Текст книги "Сказочные фантастические истории"

Спрятанные самоцветы

Наш геологический отряд остановился в самом сердце самоцветных месторождений рала – в селе Мурзинка. Отсюда мы разъезжались по нашим маршрутам, и я хорошо помнил, как мне приходилось проезжать по старым, заброшенным деревням и селам, в которых каких-то пару столетий назад бурлила жизнь – многочисленные артели искали и находили месторождения самоцветов, которые потом оказывались в многочисленных музеях нашей страны и за рубежом.

Мне хотелось пройтись по этим заброшенным домам и попытаться найти в одном из них камни, добытыми в пегматитовых жилах забытых сейчас месторождений. Тогда, когда эти месторождения были только найдены, многие, особенно большие кристаллы валялись во дворах горных рабочих – ими подпирали двери, ставили в качестве груза на соленья – их не спешили покупать перекупщики, и они пылились в огородах и дворах.

Но день проходил за днем, работы было много, и я проезжал мимо заброшенных, утопающих в зарослях малины, чертополоха и крапивы бревенчатых домов, смотрел на них из окна машины. Мне было печально смотреть на эти умирающие дома, в которых когда-то жили старатели, искатели самоцветов, которые трудились всю свою жизнь в шахтах, и благодаря их тяжелому труду Урал стал так знаменит – это они нашли и разрабатывали ставшими известными на весь мир месторождения уральских самоцветов.

Хорошая погода, которая стояла несколько недель, позволившая нам пройти многокилометровые геологические маршруты в этом замечательном горнорудном районе, закончилась. На следующее утро начался проливной дождь, и все геологи с рабочими вынуждены были остаться дома – начались актированные дни, за которые мы так же получали зарплату, но сидели в палатках и занимались обработкой данных.

Хорошо было рабочим – они сразу завалились спать, а после обеда сели в кружок и стали играть в карты и в шахматы. Геологам надо было привести свои полевые книжки в порядок, посидеть за образцами и пробами, а уж потом можно было заняться личными делами. Я закончил приводить свои полевые книжки только к обеду. После обеда особых дел у меня не было, и я пошел к начальнику – выпросил у него один уазик, чтобы проехаться до одной из заброшенной деревеньки.

До нее было километров десять, и он кивнул своей головой в знак согласия. Водители тоже не любили сидеть без дела, поэтому один из них, самый молодой и любознательный парень с радостью отправился прогревать мотор своего уазика.

До деревни мы доехали быстро. Я надел на себя брезентовый плащ, взял геологический молоток с радиометром и отправился к крайнему дому. Он уже был без крыши и без пола – все сосновые доски сгнили, остались лишь лаги, под которыми виднелось неглубокое подполье. Но его фундамент, сложенный гранитами с редкими пегматитовыми прожилками выглядел как новый, и мог послужить не одному поколению.

Но поколения не было – старики от тяжелой работы в шурфах и шахтах уже умерли, а вся молодежь разъехалась по городам, и никто из них не стал добывать аметисты и бериллы, которыми прославился этот район. Это было тяжелым и ежедневным трудом, – искать новые пегматитовые жилы, а потом в темноте и тесноте штреков шахт выискивать в них занорыши, в которых спрятались от любопытных глаз драгоценные кристаллы.

Я обошел дом с включенным радиометром, затем прошел с ним внутри дома, и ничего не обнаружил. В огороде, заросшем молодыми березками, тоже не было аномалий, и мне надо было переходить к следующему дому. На единственной улице этой деревни стояло около двадцати уцелевших домом. Мне стало не по себе, когда я представил объём работы, если бы я с радиометром обошел каждый уцелевший дом с огородом. Поэтому я вышел на середину заросшей крапивой улицу и стал разглядывать дома.

Один из домов была пятистенка, с тесовой крепкой крышей, крепкими и высокими воротами. Обычно в таких домах жили преуспевающие горные мастера, или горные рабочие, которым везло при поисках и добыче самоцветов.

Надо было осмотреть в первую очередь этот дом, там более на срубе у него была жестяная табличка страхового общества «Якорь», которое страховало от пожаров деревенские дома. Ворота были закрыты, но я проник во двор через палисадник, соединяющийся с огородом. Калитка из двора в огород была полуоткрыта, и я зашел во двор. Он был в полном порядке – на земле, вместо сосновых плах лежали грубоотесанные гранитные плиты, а сараи во дворе, хотя были старыми, но выглядели хорошо.

Сразу можно было сказать, что в этом доме жил трудолюбивый, и скорей всего, небедный хозяин. Я прошел в сумрачные сени, где была дверь в кладовку, или чулан, и очутился в горнице. Грубо сколоченная мебель и скамьи остались на своих местах, даже железная широкая кровать оказалась на своем месте. Никаких достойного внимания домашних вещей здесь уже не было. Даже в переднем углу не было ни одной иконы, – наверное, их растащили задолго до моего появления, когда в 80-е годы был настоящий бум на иконы и любители старины обследовали каждый заброшенный дом.

Мне не нужны были иконы и старые вещи, имеющую музейную ценность. Меня интересовали самоцветы, которые как деньги на черный день прятал каждый горный рабочий, работая в шахте, или на карьерах. Я прошел по всему дому с радиометром, потом одел наушники и стал обследовать чулан, кладовку и сени. Никакого повышения гамма-активности мой радиометр не зафиксировал. Во дворе и старых сараях тоже был фон. Остался огород. Там тоже, как и в огороде предыдущего дома росли молодые березки и осины, и тоже были фоновые значения радиоактивности. Уже выходя из огорода через калитку во двор, я запнулся о какой-то камень, который лежал в густой траве.

Я перевернул его носком своего кирзового сапога, и лучи заходящего солнца отразились от камня. Это был кристалл, довольно большой, судя по его размеру и весу. Я нагнулся и протер одну из граней. Кристалл был на самом деле розоватого цвета, только очень грязный, и, судя по всему, это был розовый топаз – очень редкий и дорогой уральский самоцвет. Это была хорошая находка. Но настоящее сокровище меня ожидало впереди, когда я решил осмотреть с радиометром подполье, вход в которое было в горнице.

Люк долго не поддавался на мои уговоры открыться. Потом мне надоело его дергать, я сходил к машине, взял у водителя монтировку, вставил ее в щель между люком и полом и как следует надавил. Из распахнувшего люка пахнуло сыростью. Лесенки там не было, и я просто спрыгнул – высота подполья была чуть меньше полутора метров. При свете моего фонаря он уже не казался таким сырым и загадочным. Пригнувшись, я прошел с включенным прибором к фундаменту русской печки, и сразу услышал в наушниках громкий треск.

Источником треска был в одном углу фундамента русской печи. Под ударами геологического молотка несколько кирпичей выпало, и за ними открылась полость, в которой стояло несколько больших стеклянных сосудов, наполненными кристаллами. Я подтащил их к люку, а потом засунул внутрь гильзу радиометра. Треска в наушнике больше не раздавалось, и, посветив туда фонариком, я удостоверился, что там было пусто.

Потом обошел подпол и нашел в самом его углу чугунок, – очень тяжелый, спрятанный очень хитроумным способом: он стоял под самым полом, в выпиленном для этого углублении в толстом бревне, поставленного для укрепления лаги. Весил этот небольшой чугунок килограммов десять, и, судя по всему, он был с золотом – россыпным, или монетами. В темноте я не стал этого уточнять, а поставил его рядом со стеклянными бутылями.

В горнице никого не было, я все свои находки вытащил, поставил в горнице, рядом с люком. Затем вылез сам, закрыл входную дверь на кованый крюк, и стал рассматривать свои находки.

Чугунок и вправду был с россыпным золотом, но среди песка были золотые монеты номиналом десять рублей. А в стеклянных бутылях были кристаллы аметиста, зеленый и желтый берилл, розовый турмалин и голубой аквамарин. Я достал из одной бутыли горсть самоцветов и присвистнул, – все они были отменного качества, хорошо ограненные и практически без трещин – идеальное сырье для гранильщиков. Размеры кристаллов были не очень большие: до пяти – семи сантиметров в поперечнике. Было ясно, что их специально отбирали, перед тем, как спрятать в тайнике. Вес каждой бутыли был килограммов около десяти, а их было три. Тяжелая была находка. Плюс к этому еще чугунок с золотом.

Теперь мне надо придумать, что мне с этим кладом делать. Он стоил, наверное, прежнему хозяину жизни, и повторять его судьбу я не собирался.

Я сходил к машине, разбудил водителя и спросил, есть у него в машине лопата. Когда он утвердительно кивнул, я сказал, что через полчаса вернусь, потом снял с себя радиометр, плащ, взял лопату, ящик от радиометра и пошел обратно. Чугунок с золотом я закопал в старом сарае поглубже, потом уничтожил все следы от своего шурфа, а кристаллы самоцветов высыпал в ящик от радиометра. Часть их не вошла, но я очень дорожил этими кристаллами и рассовал оставшуюся часть по карманам и в полевую сумку. Затем отнес в огород пустые стеклянные бутыли и поставил их у старой железной бочки.

Затем забрал кристалл розового топаза и все унес к машине. Пришлось два раза сходить, потому что унести все я не мог, а впутывать в это дело молодого парня было для меня неосмотрительным – он мог сболтнуть лишнее, не подумав и это было опасным для меня и для него.

Мы подъехали к нашему лагерю, когда уже стемнело. Ящик от радиометра я оставил в машине, с собой взял радиометр и кристалл розового топаза. С кристаллом в обнимку я заявился к нашему командиру. Он тоже любил уральские самоцветы, а когда увидел этот топаз, потерял дар речи. Это был большой, очень редкий и красивый самоцвет, и он меня от души поздравил с находкой. На звуки нашего разговора подошли остальные геологи и когда узнали, отчего так был рад наш начальник, то все начали разглядывать мою находку.

По приезду в город мы отдали розовый топаз в горный музей, где он, наверное, до сих пор лежит, радуя своей красотой посетителей. А кристаллами из стеклянных бутылей я поделился с моими друзьями, оставил только самые красивые и редкие, и любуюсь ими в одиночестве, дома.

Чугунок с золотом, наверное, лежит на своем новом месте, и я не тороплюсь стать его обладателем – это слишком рискованное и опасное приобретение.

Синоптик

В этом году стоит какая-то непонятная погода. Зима в начале огорчила меня тем, что наслала на город и окрестности такие морозы, что мое жилище замерзло, и, несмотря на то, что я увеличил подачу газа в газовый котел, температура в доме снижалась и застыла на отметке семнадцать градусов. Чтобы в доме стало теплее, мне надо было открыть кран на полную, но я этого не стал делать – это было опасно, так как языки пламени в горелке и так были большие. Поэтому я оставил газовый котел в покое и стал пользоваться электрообогревателем, который купил много лет назад мой брат для мамы.

Мама не пользовалась этим прибором, – у нее в комнате и так было тепло, в любые морозы, потому что в ее комнату горячая вода от газового котла попадала в первую очередь. Холодно было только в гостиной, в батареи которой горячая вода поступала в последнюю очередь, а перед этим обогревала кухню, мамину комнату и нашу с Левой спальню. В гостиной стоял в прохладе старый телевизор, и чтобы иногда посмотреть какое-нибудь шоу, или интересную передачу, мама накидывала на плечи шаль, и все было нормально.

Я тоже иногда смотрел телевизор, накинув на себя меховую безрукавку, но работать в своей комнате предпочитал при включенном обогревателе. Он был китайский, с небольшим дисплеем, и я поначалу никак не мог с ним подружиться. Он то грел так, как будто стоял на северном полюсе, то занимался саботажем – никак не хотел греть. Инструкция к нему была на китайском языке, и я в ней ничего не понимал. Путем проб и ошибок через неделю я понял, какие кнопки необходимо нажать в первую очередь, а которые в последнюю, а потом обратил свое внимание на некоторые странные его привычки. После этого я привык к этим его привычкам, характеру, а он в свою очередь, стал уважать меня, и оставшуюся часть зимы мы с ним провели в тепле и согласии.

После невиданных сорокоградусных декабрьских морозов в январе пришла оттепель, и я стал ходить в магазин в летних кроссовках. Дело было дрянь, и я проклинал то морозы, то оттепель. Но вот зима сдалась, по крайней мере, она притворилась, что согласна уступить свое место весне. Но весна оказалась очень холодной – такой не помнили даже старожилы, и я тоже. В апреле было еще туда-сюда, я даже выключал на день газовый котел, но в мае вдруг пошел снег, и я снова достал лопату и валенки. Он падал больше суток и завалил весь огород, в котором уже начали распускаться на деревьях и кустах почки. Таять он не спешил, и пролежал больше недели, прежде чем начал таять.

Мне пришлось снова поставить кормушку, и кормить озябших воробьев и синиц. Вода в баках и ваннах замерзла и не спешила оттаивать. В последних числах апреля я привил на пенек дикой яблони несколько черенков, а потом обнаружил, что ствол маленького дерева, про которое я так и не узнал, груша это или яблоня, погрызли мыши, и мне пришлось привить на него черенок от яблони. Эти черенки тоже мерзли, и я так еще до сих пор не узнал, привились ли черенки, или нет.

Почки на яблонях и груше только начали распускаться, но из-за холода они перестали расти и огород в середине мая представлял собой жалкое зрелище – даже сорняки перестали расти. Потом начались дожди, а от такой напасти я просто спал на ходу, даже пришлось на две недели бросить курить. Рассказы вообще не писались – из-за моего постоянного сонного состояния.

И сейчас, в самой середине мая, когда я уже обычно сажал картошку в прошлых годах и готовил посадить всякую зелень, начались ночные холода, и я устал ждать весеннее тепло, чтобы засадить уже купленными семенами весь огород. Потепление синоптики обещали только в последней декаде мая, и неизвестно было, врут они, или просто надеются на улучшение к лучшему – к теплу. Лето не спешило наступать, и я в этом каждое утро убеждался. Скорее всего, его и не будет, и это понимание меня убивало каждый день. Мне очень хотелось июльской жары, полежать на горячих камнях около пруда, но я уже на это уже не надеялся.

Проанализировав сложившую ситуацию, я пришел к выводу, что во всем были виноваты синоптики: это они наслали в самом начале зимы суровые морозы, а потом, в середине, оттепель и очень холодную весну. Еще они готовились отменить все короткое уральское лето, а сразу после холодной весны перейти к осенним заморозкам. Ну, не все ведь синоптики были такими мерзким людьми, – скорее всего, в их рядах был человек, который и был виноват в такой чехарде с погодой. Мне надо было выяснить, кто это и покарать мерзавца.

Зимой мне некогда было заняться поисками этого синоптика, – я поставил себе задачу написать детям книгу и отдался этому делу со всей душой и огромным желанием. Когда на улице были морозы и оттепели, я сидел за компьютером и мало внимания уделял погоде. Но когда зима стала заканчиваться, наступила весна, я стал болеть: кашлял, моя голова кружилась, я постоянно мерз и чувствовал себя очень плохо. Эти симптомы не отставили меня в апреле – мае: наоборот, все катилось к собачьим чертям, – мои привычки, работа и здоровье.

Сейчас, когда на дворе май, я не могу ничего посеять в огороде – то выпадет полметра снега, то ночью стоят морозы, и я с тоской гляжу на немногочисленные сорняки, которые вот– вот замерзнут. Почки на всех кустарниках и деревьях раскрылись, но ничего не росло – было слишком еще холодно. Вдобавок на солнце постоянно происходили невиданные вспышки, по всей стране началось северное сияние и мне постоянно хочелось спать, словно медведю в самый разгар зимы. И я постоянно чувствую голод, как будто меня морили всю зиму голодом. Пришлось мне отказаться от сгущенного молока, каш, оладушек, грибов и компота, перейти на сардельки, картофельное пюре и очень крепкий чай.

Это все виновата погода – и если быть откровенным, то ответственным за это безобразие надо считать человека, который считает себя синоптиком. У меня уже не хватает на него злости, но я пока терплю все гадости, которые он мне устроил, жду тот единственный день, когда я с ним разделаюсь – навсегда. Я даже представляю, где я его найду, как он будет выглядеть и как он будет одет.

Это пожилой неопрятный старикан, прикидывающийся панком, в старых залатанных джинсах и китайских кроссовках, с многочисленными наколками разноцветной тушью. Он бродит по всему городу с старой сумкой из мешковины и на табличке, которая висит у него на шее, написано «Главный синоптик». Я надеюсь его как-нибудь выследить, пройти за ним в достаточно безлюдное место, потом подойти к нему вплотную и попросить у него закурить. Он не курит, и, по-моему, не пьет. Потом, когда он откажется дать мне единственную сигарету, для него настанут плохие времена.

Убивать я его не собираюсь, но отметелю как следует – сначала руками, потом ногами, а потом протащу его несколько метров до ближайшей канавы и сброшу его туда. Пусть полежит несколько часов, подумает, как шалить с погодой. Он будет ругаться, плакать, утверждать, что это не он, но отрицать это будет бесполезно, так как после этого, наконец, выйдет солнце, расцветут цветы, запоют птицы и станет по настоящему тепло и радостно на душе всех горожан и садоводов – настанет лето…

Принимающий каскад

Лет десять тому назад ко мне воспылали любовью радиоприемники – старые и новые, сенсорные и большие, как гробы – типа Океана, ВЭФ. Их мне дарили на работе, совершенно бесплатно отдавали совсем незнакомые мне люди. Кроме этого, почему-то в это времени я находил одну и ту же марку мобильных телефонов – Сименс. За две недели я случайно нашел три таких аппарата, похожих как братья. У них тоже было радио, и я включал их через аудиосистему, и целыми днями был в курсе всех новостей. Тогда же, в это же время, я приноровился искать и находить бутылки с водкой: – нашел три запечатанных бутылки водки, причем зимой, и как-то продемонстрировал одну из моих находок своим друзьям, с которыми работал в одной из экспедиций. Я только что приехал на работу ранним утром, но уже успел найти полную бутылку водки, в одном из сугробов.

Геологи народ суеверный, и верит в такие вещи, как фарт, удача и везение. В глазах моих коллег я стал самым везучим человеком – ну, кто, мог похвастаться тем, что нашел три бутылки с водкой за неполный месяц: утром, перед работой. Я уже не задумывался, а пинал очередной пакет, который мне мешал пройти по заснеженной тропинке. Потом, когда из этого пакета раздавалось звяканье, я разворачивал этот пакет, в котором оказывался полная бутылка с водкой и мобильный телефон Сименс.

Поэтому, когда мы стали ходить в геологические маршруты, никто из моих коллег не сомневался, что я обязательно найду гамма аномалию на пустом месте, которое прошли до меня несколько маршрутных пар, или в безобидной пробе, которую отобрал совсем случайно, окажется ураганное содержание золота. Я на эти штучки с моим везением не обращал никакого внимания, а работал как обычно.

Но даже я вынужден был заметить, что мне в маршрутах часто попадаются приемники – и вместо того, чтобы отдыхать после маршрута, я ремонтировал очередной ВЭФ, или Океан, а потом полночи настраивал каналы.

Сейчас, когда эпопея с радиоприемниками закончилась так же неожиданно, как и началась, у меня дома оказалось только одних Океанов шесть штук, ВЭФ тоже много – пять, или шесть приемников. Остальные, маленькие, такие как Селга и тому подобные, я даже не считаю – они лежат в квартире, на чердаке и в чулане, в рабочем состоянии и ждали, когда я их пожелаю послушать и вставлю для этого батарейки.

В одной старой книжке по радиоэлектронике я нашел одну прелюбопытную схему – автор этой статьи утверждал, что если соединить все принимающие каскады этих старых приемников, то можно поймать любую радиостанцию. Это было смелое заявление, и у меня иногда чесались руки, чтобы на практике посмотреть, что из этого выйдет. Но все было некогда: то ремонт, то урожай, или какая-то причина.

В этом году мне тоже не удалось проверить эту смелую идею: – я писал рассказы, и не заметил, как закончилась зима. По идее, уже в мае можно было копать землю под картошку, или готовить грядки. Я к этому был уже готов – как раз закончил один цикл рассказов, заказал небольшой тираж реальных рассказов и фантастики для моих детей. Одну, самую первую книжку я уже получил, часть прочел, удостоверился, в том, что ее можно прочесть неискушенному читателю, и сейчас ждал, когда напечатают все остальные книжки.

Каждый мой ребенок должен получить от меня по две книги. В одной, самой толстой, была проза, – всякие события и случаи из моей жизни, а во второй – короткие фантастические рассказы. После этого я мог посчитать свою миссию законченной – все, что я хотел рассказать о своей жизни детям, я написал, и им предстояло самим оценить, какой праведной жизнью я жил.

Кроме того, в самом конце зимы, когда я уже устал писать рассказы о своей жизни, я начал писать, небольшие фантастические рассказы. Их тоже получилось на небольшую книжку, и я решил ее тоже подарить детям, – в качестве бесплатного приложения к серьезным событиям, описанным в первой книге. К тому же некоторые фантастические рассказы получились, на мой взгляд, достаточно хорошо, и мне было интересно узнать, от своих детей, смогу я рассчитывать на карьеру писателя – фантаста и зарабатывать немного от их издания.

Но пока я еще думал заканчивать свою книгоиздательскую деятельность, весна решила не наступать, а еще повременить. В результате возникла неопределенная погода – не то весна, не то ли зима, и я начал от такой погоды чувствовать себя плохо. Для начала заболел какой-то простудой. Долго мучился с кашлем, и когда понял, что мне просто уже не хватает кислорода, то пришлось отказаться от курения.

Сразу же захотелось поесть, и вместо того, чтобы выкурить сигарету, мне пришлось налечь на всякие вкусные вещи, которые я нашел в холодильнике и шкафу. Толстеть мне не пришлось – я остался таким, как и был, а излишки нервной энергии пришлось сжигать работой – в основном, придумыванием фантастических рассказов.

Весна все не наступала, и дня два тому назад почти полутора суток валил снег. От такой капризной весенней погоды я спал на ходу, но уснуть, как положено, не мог – вставал каждый день то ли в пять утра, то ли еще раньше. Короче, мои внутренние часы совсем пошли в разнос, и мне было трудно просто жить – есть хотелось всегда, в любое время суток, а спать хотелось каждую минуту. Наконец, снегопад прекратился, сегодня утром. Но совсем он и не думал прекращаться. Снег летел по-прежнему, хотя и реже.

Накануне я залег спать в десять вечера и заставил себя проспать почти до семи утра. Это было нелегко – меня таки тянуло встать в пять часов, потом в шесть, но я взял себя в руки и продремал почти до семи. Хорошенько позавтракал и отправился в огород. Там везде были сугробы, и ничто не напоминало о том, что уже надо садить петрушку, редиску и картошку – все было покрыто полутораметровым слоем снега.

Я взял лопату и немного почистил снег – сделал дорожку, а потом открыл калитку на улицу и поразился, сколько снега выпало на улице. Ни о какой-то посадке речь вообще не шла, и поэтому можно было расслабиться и заняться каким-то интересным делом – например, поспать, или написать несколько рассказов.

Но я так хорошо выспался. Что сразу вспомнил о том, что хотел соединить все принимающие каскады своих приемников. Лучшего времени для этого у меня еще не было, и я решил, что его я потрачу на электронику.

Для начала я перенес все старые радиоприемники на кухню. Их оказалось много – три рабочих Океана, два ФЭВ, и несколько магнитол. Еще было два Океана, которые я не знал, работают ли они, или нет – это были готовые запчасти, но я подумал и присоединил их к куче рабочих радиоприемников. Теперь мне надо было набрать проводов и соединить их в один принимающий каскад.

Скоро на кухонном столе не стало хватать места от радиоприемников – я соединял их все в одно целое и когда закончил свою работу, то незамедлительно пожелал узнать ее результаты. В принципе, надо было половить радиостанции, а на каком аппарате, без разницы – ведь это была один принимающий каскад. Я добавил громкость всем приемникам и стал осторожно менять частоты, очень медленно вращая ручку настойки. Ради простого любопытства я и так пробовал поймать какую-то радиостанцию, раньше, зимой. И сейчас мне было удобно сравнивать.

Я начал со средних волн, потом перешел к метровому диапазону, и закончил поиски на УКВ. Больше всего добавилось радиостанций на средних и метровом диапазоне, а в ультракоротком и коротком диапазоне я просто не заметил разницы. Чтобы слышно было то, что говорят дикторы, мне надо было покрутить катушки на каждом из приемников и поставить наружную антенну. Через час – второй работы я все сделал, что хотел и результат превзошёл все мои смелые ожидания. Радиостанций было очень много и было трудно разобраться с ними – хотя бы для того, чтобы не слышать всякую чушь, вроде Вестей, которые чересчур злоупотребляли рекламой.

Чтобы, наконец, пообедать, я убрал все радиоприемники со стола и стал готовить обед, поглядывая на свою работу. Как бы мне не хотелось продолжить, и найти какую-нибудь неизвестную радиостанцию, но сначала надо было подкрепиться. Я достал из холодильника грибной суп с мясом, сметану, и хлеб. В это время закипел чайник, и я его накормил сухой заваркой, чтобы он закончил орать голодным голосом. Через несколько минут, в течение которых я как иголка сновал между холодильником, плитой и обеденным столом все было готово – на обеденном столе стояла дымящая миска с грибницей, в чашке остывал чай, и можно было приступать.

Пообедал я очень быстро, раз-два и готово. Но мытье посуды заняло в три раза больше времени. Я включил у себя автомат и вышел из ступора, когда все было перемыто, вытерто полотенцем и расставлено по местам. По старой привычке я хотел закурить, но вовремя вспомнил, что неделю назад я бросил. Пришлось достать из кармана свою старую трубку, выйти во двор и посидеть на свежем воздухе с трубкой в зубах. Сразу же полегчало, и я почувствовал прилив сил. На улице уже темнело, и я по своему опыту знал, что слушать радиостанции удобно всего вечером, а еще лучше ночью – помех было меньше и можно было поймать совсем незнакомую пиратскую радиостанцию.

В годы моей молодости, когда выпускались такие мощные радиоприемники, что они без труда ловили все, что пожелаешь. Мои друзья в городе делали радиопередатчики и гоняли в эфире блатные, дворовые песни, или записи Высоцкого. Когда я уже жил в квартире около горного института, то какие-то радиолюбители выходили в эфир около полуночи и передавали бардов, какие-то самодеятельные и блатные песни. Все это было перемешано, и слушать эти записи было очень интересно. Но спустя год лафа закончилась – или эти радиохулиганы сами закончили передавать свои концерты, либо им помогла милиция.

С тех пор, сколько я не крутил ручку настройки у моего Океана, поймать ничего путного мне не удавалось. Сейчас вечером я оторвусь по полной программе: буду ловить радиохулиганов в эфире и слушать нормальные песни без рекламы и надоедливых ведущих.

А пока я занялся другими делами и просидел с ними до самого вечера. У меня был выбор – или посмотреть какой-то пиратский боевик, или заняться радио. Я выбрал радио, и с полной кружкой горячего чая принялся обшаривать диапазоны. Сначала мне не везло – или я начинал слушать замаскированную рекламу, либо китайские новости, или какой-то шум. Но я продолжал искать, и наконец, нашел первого радиолюбителя, который выпустил в эфир бардов, дворовые песни конца 80-х годов.

Это было лучше, чем ничего, но скоро мне наскучило слушать бардов прошлого столетия и я начал крутить ручку настройки. Радиостанций было очень много, но чтобы их слушать, требовало растянуть диапазон. Это я оставил на потом, а пока просто крутил ручку настройки. В самом конце диапазона меня заинтересовали голоса, которые беседовали в эфире – обсуждали каких-то общих знакомых, свои дела и заботы. Я послушал эти голоса немного и уже собирался уходить с этой волны, как вдруг услышал знакомый голос.

Голос рассказывал своему собеседнику, как он рыбачил и сколько поймал тогда рыбы. Это был голос моего брата, я мог поклясться где и как угодно. И его собеседника я тоже узнал – это был мой отец. По моему лицу тек холодный пот, было страшновато и нереально слушать голоса давно умерших своих близких. Но оторваться от приемника я уже не мог – слушал такие знакомые голоса брата и отца, которые поймал в обьединенном принимающем каскаде этих семи старых мощных приемников.

Наконец я отодвинулся и стал размышлять. Мне очень хотелось слышать и Леву и отца, но еще больше мне хотелось с ними поговорить. Чтобы это сделать, надо было собрать небольшое передающее устройство, схема которого была у меня в одной старой записной книжке.

Я нашел эту старую книжку, подобрал необходимые детали, и за пять минут спаял эту простенькую схему. Теперь мне необходимо ее проверить – низкочастотный транзистор был немного не такой, какой мне надо было, но найти точно такой было нереальным делом. Я нашел 373 элемент питания, подсоединил его к схеме, а потом достал Левины наушники, у которых был микрофон и дунул в микрофон. Из приемника тотчас донесся шум – это значит, что все работает.

Теперь можно было вклиниться в разговор между давно умерших моих близких людей и поговорить с ними. От нереальности этой задачи у меня тек по спине холодный пот, слезы застилали глаза, но отступать было уже поздно. Я повернул немного ручку настойки, увеличил громкость до предела – почти до 5 ватт и когда услышал голос брата, сказал ему «привет». Лева тут же замолчал, и через несколько секунд спросил, «Серега, это ты?»

У меня стоял комок в горле, слезы душили меня, но я выдавил в микрофон, что это действительно я. В моем смартфоне есть почти полувековые музыкальные записи моих друзей, которые давным-давно умерли. Я их иногда слушаю, но разговаривать с ними мне даже в голову не приходило. А здесь было совсем другое дело – я поздоровался с давным-давно умершим своим братом и получил от него ответ. Мои мозги не могли в это поверить, но пришлось с этим смириться.

Когда мой первый шок стал проходить, беседа помаленьку наладилась. Я спросил у Левы, где он сейчас и где отец, с которым он несколькими минутами раньше беседовал, и попросил его объяснить, с кем я на самом деле общаюсь – с духом, или с голосом, который застрял в эфире.