Хотя молодые идеалисты плохо знали российскую деревню, они были твердо убеждены, что народ мечтает о свержении самодержавия и готов (при их содействии и руководстве) установить справедливый социальный строй, прообразом которого служила сельская община.

Натолкнувшись на сопротивление властей, народники перешли к насильственным способам борьбы. Особой популярностью в их среде пользовались идеи индивидуального террора. Противодействовать народничеству было очень трудно, поскольку оно превратилось в почти религиозную веру целого поколения молодежи. Члены подпольных кружков жертвовали личным благополучием, свободой и жизнями. Казненные превращались в героев в глазах добровольцев, спешивших восполнить потери революционных организаций. Правительству удалось справиться с этим движением, вернее подавить на два десятилетия его наиболее крайние, террористические формы. Однако этого удалось добиться не раньше, чем была осуществлена серьезная реорганизация политического розыска и на смену Третьему отделению пришел Департамент полиции. Участниками движения были в основном молодые люди, недовольные существующим политическим строем, решившие «пойти в народ» и объяснить крестьянам, что в их собственных интересах бороться за свержение самодержавия и замену его социализмом.

I

Народничество впервые заявило о себе массовым выступлением, известным как «хождение в народ». Весной 1874 г. после окончания занятий в университетах тысячи народников приступили к выполнению своей миссии, прекрасно понимая, что они нарушают закон. Вооружившись фальшивыми паспортами, нелегальными воззваниями и скромно одевшись, эти люди наводнили 37 губерний империи.

Правительство обратило внимание на странствующих пропагандистов только в конце мая, когда в Саратове в мастерской сапожника во время рейда жандармы арестовали несколько человек. Уликами послужили революционные памфлеты, лежавшие в коробках с надписью «Лимонад». Узнав об этом инциденте, Шувалов призвал городскую полицию и жандармов к бдительности, в результате чего многих народников задержали, a в Москве была обнаружена нелегальная типография, в которой печатались запрещенные брошюры.

Хотя Шувалов принял срочные меры для ликвидации антиправительственного выступления, Александр II был очень недоволен тем, что жандармы не сумели своевременно собрать сведения о подготовке «хождения в народ».

Через месяц, в июле, Шувалов закончил свою восьмилетнюю службу в Третьем отделении, согласившись на предложение государя стать послом в Англии. Новая должность была вполне почетной, но менее значительной, и многим приближенным ко двору стало ясно, что Шувалов потерял свое место в эшелонах власти и его вежливо отправили в ссылку.

Непосредственным откликом правительства на агитацию народников было ужесточение наказания за участие в тайных обществах. Закон от 4 июля 1874 г. разрешил жандармам и полиции не только задерживать, но и арестовывать предполагаемых членов тайных обществ и им сочувствующих. Арестованные должны были содержаться в одиночных камерах, чтобы они не могли договориться между собой и попытаться «скрыть следы своих преступлений». Разрешение на немедленный арест упраздняло процедуру предварительного дознания, в результате чего жандармы стали участниками судебного следствия, тем самым значительно ограничив работу следователей. Вполне вероятно, что именно по этой причине подписание названного закона было отложено до середины 1874 г. Проект же его был подготовлен сразу после суда над нечаевцами, т. е. уже тогда легализация немедленного ареста представлялась властям необходимым шагом в интересах государственной безопасности. Теперь же доводы сторонников судебной реформы о том, что расследование должно проводиться исключительно лицами, облеченными юридической властью, более в расчет не принимались.

Между тем и в судебном ведомстве, и в среде жандармов эта мера встретила неоднозначную оценку. Министр юстиции Пален подчеркивал, что перед Третьим отделением стоят особые задачи: попытаться проникнуть во все слои общества и обеспечивать безопасность, мешая тайной агитации (пока она не дала пагубных результатов) и предотвращая политические преступления (до того, как заговорщики успеют привести свои планы в исполнение). Жандармы и тайные агенты должны были сообщать о всех кружках самообразования, поскольку, писал Пален, эти кружки часто используются радикалами для политической агитации среди людей наивных и благонадежных.

Кроме того, Третьему отделению предстояло раскрыть многочисленные тайные революционные общества, наводнившие, по мнению Палена, всю Россию. Секретные агенты должны проникать в ряды заговорщиков, вынашивающих планы убийства императора. Интересно, что предлагаемые Паленом меры через несколько лет стали определять общую политику царской охранки.

Многие жандармы сами высказывались против подобного вмешательства в судебное расследование; об этом писал жандарм Бачманов, уже прослуживший в корпусе 20 лет, когда его попросили осветить историческую роль жандармов. Он начал с благословенного времени Николая I, когда жандармы сами решали в зависимости от обстоятельств, как им бороться с нарушениями. Затем, замечает автор, роль корпуса изменилась: он стал посредником между правительством и верноподданными. Позднее Третье отделение наделило жандармов двумя совершенно не свойственными им функциями – шпионажа и проведения расследований для прокуратуры. Бачманов жаловался, что ведение судебных расследований требовало от жандармов соблюдения юридических норм на западный манер, и в результате многим преступникам удавалось избежать наказания.

При ликвидации «хождения в народ» в общей сложности было арестовано 717 участников. Поскольку задержанные обвинялись в политическом преступлении, их дальнейшую судьбу должны были решать министр юстиции Пален и новый начальник Третьего отделения генерал-адъютант А.Л. Потапов. Чрезмерная осторожность жандармов и следователей привела к тому, что дело продвигалось очень медленно. В результате 267 народников, которых привлекли к судебной ответственности, провели в предварительном заключении 3 года, дожидаясь суда. Часть этого срока они отсидели в петербургской городской тюрьме. За это время многие умерли или сошли с ума, и в назначенный срок перед судом предстали только 193 человека, причем трое из них скончались, не дождавшись приговора. Гибель стольких заключенных широко комментировалась в прессе и значительно подорвала авторитет правительства, против которого выдвигались также обвинения в умышленной отсрочке судебного разбирательства.

Неуверенность в том, как следует вести дело народников, привела к новым проволочкам, и в марте 1875 г. Комитет министров обсуждал, что же делать дальше. Члены Комитета высказывались за открытый процесс, но с соблюдением ограничений, предусмотренных законом от 7 июня 1872 г. Они полагали, что обнародование доводов прокурора и улик против народников поможет разоблачить «всю тлетворность изъясненных учений и степень угрожающей от них опасности».

До «процесса ста девяноста трех» началось слушание «дела пятидесяти» (о кружке «москвичей», арестованном осенью 1875 г.) в Особом присутствии Правительствующего сената, которое должно было определить, имели ли подсудимые связи с «нелегальным обществом», собиравшимся свергнуть правительство. Уже в первые дни заседания благоприятный исход дела казался военному министру Дмитрию Милютину настолько очевидным, что 24 января он публично одобрил стратегию гласности Палена «для противудействия зловредному направлению нашей молодежи и антисоциальным учениям, увлекающим множество легкомысленных людей».

К большому удовлетворению Палена, решением специальной палаты от 14 марта были оправданы только трое обвиняемых. Остальных приговорили к различным наказаниям: 15 человек – к каторге на срок от одного года до трех лет (для женщин приговор был смягчен), 21 человека – к ссылке в Сибирь на поселение, 11 человек – к тюремному заключению на срок от одного года до четырех лет. В марте результаты судебного разбирательства по «делу пятидесяти» были представлены Комитету министров, который постановил использовать аналогичные судебные процедуры при слушании дела народников.

Только один из членов Комитета министров иначе воспринял происходящее. Министр иностранных дел князь A.M. Горчаков говорил Палену, что речи «одержимых» подзащитных поразили его, как и многих других присутствующих на суде, своей зрелостью. Пален надеялся «убедить наше общество и Европу, что это дело кучки недоучившихся мечтателей, мальчишек и девчонок, и с ними нескольких пьяных мужиков». К сожалению, писал Палену министр иностранных дел, «теперь Европа знает, что враги правительства не так ничтожны, как вы это хотели показать».

К началу процесса по «делу ста девяноста трех» в октябре жандармы допросили 4 тыс. свидетелей и подозреваемых. Никогда ранее судебное расследование не тянулось так долго – впервые перед судом предстало такое количество обвиняемых. Весь мир пристально следил за ходом процесса, и власти понимали, что решения суда должны отразить позицию правительства, которое, несмотря на угрозу своей безопасности, действует справедливо и в соответствии с законом, осознавая всю полноту своей ответственности.

Чтобы сам ход дела не получил слишком широкой огласки, Пален умышленно выбрал помещение, с трудом вмещавшее подсудимых, свидетелей, адвокатов, жандармов и судебных чиновников, отклонив просьбы адвокатов перенести заседания в более просторное помещение, в котором могли разместиться публика и представители прессы. Тем не менее некоторым журналистам было разрешено присутствовать на суде, но единственной разрешенной публикацией о процессе был официальный отчет в «Правительственном вестнике».

Прокурор В.А. Желиковский представил суду показания свидетелей и факты, подтверждающие обоснованность выдвинутых обвинений. Кроме того, он пытался убедить суд, что «нелегальное общество», с которым якобы были связаны подсудимые и которое организовало «хождение в народ», представляло собой «заговор против правительства». Адвокаты в свою очередь утверждали, что их подзащитные всего лишь хотели улучшить положение крестьян, а предположения об их принадлежности к нелегальному обществу и тем более об их участии в заговоре совершенно необоснованны.

23 января 1878 г. суд объявил свой приговор. На этот раз почти половина подсудимых была оправдана (90 человек из 190 оставшихся в живых). По сравнению с результатами «дела пятидесяти» одни приговоры были более суровыми, другие – менее. Народников, обвинявшихся в организации нелегального общества, приговорили к десяти годам каторги. Тех, кого обвиняли в принадлежности к нелегальному обществу (61 человек), в знании о существовании общества и сокрытии этого факта в тайне (2 человека), в распространении литературы, призывающей к восстанию (29 человек), сокрытии в тайне факта распространения нелегальной литературы (3 человека), в хранении нелегальной литературы (26 человек), а также лиц, которым были предъявлены другие обвинения (8 человек), приговорили к тюремному заключению, каторге или ссылке на срок от нескольких дней до нескольких лет в зависимости от состава преступления.

Сотрудникам Третьего отделения, как свидетельствуют данные внутреннего опроса, результаты судебного процесса представлялись «плачевными». Предварительное следствие не только «не восполнило недомолвки на дознании», но и «ухудшило внутреннее содержание дела». Другими словами, они полагали, что жандармы собрали достаточно улик для вынесения приговора, однако следователи не только забраковали многие свидетельства, но и во многом исказили и переиначили те сведения, которые были представлены прокурору.

Учитывая названные моменты, сотрудники Третьего отделения советовали не прибегать к судебному расследованию на начальной стадии рассмотрения дел политического свойства; в этом случае тот, кому предстояло решать дальнейшую судьбу задержанных, имел возможность рассмотреть все улики, собранные жандармами. Вопрос о юридической силе этих улик был весьма спорным. Остался невысказанным следующий очевидный факт: администрация регулярно основывала свои приговоры на такого рода уликах, а для судов такие улики были неприемлемы.

Чиновники Третьего отделения никак не прокомментировали тот ущерб, который нанесли репутации правительства недавние судебные процессы. Его можно было избежать, если бы приговоры арестованному выносились сразу после закрытого рассмотрения дела, без предания его огласке. Все прекрасно понимали связь между двумя событиями: публичным объявлением приговоров по делу народников и покушением на петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, предпринятым молодой террористкой на следующий день – 24 января 1878 г.

Связь эта очевидна – недаром Вера Засулич и другие радикалы утверждали, что процесс по делу народников и его последствия вызвали общественную неприязнь к правительству и сочувствие к его противникам. Засулич обвиняла Трепова в бесчеловечности. Отдавая распоряжение наказать заключенного, градоначальник прекрасно знал, какое негодование испытывала общественность по поводу печальной судьбы народников, не переживших нескольких лет тюрьмы.

Засулич выстрелила в Трепова при свидетелях в приемной его кабинета, и ее сразу же схватили. Когда пришло время формулировать обвинение, чиновники столкнулись с проблемой выбора: обвинить Засулич в попытке убийства или приписать ей политическое преступление. После бурной реакции общественности на «дело ста девяноста трех» было решено избегать политических дел в суде, и Засулич обвинили в уголовном преступлении.

Это означало, что слушание дела состоится не в Особом присутствии Правительствующего сената, а в окружном суде Петербурга. Судьбу Засулич должен был решать суд присяжных, но чиновники не сомневались в вынесении обвинительного приговора. Поэтому было решено придать делу широкую огласку. Считалось, что такое отвратительное преступление дискредитирует революционное движение в целом. В истории империи не было более сенсационного судебного процесса. Зал суда был переполнен (присутствовало много представителей высших классов), более полутора тысяч студентов собрались на улице, чтобы выразить свою солидарность с Засулич. Когда слово предоставили адвокату Засулич, ему удалось обойти прокурора и заговорить о политике.

Доказывая невиновность Засулич, защитник обвинил Трепова в провокации. Этот высокопоставленный чиновник приказал выпороть революционера Боголюбова; совершенно естественно, что такой бесчеловечный поступок вызвал в Засулич справедливый гнев и негодование, которые оказались сильнее здравого смысла, и она решила убить Трепова. Виновата не она, а царский чиновник. Пресса подробно комментировала все, что происходило в суде, репортеры сидели в зале и записывали каждое выступление.

Суд присяжных, состоявший из мелких чиновников и служащих, согласился с мнением защитника и 31 марта 1878 г. оправдал Засулич, что вызвало громкие аплодисменты всего зала. В тот день жандармы не могли повторно арестовать Засулич без письменного распоряжения царя (только император отменял приговоры суда), ей удалось выйти из зала суда, и ее тотчас окружили восторженные единомышленники. Получив необходимые бумаги, жандармы настигли Засулич у здания тюрьмы, где оставались ее вещи, но друзья помогли революционерке скрыться от жандармов и вскоре сбежать в Швейцарию.

Через три дня после того, как суд присяжных публично скомпрометировал правительство, Александр II созвал Комитет министров, чтобы обсудить положение и решить, что делать дальше. Военный министр Милютин позднее вспоминал неожиданное заявление Палена при обсуждении политических дел, что правительство нуждается в судьях, которые готовы действовать «по приказанию начальства». Другими словами, он призывал правительство отказаться от независимых судов с их судьями и присяжными.

II

Разрабатывая стратегию борьбы с политическими врагами, царь в июле 1878 г. созвал Особое совещание, состоявшее из министра юстиции, помощника министра внутренних дел и начальника Третьего отделения генерала Николая Владимировича Мезенцова. Мезенцов говорил о необходимости расширения штата секретных агентов, считая, что лучший способ борьбы с революционерами состоит в проникновении в их группы, особенно в таких городах, как Харьков, Одесса и Киев. Агенты смогут опознать заговорщиков и раскрыть их планы; кроме того, если удастся войти к ним в доверие, можно попробовать спровоцировать революционеров на действия, которые вызовут общественное негодование и обратятся против них. Местные власти не имеют средств, а местные полицейские не располагают необходимыми навыками, чтобы провести эту операцию, поэтому, убеждал Мезенцов, выбирать двойных агентов, готовить их и руководить ими должно Третье отделение.

Во всеподданнейшем докладе, представленном императору, Особое совещание рекомендовало увеличить число жандармов и секретных агентов Третьего отделения. Кроме того, высказывались пожелания отменить ряд запретов, наложенных на жандармов при проведении расследований (в частности, запрет на обыски в типографиях без специального на то разрешения), более бдительно следить за политическими ссыльными, ужесточить меры борьбы с антиполицейской пропагандой.

1878 год, начавшийся с покушения Засулич, был продолжен другими террористическими актами. В мае был убит адъютант начальника Киевского губернского жандармского управления штабс-капитан Г.Э. Гейкинг. Покушавшийся Г.А. Попко напал на него поздним вечером, нанес удар кинжалом и скрылся от погони. Полковник В.Д. Новицкий предупреждал генерала Мезенцова, что в скором времени следует ожидать покушений на руководителей Третьего отделения. Мезенцов отвечал, что «власть шефа жандармов так еще велика, что особа шефа недосягаема, обаяние к жандармской власти так еще сильно, что эти намерения стоит отнести к области фантазий и бабьих сплетен, а не к действительности».

Генерал недооценил дерзости террористов. 4 августа Сергей Кравчинский убил шефа жандармов в самом центре столицы. После этого он вскочил в пролетку, запряженную кровным рысаком, и легко оторвался от преследователей. Третье отделение проявило полное бессилие. Кравчинский, писавший под литературным псевдонимом Степняк.

Он изложил мотивы покушения в брошюре, которая распространялась по почте. А тайная полиция не могла обнаружить преступников и даже не подозревала, что двое второстепенных участников покушения случайно попали в ее руки. На докладе исполняющего обязанности начальника Третьего отделения генерала Николая Дмитриевича Селивестрова против фразы «В городе спокойно, розыски продолжаются энергично, но все-таки не столь успешно, как бы желалось» Александр II раздраженно приписал: «Пока не вижу никакого результата». Сторонники революционного террора впоследствии отстаивали свою правоту, утверждая, что жестокость Мезенцова по отношению к народникам, которые умерли, не дождавшись суда, требовала справедливого возмездия.

Немедленно созвав очередное Особое совещание, император согласился принять чрезвычайные меры. Военно-полевым судам разрешили на месте судить тех, кто совершил нападение на должностных лиц или оказал им вооруженное сопротивление; многие чиновники надеялись, что эти судьи будут, по словам Палена, «действовать по приказанию начальства». Дела задержанных решили рассматривать сразу на закрытых процессах, а апелляций не принимать.

Военный министр Милютин одобрил эту необходимую меру. В своих мемуарах он высказывает собственную точку зрения на убийство Мезенцова, которую многие разделяли: «Убийство подобного человека не может быть иначе объяснено как сатанинским планом тайного общества навести террор на всю администрацию. И план этот начинает удаваться».

Генерал Селивестров в беседе с Милютиным признавался, что полицейская часть представляется ему «в жалком виде» из-за недостатка средств и способных сотрудников. 8 августа Комитет министров попытался исправить положение, но только в отношении местной полиции. Были выделены дополнительные средства на местную полицию в девяти «важных центрах деятельности агитаторов» и на увеличение числа «сыщиков в штатском» во всех губерниях, за исключением самых отдаленных провинций. Кроме того, было решено ссылать политических преступников, покушавшихся на побег, в Якутскую область, далекую северо-восточную окраину империи, потому что многие ссыльные, отправленные в более близкие к центру места, нелегально возвращались и возобновляли свою революционную деятельность.

Временные правила, принятые в начале сентября, давали жандармам право арестовывать всех подозрительных лиц «за участие в уличных беспорядках или сходках, имеющих политический характер», а также тех, кого они считали «политически неблагонадежными». В свою очередь начальник Третьего отделения и министр внутренних дел могли отправить арестованных в ссылку, если на то имелись «достаточные основания», предварительно поставив в известность министра юстиции.

Закон разрешал использовать чрезвычайные полномочия только в отношении явных революционеров, но он повсеместно нарушался. В каждом задержанном чиновникам мерещился убийца. Самые невероятные политические расследования оправдывались угрозой политической безопасности империи.

25 сентября генерал Селивестров был вынужден издать секретную директиву для жандармов, запрещавшую им злоупотреблять недавно полученными полномочиями на арест. Он предупреждал, что неправильное толкование жандармами закона от 1 сентября «тяжело отзовется на людях, неосновательно подвергнутых преследованию и лишенных свободы… и неминуемо возбудит против правительства общественное мнение».

Административные меры, продолжал Селивестров, в отношении политических преступников должны применяться только в том случае, если собранные улики не могут быть представлены на рассмотрение суда, т. е. если они собраны тайно и не являются бесспорными. Для тех случаев, когда улики могли быть представлены суду, оставался в силе закон от 19 мая 1871 г.

Принимая во внимание численный рост тайных сотрудников, как наружных агентов, ведущих расследования, так и секретных агентов, Селивестров особо остановился на вопросе тайных свидетельств и улик. В сентябрьской директиве говорилось, что если собранные тайно улики доказывают вину подозреваемого, государство имеет полное право прибегнуть к административным, а не к юридическим процедурам, поскольку как только дело подозреваемого передано в суд, административные меры к нему уже неприменимы.

В октябре 1878 г. начальником Третьего отделения стал генерал Александр Романович Дрентельн. Его первым распоряжением было прекратить все попытки убедить швейцарское правительство выдать Веру Засулич России. Швейцарское правительство уже отказалось сделать это на том основании, что обвинения, выдвинутые против нее, были признаны русским судом недействительными.

Дрентельн утверждал, что дальнейшие попытки вернуть Засулич и предать ее повторному суду не принесут никакой пользы, а, напротив, несомненно вызовут волну демонстраций протеста.

В конце 1878 г. обсуждался вопрос централизации полиции в целях повышения эффективности борьбы с политическими врагами империи. Представлялось необходимым создание нового органа, например Министерства полиции, которое заменит Третье отделение и в которое войдет Отдельный корпус жандармов. Этот план был продиктован глубоким недовольством Третьим отделением, которое не могло обеспечить безопасность ни своих начальников, ни императора. В марте 1879 г. террористы попытались убить генерала Дрентельна, а менее чем через месяц, 2 апреля, народник Александр Соловьев стрелял в Александра II на Дворцовой площади. Покушавшийся успел сделать три выстрела, и только неисправность револьверного прицела спасла жизнь царю.

Летом 1879 г. возникла подпольная организация «Народная воля», объединившая сторонников индивидуального террора. Пять лет борьбы научили народников основам конспирации. Они ничем не напоминали наивных агитаторов, которых легко переловила полиция во время их «хождения в народ». Организация была небольшой по численности, но хорошо подготовленной. Исполнительный комитет «Народной воли», состоявший из нескольких наиболее опытных революционеров, тщательно планировал выступления. Народовольцы без труда обходили паспортный режим, имея в своем распоряжении тысячи чистых бланков, образцов подписей, фальшивых штампов и печатей. Говорили, что получить поддельный заграничный паспорт у подпольщиков можно было гораздо быстрее, чем оформить настоящий в официальном учреждении.

Неуловимость народовольцев отчасти объяснялась тем, что они сумели внедрить своего агента в Третье отделение. Эта идея принадлежала одному из руководителей «Народной воли», Александру Михайлову, человеку железной воли и хладнокровия. Он познакомился с Николаем Клеточниковым, болезненным провинциалом, напичканным революционными идеями, казалось, только и ждавшим «благородного дела». Михайлов убедил Клеточникова, что он окажет большую услугу революционному движению, если сумеет проникнуть в Третье отделение и стать осведомителем. По совету Михайлова тридцатипятилетний Клеточников снял комнаты рядом со вдовой бывшего чиновника Третьего отделения и вскоре вступил с ней в связь. С ее помощью в 1879 г. он поступил в Третье отделение.

Образцовый чиновник с каллиграфическим почерком получил доступ в секретную часть 3-й экспедиции. Его добросовестность заходила так далеко, что он брался переписывать бумаги за ленивых сослуживцев. Все, что откладывалось в его необыкновенной памяти, Клеточников передавал народовольцам. Лев Тихомиров, встречавшийся с ним на конспиративных квартирах, вспоминал, что платных агентов полиции Клеточников «изучал с особенным интересом и усердием, и его заметки о них походили на записную книжку талантливого романиста. Он заносил туда не только имена и псевдонимы агентов, но и умелые портреты каждого из них, удивительно удачно схваченные несколькими словами. Он описывал их физиономии, характер, привычки».

В августе 1879 г. «Народная воля» открыто заявила, что царю-тирану вынесен смертный приговор. В ноябре она провела впечатляющую акцию – взрыв поезда, ошибочно полагая, что в нем следует император. Террористы использовали динамит – недавнее изобретение шведа Альфреда Нобеля.

Еще более широкий резонанс вызвало покушение, подготовленное Степаном Халтуриным, который устроился столяром в Зимний дворец и пронес 2,5 пуда динамита в помещение двумя этажами ниже царской столовой. И в этом случае Третье отделение действовало крайне неудачно. В период подготовки покушения был арестован член Исполнительного комитета «Народной воли» А.А. Квятковский. Среди бумаг, которые он попытался сжечь, нашли план Зимнего дворца, причем столовая была помечена крестиком. Полиция приняла меры. У дворцовых служителей производились внезапные ночные обыски, а в помещение столяров вселился жандарм. Но обыски были такими поверхностными, что Халтурин спокойно держал динамит под подушкой и в своем сундуке. 4 февраля 1880 г. он поджег фитиль и вышел из дворца. Взрыв произошел в то время, когда император обычно обедал. Была полностью разрушена комната охраны, находящаяся этажом ниже, убито 11 человек, 56 человек ранено. Но все члены царской семьи остались невредимы. К моменту взрыва они еще не успели пройти в столовую, которая, кстати, была повреждена очень незначительно.

Динамит, предназначавшийся для императора, образно говоря, «взорвал» Третье отделение. Убедившись, что старое ведомство не смогло предотвратить покушение в его собственном дворце, Александр II создал Верховную распорядительную комиссию по охране государственного порядка и общественного спокойствия. Этот временный чрезвычайный орган возглавил граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов, генерал, отличившийся в русско-турецкой войне и бывший харьковский генерал-губернатор. По сути Лорис-Меликову были даны диктаторские полномочия в борьбе с терроризмом, завистники даже называли его вице-императором. Вместе с тем он заявлял о своей приверженности реформаторству, которому препятствуют кровавые выступления революционеров. Его пребывание у власти было известно как «диктатура сердца».

Главной задачей руководителя Верховной распорядительной комиссии стало объединение усилий всех правительственных учреждений для подавления революционного народничества. 26 февраля Лорис-Меликов приказал уходившему в отставку шефу жандармов Дрентельну немедленно передать ему все политические дела и сопутствующие материалы. Намереваясь покончить с террористами и восстановить порядок, он предоставил Верховной комиссии право распоряжаться всеми силами безопасности и потребовал от нее решительных действий. В то же время он реорганизовал петербургское отделение по охранению порядка и общественной безопасности, которое немедленно приступило к исполнению своих обязанностей.