Текст книги "Император из стали"

Короткая остановка. Длинная пауза. Внимательный взгляд на ярко-выраженные азиатские черты офицера.

– Кроме обязательных для выпускника Генерального штаба немецкого и французского языков, вы хорошо овладели английским, персидским, казахским, монгольским, калмыцким, китайским языками и урду?[20]20
  Император цитирует «Настольную книгу офицеров» И.Н. Болотникова от 1910 года.


[Закрыть]

– Так точно, Ваше величество, – сейчас учу еще японский…

– А почему именно японский?

– Думаю, что это наш самый вероятный противник в ближайшее время…

– Ну что ж, хорошо что мы думаем одинаково…

– Капитан Дени́кин Анто́н Ива́нович – командир батареи во 2-й артиллерийской бригаде…

Император остановился напротив офицера-артиллериста и долго смотрел на его лицо с упрямым подбородком, только – только начавшим зарастать бородой, еще не приобретшей фирменных «деникинских» очертаний. В 1941, когда сыпался фронт и всё государство держалось на соплях, к Сталину пришел Мехлис, сообщил, что Деникин отказался сотрудничать с Гитлером и призывает оказать посильную помощь Советской России, включая личное участие в войне с захватчиками. «Надо бы опровержение напечатать! – резюмировал комиссар, – где это видано, чтобы белогвардейцы за Красную Армию воевали?»… «Какое опровержение! – взъярился Сталин, – ты видишь, в каком мы положении! Да если этот Деникин сагитирует воевать за нас хотя бы одну дивизию, я ему в ноги поклонюсь и тебя заставлю!»…

– Я знаю, что генерал Сухотин произвольно изменил списки выпускников, причисленных к Генеральному штабу, – произнес вслух император, – в результате чего Вы не попали в их число. Знаю, что воспользовались предоставленным уставом правом, подали на генерала Сухотина жалобу «на Высочайшее имя». Несмотря на то, что собранная военным министром академическая конференция признала действия генерала незаконными, Вам предложили забрать жалобу и написать вместо неё прошение о милости, на что вы ответили: «Я милости не прошу. Добиваюсь только того, что мне принадлежит по праву». Вашу жалобу отклонили, а Вас не причислили к Генеральному штабу «за характер!»

– Да, так оно и есть, – слегка севшим от волнения голосом отрапортовал Деникин, выжидающе глядя на императора.

– Браво, капитан! – улыбнулся император и протянул руку для пожатия, – я вас поддерживаю, надеюсь, что и вы поддержите меня, когда придёт время.

Смущенный таким внепротокольным жестом монарха, капитан замешкался, снимая ставшую непослушной перчатку, затем сильно сжал поданную руку, побледнел, и, с трудом держась на ногах, просипел ещё больше севшим голосом совершенно неожиданное для себя:

– Наше дело – правое, победа будет за нами!…

– Даже не сомневаюсь, – внимательно посмотрев ещё раз на капитана, император сделал шаг к следующему офицеру.

– Подпоручик лейб-гвардии Ма́рков Серге́й Леони́дович, 2-я артиллерийская бригада. Интересуется военными науками, принял решение в 1901 году поступать в Николаевскую академию Генерального штаба.

– Юнкер Дроздо́вский Михаи́л Горде́евич, Павловское военное училище, первый из юнкеров в выпуске, преподаватели отмечают его старания и знания особенно военных дисциплин.

Последним в стройном ряду профессиональных военных, выделяясь среди них, как белая ворона, стоял штатский, в мундире горного инженера.

– Барон Врангель Пётр Николаевич в 1901 году заканчивает Горный институт в Санкт-Петербурге…

Император удовлетворённо кивнул и ещё раз окинул присутствующих внимательным взглядом.

– Несмотря на кажущийся пёстрым состав, все присутствующие попали сюда не случайно. Не спрашивайте, по каким критериям я отбирал вас, всё равно не признаюсь. Важно другое – каждый из вас представляет разные уровни и даже разные поколения. Таким образом с известным допущением, можно сказать, что сегодня передо мной в вашем лице стоит вся русская армия. Героическая. Славная. Овеянная победами Александра Невского и Дмитрия Донского, Суворова и Кутузова. Та, которая жизнь готова отдать за Престол и Отечество. Но готовность отдать жизнь рождает право задать вопрос: а какими ОНИ должны быть, чтобы за них не жаль отдать самое дорогое, что есть у человека? Как должна быть устроена жизнь в пределах страны, чтобы армия стояла насмерть за эти пределы?

Напуганная восстанием декабристов, власть в своё время запретила офицерам обращаться к политике. При производстве в офицеры теперь давалась подписка: «Я, нижеподписавшийся, даю сию подписку в том, что ни к каким масонским ложам и тайным обществам, Думам, Управам и прочим, под какими бы названиями они ни существовали, я не принадлежал и впредь принадлежать не буду…»

С тех пор сложилось и повелось – армия вне партий, вне политики, она – за закон. Вовлекать армию в политику – преступление. Она не должна принимать участия во внутренней политической борьбе своей страны: она громадная сила и мощь, она слишком грозна, чтобы примкнуть к той или другой партии. Ее не должны трогать бури: она остается политически бесстрастной и блеском штыков, сабель и пушек охраняет законный порядок, охлаждает пыл враждующих сторон…[21]21
  Слегка обработанная под исторический момент компиляция слов Сталина об офицерах Советской Армии.


[Закрыть]

Этот совет так часто нам повторяют, что истинная суть его давно стерлась, и советчики рекомендуют безжизненность армии как во внешней, так и во внутренней политике. Но армия слишком крупная сила, чтобы быть безжизненной.

Император выставил перед собой раскрытую пятерню и начал загибать по очереди пальцы.

– Во-первых, армия является инструментом власти. Душа армии – офицерский корпус – не может блуждать в политических потемках: он должен быть политически просвещен и сопричастен к тем государственным задачам, которые решает власть. Офицер должен быть активным носителем государственной и национальной идеи. Во-вторых, в наше время всеобщей информированности подготовка войны, политический ее аспект требует высокой политической квалификации не только высшего командного состава, но и рядового офицерства. Третье – сама война, как сложное моральное, политическое, физическое и военное испытание, требует от офицера не только развитых стратегических и тактических навыков, но и умения управлять и направлять энергию вооружённого и одетого в шинели народа на достижение победы; без правильной идеологии справиться с этой задачей невозможно. Четвертое: постоянные попытки всевозможных обществ, движений, разведок иностранных государств использовать своё влияние в армии в борьбе за геополитическое превосходство требуют от офицеров не только бдительности и стойкости к соблазнам и искушениям, но и высочайшей политической прозорливости, умения за действиями отдельных партий, групп и лиц видеть общее благо государства, не упускать из виду вопросы национальной безопасности. И последнее: офицерство – важнейший резерв государственных людей.

Превратив раскрытую пятерню в крепко сжатый кулак, император, не опуская его, прошёл вдоль строя, пристально вглядываясь в глаза стоящих перед ним офицеров – его личных, непримиримых и крайне опасных врагов в той, уже кажущейся нереальной, потусторонней жизни…

– Искусство быть офицером нового, XX века, заключает в себе талант не только распознавать национальные интересы и происки геополитических противников, но и отвечать на крайне неудобные вопросы, например, – дойдя до конца шеренги, император круто развернулся, как юнкер на строевой подготовке, поморщившись от резко дернувшей боли в контуженном теле. – Издревле, с момента разделения труда повелось, что крестьяне пашут землю, выращивают хлеб, а служивое сословие охраняет их мирный труд, сражаясь с внешними врагами и рискуя своей жизнью… Так было пока технический прогресс не изменил требования к армии и потребовал формирования «больших батальонов», участия в военных действиях всего населения или значительной его части. Требования изменились, а отношения остались прежними. Должны ли оставаться у служивого сословия те же привилегии, если теперь наравне с ним остальные сословия, призванные в армию, несут те же тяготы воинской службы и точно также рискуют жизнью на полях сражений? У вас есть ответ на это вопрос, господа офицеры? Для решения всех перечисленных задач создаётся Главное Политическое Управление, которое будет отвечать именно за политическое руководство войсками… Комиссары этого управления должны присутствовать в каждом боевом подразделении, разъяснять солдатам, за что они воюют, но и сами быть примером, и не только в бою, – император остановился напротив Врангеля, – я надеюсь, что с Вашей помощью Главное Политическое Управление сможет дотянуться до ближайшего офицерского резерва, сидящего в студенческих аудиториях… Кстати, у вашего батюшки очень бойкое перо, было бы неплохо и его привлечь к этой работе…

Барон Врангель зарделся, как маков цвет. Мемуары Врангеля-старшего были делом сугубо внутрисемейным, и если царь был так хорошо осведомлён об их слоге… Боже, в какие же ещё тайны он посвящён?

– Нам придётся очень много менять, – продолжал между тем император, – у нас безобразно работает интендантура, у нас огромные проблемы в производстве самого необходимого для армии, мы катастрофически зависим от внешних поставок и внешних займов. И если вы считаете, что это не проблемы армии, то я вас разочарую – это первый и самый насущный вопрос, без его решения в случае первого же серьезного конфликта, она останется без снаряжения, вооружения и боеприпасов. Вы ошибётесь, если скажете, что это тема техническая, а не политическая. Там, где начинается обороноспособность, сразу начинается политика. И это надо решать и делать срочно. Мы стоим на пороге грандиозной схватки с непредсказуемыми для всех мировых держав последствиями. И мы совсем не лидеры этой гонки на выживание. Нам только предстоит ими стать или погибнуть… Вот так остро стоит сегодня вопрос и так горячо разгорается мировой пожар, пламя которого уже подбирается к нашим границам…

* * *

По окончанию встречи император еще долго стоял у окна, снова и снова перемалывая в голове сказанные слова… Зачем он говорил их именно этим людям, в это время себя еще никак не проявившим, не успевшим сделать ничего героического или наоборот, злодейского? Анализируя собственные чувства, он вынужден был признаться, что главной его движущей силой на этой встрече был страх, который каждый из присутствующих успел внушить ему в свое время. Меньше всего он хотел бы еще раз увидеть этих людей в стане своих врагов, а значит – он должен обязательно держать их при себе – на расстоянии вытянутой руки, чтобы контролировать, а если что… Про «если что» думать пока не хотелось…

Перед схваткой

Сообщение о выдвижении Марии Федоровны из столицы спутало все планы. Хотя, конечно, сколько эту минуту не оттягивай, а встречаться все равно придётся. Поэтому лучше брать инициативу в свои руки. Великие князья Николай и Александр Михайловичи откомандированы в Первопрестольную с задачей опередить, задержать, уведомить, что Его Величество уже выехал и скоро будет в Москве и просит подождать…

«Представляю, что там братья наболтают, ну да это неважно, – думал про себя император, нетерпеливо барабаня по оконному стеклу еще не зажившими от многочисленных порезов пальцами. – Мистифицировать вдовствующую императрицу им не удастся – государыня истинно верующая, так что придётся использовать другой сценарий. Как всегда, не хватает одного дня.»

Количество начатых и незаконченных, стоящих, висящих, еле ползущих и вообще замороженных дел, пугало и раздражало. Полное ощущение маятника в масле. Пока ты его толкаешь, он движется. Как только отпускаешь – безвольно и крайне неторопливо возвращается в исходное состояние, где и замирает в ожидании… Радует только молодёжь, всё новое и необычное воспринимающая с детским восторгом, особенно, если чувствует, что инвенции позволят сделать прыжок через ступеньку карьерной лестницы.

Корнеты и поручики Кавказской гренадерской дивизии, творчески восприняв пожелание Его Величества о маскировке на поле боя, уже второй месяц на его глазах увлеченно играли в прятки вместо обрыдшей строевой подготовки. Ликвидировали все запасы рыбацких сетей в округе, сочиняли самые замысловатые наряды «леших», в которых император узнавал намёки на костюмы фронтовой разведки образца 1945… Народ здесь все-таки простой и непритязательный. Старших офицеров, недовольных бесконечными марш-бросками, развеселила и покорила его немудрёная шутка: лучше сорок раз покрыться потом, чем один раз инеем.

Белогвардейцев, ставших в этой жизни комиссарами ГПУ, император тоже порадовал на инструктаже, объявив: «Когда ваша работа кажется вам ненужной и бессмысленной, вспомните о строителях египетских пирамид».

« А как они удивились, когда я их назвал белой гвардией. Хотя потом принюхались и даже гордиться начали – для них звучит неплохо, а вот для меня… Ну да как-нибудь стерпится-слюбится. Главное, чтобы дело пошло. Договорились, что отсебятины не будет. Все солдатские и офицерские вопросы, включая самые каверзные и неприличные, аккуратно записываем и присылаем, ответы получаем – зачитываем. Вроде выходит как личный глашатай ЕИВ. И почетно и не обидно. Пока сами не научатся, не приобретут собственного чутья на политический момент – пусть пользуются таким костылем…Посмотрим, что выйдет.

Но сейчас главное – Москва. Что там у нас с массовыми мероприятиями? Гучков собирает весь старообрядческий актив, туда же приглашены питерские митрополиты, казанский мулла, питерский раввин… Подъедут бурятские ламы, признавшие еще в 1766 Екатерину Великую воплощением Белой Тары на Земле. Естественно не обойтись без Победоносцева. У него наверняка уже заготовлен проект об отлучении графа Толстого от церкви. Вот и чудно. Устроим встречу неукротимого ревнителя Веры с объектом его неусыпного внимания – персональное приглашение Льву Николаевичу доставлено с адъютантом… Ух, какой горячей обещает быть аудиенция, даже неловко перед старцами. Но надо! Борьба противоположностей – основа движения вперед и вообще прогресса…

Зубатов должен обеспечить встречу с бунтующими студентами и пока еще спокойными рабочими. Ну, этот точно справится… Трепов пригласит предводителей дворянства. Для них сюрприз готовит корнет Щетинин. Въедливый молодой человек. Внимательный к мелочам и исполнительный. Посмотрим, как выполнит ответственное задание. Сдюжит, не оробеет – можно будет продвигать его дальше… Химики… нефтяники… конструкторы… Ну что ж, график построен плотный – для родственников времени почти не остаётся. И это хорошо!

Информация начала поступать, хотя над ее качеством ещё работать и работать. А главное – неясно, кому же я так сильно надавил на мозоль, что же я не сделал или сделал неправильно, если меня так жёстко и настойчиво пытаются устранить? Что же ты, Николай Александрович Второй, не оставил никакой информации о своих «обожателях»? Может быть из-за них, а не из-за семейных проблем ты был так скромен и пассивен всё своё правление? Нет ответа… Пока нет…

Радуют дашнаки – непрерывным потоком из Персии и Турции идут свежие донесения. Трепов и Зубатов – тут тоже всё в порядке – служаки. Есть инструкции – исполняют… А вот Красин разочаровал… Хотя… В настоящее время информация от него желательна, но не обязательна. Он сам по себе – информационная бомба, брошенная в революционный курятник, и осталось дождаться, что последует после того, как она взорвётся…»

Император ткнулся лбом в стекло и с силой сжал голову руками, будто боясь, что какая-нибудь мысль из этой охапки выскочит и потеряется. «Человек может все! Особенно делать вид, что все может, – усмехнулся он своему отражению в окне, уже не такому безобразному, как в первые дни после покушения. – И всё-таки, как там сейчас дела у Леонида Борисовича и Владимира Ильича?»

* * *

Владимир Ильич был сегодня в прекрасном расположении духа. Осталась позади вся нервотрепка с плехановскими капризами, из-за чего редакция «Искры» смотрелась, как паралитик. Добавилась уверенность в завтрашнем дне, особенно после встречи с Красиным. Ах, Леонид Борисович! Ах, ловкач! Произвел впечатление на Его Императорское Ничтожество! Ну что ж, грех не воспользоваться случаем. «Я всегда говорил, – резюмировал Ленин в конце совещания, – что в борьбе с царизмом мы готовы пойти на союз даже с дьяволом! Тем более привлекательной выглядит идея товарища Красина использовать для борьбы с самодержавием самого царя, если такая возможность имеется. А потом прихлопнем и самого Николашку со всем его выводком!»

Достойным завершением удачного дня стала встреча с британскими товарищами. Особенно душевно получилось посидеть с умненькой милашкой Беатрис[22]22
  Беатриса Вебб (Уэбб) (урождённая Поттер англ. Potter), леди Пассфильд британская общественная деятельница, социолог, экономист, социальный реформатор и социалистка.


[Закрыть], хотя и этот малый – Джеймс Макдональд[23]23
  Джеймс Рамсей (Рамси) Макдо́нальд, англ. James Ramsay MacDonald, британский политический и государственный деятель, лейборист, дважды занимал пост 56-го и 58-го премьер-министра Великобритании, организовывал съезды РСДРП в Лондоне.


[Закрыть] из Комитета рабочего представительства[24]24
  Так с 1900 до 1906 года именовалась Лейбористской партии.


[Закрыть] впечатлил и порадовал. Сколько новых идей! Сколько новых решений! Надо всё осмыслить и записать, чтобы не забыть! Чертовски смелые идеи! Прекрасные ребята! Умные и щедрые. Специально приехали – поддержать товарищей – выделили из своего скромного бюджета помощь редакции, благодаря чему он сегодня сможет наконец посетить давно приглянувшуюся домашнюю пивоварню, где хозяйка готовит потрясающие хаксель и браттен…

А ведь Беатрис права! Кругом права!

«Вам надо думать, Вольдемар, – сказала она, участливо глядя в глаза, – как вы будете делить политическое поле с партией социал-революционеров. Они заявили про себя, как про защитников крестьян, а вы – защитники рабочих. Но Россия – крестьянская страна и вы будете постоянно проигрывать эсерам в электоральной поддержке… Или вы собираетесь ждать, когда количество рабочих превысит количество земледельцев?

«Не стоит перетягивать одеяло! – решительно рубанул ладонью воздух Джеймс. – Вам надо сразу заявить о себе, как о партии, борющейся против колониального гнета! Таким образом вы привлечете симпатии всех жителей окраин империи, независимо от того, какого они сословия!»

Какой смелый всё-таки человек, этот Джеймс! В самой колониальной стране мира призывать к борьбе с колониализмом. Но идея-то хороша! Во главу угла – право наций на самоопределение! Каждой, самой скромной народности и этнической веточке – своё собственное государство, которые потом сольются в единую мировую пролетарскую республику! Товарищи эсеры до такого точно не додумаются! Тревожно только за этих смелых идейный английских товарищей – работают прямо в пасти дракона – под носом у британской монархии, которая особой щепетильностью не отличается и в средствах крайне неразборчива… Как они там?

* * *

– Ну как вы там? – вопросом встретил британских товарищей в купе поезда, следующего в Марсель, солидный мужчина с аристократическими тонкими чертами лица в традиционном для начала XX века длинном пальто, сюртуке и шляпе-котелке. Он еще не успел раздеться, занимаясь своим безразмерным саквояжем. Его спутник, больше, похожий на полицейского бультерьера, с почти прямым пробором и квадратным подбородком, цепкими, прищуренными глазами и мясистым носом неопределенной формы, одетый в шерстяную костюм-тройку ужасной попугайной расцветки, – коричневые брюки и пиджак с желтой жилеткой – уже вольготно устроился у окна, вытянув ноги так, что сесть напротив него было уже совершенно невозможно.

– Беатрис была, как всегда, великолепна, – располагаясь в кресле и опасливо скользнув взглядом по незнакомцу, сообщил Джеймс Рамсей Макдональдс. – Джон, у леди появились вопросы, которые было бы неплохо обсудить…

Перехватив его тревожный взгляд, Джон Лесли Уркварт щелкнул замками саквояжа, одним движением загнал его под кресло и бухнулся с размаху на плюшевое сиденье, успев по дороге сдернуть с головы котелок и небрежно бросить его на столик.

– Это мой друг и деловой партнёр, Герберт Кларк Гувер[25]25
  Герберт Кларк Гуверт – 31-й президент США с 1929 по 1933 от Республиканской партии. С 1908 года работал на Кыштымском медеплавильном заводе горным инженером. Создал акционерное общество Кыштымских горных заводов, скупив предприятия у наследников местного южноуральского купца-олигарха Расторгуева.


[Закрыть], – отрекомендовал он попутчика.

Тот, услышав свое имя, слегка наклонил голову, не отрывая глаз от воздушной фигуры англичанки.

– Он представляет наших американских товарищей, работает в Китае, посвящен во все детали нашей миссии в России и горячо её поддерживает, – продолжал Джон.

– Тогда первый вопрос, – взяла слово Беатрис, садясь на своё место и стараясь не обращать внимание на цепкий, раздевающий её взгляд американца, – зачем нам вообще нужен этот ничего не значащий кружок плехановских маргиналов, если у нас уже налажены хорошие партнерские отношения с социал-революционерами?

– Ну хотя бы затем, – вальяжно произнес Гувер, – чтобы не складывать все яйца в одну корзину.

– К тому же, – согласно кивнул Уркварт, – эсеры, как их не украшай и не героизируй, всё равно останутся бандой наемных убийц, опирающихся на самую темную и люмпенизированную часть населения. А Плеханов и Ульянов – это интеллектуалы, мыслители, которые легко смогут обосновать коктейль из самых необычных идей…

– Одну из которых мы как раз им и подкинули, – кивнул головой Джеймс.

– Честно говоря, я была уверена, что Волдемар не согласится, – покачала головой Беатрис. – Всё-таки пролетариат, который, по Марксу, вообще не имеет Родины, никак не монтируется с правом наций на самоопределение.

– Вот именно для этого и нужны такие теоретики, как Ульянов, – перебил ее Уркварт, – которые легко смогут совместить несовместимое и превратить теорию в эффективную революционную практику. …Россия – это слишком большой слон, чтобы съесть его за один присест. Но если заставить одну часть русского народа, например, малороссов поверить, что они колонизированы и угнетены другой его частью – великороссами, то возникнет разлом, по линии которого мы – англосаксы – ещё не одно столетие будем откалывать от России окраины и поедать этого слона небольшими кусочками, независимо от того, кто там будет у власти – царь, капиталисты или социалисты…

– Но Плеханов и Ульянов не просто социалисты. Они – марксисты, – опять покачала головой Беатрис, – они считают, что угнетатели – не расы и нации, а наднациональные классы феодалов и капиталистов…

– Это их проблема, – грубо оборвал англичанку американец, – как и что считать, но если захотят, чтобы их поддерживала демократическая прогрессивная общественность, они должны сначала говорить о праве наций на самоопределение и только потом – про завиральные идеи господина Маркса.

– Про право на самоопределение наций, входящих в состав Российской империи, – уточнил, подняв указательный палец, Уркварт.

– Ну да, конечно, – фыркнул Гувер, отвернувшись к окну.

– Не воротите нос, Герберт, – усмехнулся англичанин, – мы прекрасно помним, чьей колонией вы были, как и то, что из себя представляет американская нация. В первую очередь в ваших интересах, чтобы идеи, навязываемые России, ни в коем случае не переползли её границы. Если они доедут до ваших штатов, вам там станет мало места из-за племён сиу, шайенов и апачи, желающих самоопределиться.

Гувер кивнул, не поворачивая головы, а Уркварт продолжил, обращаясь уже к Беатрис:

– Понимаете, леди, у Ульянова и его соратников просто не будет другого выхода – революционная поляна в России изрядно вытоптана самыми разнообразными революционными движениями и партиями, и прежде всего – эсерами. Эсеров больше, они опытнее, их социальная база – многочисленнее… Помыкавшись в России по задним дворам немногочисленных заводов и фабрик, Ульянов и Ко поймут, что непаханным полем являются не столько пролетарии, сколько инородцы, которые уже составляют больше половины населения империи. Ну а мы им в этом поможем…

– И не только мы, – включился опять в разговор Гувер, – пруссаки и австрийцы, японцы и османы тоже не сидят сложа руки…

– Да, – кивнул Уркварт, – весь цивилизованный мир готов вместе с Ульяновым бороться за освобождение наций Российской империи, угнетенных великороссами…

– Ты плохо знаешь Маркса, Беатрис, – вставил своё слово Джеймс Макдоналд. – Со своим другом и соратником Энгельсом он гениально ввёл в оборот понятие реакционных народов, чем резко упростил нашу задачу. Русских он однозначно относил к таковым и я позволил себе напомнить об этом Ульянову…[26]26
  «Славяне – мы еще раз напоминаем, что при этом мы всегда исключаем поляков, – постоянно служили как раз главным орудием контрреволюции. Угнетаемые дома, они вовне, всюду, куда простиралось славянское влияние, были угнетателями всех революционных наций.» (Демократический панславизм. Написано Ф. Энгельсом 14–16 февраля 1849 г. Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung»)


[Закрыть] Он, конечно, скривился, но я сказал, что не стыдно быть рабом – стыдно не осознавать, что ты – раб. О чём тут спорить, сказал я ему, если ваш Чернышевский про вас писал: «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы»… Надо учиться ненавидеть свое рабское прошлое и гордиться тем, что теперь наконец-то вы осознали свою рабскую сущность и будете с ней сражаться – выдавливать из себя по капле раба, бороться за право окраин на самоопределение, каяться и платить за то унижение, которое пережили инородцы под игом великороссов…[27]27
  «Мы помним, как полвека тому назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: „жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы“. Откровенные и прикровенные рабы-великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах. А, по-нашему, это были слова настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения. Тогда ее не было. Теперь ее мало, но она уже есть…
  Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое (когда помещики дворяне вели на войну мужиков, чтобы душить свободу Венгрии, Польши, Персии, Китая) и свое рабское настоящее, когда те же помещики, споспешествуемые капиталистами, ведут нас на войну» чтобы душить Польшу и Украину, чтобы давить демократическое движение в Персии и в Китае…
  » (Ленин. О национальной гордости великороссов)


[Закрыть] Ну а мы поможем в этой борьбе…

– Но мы ведь тоже социалисты! – слабо сопротивлялась Беатрис, – как же мы можем подменять классовую борьбу национальной?

– Вот именно потому что мы – социалисты, – назидательно улыбнулся Джеймс, – именно поэтому мы должны делать то, что мы делаем. Для того, чтобы построить социализм у себя, нам придётся изъять некоторое количество ресурсов у неполноценных или реакционных, как сказал Маркс, наций. И социалисты Плеханов и Ульянов просто обязаны нам в этом помочь. Если они этого не сделают – им не будет на кого равняться, не будет с кого брать пример, и тогда всё великое дело построения общества всеобщего благоденствия может не состояться!

– Да – согласился Гувер, – мы должны быть постоянным примером, сияющим градом на холме для этих диких полуварваров. Они должны мечтать о нашей технологической мощи, об устройстве наших трестов, о нашем образовании – как живом образце для их социализма[28]28
  Черпать обеими руками хорошее из-за границы: Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование etc. etc. + + = Е = социализм. (Ленин. "Планы статьи «Очередные задачи Советской власти», т.36, стр 550 ПСС)
  «Я должен решительно протестовать против того, чтобы цивилизованные западно-европейцы подражали методам полуварваров русских.» (Из письма Ленина Бела Куну. 27 октября 1921 г. http://docs.historyrussia.org/ru/nodes/31036-pismo-bela-kunu-27-oktyabrya-1921-g)


[Закрыть]. И они за это должны щедро платить. И да поможет нам Бог! – резюмировал он, после чего в его руках материализовалась симпатичная корзинка, из которой призывно торчало горлышко запечатанной сургучом бутылки.