Текст книги "Операция «Сентябрь»"

4

Капитан Стойко вместе с лейтенантом Антанасом Каулакисом из райотдела МГБ уже четвёртый час без перерыва выслушивали показания потерпевших от преступных деяний банды Слона, по документам – Адама Шперковича. Согласились дать показания восемь человек, все они были литовцами или белорусами с ближних и дальних хуторов. Потерпевшие от бандитов поляки от дачи показаний отказались.

Картина вырисовывалась незамысловатая, но в кровавых тонах: бандиты, вооружённые советскими автоматами и облачённые в польскую довоенную форму, являлись на хутора, описывали имущество, скот, птицу и устанавливали оброк, который хуторяне должны были платить продуктами дважды в месяц. Тех, кто отказывался, убивали, скот и птицу резали, хутор сжигали. За год от рук варваров погибло более пятидесяти человек, в том числе женщин, детей и стариков, сгорело семь хуторов. Несколько попыток чекистов и милиционеров устроить засады и окружить бандитов закончились безуспешно. Бандиты, как правило, кем-то предупреждённые, оказывали ожесточённое сопротивление и без особых потерь уходили с награбленным в лес. Потери несли и чекисты, и милиционеры, и солдаты внутренних войск.

Шперкович был личностью интересной. Из спецсообщения МГБ СССР следовало, что родился он в семье бригадного генерала артиллерии Юзева Шперковича и Ядвиги Коморовской, в девятьсот первом году, в Вильно. В 1922 году после окончания офицерской пехотной школы был направлен в Корпус охраны границы. Служил помощником командира пограничной заставы на границе с СССР. В начале августа 1924 года отличился в боях с перешедшим границу советским разведывательно-диверсионным отрядом.

Он, Шперкович, тогда и представить не мог, что его застава столкнулась с отрядом спецназа ГПУ во главе с талантливым разведчиком Станиславом Ваупшасовым. Дзержинский лично поручил Ваупшасову захватить и уничтожить белогвардейский штаб, созданный в Польше, на границе с СССР, совместно с польской и французской разведками, для заброса на советскую территорию шпионов и диверсантов.

В ночь с 3 на 4 августа 1924 года отряд чекистов в составе ста человек пересёк советско-польскую границу и атаковал Столбцы в Новогрудском воеводстве. Городок был захвачен, разведцентр уничтожен, разгромлены жандармский и полицейский участки, взорвана железнодорожная станция.

Чекисты под командой Ваупшасова на линии Пинск – Лунинец, под населённым пунктом Ловча, задержали поезд, в котором ехали полесский воевода Станислав Довнарович, сенатор Польской Республики Болеслав Вислоух и минский католический епископ Зигмунт Лозиньский. Изъяв у воеводы и сенатора секретные документы, чекисты вернулись в СССР.

Вот за те самые бои Шперкович был награждён крестом «За заслуги» 3-го класса и досрочно получил чин поручика.

В сентябре тридцать девятого года сводный пограничный полк под командованием майора Шперковича оказал упорное сопротивление частям Красной армии в районе Барановичей и Слонима. Шперкович избежал плена и интернирования. В 1941–1942 гг. партизанский отряд Армии Крайовой под его командованием мародёрствовал на Виленщине и в Белоруссии, избегая прямого столкновения с немецкими частями и полевой жандармерией.

Зимой 1943–1944 гг. батальон АК под его командованием принимал участие в боях с отрядами украинских националистов-бандеровцев на Волыни. Отличился крайней жестокостью. В ответ на уничтожение бандеровцами польских сёл и хуторов аковцы Шперковича выжигали украинские сёла и деревни, не оставляя в живых ни малых, ни старых. Затем командование АК вновь перебросило Шперковича на Виленщину, и летом сорок четвёртого, во время наступления Красной армии, он со своим отрядом пытался захватить ряд населённых пунктов в пригороде Вильно и установить там власть «лондонского» польского правительства.

В ходе боестолкновений с частями НКВД, сотрудниками НКГБ и военной контрразведки «Смерш» значительно поредевший отряд ушёл в леса. Шперкович под бело-красным знаменем Речи Посполитой и лозунгом «Виленщина для поляков» начал заниматься обычным уголовным бандитизмом. Да ещё воевать с литовскими бандитами.

Вот и в последней сводке говорилось, что неподалёку от Ошмян бандиты Слона намеревались ограбить литовский хутор, но напоролись на хорошо вооружённую группу литовских «зелёных братьев», грузившую на подводы изъятые на хуторе продукты. Прибывшие на уже догоравший хутор милиционеры и взвод внутренних войск обнаружили тела двух поляков в старой форме Войска Польского и двух литовских бандитов. И литовцы, и поляки так быстро покинули место боя, что ни трупы не унесли, ни оружие, даже подводу с битыми курами и двумя мешками овса бросили.

Лейтенант Каулакис, перебирая фотографии, сделанные на разграбленном и сгоревшем хуторе, внимательно рассматривал две из них.

– Товарищ капитан, – он протянул фотографии Стойко, – гляньте, это отпечатки протектора или «виллиса», или «доджа». Помните, вчера на совещании у подполковника Савельева капитан Нестеров докладывал, что в Вильнюсе у разграбленной антикварной лавки тоже нашли следы похожих протекторов. Он ещё сказал, что на протекторах сохранилась красная глина.

Стойко взял фотографии и, поморщившись, заметил:

– Рисунок протекторов сходится, но не разобрать, что там на них.

Каулакис порылся в ящике с вещдоками, извлёк пакет из плотной бумаги, помеченный криминалистами особым шифром, высыпал содержимое на газету.

– Вот она, красная глина, товарищ капитан, – лейтенант сиял, словно медный самовар.

– Интересно, – Стойко размял пальцами кусочек глины, – кто же угнал машины, литовцы или поляки?

В дверь постучали. Вошёл молоденький, лет двадцати двух, невысокого роста, худой, но плечистый старший лейтенант милиции, вскинул руку к козырьку и доложил:

– Товарищ капитан, докладывает старший лейтенант милиции Иваньков. Вчера вечером военные из сапёрного батальона опознали по протектору угнанный у них «додж». Капитан Нестеров велел передать вам копию акта опознания машины, – старший лейтенант положил на стол тоненькую папочку, – там же увеличенное фото протектора и копия справки криминалистов о составе красной глины и предположительном месте её залегания в Вильнюсском районе. Сапёры ещё сказали, что на заднем левом крыле машины кто-то, возможно мальчишки, нацарапали маленькую звезду, видимо, гвоздём.

Стойко торопливо пробежал глазами по справке криминалистов и улыбнулся.

– Она самая, из-под Ошмян, рядом с сожжённым хутором. Молодцы криминалисты!

– Осталось за малым – узнать, кто угнал машину, – невесело заметил Каулакис.

– Разберёмся, – буркнул Стойко. – А ты, Иваньков, из райотдела милиции?

– Так точно, товарищ капитан, оперуполномоченный отделения по борьбе с бандитизмом.

– Воевал?

– Никак нет, не удалось, в сорок четвёртом, после школы милиции на фронт не отпустили, прямо сюда, в Литву отправили.

– А откуда медаль «За боевые заслуги» и нашивка за ранение?

Иваньков смущённо опустил глаза.

– Мы тут, считай, два года бандитов гоняем.

– А говоришь, не воевал. Ещё как воевал! – Стойко усадил милиционера за стол, придвинул пачку «Беломора». – Курите, товарищи офицеры. Как думаешь, Каулакис, нужен нам такой гвардеец в опергруппе? Он ведь за два года, видимо, всю Виленщину обшарил, а ты хоть и литовец, дальше Каунаса ничего не знаешь.

Каулакис ответил без обиды:

– Нужен, товарищ капитан, я Женю знаю. Толковый парень.

– Вот и отлично. – Стойко включил рацию, связался с начальником райотдела милиции.

Начальник райотдела подполковник Армалас и начальник ОББ райотдела майор Букайтис не возражали, но просили согласовать вопрос с руководством опергруппы. Подполковник Савельев тоже не возражал.

Стойко от удовольствия потёр ладонь о ладонь.

– Ты, Иваньков, вот что, давай дуй к капитану Нестерову и разузнай поподробнее про этот «додж», а заодно загляни к капитану Веригину, спроси – нет ли новостей по банде Крюка, я его предупрежу.

Только Иваньков собрался уходить, в кабинет без стука вошёл Нестеров.

– Привет чекистам! – он пожал своей лапищей руку офицерам. – Кое-что вам в подарок принёс. Но, перво-наперво, угостили бы милицию чайком.

Пока Каулакис организовывал чай и бутерброды с неизменным домашним салом, офицеры покурили, обсудили свежую оперсводку по городу и району. Из обычного перечня мелких преступлений выделялась информация о ночном нападении на орсовский магазин за рекой, в Лаздиняй. Бандиты убили пожилого бойца военизированной охраны, но винтовку-«трёхлинейку» с собой не забрали, вывезли несколько мешков сахара-рафинада, муки и пару коробок мясных консервов. Главное же в том, что приезжали бандиты всё на том же «додже» с красной глиной на протекторе.

За чаем Нестеров рассказал о находке в антикварной лавке, о том, что её убитому антиквару оставил Слон, и это подтвердила кузина убитого антиквара; что на телефонной станции работает некая Малгожата Карпович, которая, видимо, является агентом Слона и наводчицей, что сегодня ночью Нелли Рафаиловне Штерн нанесли визит трое мужчин, один из них, по описанию наружки, был Слон.

– Погоди, Иван Иванович, погоди, – Стойко стал искать в папках какой-то документ, – вот, нашёл. Как, ты говоришь, зовут дивчину с телефонной станции?

– Малгожата Карпович.

– Отлично! – воскликнул Стойко. – Глядел её личное дело?

– Обижаешь, Кирилл Олегович, конечно, посмотрел.

– Мария Карпович, в девичестве Коморовская, не мамашей ли ей приходится?

– Мамашей.

– А профессор Бронислав Коморовский – её дядя?

– Точно.

Стойко хлопнул ладонью по столу.

– Вот, братцы, какая семейная картина вырисовывается! Мария Карпович-Коморовская и Бронислав Коморовский приходятся племянницей и племянником Ядвиги Шперкович, в девичестве Коморовской, матери Слона, то есть Адама Шперковича. Следовательно, он их кузен. Ну, прям семейный подряд какой-то!

– Надо немедленно всех брать! – горячился Каулакис.

– А что это нам даст? – спросил Стойко. – Родня его не выдаст, и Слон ляжет на дно.

Нестеров закурил и, о чём-то думая, стал ходить по маленькому кабинету.

– Знаете, чутьё подсказывает, что-то вокруг антикварной лавки не так. Шперкович передал убитому антиквару семейную реликвию на хранение. Об этом знала только кузина убитого. Почему тогда в лавку явились уголовники Бруса? Откуда им ветер надул? Они пытали антиквара, но он не выдал брошь, хотя человеком был трусливым и слабым. Почему?

– Возможно, он не знал, куда она пропала? – вопросом на вопрос ответил Стойко.

– Вот именно. Он не знал, кто и куда её замуровал. Мог знать только один человек, и это…

– Гражданка Штерн! – не удержался Каулакис.

– Именно, – подтвердил Нестеров. – И сейчас, когда мы разрушили их планы, и драгоценность для Штерн и Шперковича-Слона стала недоступной, они что-то замышляют. Штерн брать нельзя, она Слона не выдаст, она просто не знает, где он обитает, тем более его банда. Надо искать того, кто узнал про эту брошь и сообщил Брусу. Этот человек, по-моему, работает и на Слона, и на Бруса. А, возможно, и нет. Возможно, он работает только на себя.

– Думаю, это Малгожата, – осторожно сказал Каулакис, – её надо брать.

– Нельзя! – рявкнул Стойко. – Иди, лейтенант, к капитану Урбанавичюсу, попроси от меня установить наружку за этой Малгожатой и усилить наблюдение за квартирой гражданки Штерн. И гляди у меня, – капитан показал кулак Каулакису, – не вздумай своему начальству болтать об аресте телефонистки.

В полдень Савельев собрал руководителей опергрупп. После докладов капитанов Стойко, Урбанавичюса, Веригина и Нестерова он спросил Нестерова:

– Иван Иванович, а эту брошь злосчастную, что вы в антикварной лавке нашли, отправили в Москву на экспертизу?

– Нет, товарищ подполковник, мы её пока в хранилище банка держим.

Савельев на минуту задумался, закурил, стал ходить по кабинету. Нагнувшись к Нестерову, почти шёпотом сказал:

– Вот вы говорили о своих подозрениях по поводу связи телефонистки Малгожаты Карпович с бандитами. Есть шанс проверить.

Офицеры напряглись, с интересом уставились на подполковника, который, дымя папиросой, вернулся на своё место и с хитрецой улыбался.

– Давайте разыграем партию, – Савельев взял чистый лист бумаги, в его центре нарисовал кружок, подписал его «Малгожата», вокруг это кружка нарисовал ещё четыре кружка, пометив их «Крюк», «Обух», «Слон», «Брус». – Вы, Иван Иванович, из райотдела милиции позвоните-ка начальнику вокзала и выясните, когда в пятницу идёт поезд на Ленинград. Потребуйте прицепить отдельный пассажирский вагон для перевозки особо ценного груза с охраной. Возможно, кто-то из наших подопечных и клюнет на живца, посчитав приманку за брошь. Возражения? Вопросы?

Все одобрительно закивали головой и нетерпеливо заёрзали. Нестеров сказал:

– Сделаем, Александр Васильевич.

Савельев, заметив недоверчивый взгляд Нестерова, спросил:

– Что-то не так, Иван Иванович, вас что-то смущает?

– Мне кажется, Александр Васильевич, что есть кто-то ещё, кто ведёт свою игру, пока нам незаметную, тонкую. Я бы пририсовал пятый кружок. Так, на всякий случай. – Чуть подумав, он сказал: – Думается, мне надо пойти на контакт с Брусом.

– Цель?

– Вряд ли Шперкович и гражданка Штерн информировали Бруса о брошке. Не было у них никакого резона в этом. Почему тогда Брус ввалился в ювелирную лавку и вёл себя грубо? Кто-то его, значит, просил?

Савельев мотнул головой.

– А кто вам поведал о визите Бруса в лавку?

– Гражданка Штерн.

– Почему мы должны ей верить? Она лицо заинтересованное. Причём неизвестно, в чём больше: в поиске убийц брата или в том, чтобы скрыть правду о броши.

Подумав, Нестеров ответил:

– Конечно, Слон, покойный Штерн и его кузина – люди опытные, о таких вещах по телефону не болтают. Но кто-то ведь узнал об этой броши! И гражданка Штерн что-то не рыдает. Не нравится мне всё это, Александр Васильевич.

Савельев отпустил офицеров, оставив капитанов Стойко и Нестерова. Закурив и сделав несколько шагов по кабинету, он обратился к Нестерову:

– Вы не ответили на мой вопрос, капитан. Какова цель контакта с Брусом?

– Войти к нему в доверие, заинтересовать возможностью захвата броши и её перепродажи в Москве по высокой цене. По легенде, я представлюсь человеком Фельдшера, бандита, которого мы взяли в Москве в феврале сорок четвёртого и которого в июне того же года застрелил конвой в Ухте при попытке к бегству. По оперативке МУРа, Брус хорошо знал Фельдшера. В тридцать восьмом их вместе «короновали» в Минском следственном изоляторе. Никто из зеков о гибели Фельдшера не знает, его одного перевозили в автозаке, когда он неизвестным образом выскочил из машины и был прошит автоматной очередью конвоира. Похоронили его на ухтинском городском кладбище. В криминальном мире ходит слух, что Фельдшер бежал и лёг на дно где-то в Узбекистане.

Стойко и Нестеров видели, как меняется лицо подполковника. Всегда спокойное и приветливое, оно приняло застывшее, каменное выражение, а взгляд его умных и добрых глаз стал холодным, колючим. Ни на кого не глядя, Савельев медленно достал из пачки новую папиросу, чиркнул зажигалкой, долго держал её зажжённой, но так и не прикурил, смял папиросу, бросил в корзину.

– Вы, капитан, похоже, не отдаёте себе отчёт, что предлагаете. Здесь не Москва, где всё и все рядом, где тебе каждый камень, каждая ветка дерева поможет. Здесь всё чуждое и враждебное. Здесь всё против тебя, и помощи ждать не от кого и неоткуда. Здешние уголовники прошли отличную школу выживания и при поляках, и при немцах, и при нас, советской власти. Они в сотни раз хитрее, изворотливее и наглее наших, так называемых «отечественных», более дерзкие и жестокие. Кроме того, они связаны с политическим бандитизмом, имеют хорошо поставленную разведку, выход на заграницу.

Наконец закурив, подполковник продолжил более спокойно:

– А вы предлагаете самую банальную линию поведения: «Здорово, пацаны, я, мол, из Москвы к вам с горячим приветом!» Они вас сразу расколют и на куски порвут. Такие операции долго и очень серьёзно готовятся. Вам это хорошо известно. А у нас на это времени нет.

В кабинете повисла тягостная тишина. Первым заговорил Стойко:

– Всё верно, Александр Васильевич, вы правы. Я понимаю, что Ваня из самых добрых побуждений предлагает такую операцию. Но попробовать-то можно? Вдруг через Бруса каким боком и на Слона выйдем?

– Нет, – твёрдо заявил Савельев, – контакт с Брусом не разрешаю. А вот разведку провести, поглядеть, послушать, потереться, пощупать, думаю, можно.

Нестеров поглядел на командира. Он понимал, Савельев безусловно прав, уголовники вряд ли поверят чужаку. А вот прикинуться заезжим фраером, который кого-то знает, что-то слышал, где-то бывал, можно попробовать. Он предложил:

– Товарищ подполковник, а если я прикинусь московским фраерком, вольным перекупщиком краденого, знающим кое-что о броши? Закинем удочку и понаблюдаем?

– Согласен. Но входить в контакт с Брусом запрещаю.

– А если в пивной появится Брус, брать его?

– Брать. Окажет сопротивление, уничтожить! Вот это и должно быть целью вашего визита в пивную.

На том и решили. Нестеров отправится в пивную, где уже пару дней вели наблюдение старшие лейтенанты Храмов и Соколаускас со старшиной Бончюнасом. Стойко с лейтенантом Каулакисом, старшим лейтенантом милиции Иваньковым и оперативниками ОББ должны были прикрывать Нестерова с его людьми. Савельев подумал и сказал:

– Возьмите от Урбанавичюса в свою группу старшего лейтенанта Ширина. Нечего ему баклуши бить.

5

Нестеров всё сделал, как приказал Савельев. Из райотдела милиции позвонил начальнику вокзала, договорился о специальном вагоне, который прицепят в середину товарного состава. Затем наскоро пообедав в ведомственной столовой, переоделся в штатское и отправился на рынок, где Храмов, Соколаускас и старшина Больчюнас вели наблюдение за пивной.

Моросил тёплый дождь. Подняв воротник полупальто, натянув на глаза кепку, Нестеров зашёл на почти опустевший к тому времени рынок, цепким взглядом оглядел территорию. У пивной никого не было. Соколаускаса и Бончюноса, примостившихся за разными прилавками и «торговавшими» один семечками, другой вяленой рыбой, он не узнал. Постояв у пивной, докурив папиросу, Нестеров сунул правую руку в карман, нащупал холодную рукоятку ТТ, снял пистолет с предохранителя и решительно, словно завсегдатай, открыл дверь.

В нос ударил тяжёлый запах кислого пива, перегорелого масла, остатков пищи, грязных тел и нестиранной одежды. Деревянный пол был усыпан намокшими опилками, здесь и там под десятком грязных столов валялись очистки и кости вяленой рыбы, огрызки яблок и солёных огурцов. Мимо носков сапог Нестерова прошмыгнула жирная крыса. В большом тёмном зале были заняты только два столика. За одним примостились трое крестьян, закончивших торговлю и пропивавших вырученные деньги. На их столе виднелись недопитая бутыль самогона, три наполовину опорожнённые пивные кружки и оловянная тарелка с ломтями чёрного хлеба, посыпанными крупной серой солью и мелко нарезанным луком. Уже изрядно выпившие, крестьяне даже не повернулись в сторону нового посетителя.

За другим столом, стоявшем в углу, напротив входной двери, спиной к стене сидел Храмов, медленно чистил мелкую вяленую плотву, маленькими глотками отпивал из кружки пиво. Нестеров с удовлетворением отметил, что Храмов занял самую выгодную позицию: он контролировал вход, весь зал и два окна, прикрыв себя стеной пивной. Капитан, не обращая внимания на Храмова, подошёл к пустой стойке и несколько минут простоял в ожидании, пока из чрева вонючей пивной не показалась дородная дама неопределённых лет в грязном переднике. Оплывшее лицо её было уставшим и злым.

– Чего надо? – буркнула она, не глядя на вошедшего, потом, увидев перед собой достаточно молодого, побритого человека в синем, почти новом лёгком пальто и дорогой кепке, в начищенных хромовых сапогах, видимо, решила, что перед ней либо кто-то из людей Бруса, либо из компании Слона.

Она суетливо поправила выбившиеся из-под косынки волосы и, улыбнувшись, снова спросила совсем иным тоном:

– Чего пан желает? Може бимберу, альбо поесть, може пива с сушеной рыбой?

Нестеров достал пачку «Герцеговина Флор», неспеша закурил, также неспеша и равнодушно ответил, не оборачиваясь к буфетчице:

– Сёмгу, два бутерброда со «Старым Олендером»[12]12
  «Старый Олендер» – популярный польский сыр, производившийся с 1909 г.


[Закрыть], двести грамм «житной»[13]13
  «Zytnia» – популярная до 1939 г. польская водка.


[Закрыть] и чашку чёрного кофе.

Бесцветные брови дамы встали домиком, глаза выпучились, она, словно в приступе астмы, тяжело задышала. Придя в себя и обтерев несвежим вафельным полотенцем вспотевший лоб, совершенно оробев, вымолвила:

– Так, пан, всё сделаем. Тилько, пан, нема «житной». Есть «выборова».

Нестеров скривил лицо.

– Германская монополька[14]14
  Водка низкого качества «Wyborowa» производилась в Генерал-губернаторстве германской монопольной компанией в 1939–1944 гг.


[Закрыть]? Найдите, что получше.

– Так, може, «чистой»[15]15
  «Czysta» – популярная до 1939 г. польская водка.


[Закрыть]?

Нестеров кивнул головой и направился к столику. Дама вприпрыжку обогнала его, начисто вытерла стол и скрылась за прилавком. Вскоре на столе появились накрахмаленные салфетки в деревянной салфетнице, тарелки с мельхиоровыми вилкой и ножом, свежим ржаным хлебом, тонко нарезанной прозрачной сёмгой и бутербродами с сыром. Запотевший графинчик с водкой и гранёная стопка стояли на деревянном подносе и были накрыты чистым полотенцем. Нестеров удовлетворённо кивнул головой.

– Кофе подать позже? – спросила буфетчица.

Нестеров неспеша наполнил стопку, выпил, картинно отставив мизинец, крякнул.

– Позже. А скажи мне, милая, что за фраер торчит в углу? Не из мусоров ли?

Буфетчица оглянулась на Храмова и, наклоняясь к Нестерову, прошептала:

– Не похоже. Он тут второй раз. Ни с кем не общается. Пива выпьет и уходит. Может, барыга или торчок[16]16
  Торчок – на уголовном жаргоне – наркоман.


[Закрыть]? Лицо у него серое какое-то, точно у торчка.

– Поляк, русский, литовец?

– Явно русский. Очень чисто говорит, как вы.

Нестеров велел ей присесть рядом.

– Я, милая, здесь проездом. Московские мы. Не могла бы помочь мне с местной братвой в контакт войти? Дело у меня есть. Сделаешь, не обижу.

Глазки у буфетчицы испуганно забегали, она оглянулась в пустой зал.

– Помочь можно, отчего же не помочь. Боюсь только, мил-человек, захотят ли они.

– Я же сказал, что не даром прошу, – Нестеров достал из кармана пачку пятирублёвок в банковской упаковке и потряс ею перед буфетчицей. – Скажи, дело имею. Важное и большое.

Буфетчица жадно глядела на пачку денег.

– Они обычно часам к пяти приходят. Иногда не приходят, но польские завсегда будут.

– А позови-ка этого доходягу, – Нестеров мотнул головой в сторону Храмова, – может, он из ребят Бруса?

– Позвать-то можно, отчего не позвать, – она с опаской обернулась в сторону Храмова, – только не из брусовских он, точно вам говорю.

– Зови и вторую рюмку поставь, – приказал Нестеров.

После того как буфетчица подошла к Храмову и передала ему приглашение Нестерова, старший лейтенант обернулся, поглядел в сторону Нестерова холодным, отсутствующим взглядом, вновь отвернулся и продолжил чистить вяленую рыбу. Буфетчица вернулась к Нестерову и прошептала:

– Он сказал, вы ему без интереса.

– Вот как? Передай ему, милая, я в нём интерес имею…

После вторичного приглашения Храмов нехотя поднялся, вразвалку подошёл к столу Нестерова, уселся на скамью, закинув ногу на ногу.

– Чего надо? – равнодушно спросил Храмов.

Пока не было рядом буфетчицы, скрывшейся в подсобном помещении, Нестеров кратко изложил суть задания: прощупать уголовников на предмет того, знают они что-нибудь о броши, или кого-либо, кто о ней знает. Предупредил Храмова о том, что неподалёку дежурят Стойко, Каулакис и Иваньков.

Храмову сама идея не понравилась.

– Задание пустое, беспредметное. Считаю в эти игры нельзя играть. Бандитов надо либо брать и колоть их, либо мочить на месте.

Нестеров взглянул на часы: шестнадцать семнадцать.

– Савельев приказал, если объявится Брус, надо его брать.

– А если не появится?

– Тогда уходим и готовимся к операции на вокзале. А сейчас возвращайся на своё место и будь начеку. Действуй по ситуации.

Храмов встал, нагло выпил рюмку водки, положил на хлеб кусок сёмги, прикрыл её сыром и вернулся на своё место.

Ровно в половине пятого к пивной подъехала машина – тёмно-коричневого цвета «опель-кадет». Из неё выбрались трое. Рослый моложавый мужчина с аккуратно подстриженными усиками, одетый в полувоенный габардиновый френч и офицерские синие галифе, заправленные в новые, неармейского образца сапоги с высокими голенищами. Он несколько раз присел, разминая ноги, не спеша закурил, цепким взглядом оглядел рынок. Приехавший явно никуда не спешил. Двое его спутников, облачённые в плащи-пыльники, из-под которых выглядывали стволы немецких автоматов, сразу направились в пивную. Водитель положил рядом с собой ППШ, отворил дверцу и стал наблюдать.

Одетые грузчиками Стойко и Иваньков сидели на пустых ящиках и лузгали семечки. Рядом стоял видавший виды трофейный трёхтонный «Мерседес-бенц L3000» с фургоном из фанеры и надписью «ПИВО». Открыв капот, лейтенант Каулакис делал вид, что возится с мотором. У левого торца пивного барака и позади него дежурили оперативники местного ОББ. Справа, за кустами сирени, скрывались старший лейтенант Ширин и старшина милиции из местных.

Стойко сразу узнал белокурого красавца с театральными усиками. Его фотография лежала во внутреннем кармане куртки. По оперативным данным МГБ – Ян Жериковский по кличке «Сом», правая рука Шперковича-Слона. Тридцать пять лет, бывший капитан бывшего Войска Польского. В конце сентября тридцать девятого командовал пехотной ротой в боях с частями Красной армии под Вареной. Был ранен, скрывался у родственников в Вильно. Числился в одном из отрядов АК. С прошлого, сорок пятого года, был заместителем Слона. В оперативке МГБ говорилось, что с сорок четвёртого года органы военной контрразведки «Смерш» подозревали Жериковского в работе на британскую военную разведку.

Стойко решил: Сома надо брать. Он ещё раз окинул взглядом территорию вокруг пивной. Сил хватало, оставалось решить, где брать – на улице или в пивной. Остановился на пивной. В случае стрельбы будет не так шумно, а шум им был ни к чему. Услышав стрельбу на улице, бандиты Бруса к пивной не пойдут. Страшновато было за Нестерова и Храмова. Узнают ли они Сома? Поймут ли, что он, Стойко, принял единственно правильное решение?

Докурив и бросив окурок в сторону «грузчиков», Сом не спеша отправился в пивную. Как только за ним закрылась дверь, Иваньков кошкой проскользнул к «опель-кадету», резким движением открыл правую дверь и метнул горсть песка в удивлённое лицо водителя. Схватив лежавший на правом сиденье ППШ, Шваньков ударом приклада в висок отключил бандита и, подав командиру знак рукой, что всё хорошо, уселся на правое сиденье. Стойко подозвал Ширина и велел передать участникам засады – всех выходящих из пивной брать и вязать. Ширин скорчил недовольную гримасу и спросил:

– Долго мы ещё здесь торчать будем? Есть охота. Может, зайдём перекусить чего?

Стойко побагровел. Еле сдерживая себя, прошипел:

– Исполнять приказ. Бегом!

Стойко и Каулакис быстро перетащили бандита в фургон, предварительно связав ему руки за спиной.

Нестеров узнал Сома и понял манёвр Стойко – запереть бандитов в пивной. Когда двое охранников Сома вошли и внимательно оглядели сидевших в зале, подвыпившие крестьяне быстро собрали свои нехитрые вещички, расплатились и тихо удалились. Один из бандитов уселся напротив Храмова, другой позади Нестерова, контролируя вход и весь зал.

Сом сел за соседний столик и стал делать заказ подошедшей буфетчице. Его охранники расслабились, закурили и тоже приготовились делать заказы. Отворилась дверь. В пивную вошли Стойко, Каулакис и три милиционера в форме. Бандиты потянулись за автоматами, но тут же были уложены на пол, на их запястьях щёлкнули наручники. Сом попытался из кармана галифе вытащить пистолет, но брошенная Нестеровым пивная кружка точно угодила ему в лоб. Пока Сом приходил в себя, наручники сковали и его руки. Храмов заметил, как буфетчица метнулась в подсобное помещение. Он догнал её, привёл в зал и усадил за стол рядом с бандитами.

Стойко и Нестеров оглядели выложенные на стол изъятые при обыске вещи Сома – пистолеты «вальтер П-38» и ТТ, карманные часы, блокнот, папиросы, зажигалка. Листая блокнот, Стойко обратил внимание на несколько столбцов цифр и какую-то фразу по-английски. Было похоже на шифр. Спрятав блокнот в карман, сказал:

– Здравствуйте, гражданин Жериковский. Мы чрезвычайно рады встрече с вами. Хочу сразу предупредить, ваши показания нас особенно не интересуют, вам по любому светит высшая мера по статье 58, пункты 1, 2, 7, 8, 10. Но если вы сочтёте необходимым помочь следствию, полагаю, суд это учтёт.

Сом криво ухмыльнулся:

– Знаем мы вашу гуманность. Всё равно сгноите в лагерях.

– Иными словами, показаний давать не будете?

Бандит отвернулся и, немного подумав, буркнул:

– Буду.

– Прекрасно! Тогда прошу, – Стойко указал на дверь, – карета подана.

Когда чекисты вместе с бандитами уехали, Нестеров, Храмов и Иваньков велели напуганной буфетчице принести пива. Холодное пиво остудило разгорячённых быстрой и удачной операцией милиционеров. Нестеров взглянул на часы – семнадцать тридцать. Похоже, гостей больше не предвидится. Надо готовиться к вечерней операции на вокзале.

– Поехали, – приказал Нестеров.

Повернувшись к скованной страхом буфетчице, заметил:

– И вы, гражданочка, вместе с нами.