Текст книги "Пощёчина генерал-полковнику Готу"

13

В начале февраля должна была приехать Оля. По этому случаю Гордееву дали недельный отпуск. В день приезда, выпросив на два часа у зампотеха полка трофейный, вернее брошенный поляками в Бресте при отступлении, «Рено – Вивастелла» 1936 года выпуска, Алексей купил в цветочном магазине букет прекрасных роз и отправился на вокзал. Без шинели (благо февраль стоял тёплый), в одном парадном кителе при всех наградах он вышагивал по перрону в ожидании поезда. Мощный паровоз, обдавая встречавших густыми облаками пара, медленно тянул длинный состав вдоль перрона, послал в воздух последний сигнал и ювелирно остановился в сантиметрах от финишного бруса, за которым оканчивались рельсы.

Всё пришло в движение. Встречавшие заметались по перрону, отыскивая нужные вагоны; прибывшие выгружали багаж, звали носильщиков, возбуждённо махали руками; множество милиционеров в синих двубортных шинелях и зимних шапках внимательно рассматривали встречавшую и приехавшую публику, бодро отдавали честь Гордееву и другим командирам. Иногда они хватали за шиворот какого-нибудь неумелого щипача, грубо пытавшегося залезть в чей-то карман, и без слов волокли его к вокзалу; иногда проверяли документы у прибывших, город-то был пограничный. Среди приехавших основную массу составляли армейские командиры и пограничники. Много было и молодёжи, по набору прибывших осваивать недавно освобождённые от поляков районы Западной Белоруссии.

Как ни ожидал Гордеев с нетерпением Ольгу, она, одетая в каракулевую шубку, с пушистым шерстяным платком на голове, появилась среди толпы неожиданно, какая-то незнакомая. Он никогда ранее не видел её в зимней одежде и сразу не узнал. Она это, видимо, поняла и шутливо-строго произнесла:

– Товарищ Гордеев, вы не меня случаем встречаете?

Он бросился к ней, схватил обеими руками и, подняв, прижался к таким знакомым, тёплым губам. Еле отбившись, Оля отступила назад и с минуту рассматривала его.

– Лёшенька, миленький, как ты изменился. Возмужал, стал каким-то строгим, немного чужим. И уже капитан! Как нога? Побаливает?

– Всё нормально. – Алексей подхватил небольшой чемоданчик. – Я давно про раны забыл. Пошли, нас ждут большие дела!

Он обнял Ольгу и повёл на привокзальную площадь. Когда Алексей грузил чемодан в багажник машины, Оля удивлённо воскликнула:

– Товарищ капитан, откуда у вас такое шикарное авто? Вы ведь вроде бы танкист?

Они оба весело рассмеялись. Заводя машину, Алексей сказал:

– Что же, по-твоему, я на танке тебя должен был встречать? Эту машину командование специально для тебя выделило. Приедем в городок, надо вернуть.

Пока их не было, старшина роты сержант Ефременко и вестовой ефрейтор Гордеев начисто прибрали комнату командира, вымыли окна, приволокли ещё одну кровать с комплектом белья, заправили керосином новый примус, из столовой доставили кастрюлю борща, большую сковороду жареной картошки, свежеиспечённого хлеба, банку солёных огурцов. На столе под чистым вафельным полотенцем на тарелках разместили аккуратно нарезанные ароматное белорусское сало с чесноком, домашнюю колбасу, селёдку, посыпанную луком, варёные яйца. Тут же красовались две бутылки контрабандного венгерского белого сухого вина, купленного Алексеем на рынке, и маленький глечик с домашней сметаной. Войдя в сияющую чистотой комнату, Оля воскликнула:

– Гордеев, ты просто прелесть! А как вкусно пахнет!

Алексей в смущении потупил взор.

– Да и не я это вовсе. Это Егорыч, мой старшина постарался.

Во время обеда Оля рассказывала ленинградские новости: об институте, госпитале, семье, о театральных и концертных премьерах… Всякий раз она спрашивала:

– Ты, конечно, слышал об этом спектакле в БДТ (Ленсовета, МХТ…)? Ну, про этот концерт в Филармонии (концертном зале Консерватории…) ты, конечно, слышал?

И всякий раз, когда Гордеев смущённо отрицательно мотал головой, она надувала губы и тут же перескакивала на новые кинофильмы:

– Ты смотрел «Пятый океан» с Абрикосовым и Алейниковым? Мне очень понравился. И «Возвращение» понравился. А вот «Степан Разин» и «Бабы» совсем не понравились. Неискренние какие-то, лживости в них полно. Слушай, Гордеев, а чем же ты занимаешься в свободное время?

– Нет его у меня, Оленька. Я давно забыл про свободное время. На службу отправляюсь к семи утра, возвращаюсь к девяти вечера. Прихожу домой, почитаю свежие газеты и спать. Зато в воскресенье наслаждаюсь книгами, целый день читаю, – Алексей показал на забитый книгами новый книжный шкаф, сооружённый местными умельцами. – Иногда к нам приезжают артисты, хожу в клуб. Изредка выбираюсь в кино. Слушай, а с кем ты в театры, на концерты, в кино ходишь?

Ольга засмеялась, обняла Алексея за шею, лукаво прошептала:

– Что, не доверяешь? Ревнуешь, да? Глупенький ты мой. С мамами хожу. То с моей, то с твоей. А то и с обеими сразу.

Эта неделя пролетела, словно лёгкий ветерок. Они бродили по слякотным улицам Бреста, захаживали в кофейни, наслаждались свежей выпечкой в кондитерских, в еврейских шинках за обе щеки уплетали нежную, томлённую в печи, кашерную телятину… На городском рынке Алексей накупил гостинцев матери и родителям Ольги: отличного белорусского сала, бруски сыровяленого мяса и палки сырокопчёной колбасы, домашнего сыра, знаменитого кобринского овсяного печенья… Алексей очень хотел сводить Ольгу в Брестскую крепость. Но их туда не пустили, объект был строго режимный, до отказа забитый войсками, оружием и техникой.

Несколько раз Гордеев порывался убедить Ольгу пойти в ЗАГС и расписаться. Он даже заранее получил письменное разрешение от командира полка на заключение брака, бережно его хранил в командирской книжке. Но так и не решился. А она, теша себя той же надеждой, ждала этого предложения, но так и не дождалась. Уезжала она, переполненная тоской. Женское сердце подсказывало горькую и долгую разлуку.

Тем временем процесс формирования 22-й танковой дивизии набирал темпы. Бригаду их расформировали и на её основе создали два танковых полка и разведывательный батальон дивизии. Из прибывшего пополнения формировались моторизованный и артиллерийский гаубичный полки, дивизионы и батальоны поддержки и обеспечения.

Полк получал новое оружие. Командирам рот, взводов и танков выдавали автоматы Шпагина (ППШ) и Дегтярёва (ППД), по одному на бронемашину. При почти одинаковом весе и габаритах ППШ оказался проще в обслуживании, а его ствол, убранный в кожух, выполнявший роль компенсатора, не подбрасывало при стрельбе, отчего огонь автомата был более кучным. Неутомимый старшина Ефременко, изучив тактико-технические данные двух автоматов, как-то договорился с оружейниками, и те выдали всем экипажам роты Гордеева ППШ. Одновременно командирам револьверы заменили пистолетами ТТ, оставив наганы механикам-водителям и заряжающим. Ефременко и здесь извернулся. Какими-то, только ему известными манипуляциями, он умудрился оставить командиру роты ещё и старый испытанный наган, спрятав его в танке с двумя коробками патронов рядом с гранатной сумкой.

В моторизованный полк дивизии стали поступать самозарядные винтовки Токарева (СВТ) и противотанковые ружья Симонова. Наряду с маломощными ротными 50-мм больше появилось 82-мм миномётов. Повышалась боевая мощь полковой и дивизионной артиллерии. Полковыми 76-мм пушками она была обеспечена почти на 70 процентов, а 122-мм и 152-мм гаубицами – на 75.

При всех позитивных изменениях главного, чего ожидали танкисты, так и не произошло. В дивизию не поступило ни одного тяжёлого танка КВ и среднего Т-34, хотя соседняя танковая дивизия несколько единиц получила. Настораживало и то, что ремонтная и эвакуационная база дивизии практически не развивалась. К весне сорок первого года поступило всего пять «летучек» – мобильных реммастерских и четыре маломощных трактора. Крайне не хватало автомашин, в том числе санитарных, мотоциклов, зенитных средств, средств связи и разведки, понтонно-мостовой техники…

Вспоминая ночной разговор с подполковником Зайцевым, Гордеев воочию убедился: перевооружение Красной армии задерживается. Уровень наполняемости танковых и механизированных соединений и частей новой техникой отстаёт от вызовов времени и военно-политической обстановки в Европе.

Тем не менее их 22-я танковая дивизия, в ряду других формировавшихся, была вполне укомплектована бронетехникой, пусть и старых образцов. В дивизии имелось 340 лёгких танков, больше половины из которых были Т-26, остальные – БТ-2, БТ-5 и около тридцати новых БТ-7 с мощными дизельными двигателями и усиленным бронированием. Из этого количества примерно сорок машин находились в ремонте. Все танки имели тройной боезапас снарядов и пулемётных патронов. Кроме того, разведбат располагал тридцатью лёгкими бронеавтомобилями БА-20 с пулемётным вооружением и десятью средними, трёхосными БА-10А, с 45-мм пушкой в башне. Около пятидесяти легких и средних бронеавтомобилей находилось в моторизованном полку дивизии.

Если сравнить вооружение пока ещё не до конца сформированной дивизии с вооружением стандартной танковой дивизии вермахта к лету сорок первого года, выходило, что немецкая по количеству танков и артиллерии уступала в полтора раза. И по качеству наша бронетехника не уступала, а зачастую и превосходила. Немецкие танковые дивизии на 70–80 процентов были вооружены устаревшими лёгкими танками Т-I и Т-II, относительно неплохими лёгкими чешскими Т-35 и Т-38. И лишь пятую часть их бронемашин представляли средние танки Т-III и Т-IV. Другое дело, что вся эта техника находилась в руках хорошо подготовленного личного состава, а командовали танковыми частями и соединениями офицеры, имевшие боевой опыт в военных кампаниях против Франции, Англии, Бельгии, Польши, не боявшиеся ответственности и массовых репрессий.

14

В середине июня сорок первого года в Бресте ощущалась напряжённая обстановка. Германские самолёты-разведчики несколько раз на дню пересекали границу, нагло облетая и фотографируя советские военные объекты. Советские истребители ПВО им в этом не мешали. За Бугом по ночам стоял гул двигавшейся техники, слышался лязг танковых гусениц, свистки командиров выдвигавшихся к границе пехотных подразделений. Пограничники засекали множество дымных столбов полевых кухонь, поднимавшихся из заречных лесов, рощ и зарослей кустарника. Всё чаще в их руки попадались бежавшие с того берега поляки, белорусы, евреи, как один уверявшие о подготовке немцев к войне.

В городе и районе участились случаи выхода из строя электрических трансформаторных подстанций, иногда на несколько часов всё погружалось во мрак; дизельные и бензиновые генераторы включали лишь в медучреждениях, берегли топливо. Неустойчиво работала телефонная связь. Чекисты и бойцы подразделений связи обнаруживали множественные порезы телефонных проводов. Город полнился паническими слухами о скором пришествии немцев, распускаемыми германской агентурой. В кассах вокзала билетов на дальние поезда не было, люди стремились покинуть приграничный город. Милиция сбилась с ног, вылавливая паникёров и активизировавшихся уголовников.

В нарушение приказов наркома обороны и командующего округом о необходимости борьбы с паникёрством и распространения ложных слухов о возможной войне многие командиры частей запретили увольнительные в город, усилили охрану складов, танковых и автомобильных парков, военных городков. Чекисты выявили группу немецких шпионов и диверсантов и в их городке. Были арестованы работница командирской столовой Ядвига (Гордеев так и не узнал, с помощью лейтенанта Бузова или без него), парикмахер, сапожник мастерской по ремонту обуви, электрик и слесарь-сантехник коммунально-эксплуатационной части.

Вечером двадцатого июня Алексей был приглашён на заседание партбюро полка. Секретарь партбюро зачитал заявление Гордеева с просьбой принять его в ряды ВКП (б). Его стремление поддержали командир полка, начальник особого отдела Бригадзе и приглашённый начальник штаба дивизии подполковник Зайцева давший Алексею рекомендацию. Вопросов Гордееву не задавали. За принятие его кандидатом в члены партии проголосовали единогласно и рекомендовали парткомиссии и парткому дивизии решить вопрос положительно.

На улице подполковник Зайцев, куривший с особистом, подозвал Гордеева.

– Рад видеть тебя, капитан Гордеев, поздравляю. – Зайцев протянул руку.

Бригадзе тоже поздравил Алексея пожатием руки.

– Как служба, техника, настроения людей? – спросил Зайцев.

– Техника в целом готова, люди не совсем.

– Готова к чему? – усмехнулся Бригадзе.

Гордеев, бросив вопросительный взгляд на начштаба дивизии и получив кивком головы согласие, ответил:

– К любым испытаниям, товарищ старший лейтенант госбезопасности.

– Ай, молодец, Гордеев, настоящий дипломат! – весело воскликнул Зайцев.

– Только вот настораживает какая-то общая расслабленность людей, не верят люди в возможность испытаний.

Усталые глаза Бригадзе буравили Гордеева.

– Знаете, капитан, что мне в вас особенно нравится? Вы, как умный и опытный командир, отлично понимаете: война неизбежна. Но панике не поддаётесь, ведёте себя ответственно, собранно, как и должно красному командиру. Ни с кем не ведёте разговоров о надвигающей войне. Надеюсь, так будет и впредь.

Гордеев поблагодарил, откозырял и попрощался. Ему страшно хотелось есть. В столовой он застал своих взводных.

– Товарищ капитан, – позвал лейтенант Шумейко, оторвавшись от тарелки с макаронами по-флотски, – садитесь к нам. Как всё прошло?

– Нормально. Единогласно.

– Поздравляем, – пробасил лейтенант Клюев. – Так это дело надо бы обмыть.

– Я вам обмою! – строго ответил Гордеев. – Компотика попьём.

За ужином он напомнил взводным порядок выдвижения в случае боевой тревоги, приказав за пределы гарнизона не удаляться, ещё раз проверить наличие горючего в баках, боеукладку снарядов и пулемётных патронов.

– Вместе со старшиной роты откройте коробки с НЗ[2]2
  НЗ – неприкосновенный запас продуктов.


[Закрыть]. Чего не хватает, пополнить. Командиров экипажей, где сожран НЗ и коробки пусты, наказать, но на губу[3]3
  Губа – гауптвахта.


[Закрыть] не сажать. Пусть орудия чистят.

– Товарищ капитан, – с беспокойством в голосе спросил Шумейко, – тревогу ждем? Учения намечаются? Или в летние лагеря поедем?

– Не знаю, но на душе кошки скребут, – уклонился от ответа Гордеев. – Думаю, ко всему надо быть готовыми. Бережёного, как говорится, Господь бережёт.

– А небережёного, – засмеялся Клюев, – конвой стережёт!

Суббота, 21 июня, был обычным рабочим днём. Но комбат и командиры рот заметили, в роте Гордеева будто аврал объявили. Танкисты после завтрака не на спортплощадку отправились, как обычно было по субботам, а в боксы. Натянув комбинезоны, они стали проверять натяг гусениц, крепление механизма поворота башни, состояние смазки катков и подшибников, доливали в баки бензин, перебирали снаряды в боеукладке… Старшина Ефременко, проверявший коробки с НЗ, высунул голову из башенного люка и заорал:

– Гузеев, рожа пошехонская! Опять весь шоколад сожрали!

– Товарищ старшина, – виновато оправдывался командир танка сержант Гузеев, – так ведь пацанам сладкого не хватает.

– Я те дам сладенького! Хватай банник и драй пушку!

Гордеев вместе с помпотехом роты и взводными работал наряду с танкистами. После обеда в бокс, где стоял командирский Т-26, забежал вестовой Уколов и радостно сообщил:

– Товарищ капитан, комбат велел заканчивать работы. Сегодня в клубе будут «Весёлых ребят» крутить.

Алексей недовольно скривил губы. Он терпеть не мог этот дурацкий фильм. Но красноармейцам нравилась музыкальная небыль с Утёсовым, Орловой, Стрелковой, Эрдманом о музыканте-пастухе Косте Потехине, переносившая уставшую армейскую молодёжь в неведомый им сказочный и весёлый мир. Он отдал команду прекратить работы, отправляться мыться и готовиться к ужину.

В военном городке начиналась обычная субботняя вечерняя суета. В предвкушении воскресного выходного кто-то гладил форму и платья, собираясь отправиться в городской кинотеатр, по магазинам или на рынок; кто-то налаживал снасти, готовился к рыбалке на Муховце; кто-то заранее собирал продукты в корзину, намереваясь утроить семейный пикник на природе… Семейные пары прогуливались в наступавшей вечерней свежести. На спортплощадке молодые командиры рубились в волейбол, поддерживаемые весёлыми криками болевших за них мальчишек. Из раскрытых настежь дверей клуба неслись хохот и громкие комментарии красноармейцев, смотревших «Весёлых ребят».

Гордеев, помывшись и поужинав, уселся писать письма матери и Ольге, надеясь потом посвятить остаток вечера второй книге «Пётр Первый» Алексея Толстого. Он достал из конверта полученное два дня назад письмо матери, строгое, требовательное, каких она ему ещё не писала.

«Здравствуй, Алексей!

Не обессудь, писать буду то, о чём наболело. Виделась с Олей после её возвращения из Бреста. Благодарю тебя за подарки. Оля рассказала о тебе, о твоём возмужании, об авторитете, который ты завоевал среди командиров и красноармейцев своей честной и трудной службой. Иное было бы немыслимо. Гордеевы иначе не могут. Я благодарна тебе за это.

Но где твоё мужество и решительность, товарищ капитан? Оля ведь ехала к тебе с уверенностью, что вернётся Гордеевой. Она много раз говорила мне, двухлетний срок помолвки (вымарано цензурой) для командира – глупость несусветная. А если война? (вымарано цензурой) Любящей женщине от любимого мужчины нужен ребёнок, продолжатель рода, носитель семейной памяти, традиций, духовных тайн и секретов (вымарано цензурой). И я наделась вскоре стать бабушкой. Мы целый вечер просидели с Олей у нас на кухне и ревели, словно две покинутые овцы.

Жаль, товарищ капитан! Надеюсь, когда в августе ты приедешь в отпуск, соберёшь в кулак свою волю и отведёшь Олю в ЗАГС. Я тебя предупреждала, такую девушку грех потерять.

Твоя любящая мать».

Алексей, вторично прочитав письмо, рассердился на себя. «Да, – думал он, – трус и дурак. Мать права. Как только приеду в отпуск, немедленно в ЗАГС. И пусть не обижаются родители Оли, переведём её в Белорусский медицинский институт, устрою её работать в дивизионный госпиталь. Ждать нельзя».

Он быстро написал ответ матери, признав свою слабость и даже трусость. Ольге написать не решился. Вернее, пока был просто не готов. Читать книгу он не смог. Лёжа на кровати, заложил руки под голову, закрыл глаза. Словно в фильмоскопе перед ним мелькали образы Оли, матери, комбата Луценко (тот недавно стал майором), особиста Бригадзе, подполковника Зайцева, старшины Ефременко, лейтенанта Бузова… Сон охватил его внезапно и крепко, будто захлопнул тяжёлую дверь за всем, оставшемся в недавнем прошлым.

А жизнь пока текла своим чередом. Ещё никто не знал о том, что эти самый длинный день и самая короткая ночь в году утром расколют их судьбу на «до 22 июня 1941 года», и «после». И жизнь, кому было суждено её сохранить, уже никогда не будет такой, как прежде.

15

Предрассветную тишину внезапно разорвали взрывы. Стёкла в комнате Гордеева разлетелись на мелкие осколки, покрывшие пол и постель. Дом ходил ходуном, готовый вот-вот рассыпаться. Алексей вскочил. Сознание включилось немедленно. «Война! Конечно, война!» Он быстро оделся, перепоясался командирским ремнём с кобурой, которая почему-то сейчас показалась слишком тяжёлой от пистолета ТТ и двух запасных обойм, схватил «тревожный чемоданчик» со сменным бельём и продуктовым НЗ, выбежал на улицу.

Картина, развернувшаяся перед ним, потрясала. Десятки бомбардировщиков Ю-87, став в круг по девять машин, с воем ринулись на городок. Грохот разрывавшихся бомб, поднимавшиеся столбы дыма и песка, разлетавшиеся на десятки метров осколки кирпича и стёкол, куски досок и шифера, металлические остатки погибших танков, тракторов и автомашин – всё вызывало ощущение конца света. А когда несколько бомб угодило в склад ГСМ, солнце надолго скрылось за густым чёрным дымом горящих бензина, солярки и масла. Повсюду метались обезумевшие люди, военные и штатские с детьми. В горящей конюшне хозвзвода полка плакали несчастные кони. Появившиеся санитары отыскивали раненых, тащили их к роще и бегом возвращались назад. Военный городок превращался в горящую и густо дымившуюся пустыню.

Гордеев бросился к танковому парку. Основные боксы полка располагались на открытой местности, на пустыре между казармами и складом ГСМ. Только боксы роты Гордеева и ещё одной роты его батальона были скрыты берёзовой рощей, раскинувшейся полукольцом вдоль границ военного городка. Это и спасло технику. Гордеев по пути собирал всех попадавшихся, своих и из других рот. Подбежал вестовой Уколов, спросил, задыхаясь от дыма:

– Какие будут указания, товарищ капитан?

– Беги к штабу, выясни обстановку и молнией обратно!

В боксах он увидел взводных, лейтенантов Клюева и Шумейко, уже отворивших ворота и запустивших двигатели двух маши. Вынырнувший из дыма старшина Ефременко доложил:

– Товарищ капитан, наши все живы. Только механика-водителя Черемисина осколком стекла по лицу малость хлестануло. Я его толстую рожу перевязал, танком управлять сможет.

– Лейтенанта Бузова не видел?

– Никак нет. От дома, где он квартировал, одна куча кирпича осталась. Думается, вряд ли кто выжил. Хотя… Он же вчера дома не ночевал. К зазнобе в Брест мотался. Авось явится.

Бузов оказался живым и здоровым. Он первым прибыл в боксы, и его механики-водители уже прогревали двигатели. Увидев ротного, доложил:

– Товарищ капитан, взвод готов к боевым действиям.

– Молодец! Выдвигай взвод и потихоньку вдоль рощи топайте на север, к мосту через Мухавец. Мы за вами, за нами к месту сбора дивизии потянется полк.

Когда Гордеев отошёл, Бузов приказал механику-водителю командирского танка начинать движение. Тот, видимо, в нервной спешке, волнуясь, пережал педаль газа, танк дёрнулся и заглох. Бузов не растерялся, крикнул:

– Соберись, Калюжный! Заводи и плавненько двигай на меня, не рви ногой педаль, ты же умеешь, ты же молодец, Калюжный!

Двигатель вновь ожил. Калюжный, обливаясь потом и глядя благодарными глазами на командира, аккуратно вывел Т-26 из бокса. Бузов вскочил на броню и флажками дал сигнал взводу двигаться за ним.

Когда Гордеев взобрался на танк, ефрейтор доставил из штаба полка записку. Комполка сообщал, что комбат майор Луценко тяжело ранен, и он, Гордеев, назначается командиром батальона. Комполка приказывал выводить батальон к месту сбора дивизии у Жабинки, имея впереди разведку и по флангам боевое охранение, перейти Мухавец по мосту, пересечь шоссе Брест – Кобрин и сосредоточиться на южной окраине посёлка. По рации Гордеев приказал лейтенанту Клюеву своим взводом вести разведку, двигаясь на километр впереди батальона. Лейтенант Шумейко двумя танками своего взвода организовывал боевое охранение правого фланга колоны, двумя – левого фланга. Колона двинулась вдоль рощи.

Оглянувшись назад, Алексей с огорчением увидел, что за его ротой двигается не грозная сотня боевых машин полка, а жиденькая цепочка из двух-трёх десятков танков и бронеавтомобилей. Он ещё не знал, что под немецкими авиабомбами погибла основная часть полковой техники, тыловое имущество, склад боеприпасов, что все командиры батальонов были ранены, погибли или оказались ранеными многие ротные и взводные, а из штаба полка в строю остались командир, начштаба и особист. Что за авианалётом последовал мощный артиллерийский удар, расположенных за Бугом немецких батарей, и военный городок прекратил своё существование. Что старший лейтенант госбезопасности Бригадзе, собрав вокруг себя санитаров, бойцов тыловых частей и легкораненых, в кромешном аду взрывов, огня и дыма на нескольких сохранившихся запряжённых подводах вывозил в рощу раненых, женщин, детей. А затем, сам, будучи раненным в плечо осколком снаряда, собрал из отставших от своих подразделений, растерянных и почти обезумевших красноармейцев две пехотные роты, отправился с ними к Жабинке, к месту сбора дивизии.

Он, капитан Гордеев, пока еще не знал, что почти вся авиация их Западного особого военного округа погибнет в первые восемь часов войны. Причём из 738 потерянных самолётов 528 будут уничтожены на земле. И щемящие душу ожидания и надежды, что вот-вот сейчас наконец-то наши краснозвёздные истребители очистят небо от наглых стервятников, а краснозвёздные бомбардировщики разнесут на молекулы немецкие батареи, окажутся несбыточными, и ещё очень долго вражеская авиация будет господствовать в воздухе, сея смерть, разруху, панику. Только осенью станет известно о том, что командующий авиацией округа генерал-майор Копец, узнав о фантастических потерях в авиачастях, застрелился у себя в кабинете.

Относительно благополучно преодолев реку Мухавец, бросив несколько загловших бронемашин, полк стал пересекать с юга на север шоссе Брест – Кобрин. Было только около семи утра, но по шоссе с запада на восток плотным потоком двигались военные и гражданские грузовики, подводы, тысячи и тысячи беженцев, тащившие на себе скарб. По обочинам гнали стада колхозного скота, поднимавшего тучи пыли.

Пограничники перекрыли движение, пропуская танки. На шоссе создалась жуткая пробка. И тут же, словно мухи на мёд, прилетели немецкие бомбардировщики и истребители. Началось методичное, циничное варварское уничтожение всего живого. Самолёты с рёвом носились вдоль шоссе на такой малой высоте, что были видны радостные лица их пилотов. Ленты пулемётного огня вспарывали шоссе будто живую плоть, оставляя длинные кровавые полосы. Бомбардировщики сыпали мелкие бомбы на скопления грузовиков и повозок.

И тут кто-то из танкистов не выдержал. В борт ещё не вышедшего из пике Ю-87 впилась, словно огненная игла, длинная очередь из ручного пулемёта Дегтярёва. Несколько пуль разбили фонарь, немедленно окрасившийся кровью пилота. Бомбардировщик нехотя задымил, накренился на левый бок и, пролетев ещё с полкилометра, рухнул в лесу, подняв высокий столб огня и дыма. Потеряв вскоре ещё пару машин, немцы повернули на запад.

К полудню остатки 22-й танковой дивизии вышли в район сосредоточения, почти не имея горючего, боеприпасов и средств связи. Комдив генерал-майор Пуганов собрал командиров полков и комбатов, потребовал отчёта о потерях, оставшихся в строю живой силы и техники. Из рапортов командиров батальонов стало ясно: дивизия потеряла половину бронетехники, почти все автомашины, большую часть артиллерии. Хуже всего обстояло дело с горючим и снарядами для танковых пушек. Лишь несколько ротных командиров, в том числе и Гордеев, в нарушение приказа, держали боезапас в танках. Комдив приказал имеющиеся 45-мм снаряды распределить поровну среди всех бронемашин. Гордеев, имевший в роте тройной боекомплект в триста снарядов на танк, по сто снарядов с машины отдал в общий котёл. Командиру разведбата и присоединившейся к дивизии роте пограничников был отдан приказал немедленно отправить на шоссе Брест – Кобрин боевые группы для изъятия для нужд дивизии всего грузового автотранспорта, идущего на восток либо порожним, либо с гражданским имуществом, а также всех цистерн с бензином и соляркой. В Жабинках реквизировали около двух десятков грузовиков, передав их в моторизованный полк. Эти меры позволили к полудню посадить на автомашины два батальона мотопехоты и обеспечить мехтягой две батареи полковых 76-мм орудий.

В батальоне, которым стал командовать Гордеев, осталось двадцать пять танков, из которых семнадцать были гордеевской роты, ещё восемь – остатки двух других рот. Гордеев своим приказом разделил по восемь бронемашин на роту, образовав в каждой по два взвода. Ротными он назначил лейтенантов Бузова, Шумейко и Клюева, взводными – командиров танков из сержантов сверхсрочной службы. Отходившие от шокового состояния, словно от удара молнии, танкисты, отдыхали в тени садов и кустарника. Кто-то спал, растянувшись на траве, кто-то ветками отгонял назойливых мух, кто-то курил ещё довоенные папиросы… По переулку, из-за ближайшей избы, попыхивая дымком и расточая аромат горячих щей, запряжённая парой колхозных лошадей, выкатилась полевая кухня. На скамье, рядом с управлявшим спецтехникой бойцом, сидел старшина Ефременко. Ловко спрыгнув и отряхнув с себя пыль, он с достоинством подошёл к группе командиров, спокойно доложил:

– Товарищ капитан, обед, для личного состава батальона прибыл. На первое – щи со свежей свининой, на второе – гречневая каша с той же свининой, но жаренной с луком.

– Молодец! – искренне обрадовался комбат. – Из ротного имущества что-то удалось вывезти?

– Не густо, товарищ капитан. Но документы все целы.

– Давай корми бойцов. Неизвестно, когда ещё нормально поедят.

Когда танкисты обедали, в посёлке началась какое-то движение. Забегали вестовые, стала перемещаться пехота. Лейтенант на мотоцикле доставил Гордееву пакет с приказом из штаба дивизии. В полдень дивизия всеми имевшимися силами должна была нанести контрудар из района Жабинки в направление Брест, разгромить наступавшие немецкие танковые части, а затем совместно с другими дивизиями 14-го мехкорпуса отбросить врага за Буг, очистив советскую территорию. Батальону Гордеева предписывалось обеспечить левый фланг дивизии, нанося удар из района Здитовского леса вдоль берега Мухавца. Сигнал к наступлению – три зелёные ракеты.

Прочитав приказ, Гордеев задумался. Горючего и боеприпасов в обрез. Артиллерийская подготовка не предусмотрена. Пехоты недостаточно. Главное – нет никаких разведданных о противнике. Кто впереди? Сколько у него танков? И каких? Кто будет обеспечивать тыл его батальона? Если правый сосед известен (второй батальон его полка), кто будет наступать слева, за Мухавцом? Вопросов очень много. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. Собрав командиров рот и взводов, Гордеев зачитал приказ, поставил задачи.

– Клюев, один взвод в разведку, дистанция полкилометра. Второй взвод в центре. Шумейко, пойдёшь правым флангом, по окоёму леса. Бузов идёт слева, вдоль берега реки. Я с ротой Шумейко. Идти экономичным ходом, горючее беречь. Вперёд не зарываться, глядеть в оба, не паниковать. В случае поломки, машины оставить и пересесть на броню соседей. Всё. По машинам!