Текст книги "Морской лев"

– Вот как раз себя-то… э-э… вы и не должны показывать, товарищ Захаров. Вы… э-э… наше тайное оружие… э-э… на случай нападения на Ирак империалистов. Если же дело дойдет до вооруженного конфликта… э-э… то вам для достижения поставленной цели… э-э… конечно, будет дано разрешение на право применения любого… э-э… вида оружия.

– И ядерного?

– В том числе и ядерного.

– Но это означает начало третьей мировой войны.

– Ничего это не означает… э-э… Я же, по-моему, ясно сказал… э-э… вы – наше тайное оружие. В нашей стране произошли перемены… э-э… несколько поменялся курс… э-э… окончилась холодная война. Поэтому мы должны действовать… э-э… сообразно новым условиям… э-э… а значит, осторожно… э-э… чтобы не допустить ущемления наших интересов… э-э… и в то же время не нарушить хрупкий мир.

– Так я и знал: все упирается в деньги, – прокомментировал Канарейкин, – хотим и яблочко съесть, и на колышек сесть.

– От нашей страны мы единственные, кто будет послан в район конфликта? – уточнил Заленский.

– Да… э-э… «Морской лев» – единственная подводная лодка… э-э… которой будет доверена честь… э-э… представлять нашу страну, – ответил генерал. – Очень многое зависит… э-э… от того, как дальше будут развиваться события. В случае необходимости… э-э… вам будет послана подмога.

– Если выдвигается требование соблюдать скрытность пребывания в районе, как мы сможем нарушать переброску войск противника, не обнаруживая себя? – спросил Алферов.

– Все ваши действия… э-э… в предвоенный период… э-э… будут сопряжены с действиями иракских военно-морских сил. Я думаю… э-э… вам нечего опасаться: у Ирака есть свои подводные лодки, и вы… э-э… будете действовать, как одна из них.

– Это значит, что можно будет применять только торпеды? – спросил Заленский.

– Да. Но если… э-э… начнутся боевые действия на суше… э-э… тогда вам будет дано согласие на нанесение наземного удара… э-э… крылатыми ракетами. Для этого со мной приехали мои помощники. Они установят… э-э… необходимые коды запуска ракет и электронные карты… э-э… для введения целеуказания для них. Так… э-э… выход в море, я думаю, можно назначить… э-э… – Шкворин посмотрел на часы, – через сорок восемь часов. Как… э-э… Иван Алексеевич, управитесь?

– Да, – коротко ответил Захаров: ему казалось, что его впутывают в какую-то авантюру.

– Тогда все, товарищи офицеры… э-э… как говорится, в добрый путь.

Когда Захаров покидал комнату, где проходило совещание, перед ним открылось ущелье с перекинутой через него канатной дорогой.

Седой туман пришел в горы с самого утра, скрыв в себе все неровности Гималаев. Семилетний тибетский мальчик шел по каменистой дороге, опоясавшей одну из здешних морщин земли. Установившаяся вокруг тишина донесла до его ушей скрип качающейся на ветру канатной дороги. Он знал про нее и давно уже ожидал ее появления, но кучерявые облака, спустившиеся в горы, скрыли ее от его зорких глаз. И, только когда мальчик подошел к ней на расстояние десяти шагов, ветер донес до его сердца ее дыхание. Словно старая старуха, она поскрипывала, нисколько не радуясь появлению ребенка. Дотронувшись вытянутой рукой до вбитого в край пропасти деревянного столба, мальчик почувствовал своей нежной ладонью старое шершавое дерево. Напрягая свое зрение и осторожно ступая вперед, он нащупал левой ногой первую дощечку, висевшую над горным ущельем. Вступив на нее на кошачьих лапах, он начал искать следующую, держась руками за два параллельно уходящие в белизну тумана каната.

Чем дальше продвигался мальчик по этой рукотворной дороге, тем сильней билось его сердце от колкого ощущения клокочущей смерти где-то под ногами. А старуха все скрипела и скрипела, раскачивая его вместе с собой. Добравшись мелкой поступью почти до середины, мальчик вновь, уже по привычке, начал искать следующую спасительную дощечку, но, пошарив впереди себя, он ничего не обнаружил, лишь только восходящий со дна ущелья поток прохладного воздуха ласкал его ножку. В этот момент старуха скрипнула громче обычного, и канатная дорога качнулась сильнее, чем прежде. Мальчик, держась одной рукой, не удержался и повалился назад.

– Ай-ай, – непроизвольно вскрикнул он от страха вылететь вниз, слыша попутно, как старуха, пронзительно скрипя, смеется над ним.

Запись датирована 3 августа 1990 года

Из довольно быстро пустеющего кабинета последним вышел Шкворин. Захаров стоял неподалеку и что-то говорил Березину.

Генерал сразу подошел к нему.

– Иван Алексеевич… э-э… нам бы надо… э-э… с вами отдельно побеседовать. Если вы, конечно, не заняты, – сказал Шкворин.

– Да, я сейчас освобожусь, – и, дав последние указания Березину, переключился на Шкворина.

– Я в вашем распоряжении, товарищ генерал.

– Тогда пойдемте, – предложил Шкворин.

Захаров направился было обратно, в только что покинутое им помещение.

– Нет, не сюда, – остановил его генерал, – лучше пойдем в кабинет Канарейкина.

Канарейкин, наблюдавший все это время за Шквориным, попытался их сопровождать и даже вошел вместе с ними.

– Леонид Сергеевич… э-э… покажите пока моим помощникам… э-э… командный центр. И… э-э… хорошо бы покормить их, а то… э-э… уже время обеда, – сказал генерал, заметив следовавшего за ними Канарейкина.

Канарейкин, поняв, что разговор не для его ушей, неохотно развернулся в обратном направлении, а Шкворин заботливо закрыл дверь на ключ. Бесцеремонное действие генерала по отношению к Канарейкину удивило Захарова. Он думал, что начальник базы – ближайший человек генерала, но, увидев, как генерал с некоторым пренебрежением дал ему отставку, Захаров усомнился в своих первоначальных выводах. Не обнародовав своего удивления, он прошел в глубь кабинета к письменному столу и, сев на ближайший стул, стал ждать, что скажет ему Шкворин. А тот не торопясь достал пачку «Примы» и, закурив сигарету, подошел к окну. Отвернувшись от Захарова, он смотрел на стоящего у пирса «Морского льва»

– Иван Алексеевич, – сказал Шкворин, не поворачиваясь, прервав неожиданно для Захарова свое довольно длительное молчание, отчего тот немного встрепенулся, – с момента… э-э… нашей последней встречи… э-э… прошло чуть больше двух месяцев. Это… э-э… очень маленький срок.

– То есть? – спросил Захаров. Ему было интересно, к чему клонит генерал.

– Не перебивайте… э-э… меня.

– Извините.

– Это значит… э-э… что вы в нашей структуре… э-э… человек новый. Но… э-э… сложившиеся обстоятельства… э-э… толкают нас… э-э… я бы даже сказал, на несколько опрометчивый поступок. Обычно… э-э… мы этого никогда не делаем. Мы… э-э… долго обсуждали… э-э… это решение и пришли к заключению… э-э… что обстоятельства сегодня таковы… Мы вынуждены… э-э… вам доверить это очень ответственное дело. Я надеюсь… э-э… вы это хорошо понимаете?

Захаров еще не совсем понимал, о чем говорит Шкворин, и поэтому слушал каждое его слово. Тень кагэбэшного генеральского мундира все время напоминала ему уже почти забытый им разговор, состоявшийся после рокового столкновения его подводной лодки с каменным выступом. И Захаров ощутил проползшую по своей спине змею нервной дрожи.

По рассыпчатому солнцу земли, оставляя позади себя след лесенки, проползла желтая змея в поисках пищи. Захаров почувствовал, как она не проползла, а, скорее, перетекла справа налево, поднимаясь от поясницы к шее, едва касаясь его кожи. Ему захотелось почесаться, но, стесняясь генерала, он сдержал себя от требования плоти.

Шкворин затянулся:

– …и постараетесь приложить… э-э… все усилия для выполнения этого задания. Потому что… э-э… его успех во многом зависит от вас… э-э… и как от командира… э-э… так, наверное, и человека… э-э… который сможет сплотить вокруг себя… э-э… коллектив вверенной вам… э-э… подводной лодки. Вам необходимо… э-э… прибыть в район Персидского залива… э-э… который указан в пакете, – Шкворин по-прежнему стоял к Захарову спиной, смотря в окно. Подняв руку вверх, он достал из кармана сложенный вдвое желтый конверт из плотной бумаги, запечатанный пятью сургучными печатями.

– Это нетрудно, – сказал Захаров, – сложнее будет воевать под личиной иракских подводников.

– Это тоже будет сделать несложно… э-э… сложнее будет потом…

– Когда?

– Потом.

– Когда потом?

– Говорю потом – значит… э-э… потом. А пока… э-э… не задавайте лишних вопросов, Иван Алексеевич. Все… э-э… узнаете со временем. (Повисла пауза.) Теперь подумайте… э-э… Иван Алексеевич. Очень серьезно подумайте, готовы ли вы… э-э… выполнить это задание и все… э-э… которые за ним последуют, какие бы они ни были. Потому что отказов… э-э… потом я не приму. И ваше… э-э… неподчинение приказу из «Центра»… э-э… будет расценено как измена Родине в военное время.

– Я готов, – без колебаний ответил Захаров, а сам подумал: «Хитрый черт, на иглу сажает».

– Готов? Хорошо, – сказал Шкворин, и Захаров увидел в отражении окна его улыбку. – Мне тут доложили… э-э… что вы потребовали… э-э… у Канарейкина личные дела экипажа…

– Да. Я это сделал, – тут же взъерошившись, отреагировал Захаров.

– Знаю, знаю… э-э… для того, чтобы… э-э… в короткий срок ознакомиться с экипажем… э-э… и понять, кто на что способен. Так? – не поворачиваясь, сказал Шкворин.

– Примерно так.

– Мы предоставили вам… э-э… взамен личных дел результаты… э-э… психофизических тестов. Я думаю, это с лихвой компенсировало э-э отсутствие личных дел.

– Вот уж не знаю, Вячеслав Яковлевич. Как мне, например, судить о профпригодности человека, если я не знаю, чем он занимался, до того как попасть сюда?

– Поверьте мне… э-э… мы о профпригодности позаботились. В этом… э-э… вы можете не сомневаться.

–  Допустим. Ну, а почему тогда в папке Березина отсутствуют многие показатели тестов?

– С Березиным… э-э… отдельная ситуация, как, впрочем, и с вами. Вы же… э-э… вообще не проходили никаких тестов, не так ли?

– Да, а почему?

– Нам показалось… э-э… вам это ни к чему. Ваше решение… э-э… поступить к нам на службу… э-э… вот самый надежный тест. Вы… э-э… командир-подводник, и, если б вы чувствовали, что не справитесь, вы бы… э-э… в первую неделю пребывания на базе отказались от этого. Если не отказались… э-э… значит, вам по силе быть командиром. И две минуты… э-э… назад вы подтвердили… э-э… что мы не ошиблись… э-э… в вас и в своем решении… э-э… не проводить с вами никаких тестирований. А все-таки… э-э… шикарная лодка, правда? – сказал Шкворин, впервые повернувшись к Захарову, и тот увидел светящиеся глаза генерала.

– Вы не хотите… э-э… на нее посмотреть? – спросил он.

– Зачем? Я ее недавно видел, – ответил Захаров.

– Ну… э-э… может, что-то новое увидите, – сказал Шкворин, приглашая Захарова к себе.

Тот не стал отказывать генералу и подошел к окну, увидев стоящий у пирса «Морской лев» с выстроенным на его палубе экипажем.

– Извините, Вячеслав Яковлевич, я сейчас, – сказал Захаров и, отвернувшись от него, связался с Березиным:

– Внимание! На связи командир: вызывает ноль второго.

– Ноль второй на связи.

– Отправляйте экипаж на обед, а после обеда продолжайте предпоходовую подготовку.

– Есть, – ответил Березин.

– Вы… э-э… даже не сделали выговора Березину, а знаете… э-э… почему? – сказал Шкворин, когда Захаров вновь повернулся к нему.

– Потому что за все отвечает командир. Если я отдал приказ на построение, значит, исключая экстренные ситуации, никто не вправе его отменить, кроме меня. Поэтому команду на роспуск экипажа должен был давать я, а не Березин.

– Значит… э-э… Березин правильно поступил, теряя время… э-э… стоя вместе со всеми в строю, ожидая вашего приказа.

– Да.

– А если бы… э-э… вы до ужина не вспомнили о них?

– Вспомнил бы, а если бы не вспомнил – значит, так было нужно.

– Кому?

– Командиру.

– Правильно. Потому что командир… э-э… как никто другой отвечает за корабль и весь экипаж… э-э… и поэтому только ему… э-э… принимать решения и их отменять. А если это будет делать… э-э… кто-то другой вместо него… э-э… тогда неизбежно возникнет хаос. В каждом доме… э-э… должен быть хозяин… э-э… и, если его нет, это всегда приводит к беспорядку. Согласны?

– Да, – ответил Захаров.

Шкворин читал его мысли, но он об этом не думал: ему казалось, что генерал говорит какие-то банальности, о которых не стоит и упоминать.

– Вы… э-э… Иван Алексеевич, далеко пойдете. Если все удачно сложится… э-э… и время подтвердит… э-э… что мы действительно в вас не ошиблись, и вы… э-э… как истинный член Коммунистической партии… э-э… будете со свойственной вам энергией… э-э… добиваться от себя и своего экипажа выполнения поставленных задач, то… э-э… в недалеком будущем вы можете получить генерала…

– Вы хотели сказать «вице-адмирала», – поправил его Захаров.

– Да… э-э… конечно, вице-адмирала, но не в этом суть. Впоследствии… э-э… вы можете стать моей правой рукой…

– Давайте лучше поговорим о предстоящем задании, – сразу осекся Захаров. – Мы практически не готовы к тому, чтобы идти в Персидский залив и отстаивать там интересы Советского Союза. Там, как я понимаю, намечается империалистами наземная операция. Я, конечно, не знаю, но почему наше правительство не предоставит помощь в виде военных специалистов, как это делалось раньше? А что мы?! Мы только и можем разве что сорвать переброску техники да нанести несколько ракетных ударов, которые хоть и внесут панику в стан американцев, но остановить их наступающие войска, по-моему, не в силах. Если, конечно, не применять крылатые ракеты с ядерными боеголовками, но это чрезвычайное обстоятельство и для их запуска вашего приказа, я думаю, будет маловато, несмотря на то, что это не баллистические ракеты и убойная мощность у них в сотни раз меньше.

– Сколько сразу вопросов… э-э… Иван Алексеевич. А я ведь… э-э… уже было начал верить… э-э… в наши доверительные отношения, – сказал генерал. – Ну, да ладно. Я рад… э-э… тому, что вы мне указали… э-э… на границу моей власти, сказав о своем желании… э-э… соблюдать четкую субординацию в отношении отдачи приказов. Это все же… э-э… хорошо. А что до применения ядерного оружия… э-э… то я думаю, дело до этого не дойдет. Мы… э-э… никогда и не позволим, чтобы наши враги… э-э… получили в свои руки такой козырь.

– Вячеслав Яковлевич, мне нет дела до козырей. Вы можете мне объяснить, почему мы не в состоянии оказать Ираку более действенную помощь, нежели просто посылать нас? И еще: сколько по времени люди из моего экипажа безвылазно находятся на этой базе? Не случится ли через несколько месяцев у них приступов клаустрофобии? На сколько затянется наш поход? Мне это необходимо знать. Или это тоже запрещено инструкциями?

– Вопросы, вопросы, вопросы… А кто… э-э… вам сказал об инструкциях? – спросил Шкворин.

– Канарейкин.

– А-а, Канарейкин, – фамилия Канарейкин расслабляющее подействовала на генерала. – Тогда… э-э… понятно. Он, наверное, насмерть… э-э… вас запугал всякими инструкциями, предписаниями? – уже улыбаясь, спросил генерал.

– Да нет. Только туману нагнал.

– Туману?! Ну… э-э… это он может. Не обращай внимания, делай свое дело, а все остальное само собой устроится.

– Как это? – спросил Захаров.

– Так. Тебя… э-э… не должны интересовать всякие… э-э… вопросы типа дисциплины или взаимодействия экипажа. Ты… э-э… должен будешь сосредоточить себя… э-э… на выполнении поставленных задач, а остальное… э-э… тебя не должно интересовать. Понимаешь?

– Не понял. Почему не должно интересовать?

– Нет… э-э… конечно, тебя это должно интересовать, но… э-э… не нужно придавать этому столько значения. Этим должны заниматься другие люди, например… э-э… ваш старпом или… э-э… командиры боевых частей… замполиты, что ли… я и сам точно не знаю.

– В моем экипаже должность замполита отсутствует.

– Да, я знаю: мы… э-э… пошли на это в целях сокращения численности экипажа. Зачем нам нужен лишний рот… э-э… когда его функции можно разбить… э-э… и поручить другим? Так ведь?

– Наверное. Но я должен быть в курсе всего происходящего на моей лодке, а не узнавать одним из последних. Это же может привести к утрате авторитета среди членов экипажа.

– Вы… э-э… безусловно, будете в курсе. Березин… э-э… на которого возложена эта функция, о которой мы сейчас с вами говорим… э-э… проинформирует вас в установленное время, а пока… э-э… зачем вам знать все инструкции, которые… э-э… может, никогда и не понадобятся? Зачем… э-э… я вас спрашиваю, вам… э-э… этим забивать себе голову, когда нужно сосредоточиться на главном… э-э… на выполнении поставленной задачи?

– Хорошо, тогда давайте поговорим о насущном – о поставленной задаче. Сколько времени находятся в этом подземелье члены моего экипажа? И на сколько вы предполагаете наше пребывание у берегов Персидского залива?

– Ну, что с тобой делать… э-э… опять ты задаешь вопросы.

– А как же иначе, Вячеслав Яковлевич?

– Никак. Ладно, что ж с тобой поделаешь, – неохотно согласился Шкворин. – На службе… э-э… в нашем управлении… э-э… некоторые члены вашего… э-э… Иван Алексеевич, экипажа находятся уже по нескольку лет. Именно в этом «подземелье»… э-э… как вы сказали-то, кто сколько… э-э… кто-то пять месяцев, а кто-то и около года.

– Безвыездно?

– Нет, почему… э-э… у них был отпуск, совсем недавно. За две недели… э-э… до вашего приезда на базу все вернулись из месячного отпуска. Что… э-э… так сильно опасаетесь появления во время плавания… э-э… случаев клаустрофобии?

– Да.

– Хочу вас… э-э… сразу заверить, что члены вашего экипажа специально отобраны и им эта болезнь… э-э… если так можно выразиться, не грозит.

– И все же сколько продлится поход?

– Кто его знает… э-э… может, полгода, а может, и год. Все будет зависеть… э-э… от того, как будет развиваться конфликт. Может так случиться… э-э… что через три месяца он… э-э… сам собой рассосется. Никто этого не знает. Сейчас… э-э… вы выходите в море. Когда… э-э… прибудете в район действий… э-э… свяжитесь непосредственно с нашим разведывательным штабом в Багдаде, от них… э-э… вы получите дальнейшие указания.

– Понятно. Во сколько намечен выход?

– Пятого августа, в восемнадцать ноль-ноль.

– Ясно. Разрешите быть свободным?

– Разрешаю. Не забудьте пакет с заданием, – и генерал снова вынул из кармана желтый конверт. – Да… э-э… откроете его, когда выйдете в море.

– Хорошо, – Захаров взял из его рук конверт и пошел к выходу, облегченно вздыхая. «Наконец-то закончился этот тянучий разговор, и теперь можно заняться непосредственно своим делом», – подумал про себя Захаров. А Шкворин снова отвернулся к окну, закурив сигарету.

Запись датирована 5 августа 1990 года

В назначенный день выхода «Морского льва» в море Захаров уже с самого утра был на его борту. Две стрелы погрузочного крана, вмонтированные в передвигающуюся платформу на пирсе, грузили недостающий боезапас ракет и торпед. Шкворин вопреки ожиданиям Канарейкина не стал покидать базу, решив самолично отправить «Морского льва» в поход, чем доставил ему огромное количество хлопот. Где бы ни появился Шкворин, везде его сопровождал Канарейкин, который, кажется, даже забыл про все свои обязанности, став в эти дни личным адъютантом генерала.

Пройдя по палубе «Морского льва» и узнав о ходе проведения подготовки к походу, попутно выслушав доклад Заленского о технических нуждах ракетного отсека, Захаров спустился на центральный пост, где увидел Карташова в окружении офицеров, прибывших с генералом.

– Видишь, кодировка не подходит, – сказал Карташов.

– Не страшно, сейчас Олег этим займется. А пока давай распакуем базу данных по Израилю.

– Сергей Александрович, можно вас на секундочку? – позвал Карташова Захаров.

– Да, я сейчас… как распакуете, отдайте «папику». Он сам найдет, куда их поместить. Если не получится установить свой перекодировщик, попросите «папу»: у него должен быть свой, может, он возьмет? А я сейчас вернусь…

Захаров знаком вывел его из отсека, пройдя с ним к себе в каюту. Сев напротив него, Захаров включил свой ноутбук, сказав:

– За их действиями можно следить и отсюда.

– Знаю. Я же сам писал программу скрытого слежения за всеми проводимыми действиями в системе.

– Как вам эти вновь прибывшие специалисты?

– Нормально, – удивленно ответил Карташов.

– Я тебя спрашиваю не о том, как с ними тебе работается. Как ты думаешь, могут они какую-нибудь заразу притащить в систему бортового компьютера?

– Какую заразу? – не поняв вопроса, переспросил Карташов.

– Ты прикидываешься или, правда, не понимаешь? – повысил свой голос Захаров. Карташов на миг растерялся, но потом, приняв серьезный вид, ответил:

– Капитан, я за всем слежу. Не волнуйся, все будет тип-топ, – он достал из кармана пластмассовую коробку и, открыв ее, пояснил. – Они у меня все под контролем, у всех уже сидят жучки и микрокамеры. Вот, смотри… – и он повернул маленький экран. – Вот этот – его зовут Олег. Видишь, я могу посмотреть, что он сделал и сказал пять минут назад, нажав пару клавиш:

Захаров увидел прыгающие показатели голоса, а в своих наушниках услышал разговор. На маленьком экране камера фиксировала все, что находилось перед наблюдаемым. Захаров, не ожидавший такого эффекта, буквально привстал.

– Ничего себе, ты что, им не доверяешь? – шепотом спросил он.

– А ты?

– Я? Ну, как тебе сказать…

– Вот и я тоже. Эти гаврики останутся здесь, а мне в море идти. Кто их знает, что они могут засунуть туда, – он показал на компьютер, – на случай непредвиденных ситуаций. Понимаешь меня?

– Да, – еле слышно сказал Захаров. Он почувствовал, что не один озабочен странной подозрительностью, которая навязывается сама собой и побуждает видеть, что происходит за твоей спиной, и, исходя из этого, сто раз подумать, прежде чем ответить на поставленный вопрос.

– Ну, я пошел, – бодрым голосом сказал Карташов.

– Да, идите.

Захаров остался в той же позе, в какой и был, продолжая думать о том, кто еще на лодке держит ухо востро, а кто, как Березин, наблюдает и работает непосредственно на Шкворина. Захарову было очень неприятно осознавать, какая нездоровая атмосфера складывается на «Морском льве» из-за всеобщей подозрительности. Он всегда стремился сплотить экипаж одной целью, одной задачей. Обстановка всеобщего недоверия не давала ему ни малейшего шанса достичь желаемого, а даже, наоборот, заставляла его быть очень осторожным, перепроверяя всех по нескольку раз, прежде чем решить что-то доверить. Он вспомнил времена, когда служил на Северном флоте, когда его команда была как одна семья. «Тогда все было значительно легче, но этого уже не вернуть», – подумал с горечью Захаров.

Под ногой хрустнула ветка и провалилась земля, он не устоял на одной ноге и покатился по траве сквозь росшие повсюду кустарники. Зеленая листва быстро поглотила его в своем чреве. Цепляясь руками за все, что попадалось на пути, он пытался остановить беспорядочное движение своего тела. Но все было тщетно: хрупкие травинки оказались тонкими нитями и не в состоянии были воспрепятствовать его судьбе. Прокатив, подобно бильярдному шару, еще несколько метров, неведомая сила швырнула его с обрыва. Реле, контролирующее питание его сознания, отпало вниз, и оно исчезло с той же скоростью, с какой исчезает изображение с экрана телевизора.

– А-а-а-а-а, – выдали инстинктивно его голосовые связки.

Пролетел метров тридцать; ветер бросил его на камни. И, как только его тело соприкоснулось с застывшим песком, раздался погребальный марш сломанных костей, известивший его о попадании в новое измерение, о котором он даже и не помышлял.

От повторной встречи с землей внутри него произошла встряска, отчего реле сознания вновь замкнулось, и его открытые глаза передали ему ускользающий куда-то солнечный свет.

– Вот он, девочки, бегите скорей сюда, – кричала одна из его спутниц.

– Что с ним? – подбежав, спросил высокий парень.

– Он живой? – еще издалека поинтересовалась подходившая женщина.

– Вроде уже нет, – ответил парень.

Их образы медленно таяли в его глазах, но с ним еще оставались голоса, доносившие до него их тревогу. А он не мог ни двинуться, ни повернуться, только чувствуя, как мало-помалу становится частью всей мировой картины, растворяясь в ее красоте и уплывая куда-то в даль.

Эти мысли бродили в его голове, пока в наушнике не раздалось:

– Ноль третий вызывает ноль первого.

Захаров еще сидел неподвижно, и только когда в третий раз повторился призыв, он очнулся, словно после оглушительного удара.

– Ноль первый на связи, – погасшим голосом отозвался Захаров.

– Иван Алексеевич, реактор и силовая установка готовы к походу, – доложил Фирсов.

– Хорошо, через двадцать минут буду у вас, так что подготовьте полный доклад о готовности всего вверенного вам хозяйства.

– Есть, – ответил Фирсов.

Затем Захаров вышел из своей каюты и отправился по всем отсекам «Морского льва», лично проверяя каждый на предмет его готовности к походу.

      Благодаря тому что на подводной лодке несколько дней уже шла подготовка к походу к Алеутским островам, экипажу «Морского льва» удалось без особой спешки подготовить субмарину к предстоящему походу. Произведя полную комплектацию ракетами, провизией и кое-какими расходными материалами, «Морской лев» уже к обеду был практически готов к выходу в море. И вот, когда программа подготовки вступала уже в завершающую стадию, на пирсе появился весь взъерошенный Канарейкин.

– Где Захаров? Ты знаешь, где Захаров? – останавливая всех, кто мимо него проходил, спрашивал Канарейкин и, не дожидаясь ответа, бросался к следующему идущему ему навстречу человеку. Вспомнив о телефоне, он тут же махнул рукой на разговаривавшего с ним подчиненного, достал из кармана пиджака трубку и начал звонить.

– Иван Алексеевич, Иван Алексеевич, вы меня слышите? – раздался в наушнике у Захарова тревожный голос Канарейкина.

– Я на связи, Леонид Сергеевич, – ответил Захаров.

– Ой, беда, беда, Иван Алексеевич…

– Случилось что ли чего?

– Мины, мины-то не загрузили…

– Ну и что? Они же не предусмотрены программой подготовки к походу.

– В том-то и весь фокус, что не предусмотрены. Меня только что спросил про мины Шкворин, и я ему так же доложил, как и вы мне, а он сказал, что этого не могло быть, и показал мне свою программу подготовки. А там почему-то стоят в общем списке загрузки вооружения двенадцать мин. Я не знаю, откуда у него эта фактура… В общем, нужно грузить, Иван Алексеевич.

– Как грузить? Нам же тогда придется половину торпед выгрузить, прежде чем начать их загружать.

– Иван Алексеевич, грузи, грузи быстрей, времени до выхода немного осталось.

И вновь на пирсе все и вся засуетилось. Канарейкин даже отрядил на погрузочно-разгрузочные работы всех свободных людей, в том числе и из роты охраны базы, видимо, полагая, что это поможет произвести погрузку мин быстрее. Но получился обратный эффект: прибывающие на пирс люди не только не ускорили весь процесс, а даже, наоборот, мешали, толпясь около стрел подъемных кранов.

Когда часы показали восемнадцать ноль-ноль, появился Шкворин. К этому сроку все уже было исправлено и «Морской лев» был полностью готов выйти в море. Захаров выстроил экипаж подводной лодки на ее палубе позади боевой рубки. Ему было не совсем привычно видеть, как его подчиненные, стоящие в строю, одеты в форму номер три. Синие комбинезоны вместо парадной формы совсем не подчеркивали праздничной минуты – выхода в море. Пойти на этот шаг, противоречащий всей сущности Захарова, убедил его Канарейкин, объяснив это тем, что генерал не любит парадов. Еще одно обстоятельство, которое смущало Захарова, состояло в том, что ему в этот торжественный момент пришлось обращаться не к адмиралу, как он привык за время службы, а к армейскому генералу. Все эти новшества вызывали у него аллергию с тошнотой в желудке. И все же, мобилизовав все свои силы и дождавшись времени для прощания, Захаров скомандовал:

– Экипаж! Равняйсь! Смирно!!! Равнение на середину, – прессуя шаг, Захаров подошел к Шкворину, тот вытянулся по стойке «смирно».

– Товарищ генерал, экипаж подводной лодки «Морской лев» построен! Предпоходовая подготовка завершена!

– Добро, товарищ Захаров, – ответил Шкворин.

– Разрешите выход в море для выполнения поставленной боевой задачи?

– Разрешаю.

– Есть.

И тут вместо песни «Прощание славянки» почему-то заиграл гимн Советского Союза. Захаров встал словно загипнотизированный, он погрузился в состояние беспричинной радости. Эйфория овладела всем его существом, он готов был умереть за Родину в эту минуту. Готов был выполнить любой ее приказ.

Плотное, склизкое мышечное тело восьмиметрового королевского питона извивалось вокруг толстой ветки, служившей декорацией в террариуме, где он обитал. Наступало время кормления, и питон уже чувствовал его приближение по скрежету в своем желудке и острой боли в голове. Забравшись на дерево, он всегда дожидался там, когда смотрители террариума запустят к нему несколько живых мышек. Но в этот раз в его обиталище появилось лакомое блюдо, которого он уже давно не пробовал: на стекле, прижав уши, сидел довольно крупный кролик.

– Смотри, смотри, сейчас начнет, – шепнул рыжеволосый парень стоящей рядом с ним девушке.

– Кролика жалко, он сейчас заорет, наверное, – сказала она.

– Заорет, когда начнет идти к нему в пасть. Тогда и начнется самое интересное.

Между тем плоская треугольная голова питона повернулась в сторону своей жертвы. Кролик же, не замечая наверху питона, обнюхивал пространство вокруг себя. Огромных размеров змея, не сводя с него глаз, начала спуск на землю. Почувствовав мягкое движение наверху, кролик поднял голову и, увидев питона, рванулся в дальний угол террариума.

– Дима, Дима, он сейчас его съест, – залепетала девушка.

– Конечно, съест, он же голодный.

– Давай спасем кролика.

– Зачем? Ты же сама целую неделю говорила, что хочешь на это посмотреть.

– Я передумала.

– Теперь уже поздно, но если тебе его очень жаль, я могу показать одну вещь, которая тебя развеселит.

И тут послышался истошный визг – знак того, что питон уже завладел кроличьим мозгом, загипнотизировав его. Ушастый комок меха, пища в знак своего несогласия и упираясь передними лапами, все же двигался каким-то чудом навстречу своей смерти.

– Дима, Дима. Я больше не могу, он сейчас его сожрет, – взмолилась девушка.

– Сейчас, сейчас.

До раскрытой пасти питона уже оставалось не больше метра, как в комнате громко раздались раскаты воинственной оркестровой музыки, заглушающие молящий о помощи писк кролика.

Змея закрыла пасть от нежданного звукового вмешательства в драматическую сцену, продолжая впиваться глазами в свою жертву. Кролик же, напротив, почему-то больше не упирался, а встал на все свои четыре лапы и, вытянувшись вверх, продолжил каким-то неестественным образом, словно механически, переставлять их навстречу съежившемуся питону, гордо подняв мордочку вверх. Шерсть на нем вздыбилась, торча во все стороны, казалось, что не змея, притаившаяся у дерева, сейчас съест его, а он проглотит ее. Но случилось то, что определено природой. Воинствующий кролик подошел к уже вновь открытой пасти пресмыкающегося и замер, а питон, видимо, очнувшись, раскрыл снова свою пасть, медленно начал поглощать живого кролика, растягиваясь до невероятных размеров. И, когда бедное животное стало задыхаться, дремлющий первородный инстинкт самосохранения проснулся, и кролик возобновил борьбу за свою жизнь. Но было уже слишком поздно. Мощное тело питона в одно мгновение удушило его, как только он заявил о своей попытке спастись. Спустя несколько минут питон, уже растянувшись вдоль всего террариума, мирно переваривал свою жертву. По выпуклости в середине его тела можно было видеть местонахождение только что съеденного кролика.