Текст книги "Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917"

– Жаль, – вздохнул Распутин, разливая по тяжёлым толстостенным рюмкам жёлтую ракию, – мне она приглянулась, хотел продолжить отношения…

– Какие твои годы! – засмеялся Айвар. – Тут таких красавиц на любой вкус – немерено! И все хотят как можно скорее свалить. У тебя, как у почти француза, выбор более чем приличный…

– Айвар, ты же меня знаешь, я не коллекционер, – с нажимом произнёс Распутин, скучающе разглядывая интерьер. – Помнишь песню: «Чужой земли не нужно нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим»? Так это не только про чернозём…

– Какой ты всё-таки нудный, – поморщился «герр Вуле». – Хорошо, я позвоню в Италию, узнаю, как с ней можно связаться, и передам тебе все координаты этой счастливицы. Только завтра, ладно? Сегодня я никого не найду. Давай лучше расскажи, как ты оказался в легионе… Хотя нет, это не так интересно, лучше о своих планах после службы. Осядешь во Франции?

– Вряд ли. – Распутин вытряхнул из графинчика последние капли ракии. – Для хорошей спокойной жизни в приличном месте зарплаты легионера категорически недостаточно. Буду думать. Как добыть хлеб насущный, я уже знаю. Теперь надо понять, как добыть насущное масло с насущной колбасой…

Айвар заливисто, от души, заржал, откинувшись на стул и запрокинув голову.

– Ой, не могу! Ты неисправим! За твоё чувство юмора стоит выпить отдельно. Полюбуйся пока местными красотами, а я схожу закажу нормальный коньяк, «привяжу коня» и попрошу Арди собственноручно сделать кофе по-албански. Не знаю, как это у него получается, но сколько я ни пробовал повторить – ничего не выходит. Официант!

Отсутствовал Айвар столько, что можно было привязать гужевой транспорт целого эскадрона, а когда появился, что-то в его облике изменилось. Куда-то подевалась показная беспечность и ленивая надменность, движения стали точными и экономными, а прищуренный взгляд – колючим и оценивающим. Одна улыбка осталась прежней, но она нелепо приклеилась к лицу, как часть резиновой маски, забытой после карнавала.

– Что-то случилось? – участливо осведомился Распутин, внутренне напрягаясь.

– А, пустяки, – поморщился Айвар, – ни днём, ни ночью нет покоя. Придётся вернуться в госпиталь. – Он посторонился, пропуская официанта с подносом, от которого по всей веранде моментально расползся кофейный аромат. – Но только после того, как всё заказанное будет выпито и съедено. Голодным я тебя никуда не отпущу!

Распутин кивнул, пытаясь угадать причину изменившегося настроения бывшего соотечественника, а тот сел на своё место, покатал коньяк по пузатому бокалу и наконец-то поднял глаза на Григория.

«Да ты, братец, похоже, на коксе сидишь», – подумал легионер, всматриваясь в огромные чёрные зрачки, за которыми полностью скрылась радужка, что сделало взгляд Айвара зловещим.

– Давай выпьем за твой личный успех, – поднял свой бокал с «Хеннесси» «доктор Вуле». – Несмотря ни на что, ты тоже, как и я, смог выбраться из этого ада по имени Россия и перейти на светлую сторону силы! Согласись, оказаться в рядах победителей дорогого стоит. Кто этого ещё не понял – vae victis[37]37
  Vae victis (горе побеждённым) – латинское крылатое выражение.


[Закрыть]. Во всяком случае, сербы точно осознали, чем грозят попытки ослушаться и сопротивляться! Скоро поймут и русские: они следующие. Прозит!

Айвар разом опрокинул в рот содержимое бокала, крякнул, подвинув к себе поближе десерт и крошечную чашечку с кофе.

– Пожалуй, я соглашусь с тобой, – медленно произнёс Григорий, – сербы всё поняли, и русские уже догадались, что они следующие… И ты прав: как бы ни крутила судьба, я всё равно считаю себя успешным человеком. Поэтому пить буду за победу. – И, сделав паузу, процитировал известный фильм, добавив со значением: – За нашу победу!

Кофе был великолепен. Недаром его рецепт активно присваивают себе все средиземноморские страны. В Турции он называется турецким, на Кипре кипрским, ну а на Балканах его наименования совпадают с количеством проживающих там этносов.

– Успех нам обеспечен, – поставив локти на стол и подперев голову руками, лениво вещал Айвар, – американцы достигли такой мощи, что уже никто и никогда не посмеет бросить им вызов. Нашей планете суждено оставшийся путь во Вселенной провести под звёздно-полосатым флагом, как бы это ни было кому-то противно. Осталось только найти свою нишу в железобетонной матрице Pax Americana, и можно сказать: жизнь удалась. Я искал её давно, упорно и, кажется, нащупал… Правда, устаю зверски, впрочем, как и ты, Гриша… Я же вижу…

Распутин почувствовал, как свинцом наливаются веки и голова бессильно клонится вниз. «Удивительно, – успел подумать он, – какой крепкий кофе, но после него так тянет ко сну!» Услышав, как Айвар громко зовёт кого-то по-албански, Григорий провалился в небытие.

Глава 21
Долг платежом красен

Огромный крепостной колодец пугал и в то же время манил своим зевом. Тяжёлые металлические створки, открытые нараспашку, и солнечный свет, падающий почти отвесно, всё равно не могли рассеять тьму, освещая аккуратную кирпичную кладку на пару метров вниз, а всё остальное оставляя во мраке. Откуда-то снизу доносилась капель. Капельки шумно клевали воду, но, как ни силился Григорий, он так и не мог рассмотреть, на какой глубине прячется живительная влага.

– Если долго всматриваться в бездну, Гриша, она начнёт всматриваться в тебя!

– Артём Аркадьевич, мне просто обязательно надо узнать: где вода, как глубоко?

– А зачем, Гриша? Ну десять метров, двадцать, сто – какая разница?

– Если знаешь глубину, можно подобрать длину верёвки, привязать ведро и набрать воды…

– А ты уверен, курсант, что содержимое этого колодца вообще можно пить?

– Это же источник жизни. Родник… Разве бывает по-другому?

– Не просто бывает, Гриша, а почти всегда «по-другому»!

– И что же теперь делать?

– Думать, Гриша! Обязательно думать, прежде чем тащить в рот всякую дрянь! Анализировать, кто выкопал этот колодец и для какой цели. Контролировать, что ты пьёшь и кто тебе наливает! И не надеяться на прикрывающих. Они не боги, хотя очень стараются…

– Артём Аркадьевич! У меня голова идёт кругом от ваших нравоучений!

– Голова кругом – это хорошо, Гриша! Значит, ты ещё живой! Побудь в теньке, охолонись немного и подумай над своим поведением! Второй раз может и не повезти!

Распутину почудилось, что его ноги отрываются от земли, тело безжизненным кулём переваливается через парапет, руки безвольно свисают плетьми и он проваливается в этот зев, стремительно уменьшающийся до люка БТР.

– А-а-а, – застонал Григорий, цепляясь за железные скобы.

– Тихо, Айболит! – шикнул на него срывающийся голос Ежова. – Ишь ты! Очнулся – и сразу вопить! Держи вот лучше водички – прогони сушняк, жертва клофелина…

* * *

– Ну что, оклемался? – Голос Ежова звучал непривычно участливо и даже заискивающе.

Распутин приподнялся на локте и огляделся. Какая-то новостройка-недостройка. Потолок высокий – под четыре метра, помещение большое, на пять окон, стены кирпичные, без единого признака отделки, как и бетонный пол. Окна завешены маскировочной сетью, сквозь неё пробиваются летнее солнце и развесёлое птичье чириканье. Суровый армейский интерьер, пригодный для походной палатки, но не для особняка – несколько ящиков из-под выстрелов к РПГ, раскладной стол, пара стульев. Рядом с аскетичным убранством как существо из другого мира вызывающе желтеет посреди зала добротный кожаный диван – единственный гражданский аксессуар. Именно на нём изволил возлежать Распутин.

Кроме Григория и Лёхи, в комнате никого не было, но по узнаваемым звукам, доносящимся из окна, было ясно, что территория обжита суровым мужским коллективом, идеально освоившим наиболее яркие и выразительные обороты великого русского языка.

Ежов сунул в руки Распутину бутылку с минералкой и медленно опустился на крошечный раскладной стульчик, закрыв его полностью.

– Облажался я, Айболит, – вздохнул майор, уронив глаза в пол, – как есть облажался! Даже предположить не мог, что этот эскулап окажется таким шустрым. Его абреки и кунаки опознали нашего человечка, присматривающего за тобой, срисовали нашу броню в засаде, вот и сложили два и два. Как тебя спеленали, я даже не заметил. Слава богу, все выходы заранее под контроль взяли, поэтому вовремя увидели, как этот полунемец бегом к себе в госпиталь рванул, а потом машина из ворот вывернулась и за город попылила. Вот мы к ней и пристроились, позаимствовав местный тарантас.

Километров пятнадцать крались, чуть не упустили, но зато какой мы там шалман разворотили благодаря тебе! Полноценное отделение охраняло, с пулемётом и граником. Только не ждали нас, расслабились, а потом и поздно было. Зато теперь всю цепочку знаем. Этот Вуле работал в косовском докторате два года, отбирал девчонок по медицинским показаниям. Сами к нему шли, представляешь?! Анализы. Обследования. А он картотеку с их данными сплавлял потрошителям. Потом получал заказ. Вызывал нужного донора, якобы для дополнительного обследования и лечения. Выписывал направление, организовывал сопровождение, скоро узнаем куда…

Кафешантан, в котором ты побывал – местная бандитская хаза Рамуша Харадиная. Арди – его связной. Туда приглашали особо ценных, предназначенных для выкупа, опаивали, как тебя, и вывозили за город, сбивали группу и переправляли в полевой лагерь сепаратистов на горе Юник, на границе с Албанией.

– Кого-нибудь нашли? – попытался спросить Григорий, но издал невразумительное мычание. Сухой язык, будто из наждачки, с трудом провернулся во рту.

Впрочем, Ежов всё понял без слов.

– Нашли твою потеряшку, – улыбнулся он довольно. – Повезло ей с медицинским образованием, вот и оставили как бесплатную рабсилу ухаживать за самыми ценными пленниками. Когда твою тушку привезли и разгрузили, она узнала своего спасителя и такую истерику закатила – за полкилометра было слышно. Всех боевиков собрала в кучку, всех постовых отвлекла, здорово помогла группе захвата. Пока косовары на это представление смотрели, а потом её от тебя отдирали, мои ребята уже оказались у них за спиной. На всю ликвидацию ушло меньше минуты. Отработали как на полигоне.

Распутин от изумления глупо раскрыл рот. Он не мог поверить, что кто-то может за него переживать так, чтобы пренебречь опасностью, исходящей от десятка отморозков, каждый из которых – ходячая смерть. Он ведь на неё почти не смотрел и ни разу не разговаривал. Ну да, два раза назвал дурой. Великолепное основание для высоких трепетных чувств!

– А где она? – прохрипел прорезавшимся голосом Григорий.

– Отдыхает. Еле уговорил! Приказать пришлось. Совсем девчонка измучилась. Почти двое суток рядом с тобой сидела, откачивала – давление мерила, системы ставила…

Только сейчас Распутин заметил стоящий в углу хорошо знакомый медицинский штатив с бутылками и гибкими шлангами, на сгибе локтя – примотанный тампон с пятнышком крови, а ниже – торчащий из-под гнутых ножек дивана край медицинской утки.

– Да-да, – проводив взгляд легионера, кивнул Лёшка и лукаво улыбнулся. – И переодевала, и обтирала, и утку за тобой выносила… После всего, что с тобой тут делала, она, как порядочная женщина, просто обязана выйти за тебя замуж! – И он с облегчением захохотал.

Лицо Распутина залила краска, и он ляпнул первое, что пришло в голову:

– А почему не в госпитале?

– Потому что ещё остались незавершённые дела, требующие держать всех в одном кулаке, под охраной и подальше от любопытных глаз, – посерьёзнел Ежов. – Из нашего госпиталя врачи просто обязаны были передать тебя французским коллегам, а в твоей безопасности в натовском лазарете я совсем не уверен… Во всяком случае, пока вся муть, что мы со дна косовского пруда подняли, не уляжется. Проблемы будем решать по мере их возникновения. До конца недели приказом французского командования ты прикомандирован ко мне, если надо – командировку продлим. Спокойно отдыхай и не дёргайся!

– А Айвар?

– Соскучился?

– Не то чтобы очень, но как-то нехорошо мы расстались, слишком поспешно, не удалось даже попрощаться, а очень хотелось…

– Думаю, эта возможность тебе предоставится, – ухмыльнулся разведчик. – На малине Харадиная кроме твоей потеряшки мы нашли ещё такой сувенир… Этот «борец за свободу», оказывается, похищал, обменивал на выкуп и убивал не только сербов, но и албанцев. Твой Айвар затащил в кафе к Арди главу местного клана Мусаи, когда тот пришёл к нему как к врачу. Ты представляешь, в какое дерьмо влез твой доктор?! Вот этого дядечку мы и обнаружили на вилле, ощипанного, но ещё относительно целого. Нам он на фиг не впёрся, так как занимается чисто криминалом, но использовать его как инструмент сам бог велел. По своим каналам дали знать его семье, что готовы обменять на «доктора». Так что Айвара албанцы нам пообещали доставить в ближайшее время. Сидим ждём.

– Так вот почему мы не в расположении…

– Соображаешь, Айболит. Ну что, встать-то сможешь? Давай помогу!

При переходе в вертикальное положение пол опасно накренился, как палуба корабля во время качки. Вестибулярный аппарат шумно жаловался ушам на свою немощь, но руки Ёжика были крепки, и Григорий упал на них доверчиво, как в детстве падал в руки отца, ни мгновения не сомневаясь, что его подхватят и удержат.

– Ничего-ничего, Гриша, – ласково приговаривал майор, половчее перехватывая Гришкино обмякшее туловище, – я после контузии целый месяц на карачках путешествовал, говорить не мог, думал, скоро лаять начну. – И, замолчав, Лёшка вдруг неожиданно добавил, обращаясь в коридор к кому-то, стоявшему за его широкой спиной: – А-а-а, привет!

Обхватив друга за шею и подтянувшись на непослушных руках, Григорий выглянул из-за спины Ежова и вдруг увидел ангела. Нежное невесомое создание стояло, опершись о косяк, и смотрело на него изумрудными глазами, в которых плескалось столько сострадания и участия, что Распутин зажмурился, отгоняя видение.

Но когда открыл глаза, фигурка не исчезла, а приобрела отчётливые человеческие очертания. Вокруг иссиня-чёрных волос, обрамляющих ангельский лик, сиял светящийся ореол заходящего солнца, прячущегося за худенькой спиной. Казалось, солнечные лучи просвечивают тело насквозь, создавая иллюзию абсолютной бесплотности и воздушности. Черты лица, попадающие в тень, были размытыми и неопределёнными, отчего огромные глаза выделялись особо, приковывая взгляд, без остатка растворяя в себе всё окружающее пространство, поглощая бренное тело и бессмертную душу Григория…

– Добро вече! – прошептал ангел, не отрывая глаз от страдальчески искажённого лица Распутина.

– Кто это? – прохрипел легионер на ухо Ежову, вцепившись пальцами в его руку.

– О-о-о, как у нас всё запущено! – присвистнул Лёшка. – Не узнаешь свою няньку? Ну что ж, давай знакомиться! Даша, это Гриша! Гриша, это Даша!

– Душе́нка, – улыбнувшись, поправил ангел Ёжика.

– Как себя чувствуешь, ду́шенька? – собрав в кулак всю силу воли и стараясь не хрипеть, произнёс Распутин, удивляясь новым интонациям в своём голосе.

Ангелоподобное существо, очевидно, не поняв, что сказал Григорий, виновато опустило глаза, а Лёшка, наоборот, вытаращился на легионера, будто видел его впервые.

– Ты смотри, голос прорезался! Да какой певучий! – улыбнулся он во весь рот. – Дашенька, вы положительно влияете на самочувствие нашего Штирлица! Давайте-ка я его прислоню к чему-нибудь фундаментальному, например к дивану. Секунду… Держись, не падай, герой. Вот так! Если тебе прямо сейчас не требуется срочная путёвка в комнату раздумий, предлагаю вам пообщаться, а меня отпустить для выполнения разных служебных обязанностей. Даша, побудьте с ним немного. Если начнёт валиться – зовите!..

Весь этот фонтан красноречия Распутин пропустил мимо ушей, не отрывая взгляд от небесного создания, стоявшего напротив, и терзаясь всего одной мыслью: как он мог, как посмел не разглядеть эту красоту в том злосчастном доме на окраине покинутого села?!

– Эй, Айболит! – Лёшка помахал рукой перед глазами Григория и, увидев, что привлёк его внимание, дурашливо вытянулся во фрунт. – Разрешите идти?

– Да иди ты! – раздражённо бросил Распутин, поморщившись от такого шутовства, показавшегося ему абсолютно неуместным.

– Есть! – гаркнул Лёшка.

Душенка-душенька вздрогнула и удивлённо вскинула глаза, а майор, выскочив в коридор и удаляясь, прогудел как паровозный гудок: «Не шалите, I’ll be ba-a-ack!»

Эхо шумных шагов Ежова умолкло. Теперь Душенка и Григорий смотрели друг другу прямо в глаза, и каждый силился понять, что думает о нём визави, знакомство с которым случилось при столь обескураживающих обстоятельствах и продолжилось ничуть не менее драматично.

– За́хвалюем вам! – наконец прошептала девушка, поняв, что собеседник окончательно превратился в мебель.

– Извините…

Григорий чуть не чертыхнулся, сделав шаг навстречу и снова вынужденно схватившись за спинку дивана, чтобы не упасть.

Душенка молнией метнулась к легионеру, подставила своё худенькое плечико.

– Ocлони се на ме͑нe! Не плаши се! Я сама яка![38]38
  Обопрись на меня, не бойся, я сильная.


[Закрыть] – заворковала она чудным грудным контральто.

Позже Гриша узнал, что девушка сорвала голос, ругаясь на бандитов, и просто не могла себе позволить свой обычный тембр. Но в тот момент Распутину показалось, будто грациозная гибкая кошка изящно коснулась своим шёлковым боком его руки и заурчала-замурлыкала, утешая, убаюкивая, даря умиротворение и нечаянную тихую радость.

Она помогла ему опуститься обратно на диван, взяла его руку в свои ладошки и что-то спрашивала, снимая повязку, перебирая пальчиками кожу на запястье, а Гриша глупо улыбался, сознавая, что выглядит беспомощно и нелепо, но даже не пытаясь как-то приосаниться и сменить выражение лица. Часы остановились. Он выпал в межвременное пространство и жил там долго и счастливо, пока на улице не раздались отрывистые команды, а в коридоре – топот тяжёлых армейских берцев.

В комнату ворвался возбуждённый Ежов с глазами старика из сказки Пушкина, выменявшего свою старуху на золотую рыбку.

– Ну, Айболит, всё! Привезли твоего полунемецкого эскулапа, пойдём долги гостеприимства возвращать! Шустрый оказался пациент, чуть не сорвался с крючка. Албанцы его прямо в аэропорту подсекли, на виду у всей немецкой делегации. Ещё полчаса – и случился бы полный «ауфидерзен»!

* * *

– А теперь мы будем отвечать по-военному быстро, чётко и убедительно, – перевернув стул спинкой вперёд, усевшись на него, как на коня, и положив свои кулаки на верхнюю перекладину, отчеканил Ежов, упершись взглядом в Айвара.

Тот фыркнул, тряхнул головой, дёрнул пластиковые хомутики, намертво прицепившие его руки к ручкам стула, и насмешливо ответил по-русски:

– Вы, майор, с ума сошли или перепились на радости, что из своего российского гадюшника в приличную страну попали! Какие ответы? С какой стати? Это не я вам должен что-то говорить, а вы мне приносить извинения, пока дело не дошло до политиков, чтобы за ваши действия не пришлось оправдываться вашему алкашу-президенту!

Ежов, закатив глаза к потолку, со скучающим лицом выслушал гневную тираду эскулапа и печально вздохнул по её окончании.

– Ну вот не везёт мне категорически! Каждый раз одно и то же! Вы, Айвар Витолдович, совершенно не цените ни моё, ни собственное время! Ваши требования, к сожалению, невыполнимы. Знаете почему? Потому что вас тут нет! Никакого гражданина Латвии Веиньша на Балканах не было изначально, а доктора Августа Вуле три часа назад похитили на глазах у коллег члены какой-то албанской криминальной группировки и держат в заложниках неизвестно где. Кстати, абсолютно отмороженные ребята… Никто не знает, что они сейчас с вами вытворяют…

При этих словах в ладони майора вдруг оказался компактный охотничий нож и начал выписывать замысловатые пируэты между пальцами.

– Как же вы так неаккуратно потоптались на мозолях местной бандоты? У них межклановые разборки веками ведутся, а вы решили поучаствовать… С какой целью?

– Не суйте нос куда ни попадя, майор! Это не ваше дело!

– А у меня работа такая – совать нос не в свои дела.

Айвар перевёл глаза на Распутина, оставшегося сидеть у двери.

– Какой же ты дурак, Гриша! Какой же дистиллированный клинический идиот! – перешёл он на немецкий язык. – Из всех вариантов ты выбрал самый проигрышный! Из всех противостоящих сторон – самую бестолковую, где вообще не ценят людей и даже не понимают, как можно использовать профессионала! Потому у них всё наперекосяк и через жопу! Академики картошку копают, а сержанты изобретают оружие…

– Кстати, оружие получается неплохое, – заметил Распутин. – Американские морпехи в горячих точках почему-то обзаводятся в первую очередь именно им, оставляя хваленые М-16 только для парадов и интервью с корреспондентами. А Отечество… Его не выбирают, Айвар. Это не мундир, который можно повесить в шкаф или выбросить в мусорник.

– Три раза «ха», Гриша! Твоё Отечество само меняет мундиры и флаги чаще, чем приличные люди успевают выпить чашечку кофе!

– Ты опять ошибся! Все мундиры и флаги, что ты видел, – это части единого целого. Одно и то же явление, просто с разных сторон, при разном освещении в разное время суток. Ты сначала нашёл зуб медведя, потом поковырялся в его экскрементах и вдруг решил, что это разная фауна. Но лишь для твоего хуторского мышления медведь – слишком большое животное, чтобы существовать целиком.

– Гриша, ты болван! Нет и никогда уже не будет никакого целого медведя. Есть его ошмётки, распотрошённые и освежёванные англосаксонским гением, временно находящиеся в одной куче, покорно ждущие, пока могучая рука заокеанского хозяина отправит их поочерёдно на кухню цивилизованного человечества. Ты, Гриша, защищаешь миф, фикцию! Россия – это даже не голый король, а его бесплотный призрак! Мутное изображение на пожелтевшей от времени фотокарточке! Ты слепой, Гриша, если не видишь этого! Вы все тут слепцы! Несчастные люди!

Айвар в запальчивости опять перешёл на русский, невольно сделав Ежова соучастником диалога.

– Но майор, он хоть за свои звёздочки бьётся, за боевые и командировочные в валюте, а ты, Гриша, за что? Тебя твоя Родина пережевала, переварила и… Ты и миллионы таких же, как ты, русских за пределами России – жертвы её дефекации! И вы всё равно упорно лезете обратно в задницу с криком «Это наше Отечество!», чем подтверждаете свою рабскую сущность…

Распутин прекрасно понимал, что такое многословие в исполнении Айвара не что иное, как признак крайней нервозности и страха. Откровенно скучающий Ежов выглядел на фоне латыша каким-то айсбергом, твёрдо нацеленным на «Титаник».

– Ну, в таком случае, герр Вуле, вам придётся ответить на несколько вопросов призрака, – прервал Лёшка водопад красноречия Айвара, – ведь общение с потусторонним миром пока не является преступлением и не квалифицируется в странах НАТО как разглашение государственной тайны, не так ли? Так вот, мою страну интересует, где находятся центры чёрной трансплантологии, как осуществляется ваша связь с кураторами и кто конкретно в БНД, ЦРУ и МИ-6 осуществляет прикрытие вашего бандитизма.

– Для потусторонней сущности у вас слишком земные вопросы, – пробурчал Айвар.

Запал его постепенно угас, и через напускное спокойствие, как чертополох сквозь асфальт, начал пробиваться противный, колючий страх.

– Ещё скажите, что для привидения я слишком хорошо выгляжу. Сделайте мне комплимент. Попробуйте понравиться и уедете отсюда обратно в свой госпиталь, а не к албанским отморозкам из клана Мусаи.

Айвар замолчал и опустил глаза, угрюмо разглядывая свою обувь.

– Будем молчать? Это ваше заднее решение? – насмешливо спросил Ежов.

– Заднее не бывает, – отрезал Айвар, продемонстрировав знакомство с поздней советской фильмографией.

– Ладно, – понимающе кивнул Ежов.

Всё, что было дальше, слилось для Распутина в один миг. Не успел он моргнуть, как содержимое одноразового шприца стремительно перелилось в вену Айвара, и Ежов, сардонически улыбаясь, вернулся на своё место.

– А теперь, герр Вуле, у меня и у вас крайне мало времени для того, чтобы узнать друг друга получше. Вы же врач, знаете, чем грозит вам, конченому наркоману, введение амитала натрия внутривенно. Но минут пять у нас есть, и, если вы не будете валять дурака, я, получив ответы на интересующие меня вопросы, дам команду ввести вам антидот. Как насчёт подпольных центров трансплантации? Где находятся? Кто курирует? Ну, живо!

Айвар прерывисто сглотнул, с ужасом посмотрел на второй шприц и скороговоркой выпалил:

– В больничном центре в Тиране «Мать Тереза» и в университетской больнице Скопье. Во время войны эти учреждения использовались также для лечения раненых боевиков ОАК. Для изъятия органов использовалась часть больницы в Байрам-Цури и оздоровительный центр на заводе «Кока-Кола» в Тиране, психоневрологическая больница тюрьмы номер триста двадцать в городе Бурел… Был ещё частный дом, оснащённый под больницу, в окрестностях Тропоя, он называется Жёлтый дом…[39]39
  Эти и другие сведения о реальных преступлениях против человечности под покровительством и с самым непосредственным участием спецслужб стран НАТО почерпнуты из книги Е. Г. Пономарёвой «ПРОЕКТ „КОСОВО“».


[Закрыть]

– Какого хрена этим бизнесом заинтересовались спецслужбы? Почему там копошатся ЦРУ, БНД и прочие?

– Это очень выгодно. – Айвар впервые с начала беседы гадливо улыбнулся. – Их агенты ищут реципиентов среди больных, но нужных им людей, а потом шантажируют тем, что пересаженные органы получены нелегально. Осознав, что стали частью преступной схемы, и не имея дороги назад, реципиенты становятся очень послушны и управляемы. Действует безотказно.

– Что ещё действует безотказно?

– Похищение заложников. Формально спецслужбы ни при чём. Они даже усиленно ищут преступников, умалчивая, что сами организовали кражу и похитители действуют по их указаниям…

– Что происходит с заложниками после того, как требования заказчиков выполнены?

– Майор, жжёт очень… Вы меня не обманете? – Айвар снова опасливо покосился на шприц.

– За кого вы нас принимаете? Мы ж не живодёры! – криво усмехнулся Ежов и положил антидот прямо перед Айваром. – Только давайте будем экономить время. Меня интересует судьба заложников.

– Всех или конкретных?

– Вы прекрасно понимаете, о ком я говорю…

– Из известных мне граждан России обратно не вернулся никто… Услуги ваших чиновников и олигархов они, – Айвар показал глазами на потолок, – считают одноразовыми, впрочем, как и самих российских олигархов и чиновников.

– Какова во всем этом роль Дальберга? – вставил свой вопрос Распутин.

– И про него знаете… – покачал головой «доктор Вуле». – Так это всё он и придумал, святоша… Главный мозг современной инквизиции. Ведущий консультант по геноциду невоенными средствами и принуждению к повиновению без видимого насилия… Именно с ним я поддерживаю связь, а уж куда там дальше он передаёт сведения – в БНД, МИ-6, ЦРУ или Моссад, – мне неведомо…

– А теперь быстренько, герр доктор, список известных вам граждан России, посаженных вышеописанным образом на крючок западных спецслужб.

– Антидот! Вы обещали!

– Список!

– Антидот – или ни слова больше не скажу!

– Сдохнешь! Я тут не любопытство своё тешу, а врагов выявляю, поэтому мне твои откровения без конкретных фамилий даром не нужны! Список – или оставайся тут думать! Я же всё равно по цепочке пройду и узнаю, а для тебя это единственный шанс…

– Сволочь! Сатрап! Держиморда! Подавись! В каблуке отчёт… Это за последние полгода…

Ежов метнулся к ноге Айвара, на ходу вынимая нож. С треском отлетел кусок каучука. Из тайника выпала гофрированная папиросная бумага.

– Даже не шифрованное? – удивился Ежов.

– Письмо на латышском для этих мест равносильно шифровке… Но фамилии прочитать можно и так…

– Разберёмся, – пробормотал Лёшка, углубляясь в написанное.

– Майор, мне дышать уже трудно. Антидот!

– Да колись на здоровье! – фыркнул разведчик, разрезая жгут на правой руке пленника. – Дышать ему тяжело… Первый раз вижу такую реакцию на обычный физраствор…

– Что-о-о?!

Над головой Распутина оглушительно грохнул выстрел. Он автоматически присел на колено, в развороте подбил вверх руку с пистолетом, с удивлением заметив прищуренные в прицеле ангельские глаза Душенки, светящиеся злобными угольками. А за спиной упало на бетон безжизненное тело Айвара, так и не успевшего садануть по Ежову занесённым стулом.

– Всё-таки националы, пожившие некоторое время в России, реагируют на надувательство одинаково, – констатировал Ежов, опомнившись от скоропостижной смены декораций. – Надо признать, свет наш Дашенька, вы крайне облегчили мне жизнь. Отпускать этого упыря было бы преступлением, но данное ему слово связывало. Однако, насколько я понял, дело тут не только в спасении моей тушки от травмы, нанесённой тупым тяжёлым предметом. Были ещё и личные причины его грохнуть?

Лицо девушки окаменело, она опустила пистолет, развернулась и вышла из комнаты, так и не проронив ни слова.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Среди жертв Харадиная были не только сербы, но и албанцы. Поражает свидетельство албанки Л. К. (в 2008 г. ей было 42 года), которое до сих пор находится в Специальном трибунале Сербии по расследованию военных преступлений, хотя эти материалы были доставлены и в Гаагу.

«Свидетель в мае 1998 г. вместе с группой албанок и цыганок была похищена и насильственно вывезена в полевой лагерь сепаратистов на горе Юник на границе с Албанией. Сразу же у входа в лагерь они увидели душераздирающее зрелище: два исколотых ножами сербских полицейских были привязаны к дереву. Полицейские, как узнала позднее Л. К., были захвачены в районе села Раставица. Привезённые женщины видели, что у полицейских были отрезаны части тела и выколоты глаза, в кровоточащие раны была насыпана соль. Полицейские всё ещё были живы и от нестерпимых мучений громко стонали.

По словам Л. К., Рамуш Харадинай тогда подошёл к полицейским с рацией, настроенной на полицейскую волну. Он вынул нож и не спеша зарезал полицейских, так чтобы сербские полицейские услышали, как умирают их коллеги. Сохранилась и звукозапись этого варварского акта, сделанная полицейскими, находившимися у радиостанции на сербском блокпосте.

По словам Л. K., после того как он зарезал полицейских, Харадинай вернулся к похищенным женщинам. Он связал руки свидетельствующей Л. K. и изнасиловал её. Шрамы на руках женщины были видны в момент записи протокола свидетельства. В момент насилия Харадинай наносил женщине порезы ножом, которым до того зарезал полицейских. Позднее Харадинай совершил акт насилия и по отношению к другим женщинам из группы, привезенной в лагерь. Когда Л. K. повели вместе с остальными женщинами на расстрел, она смогла убежать и таким образом спаслась».