Текст книги "Флот в Белой борьбе. Том 9"

17 июня началось новое наступление Добровольческой армии в Донецком бассейне, угрожавшее сообщению Крыма с севером. На 18-е было назначено наступление войск на Ак-Манайской позиции. В то же утро «Кагул» должен был высадить в тылу у красных у местечка Коктебель армейский десант, задачей которого был захват узла дорог, ведущих из Феодосии в глубь Крыма. Ночью крейсер принял на борт 160 человек, при 10 пулеметах 52-го Виленского полка, под командой полковника Королькова. Рано утром «Кагул» в сопровождении английского миноносца подошел к Коктебелю и с помощью буксира «Дельфин» без сопротивления высадил десант, который быстро пошел вперед и занял деревню Насыпкой. После этого «Кагул» с дистанции в 17 километров сделал 20 выстрелов по селению Старый Крым, где находились резервы красных. Кроме того, имея телефонную связь с начальником десанта, крейсер по его указанию оказывал ему огневую поддержку. Около 17 часов десант соединился с прорвавшими фронт левофланговыми частями генерала Боровского.

Наступление на перешейке было поддержано артиллерийским огнем: со стороны Черного моря – «Мальборо» и другими английскими кораблями, со стороны Азовского моря – «Графом Игнатьевым» и мониторами. Ввиду прорыва фронта и угрозы на севере, красное командование решило эвакуировать Крым, и в частности Севастополь, но отошедшие на Арабатскую стрелку части все же оказывали сопротивление, и находившиеся в Азовском море корабли оказали сильную поддержку наступавшим по стрелке добровольцам. Семь моторных катеров, вооруженные пулеметами, прошли в Сиваш, и 20 июня судовой десант, высаженный под прикрытием артиллерийского огня, взорвал железнодорожный путь у Геническа. На следующий день десантом был занят остров Бирючий.

22 июня была произведена операция, имевшая целью занятие последнего находившегося в руках красных порта Геническ. По агентурным сведениям и наблюдениям с моря, береговых батарей у Геническа не было и в самом городе почти не было войск, но находились заслоны в сторону Бердянска. Согласно выработанному плану, в ночь на 18-е, при поддержке кораблей отряда капитана 1-го ранга Собецкого на «Колхиде», армейский десант силою в 500 человек (под командой генерал-майора Залесского) должен был высадиться северо-восточнее Геническа у деревни Юзкуй. Утром же 18-го невооруженная паровая шхуна «Перикл» должна была высадить в самом порту сформированную для этого морскую роту в 80 человек под командой капитана 2-го ранга Медведева. Два английских миноносца должны были поддержать «Перикл». В 3 часа ночи, после обстрела Юзкуя канонерской лодкой «К-15», два болиндера высадили десант, который, встретив вскоре сильное сопротивление, не смог продвинуться вперед. Утром, под прикрытием редких выстрелов английских миноносцев, «Перикл» вошел в канал и начал высадку. В это время совершенно незамеченный из-за проливного дождя, оказавшийся случайно в Геническе бронепоезд подошел на близкое расстояние и открыл по «Периклу» беглый огонь из своих орудий и пулеметов. Капитан 2-го ранга Медведев был убит на мостике, и «Перикл», пытаясь отойти, сел на мель. Погибли также лейтенант Елкин, мичман Цепровский и кадет Морского корпуса Борейша. Часть людей попрыгала за борт, и два гардемарина достигли вплавь английского миноносца, кроме того, еще девять человек были спасены. Большая часть отряда, которая успела высадиться, в надежде на подход десанта из Юзкуя двинулась к центру города, но на главной площади была окружена и сложила оружие. По советским сведениям, всего было взято в плен 87 человек, очевидно включая в это число команду «Перикла». Можно с основанием удивляться – по какой причине в эту операцию был послан безоружный пароход, а не канонерская лодка, так как было неосновательно базироваться на сведения об отсутствии в Геническе артиллерии, которая, как это и вышло, могла прибыть туда с часу на час. Десант у Юзкуя к вечеру был взят обратно на корабли. В течение этого дня «Граф Игнатьев», вооруженный буксир «Гидра» и «Ольга Мефенити» поддерживали артиллерийским огнем наступавшие вдоль Арабатской стрелки части. В конечном результате Геническ был занят Добровольческой армией лишь 6 июля, причем «Граф Игнатьев» содействовал с моря. С этого дня все побережье Азовского моря оказалось в руках Добровольческой армии.

После занятия Феодосии 19 июня «Кагул» ушел в Новороссийск, на этот раз имея пары в девяти котлах, 13-узловым ходом. Во время прошедшей операции, принимая во внимание, что в Новороссийске не было снарядов для орудий крейсера, а на корабле был запас лишь на 600 выстрелов, капитан 1-го ранга Остелецкий их экономил, предоставляя англичанам, когда это было необходимо, вести массированный огонь, что те делали очень охотно. Пополнив в Новороссийске запасы и дав команде отдохнуть, 27 июня «Кагул», имея на борту генерала Деникина и адмирала Саблина, в сопровождении посыльного судна «Буг» и отремонтированного «Летчика», пошел к берегам Кавказа. Целью похода было как бы подтверждение принадлежности Сочинского округа правительству юга России. Посетив Туапсе, Сочи и Адлер, 30 июня отряд вернулся в Новороссийск.

17 июня, в связи с революционными выступлениями матросов и солдат на юге России, французское правительство постановило прекратить вооруженную интервенцию, и после этого французские корабли, за редкими исключениями, непосредственного участия в операциях не принимали.

Взамен «Кагула» в Феодосию прибыл миноносец «Живой». В это время красные уже оставили побережье и спешили на север. 24 июня красноармейские отряды и администрация покинули Севастополь, но об этом стало известно лишь через несколько дней. Идя вдоль Южного берега Крыма, «Живой» своим появлением в попутных местах как бы санкционировал их занятие Добровольческой армией и оказывал моральную поддержку образовывавшимся местным властям. 28 июня «Живой», первым кораблем под Андреевским флагом, пришел в Севастополь и встал на якорь против Графской пристани. В городе уже образовывались городское управление и охрана, но группа с «Живого» арестовала и без всякого следствия расстреляла капитана 1-го ранга Б. Тягина³⁰⁷, который во время двухмесячного пребывания красных в Севастополе занимал должность командира порта и вся его деятельность свелась к сохранению складов и кораблей от расхищения; при уходе красных он добровольно остался в Севастополе. 6 июля «Кагул», с адмиралом Саблиным и его штабом, пришел в Севастополь. Адмирал Саблин поднял свой флаг на стоявшем брандвахтой старом броненосце «Георгий Победоносец», и с этого дня Севастополь снова стал главной базой флота.

Несмотря на расхищения, которым подверглись запасы флота в складах порта, все же многое осталось, но далеко не все, что в настоящий момент было нужно. Склад огнеприпасов в Сухарной балке имел еще много снарядов разных калибров, но четырехдюймовых гильз почти не было. На блокшиве «Двенадцать Апостолов» находилось 1500 малых мин типа «рыбка», а на кораблях со взорванными машинами было много орудий, которые могли быть использованы для вооружения канонерских лодок и бронепоездов. Судоремонтные мастерские и доки остались в сохранности, но не хватало многих материалов; все же, поскольку рабочие не бастовали, можно было ремонтировать корабли.

Что же касается пополнения корабельного состава, в Севастополе оказалось лишь несколько тральщиков, оставленных во время эвакуации в распоряжении французов, и несколько минных и других катеров. Но англичане передали в Новороссийске два 19-узловых сторожевых катера в 37 тонн «МА-204» и «МА-405», которые вскоре получили названия в память убитых офицеров: «Капитан 2-го ранга Медведев» и «Старший лейтенант Макаров»; последний был убит в 1918 году под Ставрополем, командуя морским бронепоездом.

Находившиеся в Новороссийске корабли, поскольку им позволяло состояние механизмов, спешили перейти в Севастополь. 14 июля пришел уже закончивший ремонт миноносец «Жаркий» и в то же время – «Терец». 21 июля восьмиузловым ходом пришел «Поспешный» и был поставлен к Минной базе для ремонта котельных ветрогонок, исправить которые в Новороссийске не было возможности. 5 августа из Мариуполя прибыл строившийся там как минный транспорт для Очаковской крепости «Грозный» и был зачислен канонерской лодкой, но его вооружение – два 120-мм и два 100-мм – из-за смешения калибров и расположения орудий нельзя было считать удачным.

В конце июля по просьбе адмирала Колчака, в армии которого был большой некомплект в командном составе, во Владивосток был послан пароход «Иерусалим», имевший на борту более двухсот сухопутных офицеров. По готовности и пополнении запасов и команд корабли уходили в Тендровский залив для участия в операции, закончившейся занятием Николаева и Одессы.

В. Аристов³⁰⁸
На «Живом» в Гражданскую войну³⁰⁹

В начале 1919 года я жил у моих родителей в Севастополе. Хотя я и состоял студентом агрономического факультета Таврического университета в Симферополе, за отсутствием достаточных средств у отца и неумения их заработать самому я не решался ехать на учебу в это смутное время, да и родители не очень настаивали в этом вопросе.

Идя однажды по Екатерининской улице, встречаю приятеля-гимназиста Сергея Захарченко, сына морского офицера. Он спрашивает меня, что я делаю. Отвечаю – слоняюсь без дела, читаю книги из Морской библиотеки (отец мой³¹⁰ был председателем комитета директоров этого прекрасного учреждения). Тогда Сергей задает мне вопрос: не хочу ли я поступить матросом на миноносец, который вооружает крымское краевое правительство для охраны берегов и борьбы с контрабандой? Я ухватился за его предложение и спросил, куда надо обращаться. Он дал мне адрес.

Переговорив с родителями и получив их разрешение, на другой же день я был в гостинице «Северная» у капитана 2-го ранга Кисловского, сказал, кто я и что желаю служить на миноносце. Он дал свое согласие, предложив принести две рекомендации от морских офицеров. Таковые дали мне друзья отца: генерал-лейтенант флота в отставке минер А.А. Коленковский и генерал-майор флота инженер-механик А.В. Качалов³¹¹. Эти рекомендации и мой паспорт я отнес Кисловскому, который, просмотрев бумаги, сказал, что зачисляет меня в машинную команду, так как палубная уже укомплектована, и что в ближайшие дни мне придется уже начать службу, неся охрану эскадренного миноносца «Живой», стоящего на приколе у стенки минной бригады. При найме мне также было сказано, что мой заработок будет 1500 рублей в месяц, что в случае моей смерти похороны – за счет государства и что договор будет подписан, как только будут готовы бланки.

Через несколько дней я уже нес караул на миноносце «Живой» постройки 1903 года, из серии в девять кораблей, в 360 тонн водоизмещения, со скоростью хода в 26 узлов; четыре водотрубных котла на смешанном угольно-нефтяном отоплении, четыре трубы, две машины тройного расширения, два винта. Вооружение – два 75-мм орудия и два минных аппарата. Это было суденышко двадцатилетней давности, проболтавшееся в открытом море всю войну 1914–1917 годов и кончавшее свой век.

Работа по приведению корабля в порядок началась немедленно. Первым делом пришлось в кубриках закрыть люки в бомбовой и другие трюмы, которые все были настежь открыты и в горловины которых попадали в темноте многие новые матросы, получив при этом тяжелые ушибы.

Старшим механиком корабля был инженер-механик лейтенант П.П. Орловский³¹², а помогал ему старый машинный кондуктор флота, плававший всю войну 1914–1917 годов на однотипном миноносце «Жаркий». Звали его Василий Иванович. Когда Василий Иванович узнал, что я севастополец и хорошо знаю порт, он назначил меня машинным содержателем, и мне пришлось целыми днями бегать по складам порта, собирая и перевозя на миноносец материалы, необходимые для бесперебойной и безупречной работы машины. Остальные чины машинной команды перебирали и проверяли механизмы и начинали пробовать котлы.

В это время на рейде Севастополя стояла смешанная союзная эскадра. В морских казармах квартировал 131-й французский пехотный полк. В здании старой почты капитаном Коттером формировался батальон Симферопольского офицерского полка. В городе было спокойно.

Для удобства миноносец был переведен на причал в Минные мастерские. За внешним рейдом продолжались работы по снятию с мели громадного по тем временам французского броненосного крейсера «Мирабо» в 16 тысяч тонн водоизмещения, брошенного на мель сильной бурей в январе 1919 года.

Положение в Крыму становилось с каждым днем все напряженнее. Красная армия захлестывала Украину, приближаясь постепенно к Крыму. Повсюду начали поговаривать об уходе союзников. После четырех лет войны никто из них воевать не хотел, да и большевики не дремали, разлагая солдат и матросов, особенно французской эскадры.

Был конец Великого поста. Прошли пароходы с беженцами из Одессы. Начали готовиться к уходу и мы. Но машины не были еще готовы. Василий Иванович, кондуктор флота, заявил, что он стар и из Севастополя не уйдет. Не пришли с берега из отпуска еще два старых матроса-машиниста, а когда последний из старых унтер-офицеров Тимофей Фоменко пытался убежать с миноносца, его догнали и жестоко избили, опасаясь саботажа. Так он был оставлен в команде и ушел на миноносце вместе со своей женой.

Рядом с миноносцем стоял у Минной пристани громадный пароход Добровольного флота «Рион», полный беженцев. Дня за два-три до ухода, в сумерках, на «Рионе» раздался сильный взрыв, и вместе с огнем и дымом полетели вверх обломки дерева, осколки стекла и пр. Началась паника, кто-то бросился в воду, раздалось несколько ружейных выстрелов. Оказалось, что в одном из трюмов была подложена адская машина. И хотя транспорт пострадал не сильно и больших потерь не было, паника была большая.

Мой отец, доктор медицины, служивший уже двадцать лет в Севастопольском морском госпитале, оставаться в городе не хотел, так как уже в 1917–1918 годах большевики за ним охотились и пытались даже убить его. Тогда его спасла одна женщина, у которой он вылечил больных детей. Теперь отец решил уходить со мной на миноносце, на что я получил разрешение командира.

Не помню дня и числа, но было это в конце шестой или в начале седьмой недели Великого поста, когда поздно вечером буксирный катер «Доброволец» подал швартовы, на корме буксира расположился караул из трех молодых, здоровых армейских офицеров из команды миноносца (корнет Рубанов, поручик-артиллерист Недбай и хорунжий-уралец, фамилии которого не помню), палубная команда отдала концы причалов, и миноносец на буксире «Добровольца» начал потихоньку выходить на рейд и далее, огибая «Георгия Победоносца», к боновому заграждению и выходу в открытое море. Ночь уже наступила, было тихо, на темном звездном небе не было ни одного облачка. Что происходило в городе, я не знаю, но время от времени раздавался свист шальной пули, а затем слышался отдаленный хлопок выстрела. Кто-то, значит, следил за кораблями, видимо с Корабельной стороны.

В момент отдачи швартовов, как только корабль тронулся, многие сняли фуражки и перекрестились. Погода была чудная, море спокойное, как зеркало, и только в буруне за кормой тысячами искр светились в воде фосфоресцирующие моллюски.

С какой скоростью мы шли, сказать не могу, помню только, что на другой день, проходя вдоль Южного берега Крыма, мы видели на постройках Ливадии красный флаг. Было тихо. Чистое голубое небо, такого же цвета безбрежное, спокойное море и нежаркое раннее весеннее солнце, освещавшее горы, леса и многочисленные дворцы, дачи и деревушки Южного Крыма. Ночью от Лю-Дага взяли курс прямо на Новороссийск, и на другой день вокруг нас было только чистое море.

В машинном отделении и кочегарках работа не останавливалась. Котлы были уже под парами. Инженер-механик был почти все время в кочегарках. С нами же в машинах работал унтер-офицер Фоменко. Крышки цилиндров были подтянуты, прокладки проверены и сменены еще на стоянке. Проверены и подтянуты болты на подшипниках. Все подшипники залиты маслом, проверены донки, опреснитель. Ветоши было достаточно, все было протерто и блестело.

В первое же утро похода встал вопрос о питании экипажа. Вызвали добровольцев. Таковыми оказались старшим коком армейский капитан А.А. Вельк, а помощником у него одесский гимназист Илья Кальф, сын известного на юге табачного фабриканта. С новым назначением Илья, бывший до того в машинной команде, переменил и кубрик, перейдя из машинного в палубный.

Из Севастополя миноносец вышел под командой капитана 2-го ранга Кисловского. Старшим офицером был лейтенант Охотин³¹³, штурманом – лейтенант Субботин³¹⁴, ревизором – лейтенант Спаде³¹⁵, будущий командующий Латвийским флотом. Были еще лейтенанты Петровский³¹⁶, Вавилов³¹⁷, А. Бурский³¹⁸, мичманы Хрущев³¹⁹, Вернадский³²⁰, штабс-капитан по адмиралтейству Верещинский, старший лейтенант П.И. Орловский, боцман гардемарин Н. Честеско, машинный унтер-офицер Фоменко. В составе команды было около 10 армейских офицеров: капитан А.А. Вельк, хорунжий-донец Хартулари, поручики Кириченко, Надеждин, Недбай, корнет Рубанов, прапорщики Орлов и Зубков, хорунжий-уралец и военный чиновник, чьих фамилий не помню. Три кадета Морского корпуса: Круглов, Захарченко и еще один, кадеты сухопутных корпусов: сумцы – В. Гордеевич, В. Миончинский, Орловского – А. Назаров, Одесского – Н. Рурский, юнкер-ялтинец А. Иванов, студент-медик 4-го курса Бурназ (фельдшер), студенты: Н. Золотарев, В. Аристов, Окунев, А. Остряков; гимназисты С. Захарченко, Осипов, Кальф, М. Шайтан, Остапенко, два журналиста: Грушевский и еще один. Были также еще один армейский подпрапорщик и юнга, мальчик четырнадцати лет. Многих офицеров сопровождали жены. Детей не было.

На наше счастье, весь переход погода стояла отличная. Море было спокойное. На третий день увидали гористые берега Кавказского побережья и, уже подходя к Новороссийску, справа – мачты потопленных матросами в 1918 году кораблей Черноморского флота.

Берег был еще далеко, когда командир приказал «Добровольцу» отдать буксир, и миноносец, дав ход своими машинами, пошел ко входу в Новороссийский порт, оставив «Добровольца» далеко позади. Все были очень довольны таким достижением, а на другой день в местной газете мы прочли, что «вчера на Новороссийский рейд вошел под Андреевским флагом эскадренный миноносец «Живой».

На рейде уже стоял крейсер «Генерал Корнилов». Он вышел из Севастополя позже нас и, видимо, шел мористее, так как в походе мы его не видели. На рейде и у причалов стояли «Рион» с беженцами и ряд других пароходов, миноносцы «Жаркий» и «Поспешный», канонерка «Кубанец», подводная лодка «Нерпа» и другие корабли.

В Новороссийске мы встретили Пасху. Помню, что кок сварил нам на розговены даже глинтвейн из вина, выданного французами вместе с другим провиантом для команды.

В Новороссийске мы получили пополнение в машинную команду – пять кубанских казаков. Позже прибыли лейтенант Осипов³²¹, мичман Христо-Феодорато³²² и два инженера-механика, фамилии которых не помню. Постепенно с миноносца ушли почти все армейские офицеры. Вскоре после Пасхи миноносец получил приказание отправиться в Туапсе. Это было наше боевое крещение, так как условия погоды были уже не те, при каких мы пришли из Крыма. Небо было покрыто тяжелыми свинцовыми тучами, шквалами налетал дождь. Море было бурное, и громадные волны разбивались о молы. Рядом с нами у пристани на «Доброволец» грузился отряд пластунов для Геленджика. Я отстоял свою вахту в машине еще на стоянке и сменился, как только вышли в море, около 8 часов вечера. Миноносец бросало, как щепку. Сменял меня Володя Гордеевич. Я добрался до койки, лег и укачался. Когда в полночь он пришел будить меня на вахту, я лежал пластом и не мог подняться. Объяснив ему мое состояние, я попросил его, если он в силах, отстоять вахту за меня, а я отстою за него в другой раз. Он согласился и отстоял ночь за меня, а наутро еще и за себя.

Миноносец уже ночью подошел к Туапсе. Ночь была темная, маяки не горели, и корабль чуть не разбился о мол. Командир, который весь поход провел на мостике, предпочел отойти в море до рассвета, когда и ввел корабль в порт.

Меня так укачало, что весь день, даже ходя по молу, мне казалось, что все кругом качается. Получил я и нагоняй от моего начальника, инженера-механика лейтенанта Орловского: он мне сказал, что, несмотря на качку, я должен нести свою вахту. Этот поход показал, что, несмотря на всю мою любовь к морю, я – не моряк.

В Туапсе мы пополнили наши запасы угля. Надо сказать, что угольная погрузка, при частых плаваниях корабля, работа утомительная и очень грязная. Угольная пыль проникает повсюду, пачкает все. Надо чистить корабль, отмываться самому, отстирать рабочую одежду и белье, а так как все стирается в морской воде, то надо много и труда и мыла.

В этот начальный период моей службы я совершил проступок и был наказан: на стоянке в Туапсе я нес вечером вахту и получил от лейтенанта Субботина распоряжение передать по вахте, чтобы его разбудили в 4 часа утра. При смене я забыл передать это поручение. Утром лейтенант Субботин меня спрашивает о выполнении мною его распоряжения. Только тут я вспомнил о нем и получил два часа под винтовку, которые в тот же день и отстоял. Подобные наказания были очень редки.

В течение весны и начала лета миноносцу несколько раз пришлось совершать переходы из Новороссийска в Туапсе и обратно. Подолгу мы нигде не стояли. Однажды на переходе в Туапсе в открытом море были произведены испытания обоих орудий боевыми снарядами. При первом выстреле у орудия не оставляли никого. Курок спускался при помощи длинного шнура, все укрывались в стороне.

Другой раз миноносцу было дано задание освободить прибрежный поселок Гаврило-Осиповское от зеленых, которые его захватили, убив там коменданта. Ранним утром миноносец подошел довольно близко к берегу и бросил якорь. Была спущена шлюпка. Десантная партия под командой лейтенанта Субботина пошла к берегу под прикрытием обоих орудий миноносца, готовых открыть огонь. Кроме винтовок, десантники имели с собой и ручной пулемет. Зеленых в поселке уже не было. В виде репрессии в домах подозреваемых было взято штук 15 молодых гусей и, привезенные на миноносец, они улучшили питание команды.

Во время стоянок корабля в Новороссийске или в Туапсе команду повахтенно спускали на берег. В ту эпоху Туапсе был небольшой портовый городок с выходом железнодорожной ветки от Армавира на Сочи. Много зелени, кругом горы, покрытые лесами, и море.

В отличие от Туапсе Новороссийск – большой торговый порт с большим количеством пристаней, ютящийся на узкой полосе земли между морем и горами, почти без зелени и очень пыльный летом. Главная часть города расположена на северной части залива. Бухта образуется двумя молами, заканчивающимися маяками. На южной стороне бухты расположены цементные заводы, идущие по берегу на взморье к Геленджику. В главной части города я был только однажды.

Недели две спустя я заболел, и меня оставили в лазарете в Туапсе, боялись сыпняка, но оказалось – грипп. На миноносце был тогда один случай сыпного тифа, заболел казак Саенко, из пополнения. Он тоже лежал в госпитале в Туапсе. Я проболел неделю и получил еще неделю отпуска по болезни. Миноносец как раз пришел опять в Туапсе, и я ушел на нем в Новороссийск. Отпуск я решил провести сперва у одного дяди, в станице Нововеличковской, а затем у другого, в станице Крымской. В это время началось большое наступление Добровольческой армии на всех фронтах.

Вернувшись в срок в Новороссийск, я узнал от отца, что «Живой» ушел в боевой поход к берегам Крыма, что он уже в Севастополе и что я могу догнать его на минном заградителе «Буг», который уходит туда же. Отец помог мне оформить все мои бумаги, я с ним попрощался и перебрался на «Буг».

Не помню, когда мы вышли из Новороссийска и что я делал на «Буге», думаю – отсыпался в минной палубе, так как она была пуста, в Севастополь же пришли на рассвете и ошвартовались у пристани РОПИТа. «Живой» гордо стоял на якоре посреди бухты, между Графской пристанью и Павловским мыском.

Как только положили сходни, я попросил разрешения покинуть корабль и зашагал по Екатерининской повидать мать и брата. Было еще очень рано. Улицы были пусты, нигде ни души. Звенят только гвозди моих английских ботинок.

Вот и наша квартира, рядом с типографией «Крымского вестника». Звоню. В дверях – брат, за ним бежит мать. Объятия, поцелуи, расспросы. Из кабинета отца в полураскрытую дверь на меня смотрят какие-то подозрительные личности – их вселили к матери Советы. Все мы были, конечно, очень рады вновь встретиться и успокоить друг друга.

В тот же день я был уже опять на «Живом» и приступил к исполнению своих обязанностей. Друзья рассказали мне об их триумфальном походе, начиная с Феодосии, куда они ворвались до прихода армейских частей, а затем прошли Судак, Алушту, Ялту, Алупку, повсюду встречая радушный прием населения и устанавливая власть правительства юга России.

Через день миноносец пошел в море, огибая мыс Тарханкут, и взял курс на порты Скадовск и Хорлы. Там все было тихо. Представители советской власти уже оттуда исчезли. У одного фотографа в Скадовске мне пришлось видеть снимок с тела старой г-жи Фальц-Фейн, зверски изрубленной махновцами.

В Скадовске я принял участие в десантной партии на остров Тендра под командой лейтенанта Субботина, но противника там мы не обнаружили. «Живой» и «Жаркий» совершили еще раз поход в эти воды и затем вернулись в Севастополь.

После короткой передышки и погрузки угля с баржи и нефти с английского крейсера «Карадок», мы приготовились к новой боевой операции. На этот раз вопрос шел о взятии Одессы. Мы вышли в море одни, рано утром, но знали, что к Одессе идет и «Корнилов», охраняющий десантный транспорт «Кача». «Живой» должен был произвести разведку северо-западной части Черного моря в районе Днепровского лимана и островов Тендры и Березань и затем присоединиться к главным силам к западу от Одессы. Мы шли хорошим по тем временам ходом в 23 узла, имея три исправных котла из четырех.

Помню, что в этом районе мы встречали много рыбачьих лодок, останавливали их, проверяли документы людей и груз и отпускали.

На борту миноносца находился разведчик, прибывший на днях из Одессы. Процедура задержания лодок была однообразная: при появлении паруса на горизонте, миноносец летел туда полным ходом и при сближении давал очередь из пулемета. Парус спускался. Мы подходили борт о борт, производили опрос людей, осмотр груза и затем расходились. Появление Андреевского флага в этих водах их озадачивало. Близко к берегу мы не подходили, видимо чтобы не вызвать подозрений береговой охраны и взять врасплох.

В одно утро, едва только рассвело, мы очутились в компании «Генерала Корнилова», «Качи» и английского крейсера «Карадок» в расстоянии не больше одного километра от берега. Почти тотчас же крейсера начали артиллерийский обстрел вокзала. Огонь корректировался гидросамолетом с английского крейсера. С «Качи» пошли баркасы с десантом, и было видно, как люди с винтовками наперевес выскакивали на берег, сейчас же рассыпались в цепь и шли вперед. Десант высаживался на пляже к западу от города, за Фонтанами.

Миноносцу был отдан приказ пройти вдоль берега до входа в гавань, вдоль Фонтанов, выявить и сбить батарею противника. Как я уже упоминал, на миноносце было в этот момент в действии три котла из четырех. Последний был поврежден. Не успели мы отойти от крейсеров, как старший кочегар юнкер Лева Иванов³²³ (ялтинец, участник Кубанского похода) доложил из кочегарки, что в одном из котлов прогорела труба. Котел потушили, и ход снизился. Через некоторое время выходит из строя еще один котел. Миноносец плетется как черепаха, делая четыре узла. Пушки и пулеметы направлены в сторону берега. У командира на карте отмечены позиции неприятельских батарей, но они не подают признаков жизни. Так мы доходим до выхода из порта.

В кочегарках идет лихорадочная работа. Надо затушить два котла и заклепать лопнувшие трубы. К нашему счастью, «механические силы» на миноносце усилены: в Севастополь вернулся Василий Иванович и еще три старых машинных унтер-офицера. Есть и два инженера-механика. К следующему утру котлы вошли в строй.

При выходе из порта была остановлена моторно-парусная шхуна, уходившая на Кавказ. Шхуне было предложено остановиться и бросить якорь. Была проведена проверка документов и груза. Было задержано несколько человек, которых перевели на миноносец и посадили в угольную яму. Шхуне было предложено не уходить, и она простояла тут еще несколько дней. Миноносец развернулся на виду у порта и тем же черепашьим ходом поплелся к крейсерам.

На створе одной из красных батарей навстречу миноносцу вышла шлюпка с белым флагом. Со шлюпки передали, что батарея переходит на сторону Добровольческой армии, и мы облегченно вздохнули. После полудня доплелись до крейсеров. Операция прошла удачно, сопротивления почти не было, Одесса взята.

Наверху, в городе, на набережных полно народу. С миноносца отправляют несколько патрулей по четыре человека. Наша четверка из машинной команды имеет задачей проверить здание, занимавшееся ВЧК, нет ли там заключенных, живых или мертвых. Здание мы осмотрели, повсюду валялись брошенные предметы обмундирования и снаряжения, но все было пусто. Я подобрал на память алюминиевую фляжку военного образца, и она до сих пор находится у меня, вот уже почти пятьдесят лет. Когда наш патруль поднимался по Ришельевской лестнице, винтовки без штыков на ремне, мы получили несколько букетов цветов от толпившейся здесь публики.

На другой день, изъявив желание идти в патруль, не спросив сначала разрешения старшего механика, я получил две очереди без берега, почему не мог пойти искать мою сестру, жившую в Одессе, а дождался ее прихода со знакомыми на мол, к миноносцу.

Из Одессы миноносец был послан к Очакову. Там, на береговой батарее шестидюймовых орудий «канэ», нам пришлось видеть отличную работу артиллеристов с эскадренного миноносца «Поспешный». Как рассказывали, «Поспешный» подошел к Очакову в то же, по-видимому, время, когда мы подходили к Одессе. Вечером, в темноте, он стал на якорь на взморье. Боевой тревоги на миноносце не было. Рано утром команда была разбужена выстрелами с берега: это четырехорудийная батарея шестидюймовых орудий открыла огонь по миноносцу. Расстояние было небольшое. Наводчик носового 100-мм орудия, не ожидая команды, открыл огонь и первым же выстрелом попал в щит одного из неприятельских орудий. Этого было достаточно для того, чтобы батарея прекратила огонь. Остальное довершил десант с миноносца. Очаков – город бедный, пыльный и, судя по окраинам около батареи, похож на большую украинскую деревню.