Текст книги "С грустью и улыбкой о погонах и портянках"

Глава 6. Портрет с фотографии

Весна в том памятном дембельском году наступила рано и порадовала уже к средине апреля нежно-зелёной травкой и молодой листвой, где-то недалеко от города Ногинска. Тропинки вокруг части подсохли и просто манили пройтись или пробежаться в свободное время, на которое в выходные дни уже никто из офицеров-наставников не покушался.

Закончив тренировку с гантелями и со штангой и проходя мимо соседнего кубрика в сторону общего умывальника, Арсений увидел вернувшегося с пробежки в приподнятом настроении знакомого ещё по «учебке» в городе Колпино, сержанта Орлова. Тормознул около него, обменялись простенькими шутками.

– Вот пробежался, и возникла потребность написать чей-нибудь портрет, желательно молодой женщины или девушки, ты как на это смотришь? – выдал приятелю Володя.

– Смотрю положительно, только где тебе взять подходящую даму, в казарме точно нет. А свою подругу, почему не хочешь нарисовать? – обратил Сеня внимание армейского друга на подставку с фотографией на тумбочке у его кровати.

– Можно и с фотографии, но моя девушка не вдохновляет и волосы коротковаты. Главное, чтобы типаж подходящий был, – высказал пожелание потомок донских казаков.

Озадаченный сослуживцем, младший сержант Арсений Полушубков вымылся по пояс в умывальнике и вытерся полотенцем, затем медленно возвратился в свой кубрик первого взвода. Краем глаза заметил, как приятель прикалывает лист ватмана к чертёжной доске, прихваченной из Ленинской комнаты, и настраивается на творческий процесс, оттачивая специальный карандаш.

– Подругой перед службой в армии обзавестись не пришлось, так что помочь с фоткой, пожалуй, придётся кому-то другому, от желающих точно отбоя не будет, – подумалось Сене, подходя к своему койко-месту….

Внезапно курсант Арсений вспомнил, что пару месяцев тому назад получил письмо от родителей с фотографией младшей сестры. Ей как раз шестнадцать лет исполнилось в конце прошлого года. Отыскал в тумбочке конверт с письмом – фотография на месте, блондинка с косой, славянской внешности, вот только слишком молодо выглядит, больше девчонка, чем девушка.

Недолго думая, Сеня отправился к художнику, тот уже выбирал из нескольких фоток, с кого начать творческий процесс. Предъявил свою кандидатуру, и неожиданно сестрёнка победила в заочном конкурсе – «С кого начать писать портрет»! Остальным представителям своих прекрасных дам было рекомендовано: далеко их фотографии не прятать.

Затем воин-творец устроился на табуретке перед импровизированным мольбертом из чертёжной доски, поставленной на стул, пристально вгляделся в фото и ПРОЦЕСС СОЗДАНИЯ нового карандашно-портретного образа начал выкристаллизовываться в стиле графики прямо на глазах многочисленных зрителей. Как теперь часто можно услышать – в масштабе реального времени.

После нескольких небольших уточнений по внешности сестры и считывания с физиономии Арсения, как родного брата чего-то недостающего на фото, к ужину ШЕДЕВР – признание всеми присутствующими в прямом смысле этого слова, был готов на девяносто девять процентов.

– Небольшие дорисовки и перед отбоем портрет будет написан окончательно, – заверил мастер, не позволяя Сене снять ватман с доски и свернуть в рулон.

Учебная рота связи отправилась на ужин – дневальный клятвенно пообещал присмотреть за графическим карандашным шедевром. После возвращения в казарму возле портрета столпились разнокалиберные сержанты со всей роты, будущие младшие офицеры, пристально созерцающие карандашно-графическое чудо, боясь случайно прикоснуться.

Наконец последовали несколько удачных штрихов мастера и ПОРТРЕТ ГОТОВ. Получилось значительно лучше, чем на фотографии. Похожесть – просто потрясающая, но сестрёнка Арсения как-то повзрослела, и что-то в её облике неуловимо изменилось. Появились уверенность во взгляде и немного женской мудрости, как будто художник своё видение женственности в донских казачках перенёс на молоденькую прибалтийскую девушку….

Сене опять не позволено забрать уже готовый шедевр, так как грифель на ватмане нужно закрепить специальным лаком. Но возможны варианты: пиво или сахарная вода, аккуратно нанесённые пульвизатором, а иначе с годами изображение поблекнет и осыплется. В рулон скручивать ватман с портретом тоже пока не рекомендовано, чтобы не смазать изображение.

От предложенного приятелем гонорара в сумме двухмесячного денежного довольствия младшего сержанта, как раз до демобилизации, донской художник гордо отказался. Специального лака достать не удалось, сахарная вода оказалась плохим закрепителем, а в увольнение за пивом курсанта Полушубкова командир взвода не отпустил.

Около двух недель портрет красовался в помещении казармы, от желающих познакомиться с сестрой не было отбоя, а один старший офицер-преподаватель предложил даже полста полноценных советских рублей за него – Арсению пришлось в мягкой форме отказать любителю прекрасного.

За это время сержант Володя Орлов написал более десятка портретов жён и подруг курсантов и офицеров с их фотографий, но однажды проговорился, что по художественной ценности все они вместе не стоят ПЕРВОГО – он в него как бы частичку своей души вложил.

Вскоре донской художник выбрался в увольнение на сутки в благодарность ротного командира за портрет родственницы. Там капитально напился, попал на блатхату в криминальном предместье, что с ним частенько и на гражданке случалось. Благополучно выбрался и с чудом сохранившейся бутылкой пива прибыл в расположение роты в пять часов утра.

Разбудив приятеля Сеню, предложил немедленно закрепить грифель на портретном рисунке. Не соображая со сна, Арсений высказал мастеру карандаша всё, что о нём думал в тот момент и внёс предложение – выполнить процедуру после подъёма.

Утром, зайдя в кубрик к горе-закрепителю, курсант Сеня обнаружил подпорченный портрет с небольшими подтёками – пульвизатор оказался бракованным, а Володя Орлов слишком нетерпеливым. Портрет он, конечно, мастерски подправил, но былой графической чёткости достигнуть не удалось, осталась неуловимая смазанность образа. И на том – спасибо мастеру.

От греха подальше, Арсений Полушубков договорился с комроты на пару часов увольнения и отправил былой шедевр почтовой бандеролью домой. Заодно сообщил родителями по телефону, что послал сюрприз сестрёнке Наталье по почте. А отцу по секрету сообщил, что вернётся в конце мая с высоким званием после двух лет срочной службы. Чтобы порадовался.

– Наверное, прапорщиком. В газетах писали, что возродили в советской армии такое звание, – выдал ветеран войны недавнее решение партии и правительства.

– Там видно будет, нам нельзя об этом никому сообщать, военная тайна, – отшутился будущий офицер.

И подумал, что мало чем отличается своим непредсказуемым поведением от донского приятеля, тем более ещё почти месяц оставалось служить. Впереди зачёты и экзамены по военным дисциплинам пятимесячных курсов по подготовке офицеров запаса в народное хозяйство по линии Гражданской обороны.

ДЛЯ УКРЕПЛЕНИЯ ОБОРОНОСПОСОБНОСТИ СТРАНЫ.

По дороге в родную часть Сеня заскочил в магазин и прикупил горе-художнику бутылку вина – поправить здоровье, а через КПП пронести не проблема, сегодня дежурили курсанты из своей роты. Перед отбоем оба приятеля выпили на двоих бутылку портвейна, а мастерскую по штамповке карандашных грифельных портретов было решено свернуть. Вдохновение ушло, алкогольный допинг не помогал, да и заказы незаметно иссякли.

ВСЕМУ СВОЁ ВРЕМЯ.

В конце мая Арсений Полушубков возвратился домой, сестрёнка заметно повзрослела, а портрет дочери отец вставил в рамку под стеклом и он зажил своей жизнью, перемещаясь вместе с хозяйкой во времени и пространстве.

Иногда Арсению даже казалось, что графический образ оказывал на неё какое-то незримое влияние в переломные жизненные моменты, добавляя небольшой твёрдости и уверенности в себе, а иногда и настойчивости. Хотя этого в ней ранее не наблюдалось.

Вышла неудачно замуж – через восемь месяцев почти без истерик развелась, получила комнату на работе – вынесла все капризы престарелой соседки по квартире. Вышла замуж вторично, и после смерти старушки добилась её комнаты у властей, будучи беременной на втором месяце. Решила и родила сына, несмотря на тяжёлые роды и рекомендации врачей о прекращении беременности.

В начале девяностых годов прошлого века после разрыва со вторым мужем уже в другой стране Наталья с маленьким сыном оказалась в городе железного гостеприимства металлургов и химиков и выжила, хотя братская помощь и поддержка были минимальными, Арсений сам кувыркался в непростое время.

В трудный жизненный момент не сломалась, а перешла с престижной секретарской работы на рабочую должность. Заработала льготный стаж с выходом на пенсию в пятьдесят лет….

А в последние мгновения своей жизни не унизилась и не просила пощады у грабителя-убийцы, а защищалась, как могла….

Сейчас карандашный портрет молодой девушки, сестры Арсения находится у её сына Ярослава, который больше живёт своим умом и не любит слушать советы старших. Что-то получается, что-то не очень – это его жизнь.

Однажды Арсению пришлось заехать к нему по делам, и сразу его внимание привлёк лик сестры с портрета, стоящего на подоконнике рядом с компьютером, за которым сидел племянник.

В сложное время многим нужна поддержка, а иногда вполне достаточно рядом изображения близкого человека.

Глава 7. Инстинкт справедливости
Миниповесть

За пару суток до нового года ИО комроты связи, ну очень бравый лейтенант Беленький вызвал после обеда доблестного старослужащего, младшего сержанта Сеню в канцелярию.

– Собирай манатки, через два часа отправляешься по разнарядке на курсы младших лейтенантов в Подмосковье. Возражения не принимаются, да и документы на тебя уже в штабе полка. Добираться придётся своим ходом без сопровождающего, а с тобой ещё едет Энно. Чёрт, фамилию не выговорить, в общем, знаешь о ком речь, твой земляк из Таллинна, – на одном дыхании с ходу выложил новоиспечённый командир роты, небольшого роста с округлым лицом, поблёскивая линзами очков и не скрывая радости, что избавляется от непокорного подчинённого.

– За что такая немилость, товарищ лейтенант. Я же за вами в огонь и в воду готов, да и сержанты Кагайнис или Гринберг больше заслуживают такой чести, тем более у них техникум за плечами, – попытался выложить последний контраргумент будущий офицер запаса.

– Ничего, съездишь – проветришься, да и я тут без тебя отдохну. Гринберга отправить не могу, он единственный толковый специалист по радиостанциям средней мощности, а Кагайнис с сегодняшнего дня старшина нашей роты. Сам понимаешь, какой из тебя старшина роты, ты мне всю дисциплину загубишь в подразделении, а спросят с меня, – закончил разговор ИО комроты и выпроводил младшего сержанта Арсения из канцелярии, грустно вспомнив о новом прозвище «Маленький мотороллер», полученном месяц назад от Сени за свой внешний вид.

Как-то незаметно о прозвище узнали сослуживцы-офицеры из полка и теперь между собой по-другому бравого лейтенанта без улыбки и не называли.

В предновогодней суете обошлось без проводов с выпивкой и посиделками. Да и какой дурак будет тратить заблаговременно приобретённую водку на такое незначительное событие, как отъезд двоих старослужащих на офицерские курсы, терять которым кроме налаженного армейского быта и несостоявшегося празднования Нового года было нечего.

Лишь небольшое сожаление впоследствии осталось в памяти у Сени, что неполученные продуктовая посылка и небольшой денежный перевод из родного дома «накрылись медным тазом».

Затем бессонная ночь в поезде Рига – Москва, пролетевшая в пьяном угаре и оставившая лёгкие воспоминания от продолжительных поцелуев упругих девичьих губ молоденькой продавщицы, восполнившей недостаток мужского внимания вперемешку с материнской жалостью к солдатику и вышедшей на предпоследней остановке перед столицей.

Вживание в новую среду в первый месяц службы – учёбы на новом месте, где-то под Ногинском для курсанта Сени происходило медленно и отстранённо.

Новый год в качестве пока единственного курсанта первого учебного взвода в роте связи Центральных курсов частей ГО СССР Арсений встретил в гордом одиночестве на койке под звуки курантов, раздающихся из казарменного динамика и совершенно трезвым.

Армейский сослуживец Энно, нескладный ефрейтор высокого роста с замедленной реакцией попал в другой взвод и праздновал наступление нового года в противоположном конце казармы с встреченными земляками из Таллинна. Его новые приятели служили в другой части и не успели пропить все деньги в дороге на офицерские курсы.

Однако о своём русском земляке с северо-востока Эстонии однополчанин не забыл. Через пятнадцать минут после отсчёта курантами начала нового года он подскочил к «земляку» Сене и поздравил с праздником, пожав руку и вручив пару печенюшек и шоколадную конфету. Говорят, как Новый Год встретишь, так его и проведёшь….

В январе особых событий в учебной роте связи не произошло, комплектация взводов личным составом завершилась, даже оказалось несколько знакомых для младшего сержанта Сени сослуживцев ещё по учебке в городе Колпино.

Во второй половине января в роту прибыло пополнение откуда-то с Кавказа, около дюжины огромных амбалов больше напоминающих команду борцов в полутяжёлом и тяжёлом весе, прибывших на спартакиаду народов СССР и не похожих комплекцией на большинство курсантов-связистов учебной роты, не отличающихся отменным телосложением.

– А, вы откуда прибыли ребята, случайно не из Грузии? – наивно поинтересовался Сеня у старшего группы в звании старшины, мужчины около тридцати лет, не вписывающегося по габаритам в остальную группу.

– Из Азербайджана, – коротко, не желая продолжать разговор, словно отмахнувшись от назойливой мухи, ответил коренастый старшина – срочник чуть выше среднего роста и с жёсткой щёточкой усов на загорелой физиономии.

Затем повернувшись, тотчас непререкаемым тоном он выговорил указуху на гортанном языке крупногабаритному сослуживцу-азербайджанцу, похожему на гориллу с квадратным юношеским лицом, подтверждая свой статус лидера.

– Из Азербайджана так из Азербайджана, нам один хрен, без разницы, – тихо проговорил Сеня, отправляясь в другой конец казармы обменяться новостями с приятелем Энно с трудно произносимой эстонской фамилией, в переводе на русский язык означающей: «Речная гора».

Однообразные курсантские будни, именуемые офицерами-преподавателями учебным процессом и идейно-воспитательной работой с личным составом, понемногу начали утомлять. А формула командира учебной роты связи майора Красавцева, что «все курсанты равны между собой независимо от званий и ранее занимаемых должностей» оказалась не жизнеспособной, во всяком случае, для избранных.

В отличие от курсантов из славян и прибалтийцев, выходцев из средней Азии и большинства кавказцев, гордые прикаспийские джигиты не были распределены между разными взводами и поселились в отдельном помещении казармы – кубрике, рядом с импровизированной спортплощадкой, оборудованной для занятий тяжёлой атлетикой.

Чем мотивировал старшина Имранов, неформальный лидер и командир отдельного взвода курсантов из солнечного Азербайджана перед командиром и замполитом учебной роты связи, но в наряды, связанные с уборкой казармы или работой на кухне прикаспийских джигитов не ставили.

Не джигитское это дело мыть посуду на кухне или полы в казарме….

Месяц для курсанта Арсения пролетел почти незаметно, а чтобы скрасить вечернее безделье будущий специалист по гражданской обороне для народного хозяйства приобщился с группой таких же курсантов к накачиванию мышц «железом». Странно, но до службы в армии Сеня с трудом поднимал штангу равную собственному весу, а здесь, на курсах после трёх недель занятий умудрился толкнуть снаряд на двадцать килограмм больше своей нынешней комплекции, почти на полпуда превышающую допризывную.

Возможно, не хватало знаний и технических приёмов по поднятию тяжестей, которым его обучил новый приятель и старый сослуживец по учебке Володя Орлов, рослый уроженец из донского края, с усами на волевом лице и четырьмя курсами какого-то вечернего питерского ВУЗа за плечами.

Несмотря на то, что ношение усов и бороды в СА военнослужащим срочной службы было запрещено, в виде исключения такая возможность предоставлялась лишь лицам тех национальностей, для кого это служило неотъемлемым признаком национальной гордости. Почему-то по сложившейся традиции славяне к таковым не относились….

Как-то на очередном утреннем осмотре нечастый гость командир роты, майор Красавцев, быстро проходя мимо строя подтянутых и выбритых курсантов, неожиданно для себя притормозил перед курсантом Орловым. Обнаружив причину своей остановки в виде шикарных усов на его смуглом лице, коротко приказал: – Сбрить! Затем добавил: – И чтобы такого безобразия я больше в моей роте ни у кого не видел!!

– Не могу, товарищ майор, национальная гордость не позволяет, – возразил улыбающийся курсант Володя.

– Ну, и что за национальность у этой гордости? – с ехидцей в голосе, наклоняясь немного бочком и подставляя ухо в сторону усатого курсанта, поинтересовался грузный командир учебной роты, будучи сам с пышными усами.

– Русский!! – гордо ответил Володя Орлов и, видя изумление майора, добавил: – Из донских казаков!

– После развода на занятия личного состава зайдёшь ко мне в канцелярию роты, там и поговорим о национальной гордости, – не обостряя ситуацию, велел комроты, и быстро пройдя мимо строя недосмотренных курсантов, скрылся за дверью своей спасительной вотчины.

К занятиям взвода доблестный сержант Орлов присоединился после первого перерыва.

– Ну, как там всё прошло? – поинтересовался младший сержант у своего приятеля.

– Да поговорили «за жизнь». Майор, он нормальный мужик, сам из тех же краёв, с Дона. Наши станицы километров в тридцати одна от другой. Свои усы только здесь на курсах отпустил, когда стал командиром учебной роты связи, а до этого не разрешали. Просил меня усы всё-таки сбрить, чтобы авторитет не терять перед подчинёнными, – кротко изложил приятель почти часовую беседу в канцелярии.

– Так чего решил – сбреешь? – уточнил Сеня у сослуживца донских кровей.

– Повременю, а там видно будет, – закончил диалог гордый потомок с Дона.

Вот так младший сержант Арсений прикоснулся к проявлению национальной гордости в отдельно взятой учебной роте связи на офицерских курсах в советской армии где-то недалеко от Ногинска, младшего брата Иваново, также города потенциальных невест прядильно-ткацко-швейного производства.

А тем временем прикаспийские батыры изменили к большинству курсантов роты нейтрально пренебрежительное отношение на высокомерно снисходительное презрение. Выходцы из Азербайджана оказались дружной командой и менее чем за месяц после немногочисленных стычек в казарме или столовой и ночных разборок с избиением наиболее ретивых курсантов понемногу прибрали негласную власть в роте в свои руки.

При этом устанавливались порядки только в их пользу, от валяния с дремотой на койках перед ужином в тишине до вселения в сушилку казармы парочки сексуально-озабоченных шлюх-малолеток из несостоявшихся прядильщиц или ткачих, сделав их личными наложницами, интенсивно используемыми по прямому назначению в вечерне-ночное время. Правда, к чести большинства будущих младших лейтенантов их услугами за деньги, а платить нужно было прикаспийским джигитам, воспользовались только единицы.

Все эти события никак не задели доблестного курсанта Сеню, успевшего за месяц не только повысить свои личные достижения в тяжелой атлетике, но и познакомиться в многочисленных самоволках с молоденькой ткачихой в близлежащем от воинской части многоэтажном женском общежитии.

Девушка оказалась заложницей деревенских семейных традиций и строгого нравственного воспитания, поэтому дальше жарких поцелуев и объятий дело не продвинулось. А когда между обнимашками речь зашла об устройстве Сени после дембеля и до свадьбы на ткацкую фабрику учеником слесаря, слабая психика нашего героя не выдержала такого поворота в застоявшихся отношениях, и доблестный младший сержант с позором убрался по-тихому в свою казарму продолжать военное образование.

Тем более до СВОБОДЫ оставалось каких-то три жалких месяцев.

Конечно, и до Сени доходили слухи о возрастающем влиянии прикаспийских джигитов на неформальную жизнь в роте. Однако умудрённый предыдущим опытом службы и учитывая свой полусреднюю весовую категорию, менее четырёх пудов младший сержант Арсений придерживался в армии негласного правила: «Не связывайся, а не можешь дать сдачи, утрись и заткнись», услышанного от друга юности Анатолия, когда тот учил младшего брата Сашку «уму разуму».

Вот только жаль, что часто эмоции, а тем более инстинкты «бегут впереди паровоза» – разумного принятия решений.

Вот и курсант Арсений, еще до конца не оправившийся от несостоявшегося романа, решил перед ужином «потягать железо», словно забыв предостережения сержанта Орлова, о негласном тихом часе кавказских джигитов перед ужином. Не обращая внимания на возмущённые возгласы прикаспийских батыров на смешанном русско-азербайджанском диалекте пополам с матом, курсант-нарушитель расстегнул ремень, спокойно снял гимнастёрку и всё аккуратно уложил на табурет рядом с помостом.

Только не успел младший сержант Сеня в гордом одиночестве на импровизированной площадке установить начальный вес на штанге, как в его сторону направился с едва уловимой гримасой отвращения на словно подкопченном лице старшина Имранов, оказавшийся ближе своих нукеров рассчитывая уладить недоразумение собственными силами без свиты.

Благо возмутитель спокойствия и потенциальный противник выглядел как-то совсем невнушительно. Тем более для поддержания авторитета иногда надо показывать своим подчинённым, как по-хозяйски правильно улаживать конфликты и недоразумения.

За дальнейшим развитием предсказуемости событий наблюдали из своего кубрика не только прикаспийские батыры, приподняв голову над подушкой или присев на солдатские железные койки, но и около десятка стоявших неподалёку разнокалиберных сержантов других национальностей, не рискнувших до ужина заняться тяжёлой атлетикой.

Двигаясь в сторону невзрачного младшего сержанта, бравый старшина Имранов по пути прихватил гимнастёрку и ремень непослушного курсанта и небрежно кинул в его сторону, которые Сеня ловко подхватил и переложил в левую руку. Затем кавказский витязь, словно заигравшегося ребёнка левой рукой попытался столкнуть зарвавшегося «штангиста» с помоста, добавив что-то на родном языке.

Мягко отступив на шаг вправо, словно кошка, курсант Сеня аккуратно правой рукой подхватил под левую руку старшину, оказавшегося на треть головы выше ослушника и как минимум на десять килограмм тяжелее, и подвёл к стене казармы, на которой висела выписка из приказа комроты связи по распорядку дня, напечатанная крупным шрифтом: «Занятия со штангой, гирями и гантелями проводятся строго с 17—00 до 20—00 и с 21—00 до 22—30», а затем указал на время на приличных наручных часах неформального лидера и командира взвода прикаспийских батыров.

– Ну, вот и всё. Проблема решена, против приказа комроты не попрёшь, – успел подумать младший сержант Арсений, снова положив свои вещи на грубо сколоченный табурет.

Жаль только, что старшина то ли плохо воспринимал прочитанное по-русски, то ли успел рассмотреть недоумённые взгляды своих подчинённых, видевших фиаско своего повелителя, и всё-таки решил наказать грамотного курсанта по-своему.

Быстро сблизившись с потенциальной жертвой, старшина коротко выругался и, замахнувшись правой рукой,… оказался на полу, правда, быстро вскочил, стараясь в течение нескольких секунд обрести равновесие на непослушных ногах. Короткий удар справа в челюсть и всего-то в полсилы Сеня провёл автоматически, не думая о последствиях.

Впрочем, думать было некогда. В ближайшем кубрике прикаспийские батыры соскочили с коек, а горилла с квадратным юношеским лицом бросился к своему князьку на помощь, но неожиданно был остановлен жестом руки старшины Имранова, одновременно как бы показывая, что конфликт исчерпан и сейчас не подходящее время для разборок.

Тем более в канцелярии роты находился кто-то из дежурных офицеров по роте. Кроме того была и другая веская причина, о которой доблестный старшина никогда и ни кому не рассказывал. Пытаясь удержаться на подгибающихся ногах, он на секунду столкнулся с жёстким взглядом серо-голубых глаз не просто бойца, а воина, готового рискнуть даже жизнью ради своей правоты. Среди своих земляков таких людей командиру взвода тридцатилетнему старшине Имранову встречать не приходилось.

И ещё лидер кавказских джигитов не просто понял, а скорее прочувствовал, что его преданные нукеры не успеют добежать вовремя, а второй раз ему уже не удастся подняться без помощи. Какой после этого личный авторитет даже с широкой старшинской лычкой вдоль погон….

Пострадавший больше собственным авторитетом, чем физически старшина Имранов неспешно отправился к своим подчинённым нукерам в кубрик, откуда прикаспийские джигиты до самого ужина, никуда не выходили и тихо обсуждали сложившуюся ситуацию.

Интернациональная группа разнокалиберных сержантов быстро разошлась, разнося новость по своим взводам, никто не рискнул поработать с железом. Лишь старший сержант Крюков из соседнего взвода, довольно высокого роста и с кряжистой фигурой, обладающий недюжинной природной силой ненадолго задержался, поджидая маленького победителя в конфликте, младшего сержанта Сеню.

– Молодец! Сразу видно, не из бзделоватых. Ты что, боксёр? – похлопывая по плечу Арсения, спросил деревенский богатырь, с которым кавказские джигиты избегали связываться, а он без поддержки сослуживцев их просто игнорировал, не давая повода.

– Да какой там боксёр. Перед армией полгода походил на секцию, просто с тренером повезло. Всё-таки семикратный чемпион Эстонии, – ответил Сеня, вспоминая учебку, где Виктор Крюков был одним из негласных лидеров.

– Ладно, мне нужно со своими земляками из автороты перетереть ситуацию, а ты не бойся. Что-нибудь придумаем, – с этими словами старший сержант Крюков уверенной походкой, чуть ссутулившись, стремительно направился к выходу из казармы, обдумывая дальнейшие шаги по укрощению батыров.

Продолжение тренировки потеряло смысл, нужно было успокоиться и поразмышлять о случившемся, поэтому строптивый курсант Сеня отправился в кубрик своего взвода, где опустошённый душевно и физически присел на нижнюю койку сослуживца. Железные кровати в отличие от прикаспийских джигитов в помещении их взвода стояли в два яруса, а с понедельника наступила очередь Арсения спать на верхней койке.

Вернувшийся из умывальника голый по пояс и на ходу вытирающийся сослуживец, любитель рассказывать о своих любовных подвигах на гражданке и сменщик по койкам уже был в курсе случившегося и тотчас предложил Сене до конца недели вернуться на нижний ярус.

Так, на всякий случай. С нижней кровати легче отбиваться, если ночью нагрянут кавказские гости, а свою позицию определил короткой фразой:

– Извини, твои проблемы, сам и расхлёбывай.

И эта фраза оказалась позицией большинства курсантов взвода, которые перед ужином постепенно все собрались в кубрике и вели себя чуть более отстранённо, изображая занятость мелкими бытовыми делами так, как будто ничего не произошло. Каждый сам по себе.

– Ну, где собираешься нынешнюю ночь кантоваться? – поинтересовался перед построением на ужин сержант Володя Орлов. – Если хочешь, я договорюсь со знакомыми ребятами из роты химзащиты, там сегодня переночуешь, а дальше видно будет. Сам понимаешь, с твоим инстинктом несамосохранения оставаться в казарме это почти самоубийство.

– Пока не решил. Там тоже азербайджанцы есть – быстро своим землякам сообщат, да и вообще: надоело бояться. Если что, буду отбиваться до последнего, а там, куда кривая выведет, – завершил разговор младший сержант Сеня, трезво понимая, что и на приятеля сержанта Володю рассчитывать не приходится.

Нет ничего хуже, чем ожидание чего-то надвигающегося и неизбежного, особенно находясь в состоянии полного бездействия и с путаницей мыслей в голове, но если решение принято, то всё становится на свои места и приходит успокоение с жаждой любой деятельности.

После ужина Арсений сразу же отправился демонстративно к спортивному железу, где занимались любители тяжёлой атлетики и, договорившись с ними, прихватил два «блина» весом по 2,5кг. При этом времени на свою вылазку потратил столько, чтобы прикаспийские джигиты успели обратить внимание на эту подготовительную операцию. Немного потренировавшись ими в качестве импровизированного оружия рукопашного боя, положил под подушку.

Минут через пятнадцать, заметив возвращающихся после вечернего моциона трёх кавказских амбалов, Арсений опять обратил их внимание на себя. Сняв солдатский ремень, он несколько раз продемонстрировал своё умение обращаться с солдатским ремнем в качестве оружия: обмотав отработанным приёмом вокруг правой руки ремень, пару раз быстро превращал его в подобие разбойничьего кистеня, нанося удары воображаемым противникам.

Закончив демонстративную часть подготовки к ночной обороне от кавказских сослуживцев, курсант Сеня окончательно успокоился и приступил к зарождающемуся в сознании или всплывающему откуда-то из подсознания ритуалу духовного настроя к предстоящему ночному противостоянию.

За час до отбоя Арсений побрился, тщательно отмыл ступни ног и вымылся по пояс, обстриг ногти на руках и ногах, подшил свежий подворотничок и зашил порвавшуюся по шву гимнастёрку. Затем надраил до блеска сапоги и бляху ремня, под гимнастёрку надел чистый трикотажный спортивный костюм чёрного цвета, а вместо ненавистных портянок натянул на ноги новые шерстяные носки, недавно полученные в посылке из дома. Ложиться спать этой ночью несостоявшийся офицер не собирался.

Перед вечерней поверкой к Сене подошёл высокий, нескладный «земляк» и однополчанин, в трёх частях успели вместе послужить, но в разных взводах, Энно Арнольдович Йыэмяги, «Речная гора».

– Сеня. Я говорил с двумя друзьями из Таллинна о тебе, мы на твоей стороне. Эти азеры всех достали. Можешь эту ночь в нашем кубрике спать, есть свободная койка, – с мягким акцентом бережно подбирая слова, выдал ставший в одночасье настоящим другом земляк Энно.

– Спасибо Энно, наверное, я останусь в кубрике своего взвода, так мне спокойней, а то ещё подумают эти чурки, что у вас прячусь, – с теплотой в голосе поблагодарил Арсений обретённого друга.