Текст книги "Жив Бог! Пьесы"

Жив Бог!
Пьесы
Сергей Викторович Струков

© Сергей Викторович Струков, 2017

ISBN 978-5-4490-1693-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«ЖИВ БОГ!»
(драма)

Военно-морская база Российского флота. У пирса ошвартован эскадренный миноносец. События разворачиваются на пороге третьего тысячелетия.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Пересветов Петр – матрос позднего срока службы.

Немцов Александр – главный корабельный старшина позднего срока службы. В прошлом студент.

Пашин Павел – матрос позднего срока службы.

Кариотский Леша – молодой матрос.

Орешек – молодой матрос.

о. Николай – священник. Двадцать семь лет.

Державцев Михаил Тимофеевич – командир корабля. Капитан I-го ранга.

Татьяна – его дочь.

Старпом – старший помощник командира. Капитан II-го ранга.

Галун – боцман. Мичман.

Старший матрос – моряк поздних сроков службы.

Один из матросов – моряк поздних сроков службы.

Офицеры, мичмана, старшины и матросы разных сроков службы.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена представляет морскую гавань, пирс, правый шкафут и корму эсминца. На эсминце медными литерами написано: «Окрыленный».

Трап, флагшток, Андреевский флаг на флагштоке. Вахтенный матрос у трапа (Орешек) стоит закутавшись в дождевик.

Кормовые снасти, концы, крысоотбойники, кормовое орудие, бортовые орудия, кнехты, утки, леера, на «стенке» пал.

Штормовой ветер.

На корму выходит матрос Кариотский. Он подходит к вахтенному и, неловко остановившись, кажется, не понимает, зачем он здесь и что ему делать далее…

/Пауза/

Кариотский: Все хуже и хуже…

Орешек: А?! Это ты, Леший?! Здоров, браток! Да-а, разгулялась-то водичка. Ветерок-то до костей пробирает! Впрямь-то, чтоб чешую нашу карасевскую смыть! (Смеется.)

Кариотский: Что корабли? Железо еще будет… А человека?.. Человека уже не будет… Никогда…

Орешек: Так-то оно точно. Слыхал на буксире-то, боцман утоп? (Смеется) Возвращался-то ночью из борделя, выпивши. Глядит: с родной-то кормы два трапа-то на стенку перекинуто… Тадысь уходил один-то был. Коромыслом ему! (Смеется) А тут… два. Ну и не вгадал-то ботя, который из них натуральный-то! (Смеется).

/Пауза/

Ты чой-то, Леший, зелёный весь?

Кариотский: Я уже больше не могу, Орешек… Все… Мрак, мрак, задыхаюсь. Море, пена, палуба… Вокруг железо, железо, одно железо… Вурдалаки-годки, годки, одни годки и низость… Низость…

Приборки за приборками. Бесполезно, бесконечно, ненужно и напрасно все! Мрак, мрак везде: под ногами, в голове, в душе! Море, море – жижа ненависти, слякоть низости! Пашешь, пашешь весь день! Первый месяц из трюмов не вылазили. Помнишь? Света белого не видели… Небо во сне снилось! Орешек, думал продохнем, отпустит… Нет. Раб, раб, раб… И конца погибели не видно! С утра до вечера: пинки, подзатыльники. Неправ – по морде, прав – по морде! Стоишь – получи! Сидишь – на тебе! Прилег – убьют! С бака до юта нельзя пройти чтобы по лицу грязным, потным, липким кулаком не ударили!

Ох, жизнь моя, для чего ты на свет народилась?!

К вечеру так наломаешься… Упадешь в люлю без задних ног, с комом в горле, и нет тебя! На утро просыпаешься – хуже смерти. А ничего не поделаешь… Время тащит матросика, как осла на веревочке… Все ближе, ближе край пропасти. Ничего не порешишь: секунда к секунде, минута к минуточке… тянут на эшафот, на плаху, под топор! Вот последние песчиночки падают… Хрясь по шее – подъем! И покатилась голова, и побежало все по-старому: к пинкам пинки, к синякам синяки, к унижениям унижения…

Жизнь моя, зачем ты на свет народилась?!

Железо… Жижа… Я бы уйти куда-нибудь хотел…

Орешек: Э, не!.. С трапа-то сход запрещен. Пустить не могу.

Кариотский: Надо уйти, уйти… Потому все сильнее я чего-то боюсь, все кажется должно во мне что-то лопнуть внутри, оборваться… Словно исчезаю, словно еще немного и пропаду… Поищут завтра, а меня нет. Ладно, бы били, пускай за себя работать заставляли! Но нестерпимее всего не это… Нет. Ничтожество – вот, что хуже боли, страшнее тени смертной… Когда превращают в ничто, в пыль, в ветошь. Когда между тобою и прогарами отказываются видеть всякую разницу – вот где горе, вот где желчь! Не быть рабом – страшно. Нет. Чувствовать, знать, что считают рабом, быть никем в их головах – тут невыносимо, вот где убивает. И душит, душит и не дает, не дает жить!..

Орешек: То правда-то, браток, совести у них – кот наплакал. Но однако ж-то за одного-то битого двух-то небитых дают. Погоди, мы свое-то возьмем! Не мокруй! Полтора-то отслужим, а там оторвемся-то!

Кариотский: Зачем тогда понадобится унижать салаг, если во мне сейчас меня убьют? Если я сам себя уважать перестану? Если меня во мне не будет нисколечко? Совсем! Умрет внутри «человечек», мой «человечек»… Вот сейчас его убьют и все… Что тогда? Тогда не порадуют слезы молодых: их страх и трепет, их дрожь! Нет. Тогда не будет внутри того кто позлорадствовал бы, понаслаждался местью; того кто упился бы беспредельной властью, произволом, унижением человека, его трусостью, его мерзостью! Не будет! А, значит, и смысла нет. Ни сейчас, ни потом! Ни унижать, ни унижаться! Нигде душе озлобленной мне не найти приют…

Орешек: Понесло-то тебя! Не все ж-то годки волки-то позорные. Гляди-то Пашин – душа карасям-то? Соловушка-то! Что за песенки-то поет, какие коленца-то выводит? Как за нашего брата-то заступается!

Кариотский: Пашин болтун! Он хуже всех! Хотя бы молчал – больше пользы было. От него тошнит.

Орешек: А слыхал-то, Леший, к нам на коробку священника-то приписали. Скоро объявится. Вместо замполита… Во за чью рясу-то прятаться сноровишь… (Смеется.)

Кариотский: Что священник? Вдарили по одной щеке – обрати другую. Не верю… Все одно… погибель.

Орешек: Не знам, Леший, по мне-то так и ничего! Пускай себе годковщина-то! Сегодня тебя гоняют, а завтра-то ты… Так-то и везде… У нас-то в училище первую-то стипендию с корнем выдрали у молодых. Ничого! Пришло-то наше время-то и мы отняли. Нормально! Попал на флот: полтора-то года бьют, припахивают… Склянки-то полтора пробили, валяй, не стесняйся-то – гоняй, припахивай! А как по другому-то, Леший? Пришел-то, значит, на коробку и попер-то три года тянуть?! Э, нет! Честно-то, браток, не удобно. Это-то когда все честно служить станут… у! Поди похуже-то годковщины отшвартуется?! Спасибо, не надо! Пришел карасем-то и ушел карасем? Нака-то выкуси! (Смеется.)

Кариотский: Да ты животное, Орешек, животное! Ты всегда был кучей мяса! В тебе некому страдать; некого унижать!! Родился животным. Нет в тебе человека!

Орешек: Но, но! Не расширяйся-то! Ишь сопли-то распустил: «человечка» в нем убивают! Куда там, интеллигенция! Я можь поболе-то твоего терплю, да обиды своей-то не выворачиваю… Не хнычу-то, понимаешь… (Пауза.) Шоб… больше не добавили. (Смеется.)

/Кариотский уходит на шкафут. Орешек закутывается

в дождевик и, казалось, дремлет. Пауза. Алексей

осторожно перелезает через леера и хочет покончить

с собой, бросившись за борт. Вот уже лишь только

кисть руки хватается за пиллерс и подошвы ботинок

скользят по ватервейсу…/

Кариотский: Сейчас… не будет… Сейчас всех вас в мрак… Никогда… никогда уже потом, никого… Всех!

/Кариотский решается, но внезапно входят о. Николай и старпом./

о. Николай: Слава Богу, море!

Старпом: Ну, вот и родные хаты! Сторожевой корабль – место вашей новой службы, дорогой отец Николай! Подъем, отбой, учебные и боевые тревоги; все в железе, на воде и по расписанию. Прошу любить и жаловать!

/Кариотский уходит./

Корабль наш, в правду сказать, не богодельня и не совместное предприятие. Бывает всяко… Однако, боевые задачи выполняем на «отлично» и нос держим по ветру! Море не для слабых и не для ленивых; ни матросу, ни офицеру дремать и раскисать корабельным уставом не позволяется.

Командир эсминца не первый десяток лет на боевой службе ломает. Так что волк морской опытный… Хотя, чего я? Сами ведь во всем разберетесь! Вы теперь на коробке замполит. Надо полагать души наши в ваше «заведование» переходят?

Вахтенный!

/Орешек дремлет…/

Орешек, ты?!

Орешек: (очнувшись) Так точно, товарищ старпом!

Старпом: Спишь, как лось! Эх, молодо-зелено! Давай дежурного на ют. Священника пусть встречает. Командиру я сам…

/Орешек дает два коротких звонка для дежурного по кораблю/

А может быть…

о. Николай: Что?

Старпом: Может, еще передумаете?.. Бросить тихое Подмосковье, да на флот, в железо… Сегодня здесь, а завтра сам царь морской не знает где. У нас ведь знаете как? Шторма крестят! Солеными волнами, с головой, да взахлеб. Иной раз и воду с мазутом глотать случится…

о. Николай: Ничего. Мне не привыкать!

Старпом: Ну, смотрите сами! (Смеется.) А характер у вас в аккурат морской, батюшка. Добро! /Поднимаясь по трапу, Орешку:/ Спишь, как лось!

/Старпом уходит. На юте появляется дежурный

по кораблю боцман Галун. У него неряшливый

вид: изношенная фуражка, мятый китель, расстегнутая

кобура пистолета…/

Галун: Га! Святый отэць!

о. Николай: Вот те на! Еще и креста не подъял на рамена, а уже канонизирован. Какой я святой? Вы быть может ангел предо мною.

Галун: Повынэн! Нэ знаю як обходытысь.

о. Николай: Священник, отец Николай. Можно, как издревле, просто: батюшка.

Галун: На корабли дэжурный мычман Галун.

о. Николай: Так-то лучше…

Галун: Дак про вас, отче, аж пивроку вся эскадра пэрэжывае. Вы у нас як пэршаластивка. Коробци можно сказаты така чэснота видшвартувалася. Нэ знаю, як вам?

о. Николай: Честь человека в служении спасению ближнего. Скажите лучше, мичман, чем сейчас занимается команда? Довольно ли православных христиан на корабле? Как служится по новым временам?

Галун: Дак яка служба, коли в животи бурчыть як в машинному виддилэни? Так кок молодый рыс промывае, так бы ему луску промыты! Колы на стинци стоимо то служыты щэ можно. Так ничого. И в магазын сходыш и всэ… А в мори каюк! Хлиб автономный, вода з мазутою, командыр з лайкою… (Смеется.) Така по момэнтах служба! Часы нови, а люды стари. Экипаж в нас дружный – стинка на стинку! (Смеется.) За Бога вси! Да, паскы доПасхе добрэ, так дэж его в ций нейтралци знайдеш? А морякы вжэ закинчиють корабэльни роботы и готуються до малой уборкы: по роскладу. На тому стоимо! Так вы ж ищэ обтэрэтэсь! Нычого! Ящык наш ладный, нэ тэ щоб в ОВРи! Так и кип – чоловик, душа матросам. Но, з Богом – ни! Нэ швартуютися. Хочь убий – атэист. Вы з ным, як кит з собакою…

о. Николай: Ну, это мы ещё поглядим.

Галун: Дак, хто ж знае можлыво и здружэтэсь. Кип – душа морякам. Вахта, дэ батько наш?!

/Быстро и незаметно входит Державцев; за ним старпом/

Державцев: Галун!

Галун: Яз, товарищ командир!

Державцев: (с кормы) Ко мне! Вахтенному повязку поправить, живот к хребту прилепить.

/Галун взбегает по трапу на борт/

Галун: Товарищ командир!..

Державцев: Отставить! (грубым шепотом) Что за вид, боцман?! Китель? Кобура вечно расстегнута!

Галун: Дак, товарищ командир, орэшки… радиацию выве…

Державцев: (грубым шепотом) Я тебя под арест посажу! (обыкновенно) Что с припами?11
  «Припы» – прибрежные предупреждения. Радиосообщения о прогнозе погоды.


[Закрыть]

Галун: Яз…

Державцев: В радиорубку бегом!

Галун: Товарищ командир, торпедкой…

/Галун убегает. Державцев и старпом сходят на стенку./

Орешек: Смирно!22
  ² Отвечая требованиям корабельного устава, вахтенный у трапа обязан подавать команду «Смирно!» всякий раз, когда командир восходит на корабль, или нисходит с него (С.С.)


[Закрыть]

Державцев: Вольно. Николай Александрович Павлов? Уж не обессудьте, встречаем штормовым ветром…

Старпом: Доставлен в целости и сохранности.

о. Николай: Священник Русской Православной Церкви – отец Николай.

Державцев: Волею судьбы, командир назначенного вам эскадренного миноносца «Окрыленный» – капитан первого ранга Державцев.

о. Николай: Вот и слава Богу! Вот и познакомились!

Державцев: Вы к нам, вроде как, с испытательным сроком…

о. Николай: Мы все на земле с испытательным сроком…

Державцев: То на земле, а у нас на воде все по-другому. Сразу договоримся не испытывать терпение командира. Я, честно говоря, брата вашего не жалую. Но, раз начальство приказало, делать нечего. Будете вместо замполита; в его каюте и разместитесь. Власть меняется, а проблемы остаются. У нас не зевать – служба нелегкая! Вы где свою проходили?

о. Николай: Матросом дважды краснознаменного Балтийского Флота.

Державцев: О! Веселей сбочкуемся.

Старпом: Свояк по тельняшке!

/Смеются./

Державцев: А учились?

о. Николай: Выпускник Московской Духовной Семинарии.

Державцев: Никогда не служил с выпускниками семинарий… Смотрите у меня корабль в богадельню не превратите. Вот что! Есть ли Бог, или нет, для меня этот вопрос давно решенный. Я вам не по зубам. Но скажу: коль скоро Вера Православная поможет точному попадению ракет – что ж, хорошо, буду рад. Нет? Пеняйте на себя! На, а в экипаже мне от вас требуется одно – дисциплина. Дисциплина – вот бог корабля! Если исполнительность и дисциплина налицо, тогда, дорогой мой Николай Александрович, поведем нашу службу далее…

о. Николай: Невозможное человеку, возможно Богу.

/Державцев и старпом переглядываются./

Державцев: Вы уж думайте себе, как хотите, а только заповедь нашу морскую прошу соблюсти в строгости.

о. Николай: Заповеди мы умеем соблюдать…

Старпом: А начинать у нас есть с чего…

о. Николай: Годковщина и пьянство?

Старпом: Пьянства не обещаем, а неуставщинка имеется…

Державцев: Ну, а где ее нет? Однако, боевые задачи не мешает выполнять, а может быть где-то и помогает. Впрочем, я давно уже этим не занимался.

о. Николай: А кто… занимался?

Старпом: Отчасти, до сегодняшнего дня – я.

Державцев: А теперь ваша вахта! Давайте-ка, дружок, штурвал в руки – и по курсу!

Старпом: Не робейте. Зато не соскучитесь.

Державцев: Но, помните, Николай Александрович, у моряков не всякое худо без добра.

Старпом: /Державцеву/ Наверное, вовремя, товарищ командир, показать батюшке его каюту или, как говорится… келию. /Смеётся./

Державцев: Покажите. И, прямо сегодня пожалуй, можете из гостиницы и перебираться. /Старпому/ Скажи дежурному чтобы выделил парочку матросов в помощь; баталер – комплект белья; боцман – спасательный жилет и всё такое… / о. Николаю/ Жена у вас есть?

о. Николай: Нет. Принял сан в безбрачии.

Старпом: Один, как шхуна в океане!

Державцев: Это ничего! Одному и погибать не страшно… Ну, да ладно, старпом. Довольно соловья баснями кормить. Николай Александрович поди и не рубал с дороги.

Старпом: Понял, товарищ командир. Прошу на эсминец!

о. Николай: С Богом!

/Поднимаются на борт корабля. Выбегает со сводкой погоды Галун./

Галун: Тырщ командир, тырщ командир!

Орешек: Смирно!

Державцев: Вольно.

Галун: Тырщ командир, в гавани объявлен «Декрет три». Береговые Припы грозят усилением ветра.

Державцев: Усиления нам только нехватало… Увольнениям «дробь»; разве что с моего «добра». Ютовым на ют, шкафутовым на шкафут: завести дополнительные концы. Держать нос по ветру! По «усилению» мне доклад через каждые полчаса. В «Рубке» – вахта. Выполнять!

Галун: Есть!

/Все уходят. Орешек один./

Орешек: Теперь держись, братва! /Смеётся/

/В корабельной радиостанции раздаётся команда Голуна: «Ютовой и шкафутовой швартовым командам прибыть на правый шкафут. Форма одежды: рабочее платье, бушлат пилотка, спасательный жилет!» Через короткое время на шкафуте выстраиваются швартовые команды. Среди них

Пересветов, Немцов, Пашин. Кариотский рассеянно выходит Без спасательного жилета./

Пересветов: /Кариотскому/ Где жилет, карась?! Тормозишь.

/Выходит Галун. Он есть орехи, раскалывая их рукоятью пистолета./

Кариотский: Сейчас! Я… сейчас!

Галун: Що скрутылись, як цуцыкы, мориманы? Салага, дэ жылэтку пропыв? Давай торпэдкою!

Пересветов: Стишки наверно чирикал!

/Кариотский убегает./

Галун: Братци! Витэр зовсим охамив. Хавань в дэкрэти. Наша задача в тому, щобы бокы цили буллы, завэзты додаткови швартови! Зараз накынэм пэтэлькы на палы и стыснымось! Вси зрозумилы? Добрэ!

/Матросы принимаются за работу./

Скоришэ, скоришэ, мориманы! Пашин, Нэмцив, Пэрэсвэтив, що вы як караси замучени рухаетэсь? Аж по два з половынкою море видпахалы! Пашин, чэрэвыкы в пэтли нэ сунь! Швартуватэся нэ тоби анархию на коробци розводыты.

/Устанавливает связь с главным командным пунктом./

ГКП – Ют!

/Голос старпома в радиотрансляции по верхней палубе: «Есть ют!»/

Проверка связи!

/Голос по верхней палубе: «Пять баллов!»/

Добрэ! ГКП-Ют, ютовая, шкафутовая швартовые команды по местам.

/Голос старпома: «Добро, ют!»/

Пересветов: Пашин, как привык за дверную ручку замполита цепляться так и швартов тягает. Карасей гонять не желает, пускай сам теперь концы волочит!

Пашин: И не побрезгую, матрос Пересветов! Ради победы справедливости, ради торжества гуманного отношения к человеку, решусь на все!

Галун: ГКП – Ют!

/Голос в радиотрансляции: «Есть, ют!»/

Коренной не трогаем… Заводим два швартовых через киповые планки на пал и обтягиваемся.

/Голос: «Добро, Галун! После отработки с

концами двух матросов на баковые шпили!»/

Галун: /отключив связь/ Эй, студэнт, що ты з киповою планкою як з дивкою возышься? Нэмцив, як по французькы будэ «возышься»?

Немцов: Увы, студенческие, блаженные годы давно миновали мой страстный ум… А нынче лишь вы, с этим утонченным юмором, пока еще остаетесь мучительной реальностью…

Галун: Ничого! Прылипыты тоби кип зирочкы за твою роялю и будэ тоби друга рэальнисть, друга Франция. /Пашину/ Эй, дэмократ, накыдай швартив на цю талию, так дывысь щоб пупок нэ розвязався.

Пашин: Ладно болтовню разводить, товарищ мичман. Командуйте по уставу военными моряками.!

Галун: Зараз, товарыш адмирал! Раз по уставу… тодди рухай клэшнямы на стинку, ричняк, прэймай кинци на палю!

/Пашин сходит на стенку./

Э! Ходки, так з вашым хлопцэм нам витэр вси рэбра общипае… Заводь скоришэ!

/Входит в спасательном жилете Кариотский./

Немцов: Возник нежный образ господина Кариотского…

Пересветов: /берет Кариотского за ворот робы/ Тормозишь, карась!

Кариотский: Жилет искал…

Пересветов: Будешь сегодня в нем спать. Пшел!

Галун: Э! Ходки, ходки, як вы швартуетэсь, так молоко скыснэ. Я бы за цю пору порося зъив! М-да! А у мэнэ ж було щастя. Да-а-а. Я ж на доброму вэсилли молочнэ порося зъив, цилком… Всэ запэчэнэ як е з дымком. Шкирка похрущуе… Сальце…

Пересветов: /бьет Кариотского/ Не сюда, карась! Это тебе не «гражданка», тормоз, швартовы заводить – не шнурки завязывать!

Пашин: /со «стенки»/ Не сметь унижать человека!

Галун: …Я до нёго як бы нэнароком пидсив з ложэчкою, и… всего зъив з кисточкамы… А кисточкы-то, фуй! Хрэбци!

Пашин: Замполитов сегодня, к сожалению, нет, но суд матросской чести, на заблуждения ваши, имеется! Толпа! /Кариотскому/ Выше голову, Лёша!

Галун: Так як же и тут ты, ходок, нэ досолыв… Тэпэр е и замполид и суд… Тобто зрозумий суд страшный, а замполит… святый. /Смеется/ Ось тэпэр старпом свящэнныка на коробку прывив; так вин в ряси до палубы.

Пересветов: Да, ну?!

Галун: Так щоб мэни за всэ життя нэ прыйшлося галушкы порубаты! Ость тэпэр з кипом шпангоуты рахують.

Немцов: Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Пересветов: /смеется/ Раз так? Тогда на эсминце у нас приход откроют?!

Немцов: О-о! Ныне наступает для вас, господа матросы, судный день! Кто первый во святые записывается? Бог любит ничтожных… Скорее, Леший, Он вас ждет!

Кариотский: При чем здесь: кого больше любит? Я хотя и неверующий, но знаю: у Бога все равны. Бог всех одинаково любит.

/Немцов смеется./

Немцов: Равны по-разному, милый друг. Кто-то ровнее…

Пересветов: А карасям рано о Боге думать. Вот, отслужишь свое, хлебнешь горя вместе с морской водой, тогда поглядим какой ты верующий.

Кариотский: А без горя нельзя?

Галун: /Кариотскому/ Э! Нэ штопоры, рыба!

Пересветов: Много языком мелишь, молокосос! Держи надраено! Живее!

Пашин: Все это дурман, Леша. Миф. Фантасмагория. Впрочем, и дурман имеет право на свободу. Свобода для всех – так справедливо. Но кто знает, может, с басней про Христа сноровистее годковщине голову открутим?

Пересветов: Ты открутишь? У самого того гляди «тыква» покатится!

Немцов: /Пашину/ Любезнейший Павел Семенович, борьба со злом – деяние, увы, не для горшечников, но богов. Вы же не способны быть богом. Вы путаете людей и идеи и, вместе с мыслями, отрубите головы в которых эти мысли живут… Впрочем… La folie est sacree – безумство свято. (Фр.)

Пашин: Чего?

Немцов: Все славно!

Пашин: Что вы можете понимать в Свободе, ограниченные, жалкие люди?! У вас никогда не было Свободы, вы не способны познать этого счастья! Делаете рабом Кариотского потому как сами несвободны, потому как плебеи. У вас не было Свободы и нет. И вообще нет у вас ни единой справедливой мысли за душой!

Пересветов: Врешь, оратор! Есть у нас за душой… размышленьице. /Показывает кулак./ Во! Достанешь меня, демократ, не посмотрю что годок мой, щёлкну разок – мало не покажется. Нагружу – не обмозгуешь!

Немцов: Полноте, господа! У каждого из вас кроме кулаков и свободы есть еще милое, возлюбленное создание, мать, отец, родные пенаты…

Пересветов: /Немцову/ И ты… замолчи, змеёныш!

Немцов: Чего-с взбеленились, Петр Сергеевич! Вспомнили отчий дом, босоногое детство? Ах, оставьте! Вы ведь не из тех чьи глаза в воде сыреют? Мерзкое отрочество, ужасная юность…

Пересветов: Пока живой, студент, закрой рот!

Немцов: Не смею возражать… Однако, позвольте заметить, насколько насытился Немцов вашим утонченным, банальным обществом, господа матросы! Всеми вашими салонными выражениями и кулуарными мечтами. Которое из черствых сердец может понять, как скучает ухо эстета по родной французской речи?!

Пересветов: /Кариотскому/ Леший, не стой на концах!

Немцов: Ну почему, почему миллионы негодяев хотят, чтобы я гнил в ржавых трюмах и терпел смешные, но пошлые рыла? Впрочем, все зло во благо…

Пашин: /передразнивая/ «Рыла…» Чего ж не откупился от службы заодно с другими «негодяями»?

Немцов: О! Как вы беспощадно молоды к себе, мой друг. Если эпоха не будет к вам жестока, то поймете – жизнь измеряется умом, а глупасть деньгами. Увы, увы! Но жизнь бывает настолько глупа, что у умных людей подчас не хватает для нее денег. Впрочем, человекам часто деньги заменяли не только ум, но и жизнь…

Пашин: Чушь! Жизнь – это борьба! Если хотите по-спартански. Или как: «Иду на вы!» Борьба за победу идеалов, гуманистических идеалов. И счастлив тот, кто всего себя и всю жизнь свою посвятил этой борьбе!.. Давай через киповую планку! А ты, Немцов, мёртв для идеалов человечности, мёртв для Свободы и Справедливости, мёртв даже для самого себя… Ты – шлак, пустышка.

/Немцов смеется./

Пересветов: Добавь шлагов! Это твой птенчик под крылышком мёртв. Аж посинел весь от страха.

Пашин: А мы его в обиду не дадим. Выше голову, Леша!

Кариотский: /вполголоса/ Сволочь… /В голос/ Мучение одно с капроновым концом…

Немцов: /Кариотскому/ Браво, браво, Парнас! Splendide!33
  Splendide – Великолепно! (фр.)


[Закрыть] Заводи на шпиль! /Пересветову/ Любезнейший Петр Сергеевич, не станем запрещать безумцам быть безумными… В противном случае жизнь перестанет быть игрой.

Пересветов: /о Пашине/ Дать бы ему!

Галун: Добро жэ вив си з гонором, мориманы! Колы на коробци разом служытэ, так вплитайтэсь в одын коринный швартов! Слухай мою команду: и – и – раз! И – и – раз!

/Моряки вытягивают на борт коренной швартовый конец./

Пиддай! Закрипы! О, цэ добрэ, мориманы! Нэмцив, Пэрэсвэтив, ну-ка торпэдкою на бак гачкы пидбыраты!

Пересветов: Пускай молодой летит.

Галун: Так вин жэ покы нэпысьмэнный. Давай, ходок, нэ жмысь!

/Пересветов и Немцов уходят. Галун Пашину и Кариотскому:/

Очи на швартовый, мориманы! ГКП – Ют! ГКП – Ют!

/Голос старпома в радиотрансляции по верхней палубе: «Есть, ют!»/

Тырщ старпом, завели дополнительные швартовые концы. Приступили к обтягиванию.

/Голос старпома по верхней палубе: «Добро, Галун!

После обтягивания от мест отойти.»/

Есть, тырщ старпом! /Отключив связь/ О, цэ добрэ, в Хрыстофора Колумба душу!

/Голос Немцова в радиотрансляции по верхней палубе: «Ют – бак!»/

Есть, ют!

/Голос Немцова: «Подбираем якоря…»/

Давай оба…

/Доносится шум работающих баковых шпилей – выбираются якорные цепи/

Стоп! Давай правый! Стоп! Теперь левый немного… Стоп! Ещё левый… Трещат… Стоп! Стопори, Немцов! От мест отойти!

/Голос Немцова в радиотрансляции: «Есть, от мест отойти!»/

/Отключив связь/ О, цэ добрэ, парубкы! Видповзай вид мисць, червонофлотци!

/Уходит./

Пашин: /Закуривая и предлагая Кариотскому/ Не желаешь, Лёша?

Кариотский: Нет.

Пашин: Что так?

Кариотский: Противно… Да и, не хочу как все.

Пашин: А я считаю несправедливым отказывать себе. Даже если мне и не надо – всё равно буду! Вот и курю тоже: сам не хочу, а курю… чтобы не отказывать, чтобы свободнее жить.

Кариотский: Вольному воля…

Пашин: Знаю, ты стихи пишешь? Хорошо. В стихах просторно. И на гражданке писал?

Кариотский: Писал… и писал. Да сжигал, что писал…

Пашин: Почему сжигал?

Кариотский: Несовершенство…

Пашин: По какому праву несовершенство?..

Кариотский: Да, от того что… страдаю. Несовершенен я сам… Как набросок, черновик, графика судорожной рукой со злости. Кто-то, как эскиз нарисовал меня, недоделал, не долепил и оставил… И теперь я тоскую и зову, мучаюсь и страдаю! И нет выхода, никуда не уйти… Загребли на флот, и вот… Всюду море, море, вода. Глупая, однообразная и бесконечная, вечная вода! Зачем, скажите мне, зачем человечеству столько воды?! Это… железо, проклятое железо под ногами, сверху, вокруг! Куда ни пойдешь – всюду железо, борт и море, и годки с издевательством и измывательством! Где ты, Свобода? Чья муза тебя сейчас воспевает? Чью душу ты сейчас убаюкиваешь в своей колыбели?! Конечно…

Пашин: А для меня Свобода – это борьба. Я свободен, когда стою на стороне угнетенных, на стороне попранной справедливости. И в каком-то смысле, ты даешь мне причину быть свободным, Леша. Когда я защищаю твою убогую душу, то чувствую, что живу… и живу не зря. Знаю тогда – я не раб, не раб, не быдло и не холоп! Знаю тогда – такие как я будут строить и строят «Новое Общество», Леша! Общество свободное от фанатизма и тирании. Наш идеал: Че – ло – ве – ко – лю – бие. Он сядет на троне!

Кариотский: /морщится/ Человеколюбие… Красиво.

Пашин: Не бойся, я тебя в обиду не дам. Только не выпадай из виду.

Кариотский: Это сложно. Ты один такой особенный, а они все…

Пашин: /Довольный похвалой, смеётся/ Но на нашей стороне – Справедливость.

Кариотский: Мечта…

Пашин: Спра-вед-ли-вость!

/Раздаются звонки авральной группы: два раза по три коротких. Голос дежурного по кораблю Галуна в радиотрансляции по верхней палубе: «Малый сбор! Команде построиться на правом шкафуте! Форма одежды: рабочее платье, бушлат, пилотка!» Выходят матросы, старшины. Среди них Пересветов, Немцов. Появляется Галун. Строится экипаж./

Галун: Пидривнятэсь, мориманы! Жолудкы втягнить, сопли вытэрить, нэ болобольтэ, кистками нэ стукайтэ. /На Кариотского/ Ось, подывись як рыба стоить! Всим ривняння на молодого.

Пересветов: Чё народ собрал?

Галун: В звязку. Кип попа прэдставляты будэ.

Немцов: Так сказать презентация божества.

Пересветов: /Галуну/ Слышь, ботя, с «увалом» как? Хватит прогарами палубу скрести. Я воли глоток хочу выпить!

Галун: Знаем вашу волю… Хрыстафора…

Пересветов: Воли желаю, братва!

Галун: Зараз кип налье вильнои, аж з надлышком.

/Быстро появляется командир корабля Державцев. За ним выходят старпом, о. Николай, некоторые офицеры и мичмана./

Равняйсь! Смир-р!..

Державцев: Вольно! /Тихо и грубо Галуну/ Китель… Товарищи военные моряки! Последние события в акватории залива показывают, что не только политики, но уже и сама стихия хочет развалить наш флот. Эскадра сейчас, как под перекрестным огнем. Штормит Россию, а ко дну идем мы с вами. Ветер в своем упорстве прибавляет. Обстановка поэтому складывается не совсем благоприятная. Припы обещают ураган, который наш пароход не видывал. Однако, попрошу по этому поводу голову себе пеплом не посыпать. У каждого свое: кому в Чечне воевать, а кому на печи лежать пока его братья верой и правдой служат отечеству. Нам же с вами отцы доверили море, и наш долг – быть здесь мужчинами, а не привокзальными бабами…

/Смех./

…и все что надлежит военным морякам – исполнить с подобающей честью! Так сказать испить эту чашу судьбы… /косится на о. Николая/ до донышка. А посему приказываю держаться у «стеночки» до последнего. Всем смертям и штормам назло! Ну, а распогодится… даст Бог, на стрельбы пойдем. Так что животы не развязывать!

Галун: Товарищ командир, тут об увольнении…

Державцев: Знаю! Так и глядит матрос, как бы с корабля на бал! Ничего, немножко не погуляет – нестрашно, целее будет. Но, пока ветер не оркеп, помните мою доброту – разрешаю только тем, у кого возлюбленная, на берегу, рыдает. И чтоб в пределах гавани, по пирсу погулять, поворковать. Не заставляйте дежурного по всему городу вас разыскивать, да за ноги… стаскивать.

/Смех./

А теперь новое…

/Пауза./

Прошу вас, Николай Александрович, выйдите на середину. Так… Дорогие товарищи моряки! К нам, на боевой корабль, прибыл давно и с нетерпением ожидаемый, священник Русской Православной Церкви, отец Николай Павлов. Прошу любить и жаловать! Отец Николай заменит замполита и послужит флоту… Правда, с некоторым испытательным сроком… Так что теперь со всеми слёзками, обидами, грехами и соплями…

/Смех./

…ностальгией и тому подобной /косится на о. Николая/ бесовщиной, разрешаю обращаться к священнику. Если хотите, Николай Александрович, несколько слов…

/Пауза./

о. Николай: Братия мои! Я пришел к вам, чтобы возвестить благую весть – Жив Бог положивший душу Свою за нас! Жива любовь в сердцах человеческих. И мир, правда и честь воскресли в народе русском! И то, что это так, я – священник Православной Церкви, своим пребыванием здесь, на военном корабле, свидетельствую – Жив Бог отцов наших! Как ни гнали и, не убивали Его, как не распинали Его мучители веры – он все-таки жив! Он воскрес из мертвых, ибо ЛЮБОВЬ убить невозможно!

/Пауза./

Братия мои, мне очень хорошо известны ваши чаяния и нужды. Сам был совсем недавно матросом. И мое сердце, как и у вас, сжималось порой от обиды и горя под такой же вот тельняшкой…

/Пауза./

Зовите меня просто – отец Николай, или, как на Руси повелось издревле – батюшка. С разрешения командира корабля…

Державцев: С моего «добра»…

о. Николай: …Да. В кают-компании личного состава, а по-старому в Ленкаюте, я буду проводить таинства исповеди; служить в воскресные, праздничные и другие дни молебны, совершать требы. В будние дни, по понедельникам, запланировано проведение лекций на общественно-исторические и политические темы. Организуются, кроме того, добровольные, катехизаторские беседы для всех желающих… Сын Божий отверзает для нас врата покаяния! Приходите все кто желает; все в чьем сердце чает воскреснуть Христос! И, веруйте: Милостивый и Человеколюбивый, Праведный и Непобедимый – Жив Бог.

Державцев: Ну и ладушки. Вопросы, если есть – поживе, моряки!

Пашин: Защитит ли Бог, или Православный Церковь, права человека на Российских кораблях?