Текст книги "Император из стали"

Сильные женщины у престола

Возок бодро летел по заснеженной Неве, превратившейся в это время года в один сплошной мост, по которому даже запустили трамвай. Зимнее Солнце, еле-еле приподнявшееся над горизонтом и уже готовящееся нырнуть обратно, старалось за это короткое время максимально насытить землю светом, от чего было нестерпимо больно глазам. Отражаясь от ослепительно белого снега, солнечный свет просверливал даже прикрытые веки и буквально жалил зрачки, привыкшие к полусумраку закрытых, законопаченных на зиму помещений.

Может быть из-за этого яркого сияния, а может быть из-за собственных мыслей, пассажир возка ёрзал на подушках и морщился, как от зубной боли. Увешанный угловатыми орденами мундир топорщился под тяжёлой шубой и врезался в тело под самыми неожиданными углами. Пассажиру возка в этот морозный день неудобным было абсолютно всё.

20 лет назад Манифестом императора Александра III от 14 марта 1881 года он был назначен регентом, «правителем государства» на случай кончины императора до совершеннолетия наследника престола Николая Александровича, а также в случае кончины или недееспособности последнего. И вот теперь, глядя на него, брата покойного императора и дядю ныне действующего совсем не так, как ему хотелось и думая совсем не о том, что полагалось думать в таких случаях, про этот пыльный манускрипт вспоминали все, кому не лень.

«Как было хорошо, пока был жив Саша! – думал про себя великий князь Владимир Александрович, с раздражением оглядывая угрюмые стены Петропавловки. – Как было просто и спокойно! Никто не просил принимать щекотливые решения. Никто не приставал с просьбами и не мучал подозрениями. Всё, что было неприятно, но необходимо, делал брат, император Александр III, а если он что-то пропускал, так на то его Императорская воля и можно было всегда пожать плечами и сослаться на решение самодержца.»[17]17
  По мнению графа С. Д. Шереметева, близкого друга Александра III, между императором и его братом Владимиром Александровичем происходило «нечто высшее, глубокое и похожее на культ». При этом император «признавал его нравственное превосходство». Однако не только любовался им, но и доверял, поручая ему весьма деликатные политические дела, например, создание «Священной дружины», закона об императорской фамилии и прочие, которые обычно не находят отражения в дневниках и мемуарах.


[Закрыть]

Владимир Александрович, несмотря на представительную внешность и громоподобный голос, вполне подходящий для публичных собраний, политику не любил. Точнее, он любил её ровно до того момента, пока она не мешала более приятным занятиям – великий князь был большим знатоком кулинарии и охоты. Кроме того, он был президентом Академии художеств, поклонником живописи и литературы, охотно рисовал сам и окружал себя артистами, певцами и художниками, первым финансировал заграничные балетные турне Дягилева. Иными словами, старался держаться подальше от власти, поближе к кухне.

Политиком негласно считалась его супруга – Мария Павловна, в семье – Михень. Урожденная герцогиня Мекленбург-Шверинская так и не соизволила перейти в православие, что не мешало ей занимать исключительно высокое положение в высшем обществе и содержать двор, превосходивший императорский своим великолепием и размерами.

Амбициозная, хваткая, умеющая подать себя в свете и в дипломатическом корпусе, она была очаровательной хозяйкой. Ее приемы, заслужившие репутацию блестящих, пользовались популярностью при европейских дворах. «Должно сознаться, – писал А. А. Мосолов, – великая княгиня знала свое „ремесло“ в совершенстве. Двор ее первенствовал в Петербурге». Приемы и балы славились продуманностью и великолепием, этот двор был продолжателем «большого стиля» эпохи Александра II, к столу приглашалось до 1000 человек.»

У великокняжеской четы с племянником Никки, скоропостижно ставшим императором Николаем Вторым, отношения изначально сложились покровительственно-снисходительные, на что царь, впрочем, совсем не обижался, испытывая перед именитым дядей, доверенным лицом и лучшим другом своего отца, заметный даже для посторонних комплекс неполноценности[18]18
  Как писал про великого князя генерал Мосолов:
  «Красивый, хорошо сложенный, хотя ростом немного ниже своих братьев, с голосом, доносившимся до самых отдаленных комнат клубов, которые он посещал, большой любитель охоты, исключительный знаток еды, Владимир Александрович обладал неоспоримым авторитетом. <…> Государь Николай II испытывал перед Владимиром Александровичем чувство исключительной робости, граничащей с боязнью.


[Закрыть].

Всё изменилось после свадьбы Никки и Аликс. Первой взбрыкнула новоиспеченная императрица, высокомерно отвергнувшая предложение Михень «дружить домами»[19]19
  Отношения императрицы Александры Федоровны и великой княгини Марии Павловны были открыто враждебными, по словам А. Мосолова, «Мария Павловна, женщина умная и властолюбивая, пожелала стать наперсницею и опекуншею государыни, но сразу получила холодный и решительный отпор, благодаря чему и стала неприязненно относиться к императрице».


[Закрыть], после чего супруга Великого князя закусила удила и начала исподволь готовить скромненький такой дворцовый переворотик, начав с настойчивых попыток выдать свою единственную дочь Елену за брата императора – Михаила Александровича – наследника престола.

Не надо было обладать особой фантазией, чтобы предположить – вслед за матримониальными планами последуют интриги с целью отстранения Николая Второго от власти, а уж каким способом – тут можно вообще дать волю фантазии. И вот теперь весь двор наблюдает «картину маслом» – на императора одно за другим происходят сразу три покушения на фоне Михень, суетящейся вокруг наследника. Еще и про Манифест Александра III вспомнили – и у «злых языков» в высшем свете сложилась вся мозаика – пока Аликс не родила сына, Александровичи устроили охоту на Николая II, имея на руках документ о регентстве Владимира Александровича и подстраховываясь «правильным» бракосочетанием Елены с Михаилом. В эту строку хорошо ложилось и «лыко» откровенной вражды Михень с Алекс, и казнокрадство еще одного брата покойного императора – генерал-адмирала Алексея Александровича, и так вовремя случившаяся «неприятность» во время коронации на Ходынке, которую вполне мог подстроить третий брат – московский губернатор Сергей Александрович.

Два подозрения отменяют презумпцию невиновности, три – делают суд пустой формальностью. Именно об этом с тоской думал великий князь Владимир Александрович, подъезжая к Аничкову дворцу, бывшей резиденции своего покойного брата Александра III и нынешней резиденции его супруги, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, миниатюрной женщины, в кругу семьи – просто Минни.

Минни!… По своему положению в обществе и весу в политике это была совсем не Мини, а очень даже Макси! Железный характер и такую же хватку этой крошечный дамы оценили практически все, кто пытался каким-то образом продавить через нее нужное решение или использовать Марию Федоровну для своей интрижки.

После смерти мужа, Александра III, и вступления на престол сына, Николая II, для вдовствующей императрицы начался новый период жизни. Умная, властная женщина, обладавшая природной интуицией, она постоянно стремилась направить сына в его делах, уберечь от чуждого вредного влияния, окружить нужными людьми. И действительно, в первые годы царствования Николая II мать имела на него большое влияние. «Спросите матушку», «я спрошу у матушки», «надо спросить maman» – так отвечал Николай II на вопросы по поводу назначения очередного министра.

По меткому замечанию княгини Л. Л. Васильчиковой, Мария Федоровна «обладала как раз теми качествами, которые не доставали ее невестке. Светская, приветливая, любезная, чрезвычайно общительная, она знала всё и вся, ее постоянно видели, и она олицетворяла в совершенной степени ту обаятельность, то собирательное понятие «симпатичности», которое так трудно поддается анализу и которому научить невозможно. Она была любима всеми, начиная с общества и кончая нижними чинами Кавалергардского полка, чьим шефом она являлась». Любовь эта была не показная. Будучи командующим всей гвардии, великий князь Владимир Александрович отчетливо понимал – стоит Минни пошевелить своим очаровательным миниатюрным пальчиком и её кавалергарды, порвут его, как тузик – грелку. Поэтому, обычно шумный и говорливый, в её компании великий князь предпочитал больше молчать и слушать, особенно сейчас, когда цель вызова «на ковёр» была кристально ясна и печальна, как плакучая ива осенью.

Плохим знаком были первые же минуты аудиенции – великого князя встретила не сама хозяйка дворца, а князь Гео́ргий Дми́триевич Шерваши́дзе, состоящий при Марии Федоровне в должности обер-гофмейстера и попутно оказывающий другие, публично неафишируемые, услуги. Вдовствующая императрица ждала своего родственника в голубой гостиной, которая лучше всего оттеняла её холодную ярость, пробивающуюся сквозь аристократические манеры и дворцовый этикет.

– Ну вот что, Вольдемар, – начала Мария Федоровна тоном, от которого замёрзли в клетке канарейки. – Я могла бы долго и нудно пересказывать факты, которые ты и без меня прекрасно знаешь. Я могла бы два часа говорить о том, о чем судачат во всех салонах столицы. Но меня интересует ответ только на один вопрос: кто из вашей гнусной компании носит прозвище Фальк?

Салон погрузился в тишину, как подводная лодка – в пучины мирового океана. Метель, понемногу занимающаяся за окном, вполне заменяла шум воды, заполняющей балластные цистерны, а треск дров в жарко натопленной «французской» печи – скрип корпуса, принимающего на себя давление глубины.

Великий князь Владимир Александрович молча медленно опустился на оба колена и дрожащим, неестественным от волнения голосом, в котором смешались страх и смертельная обида, произнес:

– Матушка Мария Федоровна… Минни… Клянусь памятью моего брата и твоего супруга, клянусь жизнью моих детей… никогда я… никто из нас… да я сам голыми руками придушу…

– Не клянись детьми, Волдемар, – дрогнувшим голосом ответила вдовствующая императрица и присела на ближайшую банкетку, устало сложив руки на коленях. Только теперь великий князь понял, что она держится из последних сил. – Ты никогда не занимался их воспитанием и не знаешь что это, когда ОН отнимает частицу тебя самого… Мой Никки, конечно, не Александр, и ты хорошо знаешь – не он должен быть императором. Но независимо от того, хороший или плохой правитель – он мой сын и я не дам, слышишь, Волдемар, не дам растерзать его на моих глазах, как растерзали твоего отца – Александра II…

Владимир Александрович медленно поднялся с колен, отряхнул с мундира невидимую пыль и ответствовал уже более спокойным и уверенным голосом.

– Думаю, Минни, что слухи о беспомощности и беззащитности Его Императорского Величества сильно преувеличены. Во всяком случае последний месяц он принимает решения, которые по своим масштабам и решимости больше подходят Петру Великому, чем всем нам известному Никки.

– Что я ещё не знаю про своего сына? – удивленно приподняла бровь вдовствующая императрица.

– Доступ к императору в настоящее время затруднен настолько, что личную аудиенцию не могут получить даже самые настырные, имеющие весьма веские причины для очной встречи. Общение с министрами – только письменное, посредством нового статс-секретаря – князя Ратиева. Ликанский дворец, где император изволит пребывать, поправляя здоровье, окружен тройным кольцом охраны, и подразделения, стоящие во внешнем кольце, не имеют никакой возможности проникнуть через внутреннее оцепление. Состав караулов постоянно меняется. Все близлежащие высоты охраняются постоянными постами Кавказского гренадерского корпуса, все дороги и даже тропинки патрулируют казаки. Не знаю, кто разрабатывал эту систему охраны, но этот человек знает свое дело – злоумышленникам осуществить задуманное будет теперь крайне сложно…

– Это мне известно…

– После третьего покушения император изволил объявить об упразднении свиты, а его активность в наборе новых приближенных заставляет предполагать, что он решил пойти по стопам своего пращура – Петра Великого – при его персоне сейчас находится столько инженеров и учёных, сколько не было у престола за предыдущие полвека. Но самое главное – это его собственное «потешное» войско. Количество инвенций в нем так велико, что смело можно говорить о полках нового строя… Вот полюбопытствуй, – и великий князь широким жестом достал из-за обшлага и протянул Марии Федоровне скромную брошюру «Временный полевой устав Вооруженных сил. Маневренная война.»…

– Действительно любопытно, – погладив рукой шершавую обложку, удивленно покачала головой Мария Федоровна. – Никогда не замечала за Никки любви к работе с документами, тем более с такими скучными, как воинские уставы и артикулы…Впрочем… Генерал Трепов свёл с ума всех фрейлин сообщением о наборе женщин в жандармский корпус. Число прошений от мающихся скукой домохозяек, уже, кажется, превысило число жителей столицы…

– Не только в жандармский корпус, – уточнил великий князь. – Никки отменил все ограничения для обучения дам на врачебных и педагогических факультетах. В Императорском Московском университете – фурор и аншлаг…

– Поразительный результат покушений, не находишь?

– Как человек военный, скажу – после того, как смерть свистнет над головой шрапнелью, в человеке просыпаются неведомые ранее способности и таланты, а мозг предлагает решения, о которых в мирное-спокойное время никогда не задумался бы.

– Я не была на войне, но я в курсе, – усмехнулась Мария Федоровна, – для мужчин жизненно необходимо получить пинок под зад, чтобы двигаться вперед…

– Беда только в том, что судьба не всегда может рассчитать свои силы, и пинок иногда получается смертельным…

– А что сиё означает? – и пальчик вдовствующей императрицы ткнулся в гриф «Совершенно секретно».

– Эта фраза означает, Минни, – вздохнул Владимир Александрович, – что, раздобыв сей документ и передав его тебе, я уже совершил должностное преступление, которое грозит мне самыми серьезными неприятностями.

Мария Фёдоровна впервые за время аудиенции улыбнулась:

– Ты так убедительно прибедняешься, Вольдемар, что можешь легко ввести в заблуждение такую доверчивую женщину, как я… Неужели именно из-за всех этих инвенций, изложенных в этой книжице, нашего Никки так усердно пытаются убить?

– Уверен, Минни, что эти покушения – цепь не связанных между собой случайностей. Каждое должно рассматриваться и исследоваться отдельно. Я тебе обещаю, что приложу все свои силы и всё свое влияние, чтобы выявить и наказать злодеев, включая не к ночи упомянутого Фалька. Это имя так часто поминают, что мне лично начинает казаться – кто-то просто хочет этим именем отвлечь нас и пустить по ложному следу…

– Хорошо, Вольдемар, – спустя паузу кивнула головой Мария Федоровна. – Будем считать, что ты меня успокоил и убедил. Ступай же исполнять своё обещание, мне необходимо побыть одной и постараться хотя бы немного отдохнуть – не сплю уже вторую ночь подряд… У князя Шервашидзе заготовлен приказ, который тебе надобно подписать – я немедленно отправляюсь к своему сыну и меня будут сопровождать мои кавалергарды…

– Вы выбрали, кто именно? – уточнил Владимир Александрович.

– Все, Вольдемар! Со мной отправится весь мой полк в полном составе, включая музыкантов и интендантов. Если рядом с императором уже идет война с применением артиллерии, ему наверняка вскоре понадобится резервы…

Историческая справка

«Тётушка Михень» дважды пыталась подкатить к трону через династический брак. Но в 1901 году ее дочери Елене не удалось стать супругой Михаила Александровича, а последняя попытка помириться, предпринятая в 1916 году, когда ее сын Борис Владимирович посватался к цесаревне Ольге Николаевне, закончилась окончательным разрывом, после чего её двор окончательно перешёл в жёсткую оппозицию… Об этом же определенно свидетельствует дворцовый комендант В. Н. Воейков: «Великая княгиня Мария Павловна Старшая, по доходившим до меня сведениям, не стеснялась при посторонних говорить, что нужно убрать Императрицу».

«Ледо́вый трамва́й Санкт-Петербу́рга» – трамвайная система, функционировавшая в зимнее время с 1895 по 1910 годы в Санкт-Петербурге на льду Невы.

Будущее отбрасывает тень на прошлое

Император на секунду остановился и внимательно прислушался к своим ощущениям. Да, именно вину он чувствовал, подходя к этому бравому молодцеватому полковнику, пожирающему глазами начальство и наверняка ломающему голову – за какой-такой надобностью Его Императорскому Величеству понадобился скромный инженер-химик Михайловской артиллерийской академии Влади́мир Никола́евич Ипа́тьев?

Он был произведен в офицеры в день солнечного затмения, когда Дмитрий Менделеев совершил знаменитый полет на воздушном шаре. Получив казенные деньги на обмундирование, посчитав, что можно обойтись и без зимнего офицерского пальто с барашковым воротником, сэкономленное потратил на оборудование для собственной лаборатории. «Запойный» – говорили о его влюбленности в химию сослуживцы.

Даже рождение дочери он «отпраздновал» у пробирок и реторт:

«Несмотря на такую ночь, я решил, что для успокоения нервов лучше всего отправиться в лабораторию. Зашедший ко мне коллега был поражен, когда узнал о моей работе после такой ночи. Но у меня было две радости: рождение дочери и получение интересного гликоля».

– Влади́мир Никола́евич Ипа́тьев? – произнес император голосом простуженного человека, только-только вернувшегося к активной жизни после постельного режима, – ученик Алексея Евграфовича Фаворского? Тот самый, которому в Мюнхене профессор Байер разрешил опубликовать работу под вашей собственной фамилией?

– Так точно, Ваше императорское величество! – гаркнул полковник, удивляясь осведомленности государя о столь частных деталях его биографии.

– Лихо, – тряхнул головой император, улыбаясь в усы. – Исследования, которые стажеры выполняют под его руководством, мэтр обычно публикует только под своим именем, а для Вас сделал исключение… Лихо…

Император, ступая осторожно, будто по раскаленному песку, аккуратно прошествовал к накрытому в углу столику с ярко начищенным медным самоваром. Только сейчас Ипатьев заметил, с каким трудом он ходит – сутулясь, припадая и подволакивая левую ногу…

– Проходите – присаживайтесь, Владимир Николаевич, – кивнул на сервированный стол монарх, – в ногах правды нет. Хотя, кто его знает, где она вообще есть… Философию оставим на десерт… Вы стажировались в Париже у Вьеля по пороху и взрывчатым веществам, после чего защитили сразу две диссертации, одна из которых: «"Взрывчатые свойства тринитрокрезола и тринитронафталина»… Так?

Брови полковника опять поползли вверх и он попытался вскочить для ответа по всей форме, однако был остановлен легким движением руки и голосом, в котором не было ни капли официоза.

– Сидите, Владимир Николаевич, не вскакивайте, у нас сегодня не официальный приём, а просто доверительная беседа. Мы сегодня можем поделиться своими мыслями, планами, выслушать конструктивную критику и предложения. Согласны?

– Так точно, Ваше Величество, – кивнул Ипатьев, – после того, как вы озвучили достаточно специальные частности моей работы, я готов вообще только слушать. Мне даже интересно, что вы еще обо мне знаете?

Император широко улыбнулся и погрузился в чаепитие. Даже если бы захотел, он не мог сказать, как много он знает про судьбу гениального химика, и не только из-за фантастичности своей информации. Ипатьев был одним из живых укоров лично ему, как руководителю первого советского государства.

Владимир Николаевич принадлежал к тем немногим ученым, которые сочетали в себе качества теоретика самого высокого класса и инженера, способного уже завтра строить новый завод по открытой им сегодня технологии. Среди химиков таких исследователей история может назвать не более десяти. Он изобрел новый способ катализации при высоких температурах и давлениях и сразу же сконструировал "бомбу Ипатьева" – прибор, ставший прообразом всех реакторов и автоклавов нового типа.

Во время Первой мировой войны возглавил Химический комитет при Главном артиллерийском управлении, запустил первый бензольный завод – всего их построили около двух десятков, потом первый в России завод по синтезу азотной кислоты. Это были принципиально новые технологии – производство толуола из нефти, получение азотной кислоты из аммиака, выделяющегося попутно с бензолом при коксовании угля; были организованы производства фосгена и хлора. В результате его кипучей деятельности, общее производство взрывчатых веществ отечественной промышленностью возросло в девять раз – с 330 тысяч до 2,7 млн пудов в год. Практически Ипатьев в годы войны основал отечественную химическую промышленность, находящуюся до этого в полузачаточном состоянии.

После революции этот удивительный человек остался в СССР, поднимал из руин порушенные гражданской войной производства, не забывая исследования и постановку опытов, в частности – для получения синтетического каучука из спирта и нефти. Он же был инициатором создания Радиевого института, без которого не получилось бы отечественного атомного щита.

Сталину докладывали по линии Коминтерна, как во время одной из командировок в Германию в 1927 году Ипатьева пригласили в гости к нобелевскому лауреату В. Нернсту. Там во время обеда один из немецких профессоров спросил, почему он не хочет покинуть СССР и не переселиться за границу для продолжения своих научных работ, где несомненно, будет гораздо больше удобств? Владимир Николаевич не замедлил ответить, что, как патриот своей Родины, он должен остаться в ней до конца своей жизни и посвятить ей все свои силы. Профессор Эйнштейн, услышав ответ, громко заявил: "Вот эти слова и я вполне разделяю, так и надо поступать".

Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему про свои планы…Уже через пять лет и Эйнштейн, и Ипатьев стали эмигрантами, спасаясь от репрессий, а он – Сталин, тогда не придал этому происшествию должного значения – настолько был увлечен внутрипартийными интригами, перерастающими на глазах в новую гражданскую войну. Ипатьев, выехав на Международный энергетический конгресс в Германию в 1930 году, уже там узнал об аресте своего друга – профессора Шпитальского и решил не возвращаться в СССР, впоследствии уехав в США.

Его крупнейшим открытием стал в 1936 году каталитический крекинг, позволивший намного увеличить выход бензина при переработке нефти. Это изобретение немедленно было использовано промышленностью, и в 1935 году фирма Shell выпускала продукты с использованием промышленного каталитического крекинга в количестве 3000 кубометров в час. Это изобретение позволило синтезировать и полимеризовать этилен, полипропилен и другие популярные изомеры.

Вторым прославившим его изобретением стал высокооктановый бензин, позволивший американским самолётам добиться решающего перевеса в скорости во время Второй мировой войны. Особенность такого бензина – стойкость к детонации, возможность форсировать режим работы двигателя, что особенно было важно в авиации. Именно благодаря ипатьевскому бензину британская армия в 1940 году смогла победить немецкую Люфтваффе в «Битве за Британию». На это мало кто обращает внимание, но главными поставками в СССР по ленд-лизу были не тушёнка и не оружие, а именно высокооктановый бензин – топливо русского инженера Ипатьева.

Исследования Ипатьева позволили наладить производство всевозможных пластмасс, без которых американцы вскоре не представляли себе жизни. Русский гений в США получил более 200 патентов…

И при этом до самой смерти Владимир Николаевич мечтал вернуться на родину. Андрей Громыко, служивший в первой половине 40-х послом СССР в Вашингтоне, докладывал Молотову и Сталину, как престарелый учёный плакал у него в приёмной, бессильно повторяя: «Поймите, мне нет жизни без России».

Император нахмурился и отставил чашку… Когда же ему стало первый раз невыразимо стыдно и досадно? После доклада Громыко? Да нет, тогда на подъёме от побед на фронтах он испытал даже лёгкое злорадство – «вот видишь, и без тебя справились!» Нет, первый раз его обожгло чувство совершенной непоправимой ошибки, когда он прочел интервью одного из учеников Ипатьева – американского профессора Г. Сайнса:

«Вы, русские, не представляете себе, кого вы потеряли в лице Ипатьева, не понимаете даже, кем был этот человек. Каждый час своей жизни здесь, в США, всю свою научную деятельность он отдал России. Беспредельная любовь к родине, какой я никогда и ни у кого из эмигрантов не видел, была той почвой, на которой произрастали все выдающиеся результаты исследовательских трудов Ипатьева».

Второй раз кольнуло сердце, когда он запросил расширенную справку и узнал, что уже будучи обеспеченным и признанным в США, Ипатьев брал к себе в лабораторию только русских, или американцев, владеющих русским языком. И этот «каприз» работодатели ему прощали – дивиденды от результатов работы гениального ученого стократ перевешивали эти мелкие неудобства.

– Владимир Николаевич, – промолвил император, прерывая паузу, – что вы знаете про Уильяма Крукса?

– Немного, – подобрался полковник, понимая, что император переходит от чаепития к делу, – открыватель таллия, великий мистик и спиритист…

– Да, и это тоже, – согласился государь, – он еще и первопроходец – первый, кто получил гелий в лабораторных условиях, и этот газ крайне важен для повышения обороноспособности государства… Но сейчас я про другую, не менее важную для нас инициативу британского химика. Вот послушайте:

«То, о чем я буду говорить, касается всего мира, всех народов и каждого человека в отдельности. Это животрепещущий вопрос сегодня и вопрос жизни и смерти для грядущих поколений. Англия и все цивилизованные нации стоят под угрозой гибели от голода. Население растет, а земли мало. Мир свыкся с мыслью, что где-то еще есть свободные миллионы акров, которые в любой момент можно распахать, чтобы прокормить все увеличивающееся население земного шара. Но это неверно: скоро все свободные земли будут использованы. Нам остается только один путь – усиленно удобрять поля, чтобы снимать с них более высокие урожаи. Нам нужен азот. Где же его взять? Некоторое количество азота дает клевер, но его уже применяют не первый год, и это не спасает положения. Мы удобряем поля селитрой, но запасы ее в Чили не безграничны. Через двадцать-тридцать лет они будут истощены. И тогда мир окажется на краю бездны. Тридцать лет – это миг в жизни народов. Многие присутствующие здесь, быть может, будут сидеть и в 1928 году на очередном съезде Британской ассоциации, и они увидят тогда, насколько правильны были мои предсказания. Есть, однако, луч света в этой мрачной картине. Азота в свободном состоянии сколько угодно на земле. Надо научиться связывать его, связывать во что бы то ни стало! Химик должен прийти на помощь человечеству, над которым нависла угроза. Только химия может предотвратить голодную смерть и создать на земле изобилие…»

– Это же про нас, Владимир Николаевич! Про нашу страну с её бедными почвами. Про крестьян, которые постоянно недоедают. Это как раз та палочка-выручалочка, с помощью которой можно тремя хлебами накормить десять тысяч верующих… Но это еще не всё. Для производства патронов и снарядов нужны порох и взрывчатые вещества. А для этого требуется азотная кислота, которую получают…

– Опять же из селитры, – автоматически закончил мысль императора полковник, прикидывая что-то в уме.

– Да, опять она, проклятущая… Хоть азот означает «безжизненный», без него жизнь невозможна. Все ткани нашего тела, наши мышцы, мозг, кровь – все построено из веществ, содержащих азот. Откуда же он попадает туда? Вдыхаемый нами азот, выходит из наших легких совершенно неизмененным – ни одна его частица не усваивается нашим организмом! Мы не умеем использовать свободный, нейтральный азот. Дыхание не насыщает нас. Мы потребляем только уже ранее, без нас связанный азот, тот, который содержится в животной и растительной пище. Каждая котлета или яичница, которую мы съедаем, – это азотный паек, взятый нами в готовом виде у животных. А животные берут связанный азот у растений, извлекающих его из почвы. В почву же он попадает из навоза, из гниющих остатков растений. Только некоторые бактерии умеют прямо из воздуха извлекать нужный для жизни азот. Они «едят» свободный азот, они связывают его, превращают в сложные азотистые вещества, из которых строится живая клетка. Из далекого Чили огромные залежи ископаемой азотной соли, где сидит «пленный» азот, мы стали добывать и развозить по всему миру, торговать им, скоро будем драться за него… А в то же время над нашими головами струится безграничный океан свободного азота, из которого на четыре пятых состоит вся наша атмосфера…

– Надо только научиться добывать этот ценнейший ресурс прямо из воздуха, – закончил мысль Ипатьев и взглянул на монарха с каким-то новым интересом, как на коллегу, – смело, Ваше величество…

– Что же тут смелого? Подумать? – испытующе взглянул в глаза полковнику император. – Воплотить это в виде работающей промышленной установки – вот это действительно смело.

– Это приказ, Ваше величество?

– Это предложение, Владимир Николаевич, и вы можете его отклонить, если считаете…

– Даже не подумаю, но у меня есть несколько вопросов: какие средства будут выделены на исследования и эксперименты?

– Все, которые вы запросите.

– Какие у меня будут полномочия?

– Самые широкие.

– Какие сроки?

– Самые ограниченные… У нас нет времени ни на что, и нам нужно всё и сразу.

– Чертовски заманчивое предложение, Ваше величество, боюсь я не смогу от такого отказаться. Разрешите приступать?

– Разрешаю и, простите, с этого момента вы – охраняемое лицо, работа которого является секретной, поэтому придется терпеть некоторые личные ограничения. Привыкайте, Владимир Николаевич. Спасать мир – дело не только утомительное и затратное, но и крайне небезопасное…

* * *

Не успело остыть кресло, на котором сидел инженер-полковник Ипатьев, а перед императором стояли навытяжку офицеры, которых лично для него разыскал Ратиев и пригласил на аудиенцию, недоумевая, для чего государю эти молодцы и откуда он вообще узнал про их существование. Император и сам себе не мог объяснить, почему и с какой целью его тянет к этим людям, зачем он хочет посмотреть им в глаза, спросить о чем-то… всё равно о чём, просто подышать с ними одним воздухом и наконец понять все мотивы, которые двигали ими на весьма тернистом пути.

Император прохаживался перед коротким строем, испытывая смешанные чувства смущения и удовлетворения. Как он в своё время мечтал, чтобы эти люди стояли вот так перед ним, навытяжку, как отчётливо понимал, что это только бесплодные мечты, поэтому сейчас у него было горячее желание ущипнуть себя покрепче, дабы убедиться, что все происходящее – не сон и всё, что он видит, происходит на самом деле.

Князь Ратиев, остановившись на правом фланге, раскрыл журнал учета:

– Полковник Юде́нич Никола́й Никола́евич – штаб-офицер при управлении 1-й Туркестанской стрелковой бригады. С 28 мая отбывает цензовое командование батальоном в 12-м гренадерском Астраханском полку…

«Герой русско-японской, Во время Первой мировой, командуя Кавказским фронтом, сорвал планы Османской империи по захвату российского Закавказья и перенёс боевые действия на турецкую территорию. В 1919 чуть было не взял революционный Петроград – бои шли уже в предместьях. Умер от туберкулеза в Каннах,» – услужливо подсказала императору память.

– Подполковник Ке́ллер Фёдор Арту́рович – драгунский Лубенский полк, помощник командира полка по строевой части…

«Успел повоевать в нижних чинах в 1877 в русско-турецкую, дважды георгиевский кавалер, русско-японскую пропустил, зато в Первую мировую – первая шашка России, отказался признавать отречение царя и присягать Временному правительству, убит в 1918-м петлюровцами», – вспомнилось царю.

– Капитан Корнилов Лавр Георгиевич – помощник старшего адъютанта штаба Туркестанского округа, – продолжил представление Ратиев.