Текст книги "Чаша Одина"

7. Форсети3434
  Форсети – бог справедливости и правосудия, наставник богов


[Закрыть]

…Сумерки сгущались быстро, и вскоре повалили крупные хлопья мокрого снега. Близился к концу первый день с их отъезда из отряда, и Гейр начал было подумывать, не повернуть ли обратно. Он не признавался в этом даже самому себе, но он успел соскучиться по родной земле, родному морю и пусть не родным, но знакомым лицам. Однако до селения Гунхильд оставался всего час езды, а Гейр не привык бросать начатые дела на полдороги.

Громкий треск подломившейся ветки заставил его вздрогнуть. Остановив Свадильфари, Ингард привстал в стременах и огляделся. В лесу было тихо, лишь снег с едва слышным шёпотом опускался на землю, закрывая дальний обзор словно покрывалом. Гейр чуть тронул поводья, заставив идти коня медленным шагом, и его рука легла на оружие.

Где-то поблизости крикнул потревоженный ворон и забил крыльями, не решаясь взлететь в такую непогоду. Внимательный взгляд Ингарда скользил по чёрным стволам деревьев и не замечал ничего необычного, но это спокойствие давило Гейру на нервы, заставляя его сердце колотиться в ускоренном ритме. Норвежец доверял своим предчувствиям, а сейчас они буквально кричали о том, что над ним нависла серьёзная, может быть, даже смертельная опасность. И Ингард не собирался отмахиваться от этого предупреждения только потому, что его глаза оказались слабее его интуиции.

Викинги появились неожиданно, будто выпрыгнув прямо из деревьев. Их было человек двадцать, и половина из них, помимо топоров и копий, была вооружена ещё и луками. Гейр резко натянул поводья, заставив Свадильфари протестующе заржать и подняться на дыбы, и выхватил Хрунтинг. Ингард понимал, что при таком численном перевесе враги просто задавят его, но и сдаваться без боя он тоже не собирался.

– Ну, кто первый? – рявкнул он, воздев меч над головой. Растолкав преграждавших ему дорогу воинов, вперёд вышел викинг в дорогом кюртеле и, демонстративно сложив руки на груди, с непонятной усмешкой уставился на Гейра снизу вверх.

– Так вот ты каков, Гейр Ингард, – сказал он, и его усмешка стала шире.

– Ты знаешь меня? – опешив от неожиданности, спросил Ингард и даже опустил Хрунтинг, всматриваясь в незнакомца. И хотя он видел этого человека впервые, Гейр уловил в чертах его лица что-то знакомое, от чего непонятный холодок пробежал по его спине.

– Ты убил моего отца, – спокойно ответил викинг и столь же буднично добавил: – За это я убью тебя.

– Отца? – переспросил Ингард, начиная смутно догадываться. И понял, что не ошибся, когда викинг пояснил:

– Я Сумарлиди. Сын Рагнавальда.

Он небрежно шевельнул пальцем, и десять его воинов тут же подняли и взвели свои луки, нацелив жала стрел в грудь Гейра.

– Оружие трусов, – процедил сквозь зубы Ингард, побледнев.

– А ты надеялся попасть в Вальгаллу? – захохотал Сумарлиди. – Не выйдет! Я отправлю тебя в самую глубокую пучину Нифльхейма, где Нидхёгг3535
  Нидхёгг – дракон, лежащий в колодце Хвергельмир в Нифльхейме и грызущий один из корней Иггдрасиля


[Закрыть] будет вечно грызть твои кости – это единственная участь, которой ты достоин!

– Ты отправишься туда вместе со мной! – яростно закричал Гейр и занёс Хрунтинг, чтобы обрушить его на голову врага. Но осуществить задуманное ему не дали. Сумарлиди, готовый к такому повороту событий, поспешно махнул рукой – и десять стрел сорвались в неудержимый полёт, с грозным гулом разорвав морозный воздух. Мир в глазах Гейра перевернулся, и он ещё успел удивиться этому, прежде чем его голова взорвалась огненной болью. И свет для него погас, уступив место непроглядной тьме…

* * *

– Ты уже можешь открыть глаза, – раздался за его спиной голос, полный старческих, ломких обертонов. – Здесь это вполне безопасно.

Гейр вздрогнул и последовал данному неизвестно кем совету. Он увидел просторную поляну, пестревшую яркими цветами, чей одуряющий аромат висел в воздухе подобно туманному флеру, лес, окружавший её непроходимой стеной, над которой вздымались величественные, излучавшие покой и силу горы, и хрустально чистый ручеёк, тихо журчавший прямо у его ног.

– Нравится? – с нескрываемой гордостью спросил тот же голос, и Гейр, обернувшись, посмотрел на его обладателя. Им оказался древний старик, согбенный неисчислимыми годами, пронёсшимися над его головой. За эту бездну времени его волосы и борода, ниспадающая широкой волной ему на грудь, стали кипенно-белыми, как свежевыпавший снег, и совершенно невесомыми, словно лебяжий пух. Одет старик был в длинную, до пят, серую мантию и войлочную шляпу с высокой конической тульей и широкими, чуть провисшими полями. В своих иссохшихся руках, сплошь перевитых коричневыми венами, похожими на полированные древесные корни, он держал длинный, возвышавшийся над ним на целых две головы, посох, покрытый великолепной резьбой, с навершием из огромного кристалла мориона3636
  Морион – чёрный кварц


[Закрыть].

– Ко мне в Глитнир3737
  Глитнир – вотчина Форсети


[Закрыть] уже много веков не заглядывали гости, – продолжил старик, когда изучение его Гейром закончилось. – Собственно, я и ушёл сюда, чтобы побыть в одиночестве и предаться размышлениям, ни на что не отвлекаясь…

– Я… умер? – не слушая его, спросил Ингард, с легко объяснимой тревогой ожидая ответа.

– Пока ещё нет, – едва заметно усмехнулся старик. – Однако мне пришлось постараться, чтобы вытащить тебя до этого печального события, да и то я успел только в самый последний момент.

– Зачем? – удивлённо вскинул бровь Ингард. И тут же, не дожидаясь ответа, задал второй вопрос, интересовавший его куда больше первого:

– И кто ты?

– Можешь звать меня Форсети, – едва заметно усмехнулся старик. – А зачем мне потребовалось встречаться с тобой…

Он на минуту смолк, а потом заговорил медленно и внятно, словно вколачивая свои слова в память Ингарда.

Навечно…

…Валаскьяльв, дворец Одина, где он принимает решения, изменяющие судьбы мира, занимает в Асгарде почетное место, хоть и остаётся большую часть времени пустым. Эти палаты находятся неподалеку от Гладсхейма, холма, на котором высится Вальгалла, где день и ночь пируют эйнхерии – павшие в битвах на земле воины. И чаще всего Один бывает именно там, в Вальгалле, предаваясь мирским удовольствиям и наслаждаясь шумными пирами, на которых гостям прислуживают крылатые девы – валькирии.

Однако сейчас ему было не до пиров. Величайшая опасность нависла над лучезарным Асгардом, и Один вернулся в Валаскьяльв, где уже собрались все другие эзиры3838
  Эзиры – боги скандинавского пантеона; чаще употребляется имя Асы


[Закрыть]: и красавица Фригг; и рыжебородый Тор; и Нъёрд со своей женой Скади, покровительницей охоты; и Фрейя, богиня войны, со своим братом, богом лета Фрейром; и Хеймдалль, светлый эзир, оставивший по такому случаю свой пост у Биврёста, моста, ведущего в Асгард. Собрались также и непривычно серьёзный Браги, бог поэтов и скальдов, и привычно молчаливый Видар, и могучий Тюр, и Вали, и Улль. Прибыл даже Форсети, наставник всех богов, удалившийся в Глитнир неисчислимое количество лет назад, чтобы предаваться там размышлениям в одиночестве. Все были в сборе, чего не случалось уже давно, так давно, что сами боги забыли об этом.

Один восседал на своём троне…

Один восседал на своем троне Хлидскьяльве, остальные разместились за огромным столом, схожем с тем, что стоит в Вальгалле. Все молчали, не решаясь первыми заговорить о том, что их всех волновало, и что, собственно, и собрало их здесь. Окинув всех внимательным взглядом и поняв всё, Один сказал:

– Рагнарок.

И словно легкий ветерок пролетел по залу, всколыхнув застывшие фигуры эзиров, пролетел – и умчался прочь. Однако Один заставил его вернуться, повторив:

– Рагнарок. Нам угрожает Рагнарок, и вы это знаете. Если бы не знали, не собрались бы сегодня здесь. Локи вырвался на свободу. Он ещё слишком слаб, чтобы угрожать нам, но если его старший брат Бюлейст-Сурт присоединится к нему, Рагнарок станет неизбежен. Мидгард рухнет, скованный льдом Фимбулветра, и орды чудовищ захлестнут Асгард – и нас вместе с ним.

В этот момент Хугин, сидевший на правом плече Одина, громко и пронзительно каркнул, словно проскрипел ножом по стеклу, и этот звук в наступившей тишине был столь резок и неожиданен, что многие эзиры вздрогнули. Невозмутим остался один только Тор, продолжавший спокойно поигрывать Мьёлльниром, своим боевым молотом, который не мог поднять никто больше из эзиров.

Прикрыв на мгновение глаза, Один продолжил:

– Чем это грозит нам, вы знаете. Исчезнет мир, а вместе с ним исчезнем и мы. Всё изменится, и нам не будет там места.

– Так что же делать? – подал голос Браги. Один устало покачал головой.

– Не знаю.

И вновь воцарилось молчание, долгое и глубокое, как сама Вечность. Ничто не смело нарушить его, и даже дыхание смолкло, растворившись в нём.

Форсети, до этого пребывающий в отвлечённом состоянии духа, вдруг прокашлялся и распрямил сгорбленную спину. Все эзиры устремили на него взгляды, в которых читалось уважение, даже преклонение, и искорка разгорающейся надежды.

Форсети был самым старым из них и самым мудрым. Он помогал им встать на ноги в юности и поддерживал советом в зрелости, когда эзиры оказывались в безвыходном – для них – положении. Сейчас, похоже, сложилась именно такая ситуация.

Форсети кашлял долго, старость даже для богов не самый лучший возраст, особенно когда они бессмертны. Наконец он заговорил:

– Огонь не имеет формы. Но его содержание всегда остаётся неизменным. Так и Локи. Он старше всех вас, придя из таких бездн Времени, по сравнению с которыми даже мой возраст – что песчинка перед горой. Он хитрее вас, не раз доказывая это на деле и оставляя вас в дураках, благо опыт его столь же беспределен, как и его жизнь. И поэтому он опаснее всех вас, вместе взятых. Даже Тор, сильнейший из вас, не является для него достойным соперником.

– Однажды мы уже победили его, – с трудом сдержав вскипевшее в его душе раздражение, процедил Один.

– Ценою жизни Бальдра и Хёда? – вскинув свои кустистые брови, со странной смесью иронии и сочувствия уточнил Форсети и печально вздохнул. – Слишком дорого, вам не кажется? А могло стоить и дороже, если бы Локи сам – сам! – не позволил вам победить его.

– Так что же ты хочешь от нас? – тяжело посмотрел на него Один, который не мог не признать правоту своего наставника. Однако такая правота была для него как кость в горле, и Один почти что инстинктивно отвергал её, давно уже отвыкнув от смирения и забыв, что такое неизбежность. Форсети кивнул, будто и не ждал ничего другого. Его глаза, некогда голубые, а теперь выцветшие, почти белые, и совершенно прозрачные, упёрлись в Тора.

– Ты, что постоянно, каждый день проходишь мимо него, должен был первым указать на него остальным. Но это не твоя вина, что сила в тебе преобладает над другими способностями. Но ты, – взгляд наставника переметнулся к Фрейе, – знающая людские судьбы, могла бы найти это решение сама.

– Люди?! – почти в один голос воскликнули все собравшиеся эзиры, не веря своим ушам. Форсети хладнокровно кивнул.

– Да, люди.

– Но почему именно они? – изумилась Фригг. – Что могут смертные против огненного эзира, чьей мощи даже в худшие для него времена было достаточно, чтобы испепелить целую страну одним только вздохом?

– Локи – не эзир! – громыхнул Форсети, и его глаза гневно сверкнули. – И даже не ван3939
  Ваны – духи, противники Эзиров-Асов, с которыми было заключено перемирие


[Закрыть], и ваше оружие для него не более чем дубинка для кита: щекотно, но и только. Чтобы сражаться с ним, необходим тот, кто сам не является эзиром или ваном, тот, кто способен призвать Смерть в любой момент, не боясь потерять при этом своё бессмертие.

– Где же мы найдём такого безумца? – растерянно переглянулись боги, ёжась от внезапно пробравшего их холода, по сравнению с которым даже стужа Фимбулветра была всего лишь бодрящим морозцем.

– Помнишь ли ты, Хрофт4040
  Хрофт – одно из имён Одина


[Закрыть], что обещал один конунг по имени Вемунд, когда родился его сын?

– Он посвятил ребенка мне. И что? – Один всё ещё не понимал, к чему тот клонит. Чуть заметно усмехнувшись, Форсети продолжал:

– Насколько мне известно, тот ребёнок давно вырос и стал достойным мужем. Он…

– Вижу! – внезапно перебила его Фрейя. – Да, ты прав, учитель, как всегда, прав! Это действительно то, что мы искали, и Локи едва ли при всём его высокомерии до самого конца поверит в то, что такое ничтожество, как человек, может всерьёз угрожать ему.

– К сожалению, он этого и не может, – вздохнул Форсети. – Однако биться с чудовищами является вашим делом, задача же смертного совсем другая: не допустить воссоединения Локи с Суртом4141
  Сурт – дословно Чёрный, прозвище брата Локи Бюлейста, огненного великана


[Закрыть], заперев последнего в Муспелльхейме4242
  Муспелльхейм – мир огненных великанов – муспеллей


[Закрыть]… хотя бы до тех пор, пока вы не будете готовы встретить его во всеоружии.

– Как?! – всё ещё не убеждённый, воскликнул Один. – Как он сумеет это сделать? Ведь он всего лишь… смертный!

– Ты забыл о главном, – укоризненно покачал головой Форсети, и Один смущённо потупился, ощутив себя нерадивым учеником, не выполнившим домашнего задания. – Мидгард не зря назван Срединным миром, он – перекрёсток, на котором сходятся все пути, ведущие из одних пространств в другие. И чтобы попасть в Йотунхейм4343
  Йотунхейм – мир инеистых великанов – йотунов


[Закрыть] к своему брату, Сурт должен будет пройти через этот перекрёсток, ибо иной дороги просто не существует. А теперь должен ли я напомнить вам о том, что происходит с такими, как мы, в Мидгарде?

– Мы теряем там большую часть своей силы, – с натугой, словно нёс неподъёмную тяжесть, произнёс Тор, опустив взор на свои судорожно сжавшиеся кулаки.

– Именно, – наконец-то удовлетворённо кивнул Форсети, и его улыбка стала шире. – И этот закон Мидгарда, подобным образом влияющий на нас, точно так же повлияет и на Сурта, сделав его слабее.

– Но даже это не позволит смертному справиться с ним, – возразил Один, прикрыв свой единственный глаз. – У Сурта всё равно останется достаточно сил, чтобы сокрушить любого напавшего на него человека.

– Верно. Но есть один способ сделать этого человека хотя бы на время равным нам, богам.

– Ты говоришь о… – тихо прошептал побелевшими от ужаса губами ван Ньёрд и умолк, не в силах вымолвить ставшие запретными более двух тысяч лет назад слова.

– Да, – вполне понимая охватившие его чувства, склонил в согласии голову Форсети. – Я действительно говорю об Одрёрире4444
  Одрёрир – чаша, из которой Один выпил мёд мудрости


[Закрыть].

– Но он же в… – Ньёрд снова не договорил, побледнев ещё сильнее, хотя это и казалось уже невозможным. Форсети усмехнулся.

– Кому, как не тебе, знать, что ничто в этом мире не может исчезнуть из него бесследно. Тем более такая вещь, как Одрёрир.

– Он уже дважды возвращался в Мидгард, и нам стоило огромных усилий погасить последствия этих возвращений, – холодно произнёс Один.

– Значит, пришло время вернуть Одрёрир в Мидгард в третий раз, – легко, словно о чём-то незначительном, сказал Форсети и развёл руками. – Если, конечно, у вас нет других предложений.

Все потрясённо молчали, переваривая услышанное, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку, какой-нибудь изъян, чтобы отвергнуть это неприемлемое для них в моральном плане решение. Но зацепки не находилось, и поняв, что больше тянуть невозможно, Один медленно, через силу произнёс:

– Что ж, это единственное, что нам остаётся. Поэтому своей властью, дарованной мне вами, объявляю… – он замолчал, ища в лицах своих собратьев хоть тень поддержки. Но все были угрюмы и зажаты, словно объявляли их смертный приговор. Взгляд Одина, метавшийся в отчаянии по залу, наткнулся на глаза старого наставника, и Форсети чуть заметно кивнул. Почувствовав огромное облегчение, Один закончил:

– Да будет так.

И тихо, так, что его никто не услышал, добавил:

– Теперь осталось только убедить в этом норн…

… – Сразиться… с Суртом?! – ошарашенно переспросил Гейр, решив, что он ослышался. – Но как я смогу победить его? Рассмешить до смерти?!

– Боги не ждут, что ты отправишься на эту борьбу совершенно безоружным, – улыбнулся Форсети. – Ты получишь чашу Одрёрир, которая дарует тебе мудрость и силу, доступные одним только богам.

– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – буркнул Гейр, привыкший не доверять чересчур заманчивым обещаниям.

– Тем не менее это правда, – ответил, глядя ему прямо в глаза, Форсети. – К сожалению, чаша сейчас находится в другом месте, и чтобы взять её, тебе придётся отправиться за нею туда.

– Куда «туда»? – осторожно поинтересовался Ингард, почувствовав подвох. И он понял, что не ошибся, когда Форсети с лёгкостью, как о чём-то само собой разумеющемся, воскликнул:

– В Нифльхейм, конечно!..

8. Хель

Торд, изнывавший от безделья и нетерпения на борту драккара, резко встал и, приложив ладонь козырьком ко лбу, посмотрел в сторону холмов. Узнав среди направлявшихся к бухте воинов своего племянника, он расплылся в довольной улыбке, но тут же насторожился, увидев хмурые и даже какие-то растерянные лица викингов, совсем не похожие на лица победителей.

– Что произошло? – спросил он, едва Сумарлиди оказался в пределах слышимости. – Ты его не нашел?

– Уж лучше бы это, – процедил Сумарлиди и в сердцах плюнул. – Этот пёсий выкормыш ушёл от меня, ускользнул, как вода сквозь пальцы…

– Колдовство… – прошептал один из викингов, однако Сумарлиди его услышал.

– Пусть так! – разъярившись, закричал сын Рагнавальда и потряс над головой сжатым кулаком. – Но даже колдовство не спасёт его в следующий раз. Я вам это обещаю!

– Да что случилось, Сурт вас побери?! – не выдержал ничего не понимающий Торд.

– Он просто растворился в воздухе, исчез, словно был не человеком, а духом, – потеряв вдруг весь свой запал, устало произнёс Сумарлиди. – Однако будь он даже призраком, я заставлю его заплатить за смерть моего отца. Я поклялся в этом – и не отступлюсь от своей клятвы!

– Что ты задумал? – с тревогой посмотрел на него Торд, уже догадываясь, какой ответ он услышит – и гоня эту догадку прочь.

– Найти тех, кто не боится никакой магии, потому что они сами – магия, – ответил Сумарлиди, и огонь безумства в его глазах стал ярче. – И я знаю, где их искать.

– Ты говоришь о… – помертвевшими губами выдохнул Торд и смолк, не в силах произнести это имя. Но Сумарлиди его понял.

– Да, дядя, – кивнул он, обнажив зубы в хищном оскале. – О троллях4545
  Тролли – дословно «волшебные», горные сверхъестественные существа


[Закрыть]. Я направляюсь в Рикнесс, и не вздумай меня отговаривать.

Викинги попятились прочь от своих предводителей, с испугом переводя взгляд с одного на другого. Торд, вполне разделявший их чувства, сглотнул и поднял руки ладонями вперёд.

– Это твой выбор. Поступай, как считаешь нужным.

– Именно это я и намерен делать, – ухмыльнулся Сумарлиди и, рывком развернув коня, дал ему шпор, заставив птицей взлететь на ближайший холм и скрыться за его вершиной. Проводив его долгим взглядом, в котором ужас мешался с восхищением, Торд тихо прошептал:

– Да будут милостивы к тебе эзиры.

И, повернувшись к стоявшим вокруг него воинам, уже нормальным голосом скомандовал:

– Ну, что замерли? Грузитесь на драккар – мы возвращаемся.

Вздох облегчения был ему ответом – и гул попутного ветра, внезапно наполнившего паруса, словно даже он одобрял принятое Тордом решение.

* * *

«Что ж, Сумарлиди может быть доволен, – подумал Гейр, нервно озираясь вокруг. – Я всё-таки оказался там, куда он так стремился меня отправить».

Здесь царила ночь, ледяная суровая ночь без конца и края. В небесах не было ни единой звездочки, вокруг – ни единого лучика света, и Ингард с содроганием подумал, что ночь в Нифльхейме – вечна.

Однако вскоре глаза норвежца обвыклись с тьмой, и он с облегчением осознал, что даже здесь, в стране мёртвых, которой правила великанша Хель, дочь самого Локи, чернота ночи не была абсолютной. Постепенно Гейр начал различать далёкие массивы гор, у подножия которых лежало странное образование, обнесённое гигантской стеной. И стена эта составляла чересчур ровный круг, чтобы быть просто игрой природы. Ингард понял, что видит легендарную Фалланду Форад, окружавшую дворец Хель Эльвиднир, и ощутил, как нервная дрожь ледяными иглами проскользнула вдоль его позвоночника.

Прямо у него из-под ног брала своё начало хорошо утоптанная тропа, змеёй скользившая между холмами, теряясь во мраке. Но Гейр знал, что дорога Хельверг бежит прямиком к Нагринд, вратам Эльвиднира, и, вздохнув, зашагал по ней со всей решимостью, какая у него ещё оставалась.

Горы приблизились как-то сразу, скачком, словно и не маячили только что у самого горизонта. Голые, лишённые и намёка на растительность уступы и мглистые заледеневшие кряжи обступали норвежца со всех сторон, заслонив перспективу. А впереди, на расстоянии броска камня, чернел вход в огромную, давящуюся непроглядным мраком пещеру, обойти которую не представлялось никакой возможности. Тем более, что Хельверг вела именно в неё, просто не оставляя иного выбора.

К пещере Гейр подходил крайне осторожно, заранее зная, что ждёт его внутри. И раскатистое, полное неприкрытой угрозы рычание, встретившее его на пороге, не застало его врасплох, хотя Ингард и был бы рад ошибиться.

– Тихо, Гарм, – раздался из темноты женский голос, и при звуках его Гейр покрылся ледяным потом и дрожащими пальцами стиснул рукоять Хрунтинга, хотя и знал, что меч ему здесь не поможет. А голос между тем продолжал, и в нём теперь явственно слышалась насмешка:

– Не надо пугать наших гостей… заранее.

Глухое ворчание было ей ответом. Ворчание – и лязг цепи, достаточно большой, чтобы удержать слона.

– Ну, что же ты, путник? – чуть громче сказала невидимая в пещерном мраке женщина. – Заходи, не бойся – пёсик тебя не тронет.

«Пёсик», – не сдержавшись, фыркнул Гейр. И, оставив Хрунтинг в покое, шагнул вперёд.

И сразу остановился, словно натолкнувшись на стену, ибо перед ним стояла, заинтересованно глядя на него сверху вниз, настоящая йотунша. Света – или того, что в Нифльхейме можно было назвать светом – едва хватало, чтобы видеть её; тем не менее Ингард сумел рассмотреть её действительно женскую, хоть и несколько коренастую, фигуру, вполне человеческое, даже миловидное лицо и две длинных, тяжёлых косы, переброшенных на высокую грудь. Одета великанша была в обычное платье, какие носили все девушки в Норвегии и Исландии, и только её рост, более чем вдвое превосходящий рост норвежца, заставлял вспомнить о том, что она – не человек. А из-под её руки с голодным блеском в слабо фосфоресцирующих глазах на Гейра взирала огромная собака, по сравнению с которой даже самый матерый бык выглядел бы молочным теленком.

– Так-так, кто у нас тут? – почти нежно проворковала великанша, наклоняясь, чтобы лучше видеть. Но внезапно отпрянула, будто обжегшись, и с удивлением, почти испуганно, воскликнула:

– Ты… живой?!

Не зная, что ответить на это, Гейр лишь развёл руками.

– Действительно, живой, – недоверчиво качая головой, повторила йотунша, словно пробуя это непривычное для нее слово на вкус. – Давненько к нам в Гнипахеллир не залетала такая птица…

И вдруг она всплеснула руками, с негодованием воскликнув:

– Нет, Гарм, это Сурт знает что такое! Воистину, близятся последние времена, если по Нифльхейму, словно у себя дома, начинают бродить живые!

– Еда, – неожиданно распахнув свою невероятную пасть, вполне отчетливо заявил пес. И сделал шаг вперёд, недвусмысленно облизываясь.

– Умерь свой пыл, Гарм, – остановила его великанша. – Я думаю, у него есть веская причина заявиться сюда, и было бы невежливым хотя бы не выслушать его.

И она испытующе посмотрела на Ингарда, ожидая ответа.

– Спасибо, Модгуд, – нисколько не кривя душой, совершенно искренне произнёс тот, склонив перед великаншей голову.

– Ты знаешь моё имя? – немного опешив, спросила она, и даже Гарм впервые посмотрел на викинга не только с гастрономическим интересом.

– Мне сказал его Форсети, – честно признался Гейр, не видя смысла лукавить.

– Так это он прислал тебя сюда? – неопределённо хмыкнула Модгуд и переглянулась с собакой. – И что же потребовалось этому старому мошеннику?

– Чаша Одрёрира.

– Тебе… нужен… Одрёрир? – севшим вдруг голосом уточнила великанша, глядя на викинга округлившимися от неподдельного ужаса глазами.

– Да.

– Ну, что ж… – хмуро произнесла Модгуд, вновь бросив на Гарма короткий взгляд. И Гейр готов был поклясться, что пёс кивнул в ответ, настолько осознанным выглядело движение его головы. Йотунша же, получив этот знак одобрения, лишь тяжело вздохнула и медленно, через силу, сказала:

– Иди. Чашу хранит моя госпожа, она и решит, отдавать её тебе или нет.

Модгуд посторонилась, освобождая дорогу, и Гарм последовал за нею, глядя на норвежца с необъяснимой жалостью.

– Никуда не сворачивай, если не хочешь остаться здесь навсегда, – уже в спину напутствовал Ингарда пёс, чей силуэт едва угадывался на пепельном фоне входа. – В Гнипахеллире живём не только мы с Модгуд, и с прочими её обитателями тебе, пожалуй, лучше не встречаться.

– Спасибо, – обернувшись, крикнул Ингард, но разговаривал он уже с пустотой: Гарм и его хозяйка канули в непроглядном мраке без следа, словно их никогда здесь и не было.

…Пещера Гнипахеллир была огромна, её свод терялся в тени где-то высоко над головой. Из этой мглы выступали лишь остроносые сталактиты, порой бывшие столь огромными, что достигали пола, являя собой колоссальные известняковые колонны, похожие на оплывшие свечи. Ингард медленно брёл от одного нагромождения свалившихся с потолка камней к другому, замирая при каждом шорохе. А шорохов здесь было более чем достаточно, и неслись они едва ли не из каждой трещины в стенах, достаточно большой, чтобы скрывать в своих недрах целую армию неведомых чудовищ. «И это называют Страной Мёртвых», – сокрушённо подумал Гейр, пережидая очередной треск и скрежет, словно гигантская многоножка проскребла панцирем по камням. Судя по продолжительности скрежета, в этой многоножке было не менее двадцати метров. На счастье норвежца, она осталась в облюбованном ею проходе, и Гейр в который уже раз мысленно поблагодарил Гарма за совет никуда не сходить с тропы.

Внезапно глаза норвежца, привыкшие к непроглядной тьме, различили впереди слабый, еле теплящийся свет, казавшийся разлитой в воздухе прозрачной дымкой. Однако с каждым шагом этот свет ширился и набирал силу, и Ингард понял, что видит выход, до которого уже не чаял добраться. И он бегом устремился к нему, расшибая ноги в кровь об острые обломки камней и даже не замечая этого, настолько велика была радость, охватившая его.

Ингард увидел Эльвиднир…

А потом Ингард увидел Эльвиднир, и радость угасла, как задутая ветром свеча.

Вблизи дворец Хель производил гораздо более внушительное впечатление, чем издали. Чтобы увидеть верхушку окружавшей его Фалланды Форад, Гейру приходилось до предела запрокидывать голову, но сам Эльвиднир возносился ещё выше, подпирая собой небеса. И терялся в них, растворяясь в беззвездной тьме.

Потирая затёкшую шею, Ингард опустил глаза и посмотрел на лежавший перед ним мост Гьялларбру, под которым бешено неслась река Гйолль. И хотя сумрак вокруг не стал реже, в мягком, почти тёплом сиянии, изливаемом выкованным из чистейшего золота мостом, Гейр различил в кровавых водах Гйолль мертвенно бледные тела вайтов – умертвий, не заслуживших ни забвения, ни кары и обречённых вечно плыть к берегу без малейшей надежды когда-нибудь достичь его.

Гьялларбру был не более тридцати шагов длиной, но этот путь показался Ингарду поистине бесконечным. Стоны и жалобы вайтов были отчётливо слышны даже сквозь глухой рокот, с которым Гйолль разбивалась об опоры золотого моста. Они многоголосым хором взывали о пощаде, давя физически ощутимым грузом, и викинг чувствовал себя натянутой струной, готовой вот-вот лопнуть. Он уже не знал, чего ему хочется сейчас больше всего – то ли убежать без оглядки, то ли рвануться вперёд, навстречу своей судьбе. Но что-то – быть может, остатки самоуважения – удержало его от этого выбора, и Гейр просто шёл вперёд, стискивая зубы и стараясь ни на что не обращать внимания. И когда он узрел впереди врата Нагринд, Ингард скользнул в их распахнутые настежь створки с чувством непритворного облегчения – и счастья, что этот путь неизбывной скорби, наконец, закончился.

Свет, и без того являвшийся лишь призраком самого себя, угас окончательно, и даже тьма Гнипахеллира по сравнению с этим вселенским мраком показалась норвежцу ярким солнечным днем. Он остановился, ничего не видя вокруг и даже не представляя, что перед ним находится – просторный зал или бездонная пропасть. «Об этом Форсети меня не предупреждал», – подумал Ингард, беспомощно озираясь по сторонам, хотя с таким же успехом он мог бы и просто закрыть глаза, и даже выколоть их себе вовсе.

– Пришёл… – тихо, как ветер, прошелестел вдруг бестелесный голос, и мрак исчез, растворившись, словно туман. И Гейр ощутил внезапный озноб, узнав этот голос, хотя никогда в жизни и не слышал его. Голос, принадлежащий повелительнице Нифльхейма, старшей дочери злокозненного Локи и великанши Ангрбоды. И хотя он считал себя готовым к личной встрече с нею, Ингард побледнел, увидев её воочию.

Древние легенды не лгали. Хель действительно была огромной, впятеро превосходя самого рослого человека, и даже сидя на троне из почерневших от времени черепов, она, казалось, подпирала своей головой своды гигантского зала. Левая половина её лица и туловища была красной, как сырое мясо, а правая – иссиня-чёрной, как беззвёздное небо страны вечной ночи.

– Все вы рано или поздно приходите ко мне, – продолжала между тем Хель, и её сухие, будто пергаментные губы раздвинулись в неприятной, вызывавшей невольную и неудержимую дрожь ухмылке. – Ищите то, что считаете величайшим счастьем, а находите лишь гибель. Но, не считаясь ни с чем, продолжаете лезть, карабкаться вверх по скале жизни, срывая ногти, раздирая грудь в кровь. И так будет вечно, покуда жив ваш мир… Ну, а что же ищешь ты?

Хель вперила в Ингарда испытующий взгляд, и викинг вздрогнул, ощутив пронзительную боль, словно в него ткнули раскалённым железом. Но Гейр совладал с этой болью и, твёрдо глядя в глаза Хель, повторил то, что уже говорил Модгуд:

– Чашу Одрёрира.

Дочь Локи с сожалением покачала головой и отвела глаза, позволив человеку снова дышать свободно. Затем сказала:

– Что ж… Она твоя.

Хель взмахнула рукой, и воздух перед норвежцем вдруг раскололся, как стекло, явив его взору стоявший на мраморном постаменте кубок. На золотых боках этого кубка серебром были выписаны руны истинного языка, забытого тысячелетия назад, чью искусную вязь прерывали крупные рубины, казалось, светившиеся собственным внутренним светом, настолько ярок и чист был их цвет.

– Возьми же её, – произнесла Хель, внимательно следившая за Ингардом, как кошка – за мышкой. И с нескрываемым злорадством добавила: – Если сможешь.

Уловивший в ее словах подвох Гейр, уже протянувший было руку за вожделенным кубком, настороженно замер – и тут же отпрянул назад, схватившись за Хрунтинг. Прямо перед ним внезапно возник, заслонив от его взора Чашу, высокий и очень худой человек… или то, что было некогда человеком. Его гнилая плоть расползалась, как ветхое платье, обнажая кости и сухожилия, и Гейр с содроганием понял, что судьба – и Хель – столкнула его с вайтом. Умертвие выпятило в жутком оскале свои почерневшие, наполовину выкрошившиеся зубы и произнесло глухим, слегка картавящим голосом: