Текст книги "Пыхтун. Рассказы"

Толик

Виктор ехал на скважину, на базе попросили передать мастеру Федотову бумаги. Сказали, ждёт.

Знакомая до последнего дерева на обочине бетонка. Тайга давно отступила, больше – болото. Мелькнул промысел с чёрным нефтяным отстойником-ямищей. Проехали товарный парк: огромные серебристые резервуары, факел в стороне. Радует обильный бледно-малиновый иван-чай вдоль дороги.

Ранний вечер. Вечер так и будет ранним долго, потому что время белых ночей.

Заехали к Толику, это рядом с бетонкой.

Смотрит Витя, Толик на буровой – наверху. Ну, бог бурения! Босиком, не боится железных заноз. Ещё молодой – плотный, не толстый, молодец, совсем без живота, сильный, редкие тёмные волосы – лысеет. Карие глаза на выкате, моргает Толик, сильно их зажмуривая. Полные чувственные губы. Смеётся басом, негромко. Пластика движений смоктуновская, замедленная. Умного зверя.

Майнают66
  Спускают вниз, в скважину.


[Закрыть] трубы. Что-то Толик решил сам встать за тормоз77
  Рычаг управления буровой установкой.


[Закрыть]. Движения выверены до небрежности в их начале и предельной точности по завершении. Вите дальше, подниматься по трапу не стал.

– Здорово! – кричит снизу. – Бумаги тебе.

Толик спускаться и здороваться не намерен. Бог же. Хотя сам просил привезти.

– Иди, положи там к рации.

Витя видит спину.

Вагончик мастера кучеряво стоит под сосной, её ветвь осеняет крышу. Понимает Толик, что к чему. Витя бросил бумаги на стол. На шум дверь в другую половинку вагончика приоткрылась, мелькнуло женское лицо. Дверь закрылась. Витя ничего не видел. Прогоняя лёгкую досаду, уезжает. А может, ему надо было подняться к Толику наверх? Мог бы и спуститься, тут ждут. Витя перебьётся. Мелочи.

…Толик сидит в общем вагончике у рации в благодушном настроении: скважину закончили и с хорошим по срокам ускорением. Погода под настроение – тепло, солнышко.

– А, царь морей… У нас всё тип-топ. Давай, начинай.

Царём морей Виктор стал, занявшись цементировочными работами. Шутка. А что?! Объемы жидкостей – в сотни кубометров, народу – человек под тридцать. Шутка шуткой… И отвечать ему, если что не так.

– Погодь, раствор посмотрю, – говорит он Толику.

– Да нормальный раствор! Давай начинай! – Толик отвечает так напористо и безоговорочно, что от одного этого тормозиться будешь.

Уже без улыбки смотрит коричнево. В ясных навыкате отражаются люди в вагончике со всеми подробностями. Дверь, окошко, в окошке застывшая буровая, Дверь открывается, входит Олежка… Телестереоглаза – телевизор. Смотреть не хочется. Разговор вести надо. Глаза безучастные, лицо неподвижное. Секунды. Телерамка не может передать участия. Только то, что внутри экрана.

– Сейчас померят раствор – начнём.

Вошедший тампонажник88
  Работа с цементным раствором.


[Закрыть] Олег угощает Витю грецкими орехами в краю орехов кедровых.

– Спасибо, но…

Но зубы – забор с прорехами и некрепкий.

– А… давай сюда! – говорит Толик недотёпе. Вите не жалко.

Толик давит орехи торцом двери о косяк – открывая её и прижимая весело и быстро, с хрустом ест. Хорошие зубы.

– Ну вот… – бормочет неслышно Толику Вите в спину Олег, – Я же тебя угостил, не этого…

Анатолия Ивановича уважали, но любили не все.

Приходит миловидная лаборантка Рита. Кладёт на стол журнал с записями. Толик раньше Вити открывает. Витя смотрит тоже:

– О… Анатолий Иванович, растворчик-то того, обрабатывать нужно.

– Да ладно! – сердится он. – Закрой глаза, мелочи! У меня уже бригада монтажников на новую скважину заказана, вот-вот приедут.

– Нет, Толик, будем обрабатывать и промывать.

Поединок начался. И тут же состоялся. Но не закончился. Закончиться он мог, не начавшись, если бы Витя махнул рукой и согласился на мелочи. Мелочи. Действительно, мелочи. Из которых складываются крупные дела, как это не банально звучит. Проверить мелочи цифрой потом нельзя.

Поединок Витя выиграл. Против технологического букваря, высказанного с наивной уверенностью и безоглядностью, без скидок на надо, мастер в открытую возражать не мог, а бригада не приучена. И всё же поединок продолжался, потому что положения букваря надо внедрить в жизнь. Дальше – почти всё молча с ребятами из бригады, которых Витя знал поимённо. А тут словно раззнакомились. Но делали, что он сказал. Кстати, Толик недоработал. Благодушное настроение его подвело. Мог велеть лаборантке написать правильные цифры. Хотя она ему и не подчинялась. Витя сам в состоянии раствор померить. Но доверять тоже необходимо.

Всё могло быть проще! Махнул бы Витя рукой на мелочи, поболтал бы с ребятами, покурили бы, чаю выпили… Но не с мастером. Толик гостеприимством не отличался принципиально. В вагончик не приглашал: занимайся своим. Очень деловой подход. Вряд ли во всём годящийся. Но Витя умом понимал его правоту.

Попили бы чайку с бригадой, а там, само собой, – к делу. Вышколенным ребятам Толика дважды повторять не надо, да и вообще, ничего говорить не надо: каждый прекрасно знает свои действия и ждет лишь знака. Сейчас – тоже, но мрачно. Тоскливо среди враждебно настроенных людей. Смотрят недоброжелательно: мастер сказал, что Витя их из-за прихоти денег лишает, премии. Потому что задерживает окончание работ.

Как быстро меняются настроения людей! В общем – по приказу. Редко кто сам с усам.

Один водитель решил зло подшутить: Витя залез на его машину посмотреть, сколько в бункере цемента, как надо или меньше, – он тронул и поехал. Далеко ему не уехать. Витя удержался за поручни при толчке. Бункер высокий – три с половиной метра. Посмотрел на цемент в люки, слез по лесенке на закабинную площадку, спрыгнул на медленном по песку ходу. Как будто ничего не было. Пацаны! По цементу – порядок…

Этих, тампонажников, он тоже задерживал: им хотелось быстрее начать и кончить, и по домам. А тут какой-то хмырь умничает. Хмырём Витя оказался для нового ему водителя, кем-то подговорённого. Кем? Другие тампонажники относились к нему терпимее, а то и с пониманием.

Как и буровые бригады, Виктор знал и многих-многих тампонажников – работал с ними постоянно. И не сказать, чтобы он свирепствовал, подписывая акты, по этим бумажкам им потом начисляли зарплату: округлял часы работы, закрывал глаза на мелкие недоработки и нестыковки, обычные при работе большого количества людей и техники. Хотелось, чтобы было и по факту и по-человечески. Особых проблем не было. Но кто сказал, что на работе всегда должно быть комфортно?! В таких условиях. Одно утешение, что дела его скоротечны: четыре – пять часов и – уедет.

Толик сидит у себя в вагончике, не показывается, не подходит. Враг он Вите.

Закончили вечером, в сумерках. Не успел Витя передать данные по рации – минутное дело, – вся колонна отработавших машин уже двигалась вдали по боковой дороге, он наблюдал только подпрыгивающие задние красные стоп-огни. А ведь кое с кем из водителей договаривался, чтобы подвезли до города… Ничего, доберётся на попутках.

Работы по монтажу на следующую скважину он Толику сорвал – перенесены на следующий день. По объективным причинам. А ему сорвали быстрый проезд домой. Голоснул, едет в чужом автобусе. Попутные брали безоговорочно. И – даром. Сейчас это – в прошлом…

Незнакомый, но свой, из города, народ в автобусе. Годы знаешь людей в лицо, но не знаком – не разговаривали, не было повода. И они – так же.

Красивые, не усталые даже вечером, девушки на сиденьях через проход в автобусе. Обычно женская красота вдохновляет. А тут… Витя настоял на своём, надо успокоиться, но на душе шершаво: сколько ещё таких дел впереди. Рыпаться одному. Не жаловаться же. На такие жалобы ответ один: «А ты сам куда смотрел?!» В общем, делай. И отвечай. В управлении, конечно, поддержат. И компромиссов хватает. Однако железные правила существуют. Боязнь за себя? Нет, это ему в голову не приходило.

Ночь Витя спал неспокойно, какая-то чесотка одолевала и при засыпании, и утром. Конфликт в нём жил. С конфликтом по жизни, то есть – по работе. Да нет – и по жизни, одно от другого зависит. Ещё как. Утром нагрубил жене в ответ на невинный вопрос. Ну, Толик, гад.

А что, собственно, произошло? Ничего! Один хотел так, другой так. И всё. На уровне разговора и осталось. Но Толиковы глаза говорили: не забуду. С полуоборота, без обдумывания и понимания. И нет назад дороги – к примирению. Ежели чего – если будет борзеть, в понимании Толика, – Толик и начальству может сказать, это известно: «Мы тут работаем, стараемся, а нам мешают». Кто более мачехе-партии ценен?! Партийный Толик-передовик или технолог безродно-беспартийный?! Глубинной ненависти к Толику не было – сожаление, в отличие от него, который отбрасывает людей. Ради цели. И просто так, если не нравятся.

Витя мог и не ездить к нему, выбор за ним. И не ездил. Иногда. Трусил? Нет, брал себе более отдалённые участки. Но всё равно, по раскладу работ – не избежишь.

…Кусок льда пролетел близко к их головам – со стеклянным взрывом разбился о балку основания. Немаленький кусочек был… С баскетбольный мяч. Что поняли, когда разбился. Испугались – обрадовались. По две секунды на то и другое. «Бряк-бряк» каната вспомогательной лебёдки о металл наверху стихло. Насос выпрыгнул из ледяного кокона. Отправив мячик, часть кокона, в их сторону.

Они с Николаем Евгеньевичем посмотрели друг на друга расширенными глазами. Зимний мир – не только в заледеневших-заиндевевших громадных железках, но и в елях, пихтах и кедрах, в ровно наметённом снегу под голубым небом – мир вокруг прибавил яркости. От расширенных глаз.

Николай Евгеньевич гаркнул для разгрузки:

– Э, вы чего там, ё-кл-мн!

Так и происходят несчастные случаи на производстве. Никто их не хотел, перед этим – не хотел убедиться в безопасности. Или. Или – очень не захотел. Толик – такой. Передовик производства, ему и главный инженер не ровня. Полез, видите ли, главный с проверкой, когда у него, у Толика, насос под буровой не качает. Не качает – и не качает, сам разберётся. И не май месяц. Всё замёрзло. Дёрнул Толик насос, хоть видел, что они с Николаем Евгеньевичем подошли к тому месту. А вы не лезьте.

Толик выглянул с верхотуры. Уже – струхнул. Тянул насос не он, но команду он дал. Лицо на всякий случай придурковатое сделал: «Не знал, не видел». Никто из них Толику про лёд-мяч не высказал. Самим смотреть надо. Но ясно: пугает. Виктора – точно.

Мог бы и отцепиться. Но цепляются по определению, а не только – в ответ. Не нравится человек – и всё. А также – и то, и другое. И когда ты в хозяйской силе – можно и пренебречь этим человеком. Здесь не хулиганские разборки с полуоборота: не так посмотрел, не то сказал. Хотя разницы – никакой. Толик мыслит беспощадно: «Я здесь хозяин, а вы – никто». К звёздам прёт, которые на грудь, а в карман блага советские. Ради этого можно кое-кого попинать. Или попугать. С кем что проходит.

Нюанс: пока Толик свою бригаду не сколотил и не вышколил, с палкой ходил по буровой. Палку у него в руке Витя однажды увидел, всё понял. Впрочем, из бригады жалоб не поступало. Сколотил.

Толя, сам хороший технолог, подобрал себе помощника-технолога из зна-менитых – Гришу Улина. Но бывают случаи и моменты критические. Лучше договориться, чем показывать прилежание на проколе. А они неизбежны, проколы, то есть возникают вне зависимости… Главное – не светиться. Если уж показывать аварию, – не раньше, чем свои меры принял. А договариваться… Жена в ОРСе99
  Отдел рабочего снабжения – всеми товарами: склады, магазины (СССР). Не районного, а именно рабочего снабжения.


[Закрыть], – за стеклянный рубль. Так просто в городе водку не достать, не купить. Курс этой валюты был намного выше, чем сейчас у евро. И потом существуют другие способы договорные, кроме бутылочного – акты, рапорта. Их написание и подписание. Самые что ни на есть деньги. А у Толика право подписи, не оспорит никто. Если зарываться не будет. И все в друзьях. Кроме Вити. И ещё нескольких.

…Тонкостенный стакан под сильными пальцами Володи Астафьева, он водил ими по краю, издавал поющие электронные звуки. Друзья посмеивались и восхищались умением музыканта. Володя – действительно музыкант, его инструмент – не стакан, в некотором роде. Труба. И он играет на трубе в большом городском самодеятельном оркестре много лет, какими бы ни были дела, какие бы должности ни занимал. Оркестр давно стал по умениям профессиональным, выступает в шикарном Дворце культуры. Коллеги-друзья-музыканты называют Володю «Шкаф» – за комплекцию и добродушие.

Руководитель оркестра, друг Володи, Московскую консерваторию закончил. И продолжал работать здесь, в глухомани. Интересные люди. Интересные люди и жмуров таскали, по их терминологии, с музыкой духовой, – если просили. Пояснить, что такое таскали и кто такие жмуры? Думаю, не надо. Впрочем, город ещё вполне молодёжный и такие случаи редки. Несчастные случаи – иногда, кого-то родня увозила на большую землю, если было куда.

Собрались просто так у Володи в квартире, им хорошо знакомой гостеприимством хозяина и хозяйки. Не на тычке, как на работе, а за столом, всё красиво разложив. А хозяйка уехала в командировку. Можно чуть больше расслабиться, по-мужски. Самый хороший праздник – на буднях. Когда его совсем не ждёшь. Собрались-то спонтанно – время было, это при их-то работе «ночь – в полночь», то бишь – в любое время суток.

Квартира у Володи особенная – зал располагается над домовой аркой девятиэтажки, поэтому, в результате применения строительных норм, высота потолка в зале на полметра, а то и больше, выше обычного. И площадь увеличена. Чувствуешь себя как… в зале концертном!

– Давай я тебе Армстронга поставлю! – говорит широкий добродушный Володя после второй Николаю Евгеньевичу.

– Да ладно, знаю я этот джаз…

– Армстронг – тоже труба! – умничает Витя.

Коля больше по художнической части – с братом кончили худучилище. Жаль, думает Витя, что так и не попросил его показать работы. А сам он не хвалится, не показывает. (А сейчас уже не спросишь – нет человека, ДТП, по работе ехал на служебном. Почему лучшие уходят так быстро?..)

– Нет, Коль, ты послушай! – Володя перешёл к солидной тяжёлой вертушке с польской иглой, ставит диск-гигант.

«Прекрасный мир».

– Ну, как?!

– Это ничего…

– А вот ещё «Мэкки-нож»!

Oh, the shark has pretty teeth, dear, And he shows ’em, pearly white…1010
  Перевод с английского: О, у этой акулы те ещё зубы! И он демонстрирует их, жемчужно-белые…


[Закрыть]

– А это?!

– Пойдёт.

– Вот видишь, а говоришь, джаз не нравится. Это тебе не Пугачиху слушать.

– Ты погоди, – Толик тоже здесь, – Володе.

Взаимная неприязнь не мешала Вите с Толиком бывать одновременно в одной компании. Пришёл: «А, этот… Ну, ладно.» Компании всегда, за какими-то исключениями, совпадали, совершенно новых не было – не тот, так другой знакомый. Лёвик Круглов, Рома, Игорь иногда… И не уходить же от хороших людей, если у них с Толиком контры. Так же – и ему. Это политики уходят с заседания ООН при выступлении главы враждебного государства. У людей попроще.

– Ты погоди, – скалит зубы Толик, с жаром обращаясь к Володе.

Зубы у Толика – блеск. И это в краю железистой болотной воды и частичного авитаминоза.

– Когда мне тампонажников хороших давать будешь?! – глаголет он. – Последний раз пол-бригады приехали пьяные. Где взяли?! Наверно, к соседям заехали1111
  Имеется в виду соседняя область.


[Закрыть]. Одного пришлось из бункера вытаскивать на полном ходу шнеков. Он, видите ли, решил залезть в эту мясорубку – зависший цемент сбить. Еле выгнали дурака из бункера.

– Да?! Не знал, – говорит Володя, тампонажников начальник. – Разберусь.

Все они пока на полуулыбке, довольные спокойствием, душевным допингом и дружеской атмосферой.

– Ладно, кончайте о работе… – говорит Николай Евгеньевич.

Плотный невысокий блондин, он развалился на стуле и блаженствует.

Но Толик завёлся:

– В тот раз они у меня полдня съели! Звонить я, конечно, не стал, но сам понимаешь… – продолжал он наседать на Володю. – А твои, – это уже Николаю Евгеньевичу, – приедут – время тянут: раствор плохой. Всю скважину прошёл – был хороший, а тут – плохой…

Витя намёк понял. Жалоба. Пока неофициальная.

– Анатолий Иванович, пойми, – говорит Николай, – раствор должен быть по проекту, а не какой-нибудь… И вообще, дайте отдохнуть, хватит о работе. Лучше о чём-нибудь другом…

– Про южнокорейский «Боинг» слышали? – (Володя).

– И что? – (Толик).

– Над Сахалином наши сбили пассажирский самолёт – нарушил границу. А в нём народу под триста человек… – (Николай).

– И правильно, раз нарушил границу! – (Толик). – Это всё американцы.

– Самолёт южнокорейский… – (Володя).

– Говорят, на борту была разведывательная аппаратура. – (Николай).

– Ну, вот… – (Толик).

Замолчали. Жаль людей, но… Они, здесь собравшиеся, были советские: идеологическая привычка и воспитание перечёркивали идущую изнутри жалость.

– Тоже, нашли тему для разговора, – вздыхает Коля. – Давайте лучше о девушках.

– О бабах… О бабах, господа, – подхватывает Володя. – Валя-то из планового родила!

Валя. Глядела она на Витю, а он на неё в ответ, но его девушка ждала, теперь жена. Он тогда Вале об этом и сказал. Не раз вместе с Валей в молодёжной компании были. Валя супер – лицо, фигура, грудь. И характер.

О чём говорили?! Ни о чём! То есть обо всём! Парни фанфаронились друг перед другом и девушками. Девушки смеялись над ними. В меру. Нарушение меры ведёт к нежелательным последствиям в целом. У Вити такое было. То есть над ним. Сатирой по лирике. Лирика в проигрыше. Ну и хорошо! (Говорит он сейчас). А то ещё неизвестно, как бы с той всё было. Да и не любил он её. Придумывал. И было это в других географии и времени.

Интересно в молодёжной компании в общежитии! Команда сборная – из разных мест Союза, кто откуда распределился. Интересно и девушкам, и парням. Той компании нет – остепенились все. Валя последняя. Она молодец, не позволяла жалеть себя, всё на улыбке. И решилась с этим своим, мелькал он, видели. Бросит первую семью? Их дело. Может, как-то помочь материально?! Ребёнок ведь, а она одна.

– Мужики, – говорит Витя, – может, сбросимся в виде матпомощи Валентине, ребёнок ведь, а она одна.

Валю все знали, работая вместе в малочисленной конторе.

– Чё-эт одна?! – возмутился Толик. – Кто папаша, пусть тот и даёт.

Не поддержал. «Вагончик под елью», – неправильно думает Витя.

– Соберём, соберём, давай завтра. – Николай Евгеньевич поддержал.

(На следующий день Витя собрал деньги, отнёс женщинам в плановый для передачи. Герой Толик был единственным, кто отказался. На то он и Толик.)

– Пойдём, покурим, – неожиданно говорит Толик Вите.

Тогда ещё он курил, потом бросил, храня ценное здоровье, и начал проповедовать теорию, что тот, кто не курит, может много выпить. Возможно.

Курили на балконе. Далеко видно: город маленький – дома и сразу – тайга. Стоят, щурятся с Толиком, трусят пепел в пепельницу. Вдруг Толик:

– Брат у меня в Афгане погиб. Одна фуражка на самоваре и осталась.

Показалось, слеза сверкнула.

Зачем он это сказал Вите?!.

Слышал Витя мельком. Об Афгане не говорили. В компаниях разве иногда. А тут Толик сам сказал. Вот где боль, тоска человека – по брату младшему, любил. От своего, от глубинного. А Витя при чём? Не он же направлял. Родина. Но, получается, гады все. В том числе и Витя. Тем более, мешает. Так просто-непросто. Личное не может замереть – бросается на окружающих. На кого можно. Ищет душа хоть какого-то успокоения. Это необъяснимо никакой классовостью-кастовостью. А если объяснимо – для отвода глаз: работать не дают, премии лишают, план срывают, когда они будут работать?! А там – болит, не отпускает. И пока не отпустит…

– Ты что же думаешь, – продолжает Толик уже агрессивно, но с коррекцией на нахождение в гостях, – ты что же думаешь… Найдутся, кто скажет тебе, как надо. И накажет.

До Вити доходит сразу. Хотя драки не намечается. Что сказал Толик? А ничего не сказал! Он имел ввиду, что старшие товарищи по должности поправят на совещании. И тоже премии лишат. Как бы не так. Плевал Толик на совещания. Про палку помните? Есть средства более действенные.

– А ты что же думаешь, – говорит Витя, – я не найду способа отомстить?!

Взаимно понимают, что речь идёт пока не о смерти. Но ненависть Толика к Вите где-то близко к Той. Витя чувствует. За что невзлюбил?! Нет, это необъяснимо. Тут же представляется абстрактный фильм, где герой-одиночка, пострадав, разыскивает обидчика и… Бред какой-то!

Подходят покурить Коля и Володя. С Володей, кстати, курить неинтересно: духовик с объёмистой грудью, он ограничивается четырьмя-пятью затяжками – сигарета кончилась. Николай Евгеньевич, уловив опытным ухом наши с Толиком интонации, обычные для ссоры, говорит:

– Вы чего… Кончайте! Покурим, пойдём ещё дёрнем.

– Рома, давай к нам! – завидев с балкона общего знакомого, зовёт Володя.

Действительно, Рома внизу. Как всегда: даже если торопится куда-то – к кому-то, вид имеет чисто прогулочный. Рома черняво-кучерявый неспешно оглядел нас на балконе. Толик. Толик не из его оперы.

– Не, не могу – дела. Спасибо, в следующий раз!

Обычно Рома не отказывался. От дружеских встреч.

А Толик удивил. Вот так напрямую угрожает. Витя, конечно, о контрах с Толиком главному никогда ничего не говорил. После жалобы Толика, может, он догадался… Как будто только «кончайте» и говорил Николай Евгеньевич. Нет, горизонтом и интеллектом выше многих из них. Притом человечный. Но зачем его нагружать?

Вскоре разошлись, оставив Володю отдыхать от гостей.

Ненависть – это перед опасностью. Никакой видимой опасности нет – душа неспокойна. Значит, опасность есть. Понять, какая. И каждый раз – что-то новенькое из подлостей. Взгляды, жесты, слова. Повторение чужих слов. Неопровергаемо – тебя не хотят и не будут слушать. Слушают, если на что-то надеются, хотя бы на нормальные отношения. И не слышат, закрепившись в неприятии.

– …Да знаем, – говорит нагло в глаза Вите местно-испечённый технолог-щенок, присланный на подмену отпускнику Грише Улину, – знаем, что ты здесь устроил тогда.

Сивый паренёк, недавно – мальчик, рядом с батей держался, местным работником. А сейчас техникум закончил, воображает себя потомственным буровиком. Вчера преданно в глаза глядел, вопросы задавал. А теперь попал по протекции к самому Толику. (Где хорошие зарплаты). Отвечать Вите щенку – бесполезно. У него нет знаний и опыта, чтобы понять. Но считает себя смелым и справедливым – от всех. Хорошо быть в большинстве. Или быстро примкнуть к большинству биологически, не разбираясь.

Провёл сивый жёстким Вите по сердцу.

В вагончике рядом с пареньком сидят братья-близнецы, качки от природы. Один на вахте – в спецовке и новых кирзовых сапогах, которые по-деревенски любовно оглядывает. Другой в спортивном костюме отдыхает, скоро его смена.

Где-то Витя их уже видел… Хорошо знает их старшего брата! Как раз из Толиковой бригады, давно работает, такая же природная богатырская стать. Похожи. Младшеньких выписал к себе из глубинки старший, пристроил. А Толик настроил. Понятно, почему они попадались часто Вите на глаза в конторе – вспомнил, без улыбки смотрели. В упор и пристально. Демонстрация силы. У двух молодых сил на троих. И презрения.

Презрение к окружающим как психологическая самоподдержка. Обычно сочетается со скрытой лестью перед теми, от кого зависят, в ком нуждаются сейчас. Пример – сивый. У брательников – всё впереди, хотелось бы пожелать им всё-таки немного ума к силе. Но молодость… Впрочем, напрямую, как Толик, никто из них не угрожал.

В вагончик заглядывает электрик Вася, на подмене здесь, пока основной, Миша Калошин, на бюллетне1212
  На бюллетене – на больничном.


[Закрыть]. Миша, опытней не бывает, на электропереключении попал руками на клеммы в трансформаторе, был умелец без перчаток и электробот. Напряжение там – не домашние 220 вольт. Как выжил, чудо… Сейчас восстанавливается.

Вася-подменный тот ещё фрукт – сачок, когда можно, втихую квасит. Когда можно. Но дело знает. Вид – благородный отец семейства, с ленинской лысиной. Сейчас с похмелья.

– Саш, – открыв дверь в вагончик зовет он брательника в сапогах (брательник – уже бурильщик, сменный мастер по-иному, даром что без году неделя как работает).

– Саш, чё-то нехорошо мне, пойду отдохну, всё равно дел сейчас на буровой нет.

– Я те отдохну, алкаш! Иди на место!

И бьёт ногой в новом сапоге по двери. Хорошо хоть Вася успел убрать голову. Саша непьющий раскраснелся от прилива гнева и ненависти.

Витя наблюдает сцену с лёгкой оторопью. Не вмешался… Становится понятным, что началась смена поколений и дел. Уходит былая преобладающая дружественность. Когда ещё практически все были друг с другом – по именам, за исключением немногих аксакалов.

Вместе с перестройкой зарождается дух рвачества неприкрытого. Вот олицетворения этого. Немного им оставалось ждать – не ждать… Никто не ждал, не знал, но ресурс копился. Готовы их отцы и родня: кто в горкоме-парткоме, кто в руководстве. У кого помельче – без шансов. Смиря гордыню, пойдут в услужение к бывшим пацанам.

Эх, Толик, зря ты о безработице мечтал, когда был в силе и мог выбирать лучшего из претендентов себе в бригаду. Это он при всех сказал, когда Витя был у него с политинформацией и они разговаривали с вахтой у вагончика. Безработица была не за горами.

Иногда вместо себя Витя к Толику Мишу Тихонова посылал, а Анатолий Иванович уезжал, оставляя на буровой Гришу Улина.

Гриша Улин, местный ас технологий, пребывал, как правило, в лёгкой задумчивости, ибо был запойным книгочеем. У него – специальная сумка для книг, туда помещалось их три-четыре-пять – на несколько дней, и это были не тоненькие книжки. Если торчишь сутками на скважине – время есть. Ну, на одну книжку. У Гриши – три-четыре-пять. При этом работу не забывал. Что касается выпивки, Гриша тоже был не дурак. Глухо говорили про пике. Не на работе, конечно.

Нельзя сказать, что Витя с Гришей были одного центра притяжения, но относились друг к другу по-дружески. Как-то даже Гриша предложил сфотографироваться вместе в конторе. Неосмотрительно смелый Витя тогда носил длинные волосы и круглые очки – под Леннона. Хайеры и сейчас не приветствуются в конторах и офисах, а уж в советское время были явным признаком инакомыслия. Иногда прощали, глядя на молодость. Видимо, это понравилось Грише – человеку постарше, давно закореневшему в работе, семейной жизни и общем мужицком обороте.

Одним летом, неожиданно оказавшись днём дома, а не работе, и планово пребывая без семей, отправленных на более благоустроенную и витаминную большую землю, и живя в одной пятиэтажке, Витя с Гришей погусарствовали.

Был конец месяца, а плана у ОРСа не было точно. Витя рутинно заглянул в магазин за хлебом и холостяцкой заморской кабачковой икрой. Ибо что ешё можно купить?! Можно купить «Советского шампанского полусладкого»! Картонные коробки исключительно новогоднего чуда скромно стояли у прилавка. Под улыбочку продавщицы Витя купил коробку. Ибо – не повторяется такое никогда! Еле донёс, благо, недалеко. Двенадцать бутылок. Не в запас. С кем?! Не одному же… За Гришей – дома!

И посидели на кухне. Хорошо посидели. О многом поговорили: кто прав, кто виноват. И вообще.

– Ты пойми, – говорил Гриша Вите, – у нас план, нас на рекорд тащат!

– Понимаю, – отвечает Витя, – но ты и нас пойми, спрашивают за качество!

– Как совместить то с энтим…

– Будем пытаться.

– Что читаешь?

– «Барлах в Гюстрове» Фюмана.

– А… А я – Мустая Карима, я из Башкирии.

Из окна третьего этажа им был виден и немецкий город Гюстров и зелёная горная Башкирия.

Всё выпить не смогли. Немного осталось. Хотя пьётся легко. Понимали гусары что к чему. Тяжело им было потом. Им тоже. Обратный осмос золотистого с газом делал своё дело. Пошли спать.

…Гриша ушёл к себе. Витя начал свои дела. Всё шло нормально, пока, уже в заключение, скважина не отказалась принимать продавочную жидкость.

– Сколько можешь давить?! – кричит Витя оператору.

– 180 атмосфер, больше не могу.

– Дави!

Осознание беды приходит раньше факта самой беды – ещё работает сильный двигатель, насос, оператор смотрит на манометр. Очень большое давление. Может, продавят скважину – трубу в три километра. Бесполезно. Стрелка манометра лезет под 200-ти атмосфер. Не идёт.

Все онемели. Витя, брательники-качки, все.

Всё, шабаш. Угробил Витя скважину… Стоимостью под миллион советских рублей. Ремонт возможен, но это новые затраты.

Неужели Толик свинью подложил?! А как?! Невозможно! Да и нет его здесь. Почему в бригаде у Толика?! Нет бы, у кого другого. Нет, у Толика… Прямо-таки рок. И не музыкальный.

Витя чёрной тучей уезжает домой, провожаемый гробовым молчанием. Событие – из ряда вон, слов ни у кого нет. Даже злобных. Поэтому и качки качать права с рукоприкладством не решаются.

Витя представляет, что говорят о нём в эфире по рации.

Но своей вины не чувствует. Всё было проверено.

Раз в несколько лет такие «козлы» бывают. Причины установить удаётся не всегда.

Серия совещаний, Витю лишили премии и зарплаты за месяц. Послали в областной город изучить в политехническом институте проблему: почему угробил скважину. Хорошо, что отправили. А то Толик, чего доброго, начал бы гоняться за ним по улицам. Своей вины Витя не видел. Изучить проблему не удалось: в академических лабораториях необходимые для исследования приборные установки отсутствовали. Что Витя предчувствовал ещё до выезда туда. Но ехать было надо. На душе – всё-таки видимость спокойствия. В надежде на понимание со стороны главного инженера.

Прошла быстрая северная весна (с «козлом»). Северная весна торопится после снежка ещё в конце мае – начале июня. И настало лето.

Витя изнывал в отделе от одиночества, жары (без кондиционера) и размышлений. Пора отпусков началась, многие разъехались. Борьба со сном после обеда (до обеда – с голодом). В комнату тихо-вкрадчиво, но уверенно входит незнакомый ему плотный молодой человек приятной наружности, здоровается и показывает развернутое красное удостоверение. Сконцентрировался Витя не сразу, чтобы ухватить: КГБ… Михаил Иванович Такой-то.

– Нас интересуют, – начал Михаил Иванович, подсев к столу, – показатели тех-нологии, производственные результаты. Что и кто мешает. Я и сам политех заканчивал, кое в чём разбираюсь.

– Вы понимаете, – отвечает Витя, – мы постоянно занимаемся повышением технологических показателей. Об управлении писали в местной газете.

– Да. Но всё же, какие узкие места, недоработки? Вы не хуже меня знаете, что нефтянка – отрасль стратегическая, от неё много чего зависит в развитии страны.

Конечно! «Нефть – Родине!»

– Конечно! У нас выросли скорости, естественно, и количество законченных скважин. Наша бригада Федотова идёт на рекорд проходки.

– А кстати, – вспоминает «из органов», – что за авария была не так давно в этой бригаде?

Неужели Толик настучал?!! Да нет, и без него, наверное, есть кому.

– Была авария. И вы по адресу, – я занимался этими работами. Вины мастера Федотова никакой нет. Сейчас последствия аварии ликвидированы, время, конечно, потеряно… Однако причину установить не удалось даже в областном политехническом институте. Я туда специально ездил с пробами материалов.